 |
| Православие.Ru | Даниил Ильченко | 21.07.2012 |
Часть 1.
Часть 2.
Часть 3.
Часть 4.
Часть 5.
Часть 6.
— Саид, «раз твою раз так», бездельник! Я отучу тебя давать такие обещания! -
грозил Ушаков в пылу сражения, атакуя турецкий флагман. Было ли так на самом деле — неизвестно. Но именно этот эпизод вдохновенно и в различных вариациях пересказывали друг другу матросы.
В отличие от «славного алжирца» Саид-Али, хваставшего повергнуть к султанским ногам закованного в кандалы Ушакова, Федор Федорович свое слово сдержал. Метко пущенным с «Рождества Христова» ядром вдребезги разнесло фок-стеньгу 80-пушечника турецкого адмирала. Отлетевшая щепа тяжело ранила Саид-Али в подбородок; окровавленного, его унесли в каюту. Это случилось в апогее сражения, которому предшествовал маневр Черноморской эскадры, навсегда вошедший в учебники военно-морского дела.
«Молитесь Богу! Господь нам поможет, положитесь на Него; ободрите команду и произведите в ней желание к сражению. Милость Божия с вами!» — с таким наставлением Потемкина Ушаков вывел эскадру на «генеральную баталию». Утром 31 июля 1791 года турецкий флот был обнаружен у мыса Калиакрия. Силы, как всегда, были неравные. Более 2000 пушек — у турок, почти 1000 — у Ушакова; против 20 000 османов — 9500 русских моряков. Более того, турецкая эскадра стояла под прикрытием специально возведенной береговой батареи.
Шел мусульманский праздник Рамадан-байрам, и часть турецкого экипажа отдыхала на берегу. Вновь не позаботившись о разведке, праздновал и командный состав. Оценив факторы успеха, Ушаков действовал без промедления.
Нежданное появление русских кораблей вызвало переполох. В спешке ставились паруса, рубились якорные канаты, туда-сюда сновали, возвращая матросов из увольнения, переполненные шлюпки. Переполох превратился в хаос, когда на всех парусах тремя колоннами Черноморская эскадра вломилась в зазор между берегом и турецким флотом.
Не выскочить на отмель, не помчаться под вражеские пушки, не замешкаться при повороте — чтобы решиться на столь опасный маневр, нужно обладать абсолютной уверенностью в своем экипаже. Ушаков ею обладал, а экипаж отвечал взаимностью.
Турки открыли беспорядочный огонь. Береговые батареи били с перелетом, поражая собственный флот. Задевали друг друга залпами «стесненные кучею» турецкие суда; трещали доски столкнувшихся бортов, падали мачты, рвались и путались снасти. Огнем из всех орудий не давал неприятелю опомниться Ушаков. Черноморская эскадра, захватив дувший с берега ветер, несокрушимо теснила врага.
— Великий, твоего флота больше нет! — на рассвете доложили Селиму III. Султан выбежал на балкон своих царских покоев. На виду у проснувшегося Константинополя покачивались обгорелые останки некогда грозной армады. Повелитель османов наблюдал, как, изрешеченный ядрами, медленно опускался на дно Босфора флагманский корабль Саид-Али.
Столицу Блистательной Порты охватила паника. С часу на час ожидали появления на горизонте неуязвимого флота Ушак-паши.
Черноморская эскадра латала незначительные повреждения в укромной бухте близ Фароса и действительно собиралась идти на Константинополь. От насущных забот Федора Федоровича отвлек дежурный офицер:
— Кирлингачи! Под Андреевским и бусурманским флагом. Кричат что-то, руками машут.
— Поднять на борт, — скомандовал Ушаков.
Толмач-болгарин, не дожидаясь, когда заговорит его спутник — гордый турецкий паша, коротко сказал:
— Перемирие!
«Испуганный при виде своих кораблей, лишенных мачт и совершенно разбитых. — позже писала Екатерина о Селиме III, — он тотчас же отдал приказ кончить (мирные переговоры. — Д.И.) возможно скорее. и его высочество, заносившееся 24 часа тому назад, стал мягок и сговорчив, как теленок».
Ясский мир был заключен 29 декабря 1791 года. Купеческие суда заскользили по Черному морю. Крым окончательно закрепился за Россией, южные границы империи были надежно ограждены от кровавых набегов крымцев и османов. Турция отказалась от притязаний на Грузию и обязалась оградить кубанскую границу от разбоя северокавказских горцев. Получившие автономию Молдавия и Валахия отошли под покровительство Большого славянского брата. К национальной независимости просыпались Балканы.
Сейчас трудно представить, под каким тяжелым, а порой изощренно издевательским гнетом Османской империи жилось тогда нашим «братьям славянам». В Болгарии, например, действовал закон, следуя которому местный житель обязан был три раза в день выгуливать коня остановившегося у него на постой турка. Если турок путешествовал пешим ходом, болгарину вменялось курсировать вокруг дома, волоча за собой на веревке туфли «правоверного».
Болгары помнят свою историю
и ставят памятники Ушакову в своем настоящем.
После сражения у мыса Калиакрия боеспособность турецкого флота уравнялась нулю. Соответствовал ей и боевой дух матросов. «Страх оружия Ее императорского величества распространен по всему берегу до столицы Отоманской», — писал Потемкин Екатерине. Потопив более 50 судов неприятеля, эскадра Ушакова лишь приумножила свои силы. Соотношение потерь в личном составе казалось невозможным — 100:1.
То бравые и веселые, то тихие и нежные мелодии неслись из открытых окон капитанской каюты. Федор Федорович предавался любимому развлечению — игре на флейте. Звуки, уносимые ветром, надували паруса Черноморской эскадры, возвращавшейся в Севастополь. Во главе шел наипобедоноснейший флагман в истории русского флота — «Рождество Христово».
Начальник порта
«Человеком прямодушным, скромным, мало знакомым с требованием светской жизни» предстал перед императрицей Федор Федорович. Екатерина давно желала видеть черноморского героя. Императрица знала, чем затронуть его сердце. Помимо ордена Александра Невского, она пожаловала ему «удивительной красоты золотой складень-крест с мощами святых угодников». Ни до ни после подобных наград за воинские заслуги не вручалось. В южную морскую крепость России Ушаков вернулся в чине вице-адмирала и начальника порта.
Мирная жизнь преподнесла не меньше хлопот, чем военная. Нынешний красавец город-герой Севастополь в начале 90-х годов XVIII века представлял собой далеко не самое комфортабельное место обитания. Флотский и ремесленный люд проживал в наскоро сколоченных хижинах и казармах, расположенных в низинах. Гнилой воздух Инкерманских болот провоцировал эпидемии смертоносных болезней. Положение усугублялось нехваткой пресной воды, свежих продуктов и отсутствием коммуникаций. Федор Федорович устремился ликвидировать неустройства, словно то был неприятельский флот.
«Порт севастопольский за последующее время управления Ушаковым гораздо быстрее обстроился новыми зданиями, нежели во все продолжение своего прочего существования», — читаем в монографии «История Севастополя как русского порта», выпущенной в 1872 году. На обдуваемых свежими ветрами высоких берегах встали каменные казарменные постройки рядом с начисто выбеленными стенами госпиталя. И «даже свои мазанки — если который-нибудь из матросов имел редкий случай завестись собственным своим семейством. И скоро не только гора, лежавшая на западной стороне южной бухты, или гавани, но и другие ближайшие местности и хуторские участки, розданные флотским офицерам. довольно порядочно обстроились: хорошие садики и огороды точно так же появились в его окрестностях». Попутно устраивались колодцы, налаживалась сеть водопроводов, строились дороги, умножались рыночные площади.
Под контролем и на личные средства Федора Федоровича небольшая церквушка святителя Николая превратилась в могучий храм. Здесь, несмотря на все свои административные заботы, Ушаков «каждый день слушал заутреню, обедню, вечерню и перед молитвами никогда не занимался рассматриванием дел военно-судных, а произнося приговор, щадил мужа, отца семейства многочисленного, и был исполненный доброты необыкновенной», — свидетельствуют наблюдения очевидца.
Об отношении вице-адмирала к ближнему рассказывает текст приказа от 18 октября 1792 года: «По случаю же недостатка в деньгах по необходимости сбережения служителей в здоровье, отпускаю я из собственных своих денег 30 500 рублей, из которых велено 10 тысяч отпустить в контору Севастопольского порта для покупки свежих мяс, а 3,5 тысячи госпитальному подрядчику Куранцову для содержания госпиталя, который, не получая четыре месяца денег, пришел не в состояние к продовольствию больных».
Какую часть суммы вернула ему казна, история умалчивает. Точно известно одно: отдача от вложенных средств являлась стократной — любовью и преданностью личного состава.
Но с теми из ближних, кто плевал на свой долг и присягу, Ушаков не церемонился. Вот строки из суровейших распоряжений Федора Федоровича:
«Явившегося из бегов корабля „Рождество Христово“ клерка унтер-офицерского чина Ивана Багатова за самовольную от команды отлучку, за пьянство, в которое он обращается весьма часто, и дурное поведение написал я в матросы по 2-ю статью и рекомендую к воздержанию впредь от таких предерзостей наказать его при команде по рассмотрению».
«…матроса 1-й статьи Абрама Петрова за утрату самовольно всего казенного мундира. за пьянство и воровство и весьма худое поведение. рекомендую наказать его при команде шпицрутенами через 1000 человек один раз и из-под караула освободить…»
Подобных записей Ушаков оставил немного. Духовный строй, царивший в Черноморской эскадре, имел крепкий иммунитет от «пьянства, воровства, самовольных отлучек» и прочих бесчинств. Тем более что потратить свободное время ушаковскому матросу можно было с гораздо большим толком и удовольствием. По приказу Федора Федоровича в уютной долине невдалеке от города был разбит сад для гуляния низших флотских чинов. Сейчас парковая зона носит название «Ушаковой балки». В выходные и праздничные дни севастопольцы отдыхают здесь семьями. А ухоженный каменный пляж до сих пор единственный в Корабельной стороне города.
Наверняка здесь прогуливался и Александр Васильевич Суворов, часто навещавший своего «любезного друга Федора Федоровича». И наверняка забавную картину представлял собой променад двух боевых товарищей. Невысокий, жилистый, подвижный и любящий острое словцо Суворов и степенный, немногословный, высокий Ушаков, не отказывавший себе в удовольствии побороться со своими матросами и не уступавший сильнейшим из них. К тому времени Александр Васильевич командовал южными сухопутными войсками империи, Федор Федорович руководил флотом. Им было о чем поговорить.
Современники называли Ушакова «морским Суворовым». Действительно, «Теория без практики мертва», «Воевать не числом, а умением», «Ничего — кроме наступательного», «Не меньше оружия поражать противника человеколюбием», «Быстрота и внезапность заменяют число. Натиск и удары решают битву», «Субординация, экзерциция, дисциплина, чистота, опрятность, здоровье, бодрость, смелость, храбрость, победа, слава, слава, слава!» — принципы, вложенные Суворовым в его знаменитую «Науку побеждать», с неизменным результатом использовал и Ушаков. Только пришел он к ним самостоятельно, не в степной пыли, а посреди соленых брызг. Назвать Суворова «сухопутным Ушаковым» мы имеем такое же право.
Это были два настоящих русских мужа, определившихся со своим призванием и по благословению Божиему не жалевших сил на пути самореализации. Восторженный возглас Суворова: «Горжусь, что я русский!» — равноценно звучал в устах Ушакова.
Именно благодаря таким людям канцлер Российской империи Александр Безбородко в апреле 1799 года, будучи уже прикованным к смертному одру, смог на полном основании объявить собравшейся вокруг публике: «Не знаю, как при вас, молодых, будет, а при нас ни одна пушка в Европе без нашего разрешения выстрелить не смела!»
Грандиозные воинские победы, мощный скачок в экономической, культурной и научной сфере огромной страны не возможны были без религиозного фундамента. Духовный стержень Отчизны ковали великие подвижники рубежа XVIII—XIX вв.еков. Уже опочил (1783) святитель Тихон Задонский, удалился (1794) в уединенную келью преподобный Серафим Саровский, родился (1782) и возрастал будущий богослов святитель Филарет (Дроздов). В 1791 году закончил свой жизненный путь и родной дядя Ушакова — настоятель Санаксарского монастыря преподобный Феодор Санаксарский.
Но со своим дядей Федор Федорович еще встретится.
(Продолжение следует.)
