 |
| Русская линия | 30.03.2006 |
КАЗИН А.Л.: Думаю, что сегодня мы присутствуем при самом интересном разговоре, который на моей памяти имел место на этом форуме, начиная с июня месяца. Самые радикальные вопросы, которые можно было поставить, сегодня были поставлены. Я сразу хочу выступить в защиту радикализма вслед за Сергеем Григорьевым, который совершенно прав, ибо нет ничего более радикального, чем христианство. Христианство настолько радикально, что оно показалось иудеям соблазном, а эллинам безумием. Христианство — это учение о том, что абсолютно безгрешный Бог внедряется на самое дно своего грешного творения и принимает на Себя всю его природу кроме греха, — радикальнее этого ничего быть не может. Это крайность, абсолютная крайность. В некотором роде это безумие перед лицом земного разума, и тут эллины были совершенно правы, как по-своему правы и иудеи, которые свою религию называют религией разума, потому что их религия формальной логики не нарушает. Христианство эту логику нарушает полностью. «В смерть крестились», — говорит апостол. Что же нам делать вид, что мы не радикалы, коль скоро мы христиане? Другое дело, какие мы христиане…
Второй момент, по которому я уже отчасти готов поспорить с Сергеем Григорьевым. Я хотел бы несколько защитить слово «идеология», имея ввиду не идеологию в марксистском смысле этого слова — как некое ложное классовое сознание, — а идеологию как определенную сумму практических выводов из той или иной концепции, мировоззрения или вероучения. Вот что такое идеология.
И в этом смысле любая религия имеет свою идеологию, и любая страна имеет свою идеологию, более того, любой человек имеет свою идеологию. И в этом смысле можно говорить о христианской политике, христианской науке, христианском искусстве, христианском умении вести дело, даже о христианской экономике. Вопрос в том, какая идеология? Существует, например, известная книга архимандрита Серафима (Соболева) «Русская идеология». Весь вопрос в том, насколько твоя идеология, то есть максимы твоего поведения — личного, общественного, государственного — соответствует твоей вере. Насколько они адекватны этой вере? Третий момент — это русский радикализм, собственно русский радикализм. Национальный русский радикализм ведет свое происхождение от принятия Русью христианства. Русь приняла христианство целиком, в отличие от западной традиции, которая приняла его на мощном языческом основании. На Руси эти языческие основания не были разработаны столь подробно и не породили столь мощную культуру как на Западе, поэтому Русь приняла христианство радикально, до конца, в целом. И хотела по-христиански жить, а не только по христиански думать, по-христиански молиться.
Как известно, князь Владимир поначалу даже отказался казнить преступников, потому что это — не по-христиански. Радикальный вывод. Нигде, как на Руси, не был столько юродивых — это крайняя форма христианского радикализма. Русь приняла советскую власть как превращенную форму христианства, как Царство Божье на земле без Бога, я уже не говорю о старообрядцах, о нетовщине, о тех самых русских мальчиках Достоевского, которые готовы были сжечь себя в спорах. А неистовый Виссарион Белинский говорил: «Как, мы еще не решили вопрос о Боге, а вы собираетесь идти обедать?» Мы все в радикализме с утра до вечера. Вопрос в том, как на основе такого рода веры, на основе такого рада национальной психологии построить правильную идеологию и политику, в том числе в церковной, государственной, экономической области. Это очень трудная задача. Нам всем сегодня эту задачу не разрешить, мы можем поставить только вопрос на фоне происходящих событий. А события эти весьма тревожны. Я бы определил радикализм как неадекватную реакцию на совершенно реальные вызовы времени. Не в том смысле, о котором говорит в своей газете В.П.Филимонов (тогда надо действительно вырвать страницу 666 из Библии), и не в тех разрушительных формах, о которых пишет в своей газете К.Д. Душенов (потому что любая критика должна быть конструктивной), не говоря уже о 13 якобы «истинно православных Церквах», существующих сегодня. Попутно могу сказать, что не знаю ни одной русской организации, которая внутри себя не делилась бы до бесконечности, начиная с Союза писателей и кончая маленькими карликовыми журнальчиками, каждый из которых порождает из себя еще один карликовый журнальчик, который читают только его авторы, и которые ненавидят тех людей, которые издают предыдущий карликовый журнальчик. Но это уже проблема национальной психологии. Я думаю, что тот радикализм, о котором мы сегодня с вами говорим — это христианство, взятое в предельном своем основании, но лишенное любви и милости, лишенное прощения — это Господь, из уст которого исходит меч, но это не тот Господь, Который пожертвовал за грешное Свое творение Своим Сыном, то есть фактически Собой. Вот в этом смысле можно говорить об абсолютной правоте всяческого радикализма, взятого абстрактно, за исключением того основного, что отличает христианство от любой другой религии, того, что Бог есть Любовь.
Сегодняшний мир — это уже во многом постхристианское пространство. Я привык полемизировать с католиками как православный человек, но читая широко разрекламированный по всему миру дрянной роман «Код да Винчи», я понял, какую ненависть вызывает вообще упоминание о Христе т его Церкви на современной Западе. По этому пути, к сожалению, идет и наша с вами Православная Русь, и пройти его, наверное, придется всем. И я не удивлюсь, если лет через 50 лет наши потомки-христиане, возможно, будут обитать в новых катакомбах, и там их всех помирят — и радикалов, и либералов — потому что само имя Христа им придется произносить шепотом. Вот тогда все поставленные вопросы получат самые радикальные ответы.
БУЛЫЧЕВ Ю.Ю.: Я внимательно выслушал оба доклада, и Николая Кузьмича, и Сергея Михайловича. У меня нет принципиальных возражений по постановке вопросов и по тем ответам, которые мы услышали. Доклады достаточно четко выстроены, они выражают определенные позиции и обоснованно их развивают. Но у меня есть дополнение к тому, что было здесь сказано.
Мы уже понимаем, что радикализм — это метод прямолинейного, зачастую силового достижения определенных социальных целей — метод, который можно по-разному оценивать в зависимости от решаемых задач. Может быть правый радикализм, защищающий традицию народа и его священные предания в чрезвычайных условиях, и может быть левый радикализм, стремящийся разрушить национальную традицию, подчинить народ служению каким-то утопическим идеологическим проектам. Несомненно, есть некоторая духовная радикальность в христианстве и вообще в характере каждого человека, который имеет веру за душой и готов стойко служить этой вере. Но есть еще один аспект обсуждаемой проблемы, который я хочу затронуть, ибо он недостаточно, как мне кажется, выявлен и исследован. Это аспект культурно-исторической природы русского радикализма.
Если говорить о русском радикализме не только как о религиозном явлении, а еще и как о явлении национально-историческом, связанном с русской ментальностью, с особенностью русской культуры, с ее специфичностью, то здесь мы должны несколько дистанцироваться от всей религиозной, богословской проблематики. Уместно заметить, что у нас в плане интеллектуального развития есть некоторая пристрастность сводить все проблемы к проблемам религиозным. На самом же деле нельзя свести все жизненные вопросы, которые стоят перед нами, к чисто религиозной проблематике. Более того, истолкование некоторых проблем в сугубо религиозном смысле не позволяет разработать достаточно объективное и всестороннее мировоззрение.
Мне кажется очевидным, что русский радикализм имеет не только религиозные основания, но и определенные национально-ментальные корни. Именно в этом плане я и хочу продолжить ту смысловую линию, которую наметил, задав Николаю Кузьмичу вопрос: «А был ли радикалом патриарх Никон?» Можно, конечно, сравнивать степень радикализма Никона и Аввакума, но все-таки Никон подтолкнул к падению то церковное и государственное здание, которое было сооружено в предшествующий период развития Московской Руси. И можно понять весь накал борьбы, который был характерен для деятельности старообрядцев. Ибо они защищали реальную и весьма органичную народу русскую церковную традицию от разрушения ее реформами патриарха и царя, исходивших из отвлеченных политических интересов.
Был ли радикалом Петр I? Конечно, он был радикалом с антитрадиционным уклоном. А разве не был радикалом Столыпин? Несомненно, был, а потому действовал путем прямолинейного администрирования, пренебрегая вековыми традициями народа, разрушая общину и поддерживая пагубную «думскую монархию». Вообще, в нашей истории мы постоянно встречаем радикальные поползновения переделать старое, которые наблюдаются на верхах государства. Вспомним идею царя Алексея Михайловича сломать глубоко русский Успенский собор в Кремле, чтобы построить вместо него храм, подобный храму Воскресения Христова в Иерусалиме. К счастью, этот проект оказался невоплощенным, равно как план времен Екатерины II, разработанный Баженовым и предусматривавший снос Московского Кремля с его соборами ради сооружения какого-то масонского дворца.
Конечно, радикализм насаждения нового сверху не был таким варварским, как революционный радикализм снизу. Но последний провоцировался первым, провоцировался общей нечувствительностью правящего класса и левой интеллигенции к народной традиции, а также их упорным стремлением «исправить» Россию сначала по грекам, затем по западным европейцам, с их капитализмом, парламентаризмом, социализмом. Причем левые радикалы порой очень глубоко чувствовали беспочвенность правительственных нововведений, по-своему, как например Герцен, стремясь защитить социальные традиции народа от пороков капиталистической европеизации.
Большевики в данном контексте выглядят не такими уж экзотиками. Ибо они в значительной мере продолжили порочную «традицию» жертвовать апробированной стариной ради сомнительной новизны, хотя и в самых крайних, разрушительных формах. При этом они своеобразно выражали застарелые социальные нужды народной массы, ее давние мечты о справедливости и братстве людей.
Мне кажется, что культурно-исторические корни нашего радикализма можно увидеть в страстном максимализме русской души, в недостаточной консервативности правящего класса и интеллигенции, в неумении гибко осмысливать жизнь во всей ее сложности и многогранности. В конечном счете, у нас стал преобладать в верхах и низах именно левый, антитрадиционный, деструктивный радикализм, в избытке содержащий такие негативные элементы всякого радикализма, как прямолинейность, упрощенчество, насилие, навязывание естеству социальной жизни умышленных идеологических форм, не соответствующих органике этой жизни.
Еще раз подчеркну, что со времени Петра Великого дух социального экспериментирования распространялся не снизу, не сбоку, но сверху. И когда сверху ломали традиционные структуры народной жизни (соборную монархию, земское самоуправление, общину), создавался взрывчатый материал для радикализма снизу. Большевики не только в запломбированных вагонах приехали в Россию, как нечто ей чужеродное. Они в значительной мере плодились в самой России, в качестве прямолинейной реакции на возглавлявшуюся Витте и Столыпиным антинародную «революцию сверху», о которой много писали правые публицисты и мыслители начала ХХ века.
До сих пор сохраняется прискорбная примитивизация и идеологизация интеллектуальной культуры в России. Это выражается в упрощенном видении сложным проблем путем сведения всего на свете то к религии, то к социальной справедливости, то к рынку, и соответственно в поисках грубых, топорных, прямолинейных решений. Причины этого упрощенчества и идейного догматизма, конечно, не в христианстве, которое является очень тонкой и сложной религией, и не в атеизме самом по себе, а главным образом в нашей страстности, нетрезвенности, в наших несовершенных головах, в интеллектуальной недисциплинированности русского характера. Отсюда рождается и тот сомнительный со строго церковной точки зрения православно-патриотический радикализм, о котором прекрасно говорил Николай Кузьмич.
Поэтому, как мне представляется, развитие православного просвещения, православной культуры, усложнение и утончение православной мысли — очень важные задачи для каждого русского человека. Иначе получается так, что человек приходит в церковь, молится, креститься, исповедуется, причащается, а потом выдвигает какие-то самодельные разгромные идеи, мало совместимые с духом православной трезвенности, миролюбия и гражданской ответственности. Боюсь, что без должного нравственного и интеллектуального саморазвития православной общественности мы будем примитивизировать и свое личное мировоззрение, и понимание общественной жизни, и саму общественную жизнь.
ДВЕРНИЦКИЙ Б.Г.: Мне показалось, Николай Кузьмич несколько демонизировал проявления радикализма в истории России. Я вполне согласен с утверждением Юрия Юрьевича, что надо разделить религиозные проблемы от исторических, гражданских и государственных. Религиозного радикализма я и не буду касаться. В плане же исторического развития общества радикализм нельзя рассматривать в отрыве от консерватизма. Собственно сам по себе он и не существует, как не существует субъект без объекта и объект без субъекта. И в этом отношении надо видеть в радикализме и консерватизме своего рода механизм исторического развития народа.
В истории России можно выделить периоды преимущественно консервативные и преимущественно радикальные. Эпохи с преобладанием радикальных изменений в обществе, государстве, экономике — это время реформ Царя Освободителя, преобразования Петра Великого, столыпинские реформы. Консервативные эпохи преобладают в нашей истории и характеризуются эволюционными изменениями в обществе. Существует постоянная угроза перерождения консерватизма в охранительство, радикализма в нигилизм и революцию. Чтобы этого не происходило, надо понимать суть этих явлений и ясно видеть позитивные и негативные их стороны. Консерватизм — это охрана традиций, сохранение вечного, не просто бывшего или существующего, а именно вечного, вечно настоящего. А радикализм — это внедрение нового, того, что востребовано жизнью, отвечает на вызов истории, вызов других народов.
Однако сейчас совсем другое время и в свете этих понятий мы не поймем сути происходящих событий. Современный радикализм в обществе имеет совсем другую природу. Существующие власти вовсе не являются охранителями консервативных устоев в стране, против которых бунтуют радикалы. Причина современного радикализма заключается в том, что власти не видят реальных острых проблем, стоящих перед страной. Они слишком примитивно и наивно думают о народе. Не только социальные проблемы волнуют его. Народ в массе своей вовсе не примирился с узаконением экономической несправедливости, его глубоко возмущают постоянная ложь и клевета о себе, своем прошлом и настоящем. Надуманные угрозы русского фашизма, вместо на деле угрожающих России, оставляют его не только равнодушным к крикливым компаниям по этому поводу, но и вызывают презрение только к СМИ и к властям ответственным за них.
Стена непонимания между народом и властью все растет, в людях зреет протест, затрагивающий все слои общества. Многочисленные советники, непонимающие ни страну, ни народ, конечно, успокаивают власти: народ спивается и вырождается, скоро русские вымрут и «мигранты» заселят Россию, а с ними будет много легче. Однако они забывают, что русские самый пассионарный народ, что мы «долго запрягаем, но быстро едем». И потому следует только ждать очередной искры, вроде «монетизации льгот», чтобы радикализм запылал пожаром.
Когда мы пытаемся объяснить, что, дескать, Аввакум был радикалом, а Никон не был — это не правильно. Ведь в каком-то смысле радикализм Аввакума был, как это не странно звучит, утверждением Русской Церкви. Только после того, как была сделана попытка Аввакума, да, абсолютно отрицательная, абсолютно обреченная на гибель, произошло переосмысление, оказавшиеся очень положительным, очень позитивным, очень созидающим опытом. Поэтому, когда мы говорим о русском национальном радикализме и ругаем его, мы должны понимать, что он является некой защитной реакцией, стремлением обуздать тот разрушительный радикализм, который спускается сверху. Этот момент есть, и его, конечно нужно учитывать.
Сегодня давали очень много определений радикализма, конечно, можно говорить, что это неадекватная реакция на современные вызовы, но мне лично кажется, что радикализм правильнее определить как уход из пространства Божьего мира. Есть Божий мир, в нем действительно возникают тени, но, тем не менее, он весь пропитан разумностью и светом. Эта разумность и этот свет отнюдь не всем нравится и вот попытка уйти из этого Божьего мира в тенета, в подвалы, в какие-то катакомбы, где легко выглядеть так, как тебе хочется, а не так как ты выглядишь на самом деле, — это и есть радикализм. И освобождаться от такого радикализма, от этой темноты в самом себе, конечно же, необходимо.
СТОГОВ Д.И.: Я буквально несколько слов скажу по теме нашей дискуссии. Во-первых, понятие радикализма так и не было точно определенно, поэтому вопрос этот остается по-прежнему открытым. Каждый из присутствующих, и каждый из тех, кто занимается этой проблемой, определяет радикализм по-своему, и поэтому я думаю, что борьба с радикализмом бессмысленна, пока мы четко не определим его границы, затем его причины и не определим методы искоренения этих причин.
ГАЛИЦКИЙ А.С.: Многие считают, что нас русский радикализм часто спасал. Но когда на нас шел Тамерлан, и некому нас было спасать, кто нас спас? Русский радикализм? Нас спасла Матерь Божия. Спасла потому, что все русские православные люди радикально покаялись и трехдневно радикально постились, не кормив ни себя, ни животных, ни младенцев. Все стояли на коленях от Владимира до Москвы и радикально слезно каясь, просили Божию Матерь, чтобы Она защитила их. И Русь была спасена. Второй случай — великий воин Димитрий Донской, прежде чем идти рубиться с татарами, пошел сначала к преподобному Сергию Радонежскому и спросил у него благословение, и когда его получил, тогда уже отправился на битву.
У нас теперь аналогичная ситуация. Да, иго над русским народом действительно есть. Но как мы должны его свергать? Конкретно как вот действовать? Мне кажется, что Николай Кузьмич Симаков, совершенно правильно указал направление, однако не назвал конкретные шаги.
А бороться с нынешним игом нужно в несколько шагов. Первый шаг: радикально покаяться в грехах вероотступничества, как делал это русский народ в XVII веке. После того, как мы всенародно покаемся (а сейчас по этому вопросу ведется большая работа, составлен этот чин в нескольких вариантах, надо только с ним познакомиться и принять решение), Патриарх — от Бога поставленный Патриарх (я нисколько не сомневаюсь, что Алексий II — это Богом поставленный Патриарх, при всех плюсах и минусах — мы же не католики, которые считают, что папа Римский безгрешен) должен совершить таинство отпущения грехов народу. И если это произойдет, дальше будет ясно, как избавляться от этого ига. А если мы этого не сделаем, то будет то же, что было с иудеями, когда они самочинно против римлян попытались восстать. Таково мое выстраданное мнение.
СТЕПАНОВ А.Д.: В ходе полемики мы несколько отвлеклись от понятийного анализа, начали обсуждать частности. Николай Михайлович Коняев справедливо отметил, что в докладе четко не определено понятие радикализма. Я думаю, что это только лишний раз свидетельствует о сложности проблемы. Вообще, как известно, самое трудное как раз давать определение. Однако Николай Кузьмич Симаков в своем докладе, на мой взгляд, сделал важный шаг на пути к определению радикализма, предложив некоторый набор свойств, через которые можно определить радикализм.
Среди этих свойств радикализма был назван утопизм мышления. Действительно это является важнейшей характеристикой сознания современных радикалов. В ходе обсуждения доклада прозвучала даже своего рода апология радикализма. Мол, не надо демонизировать радикализм, в критике этого явления наблюдаются некоторые крайности. В этой связи напоминание о том, что утопия является одним из свойств радикализма, крайне важно. Это отсылает нас к характеристике левого радикализма столетней давности — народников и большевиков. В свое время верно отмечалось, что социалисты и народники, безжалостно ломавшие нашу страну, по-своему тоже любили Россию, но они любили Россию, любили русского мужика теоретически. Они любили тот народ, который готов был разделить их взгляды, но как только реальный народ пошел против них, стал врагом радикалов, они стали его ненавидеть. Они решили, коль народ по своей неразвитости не хочет в коммунистический рай, то надо его осчастливить силой. Это — классическое проявление утопизма сознания, которое является характернейшей чертой радикализма. Радикал — это тот человек, который готов без всякой жалости разрушить этот мир «неправды», свергнуть «антинародный режим», чтобы построить «город солнца», страну «утопию» и т. п.
В чем состоит сугубая опасность современного радикализма? Мы видим, что идет медленное пробуждение русского народа. Народ потихоньку одушевляется, излечивается от той травмы, которая была нанесена развалом единого мощного государства в 1991 году и публичным расстрелом Верховного совета в 1993 году. И вот в течение 10 с лишним лет идет медленное отрезвление, появляются русские лидеры. По большому счету, идет процесс подготовки русского народа Церковью к грядущей схватке с силами зла, которая неизбежна, поскольку Россия остается Третьим Римом, а четвертому не бывать. Результатом этой кропотливой работы Русской Православной Церкви, в конце концов, должно стать превращение России в мировую державу — оплот борьбы с империей антихриста.
Процесс пробуждения идет, медленно, но верно. И в этих условиях появляются люди — нынешние правые радикалы, — которые говорят, что нет времени ждать, что надо уже сегодня брать в руки оружие, собирать ополчение. Это нельзя назвать иначе как попытка сорвать процесс возрождения, разрушить те позитивные сдвиги, которые произошли. Попытка в нынешних условиях всколыхнуть народ приведет только к повторению трагедии октября 1993 года, когда была уничтожена самая пассионарная часть русского народа. Сейчас может произойти то же самое — самая пассионарная часть русского народа будет поведена на баррикады и погублена, а русский народ снова получит психологическую травму еще более глубокую, от которой будет излечиваться еще несколько лет, а то и десятилетий.
Вспомним 1991−1993 годы, когда с экрана телевизора открыто вещали, что патриотизм — последнее прибежище негодяев, когда назвать себя просто патриотом было почти что подвигом. Сегодня Россия — самая свободная страна в мире. Недавно в цивилизованной Австрии был осужден профессор Ирвинг за то, что он высказал сомнение в масштабах холокоста. А у нас свободно проходят конференции на эту тему с участием историков, преследуемых в европейских странах. А наши радикалы вовсю трубят про иго, про оккупационный режим. Абсурд! Искажая реальность, создавая виртуальную революционную ситуацию, современные радикалы провоцируют власть на репрессии в надежде создать уже реальную нестабильность в обществе.
ИЛЬИНА Р.Н.: Мне бы хотелось уточнить, мы все-таки о радикализме ли говорим, когда обсуждаем то явление, которое обсуждаем? Потому что радикализм имеет в основе своей корень, стремление к корню какого-либо явления. То явление, которое мы обсуждаем сегодня, имеет несколько другие основания, безусловно не религиозные, больше всего они похожи на основания этические, психологические, политические, но никак не берущие проблемы церковные.
В основе этого вопроса сейчас видимо возникает проблема, которая возникла в связи с деятельностью Константина Душенова, как один из примеров, которые сейчас актуализируются благодаря полемике, развернувшейся с началом деятельности Санкт-Петербургского отделения Союза Русского Народа. В мотивах этой деятельности тоже надо разбираться: есть ли это радикализм. Поскольку мы еще здесь не определились с этим понятием, все-таки давайте не будем вносить в сознание патриотического населения России отрицательное отношение к самим основам. Важно сохранить это дорогое в принципе слово для русских людей, для русской молодежи, невоцерковленной пока еще, но по своему откликнувшейся на призывы Отечества нашего.
Но когда звучит понятие «русский» и говорится — мы победили там, там и там, надо понимать, что всегда побеждала не русскость как таковая, а православное мировоззрение, которое в определенный момент становилось нашим оружием. И когда говорят, что сегодня Церковь никак не отвечает на вызовы внешнего мира — это тоже не есть правда. Я живу внутри Церкви, я вижу как трудно и нашему священноначалию, как трудно нашим иереям, как трудно просто верующим людям сохранить свою идентичность, как им трудно сохранить идентичность своих детей. Поэтому я еще раз призываю не потерять слово само и не называть радикализмом какое-нибудь другое явление.
Санкт-Петербургский Патриотический Форум «Соблазны русского радикализма»:
Вступительное слово А.Д.Степанова
Николай Симаков. Современный радикализм стремится соединить религию и революцию
http://rusk.ru/st.php?idar=8614
Страницы: | 1 | 2 | Следующая >> |
