Русский навигатор

Часть 8

Часть 1.
Часть 2.
Часть 3.
Часть 4.
Часть 5.
Часть 6.
Часть 7.

Федор Федорович, вскинув подзорную трубу, изучал берег, цепляя взглядом купола когда-то византийских церквей. Великий город рисовался на горизонте. Дворцы тонули в зелени садов, спицы минаретов пронзали небесную синь. Пред белокаменной мощью стен сераля — резиденции султана — распахнули пушечные порты вахтовые суда. Под Андреевским флагом к столице Оттоманской империи шел отборный экипаж на шести лучших линкорах и семи фрегатах Черноморского флота.

Но сейчас Константинополь встречал «проклятых гяуров» не зарядом орудий крепостных батарей, а холостым залпом торжественного приветствия. От пристани отделилась многовесельная, блещущая золотом украшений ладья. Сам султан выехал навстречу «непобедимому и грозному Ушак-паше».

«По всем ведомостям Блистательная Порта и весь народ Константинополя прибытием вспомогательной эскадры бесподобно обрадованы: учтивость, ловкость и доброжелательство во всех случаях совершенны», — докладывал Ушаков в конце августа 1798 года. Павел I лично следил за продвижением русского флота. Именно он инициировал парадоксальный, на первый взгляд, союз двух держав, веками враждующих между собой. Общая опасность объединила двух давних врагов.

Франция, революция, гильотина, Наполеон — пожалуй, самые употребляемые слова в «просвещенном мире» конца XVIII века. Последний заслужил отзыв и от своего старшего коллеги — Александра Васильевича Суворова: «Хорошо шагает мальчик, пора бы его унять». Во главе с Бонапартом голодные и босые французские войска разбили вчетверо большую австрийскую армию, захватили и разграбили Италию. Флаг Директории развевался над крепостями Ионических островов — стратегически важного пункта в Средиземном море для дальнейшего экспорта «идеалов революции» в Египет, Малую Азию, на Балканы и в южные владения России.

Весной 1798 года с 36-тысячным войском Бонапарт высадился в Александрии и стремительно завоевал Египет — тогдашнюю провинцию Турции. И потому предложение Павла I о совместном выступлении «против зловредных намерений Франции» султан Селим III воспринял «с радостью, восхищением и благодарностью».

«В один миг взаимные опасения исчезли, — писал историк А.В. Висковатов, — вековая вражда была забыта, и Европа увидела с изумлением, что в то время, когда не заживлена была рана, нанесенная Турции отторжением от нее Крыма, когда свежи были развалины некогда грозного Очакова и не замолкли рассказы о кровопролитных штурмах Измаила и Анапы, два народа, бывшие почти в беспрерывной между собою вражде и разнствующие один от другого и правилами веры, и языком, и обычаями, вступили между собою в тесный союз против нарушителей общего спокойствия».

Канцлер Российской империи Александр Безбородко выразился короче: «Надобно же вырасти таким уродам, как французы, чтобы произвести вещь, какой я не только на своем министерстве, но и на веку своем видеть не чаял, то есть союз наш с Портой и переход флота нашего через канал».

К «союзу креста и полумесяца» вскоре присоединилась Англия. Разведка Туманного Альбиона прояснила дальнейшие наполеоновские планы. Лавры Александра Македонского не давали Бонапарту покоя, и покорение Индии — главной британской колонии — мыслилось им как следующий шаг.

«Острова Корфу, Занте и Кефалония важнее для нас, чем вся Италия вместе», «Наполеон — писал Наполеон членам Директории. Это отлично понимал и Ушаков. Кто владеет мощнейшими островными укреплениями, тот контролирует центральную и восточную части Средиземного моря. «Ионические острова — вот главный пункт предприятий наших», — резюмировал на встрече союзников Федор Федорович.

Турки одобрили план Ушакова и предоставили эскадру из 4 линкоров, 6 фрегатов и 18 более мелких судов во главе с вице-адмиралом Кадыр-беем. Умудренные собственным опытом, они ни секунды не усомнились в том, кто должен стать командующим объединенным флотом. В подчинение Федору Федоровичу переходили начальники всех турецких портов и арсеналов. Именем султана Кадыр-бей обязался почитать Ушакова «яко учителя».

А поучиться было чему. «Двенадцать кораблей российских менее шуму делают, нежели одна турецкая лодка; а матросы столь кротки, что не причиняют жителям по улицам обид», — заметил один влиятельный паша.

Флот Кадыр-бея с технической точки зрения производил отличное впечатление: корабли «обшиты медью, и отделка их едва ли уступает нашим в легкости.», «артиллерия вся медная и в изрядной исправности». Но при ближайшем рассмотрении «ни соразмерности, ни чистоты» в вооружении и оснастке не наблюдалось: «Паруса были бумажные, к мореплаванию весьма не способные. Экипаж турецкий был очень плох; набирались люди из невольников и просто с улицы, часто насильственным путем, и по окончании похода снова выгонялись на улицу. Дезертирством спасалось от службы около половины команды в течение каждого похода. Нет ни малейшей выучки у офицеров, нет карт, нет приборов, даже компас бывает лишь на одном адмиральском корабле. Медицинского обслуживания нет вовсе: какой-то беглый солдат Кондратий сделался из коновала главным штаб-лекарем на турецком флоте».

С грустью отмечал все это Федор Федорович. Кадыр-бей смущенно тупил взгляд. Месяц ушел на устранение неполадок и освоение военно-морского ликбеза личным составом союзников. «Дав туркам опыт неслыханного порядка и дисциплины», русская эскадра, соединившись с турецкой, 20 сентября 1798 года покинула Дарданеллы. Христианский и мусульманский флаги шли рядом.

Информационные войны

На протяжении трех веков Ионические острова принадлежали Венеции. Под лозунгом «Мир хижинам, война дворцам!», с обещаниями «мира, равенства и братства», войска революционной Франции высадились на островах в 1797 году.

«Потомки первого народа, прославившегося своими республиканскими учреждениями, вернитесь к доблести ваших предков!..» — агитаторы не жалели восклицательных знаков в прокламациях, обращенных к местному греческому населению. Французы внушали, что воспринимать их нужно как «борцов за народное счастье», великодушных освободителей от венецианской «тирании». На центральной площади Корфу, крупнейшего из завоеванных островов, революционный комиссариат распорядился посадить «Дерево свободы». Под улюлюканье толпы здесь сожгли «Золотую книгу» нобилей — указатель венецианских аристократических родов.

Укрепившись на ключевом перекрестье военных и торговых путей Средиземноморья, французы тут же сменили популистский лозунг на более конкретный, наполеоновский: «Война должна кормить себя сама». Армейская казна «освободителей» нуждалась в звонкой монете — на островах резко увеличились налоги. Крестьянин-ионит вдруг обнаружил, что ему едва хватает средств прокормить свою семью. А торговец — что его бизнесу «не продохнуть», если только он не представляет интересы французского буржуа. Те же, кто заручился поддержкой новой власти, получили несравнимо больше привилегий, чем аристократическая верхушка времен венецианских «эксплуататоров».

Материальными бедствиями дело не ограничилось. Французские солдаты располагались на постой прямо в храмах. Не смущались они превращать Дом молитвы в конюшню. «У греков религиозное чувство сливалось с национальным, — писала историк А.М. Станиславская, — и беспечные насмешки французских вольнодумцев над православными святынями вдвойне ранили ионитов, даже если они и симпатизировали Франции». Вспышки народных восстаний войска Директории гасили с не меньшим энтузиазмом, чем отстаивали интересы того же населения полгода назад. В это время к архипелагу подошел флот Ушакова.

«Благодарение Всевышнему Богу, мы с соединенными эскадрами, кроме Корфу, все прочие острова от рук зловредных французов освободили», — уже через полтора месяца доносил Федор Федорович. Закинф, Кефалония, Святая Мавра, Паксос, Итака. — один за другим на островных цитаделях вместо флагов Директории взмывали русско-турецкие штандарты. Этому предшествовали отлично спланированные военная и информационная кампании.

Впереди основных сил шли небольшие отряды кораблей. Они везли так называемые «пригласительные письма» — воззвания к ионитам встать на совместную борьбу с оккупантами. Особенно действенны были послания главного духовного греческого авторитета — патриарха Константинопольского. Григорий V лично благословил Ушакова на освобождение Ионических островов и не жалел грозных слов в адрес «безбожников французов». Послания зачитывались в церквях после утренней и вечерней молитв. Ко времени прихода основных союзных сил противник вынужден был обороняться на два фронта — от атак с моря и против греческих ополченцев.

Неприятель держался крепко, но недолго. После мощной артподготовки и первой совместной атаки войск десанта и повстанцев дело кончалось капитуляцией французов. Временами доходило до курьезов. Гарнизон острова Кефалония опустил флаг без боя, Федор Федорович не удержался и раскритиковал действия коменданта Ройе.

 — Я вел себя, как следует исправному французскому офицеру, — оправдывался Ройе.

 — А я вам докажу, что нет, — возражал Ушаков. — Вы поздно взялись укреплять вверенный вам остров, вы не сделали нам никакого сопротивления, не выстрелили ни из одного орудия, не заклепали ни одной пушки.

Условия капитуляции, предлагаемые Ушаковым, восхищали французов. «Под честное слово» не воевать в эту войну против России пленников отпускали в родные края, предварительно разоружив и потребовав возвратить награбленное местному населению. Их личное имущество оставалось неприкосновенным: «собственность обезоруженных неприятелей была свято уважаема. в сию добычами преисполненную войну».

«Московский флаг на корабле начальника напоминал о враге, которого должно опасаться, но который знает законы войны, — читаем в воспоминаниях французского офицера Мангури. — Не то было с флагом оттоманским». Несчастным, попавшим в османский плен, довелось сполна вынести муки галерной неволи. Если, конечно, им посчастливилось остаться в живых. За головы французских солдат турецкие командиры платили наличными — по несколько золотых за штуку.

Когда Ушаков принимал первых пленных на острове Цериго, турецкий адмирал Кадыр-бей попросил разрешения употребить против неприятеля военную хитрость.

 — Какую? — осведомился Федор Федорович.

 — По обещанию вашему, французы надеются отправиться в отечество и лежат теперь спокойно в нашем лагере. Позвольте мне подойти к ним ночью тихо и всех вырезать.

Что внушило Кадыр-бею такое решение? Может быть, память о захваченном французами городе Яффа: тогда Наполеон отдал приказ расстрелять на морском берегу более 4 тысяч пленных турецких солдат.

«Военная хитрость» не получила одобрения. Ушаков и впредь запретил Кадыр-бею обращаться с подобными предложениями. Хотя это шло вразрез с инструкциями из Петербурга: «Намерение высочайшего двора есть стараться чем можно более раздражить взаимно Порту и Францию. Пущай они что хотят делают с французами, и турецкий начальник, хотя в самом деле вам подчинен, но в наружности товарищ, может поступать с ними как хочет…»

С «радостью неподдельной» встречали греки своих единоверцев. Описание «другого дня после освобождения острова Закинф (Занте)» оставил очевидец событий — капитан-лейтенант Егор Метакса:

«…главнокомандующий вице-адмирал Ушаков вместе с капитанами и офицерами эскадры съехал на берег для слушания благодарственного молебна в церкви святого чудотворца Дионисия. Звоном колоколов и ружейной пальбой приветствованы были шлюпки, когда приближались к берегу. На пристани вице-адмирал был принят духовенством и старейшинами; он последовал в соборную церковь, а после богослужения прикладывался к мощам святого Дионисия, покровителя острова Занте; жители повсюду встречали его с особенными почестями и радостными криками; матери, имея слезы радости, выносили детей своих и заставляли целовать руки наших офицеров и герб российский на солдатских сумках. Из деревень скопилось до 5000 вооруженных поселян: они толпами ходили по городу, нося на шестах белый флаг с Андреевским крестом».

Одни лишь турки «не вписывались» в атмосферу праздника. Они «неохотно взирали на сию чистосердечную и взаимную привязанность двух единоверных народов». Враждебно смотрели на османов и греки-иониты. Они знали, как тяжко приходится их соотечественникам на Балканах тянуть ярмо оттоманского ига. И двери домов, радушно распахнутые для русского солдата, захлопывались перед турецкой чалмой.

В первых числах ноября 1798 года эскадра Ушакова бросила якоря вблизи зоны досягаемости орудий возле мощнейшей крепости Европы — Корфу.

(Продолжение следует…)

http://www.pravoslavie.ru/arhiv/56 009.htm