Здорова ли иммунная система Русской цивилизации?

На первый взгляд, ответ на поставленный в заглавии вопрос имеет явно отрицательный характер: несомненно, больна. Какие иные свидетельства упадка еще нужны, если сами русские не всегда уже понимают, что такое Русская цивилизация, а самая популярная самоидентификация у них теперь оказывается не «русский», а «гражданин России». Таковы, по сообщению агентства REGNUM данные опроса ВЦИОМ, проведенные в ноябре 2006 года, причем не «русскими», но «гражданами» считают себя 57% опрошенных. И это притом, что русских, согласно переписи населения в России около 80%.

Наиболее заметно преобладание «граждан России» над «русскими» в возрастных категориях от 18 до 24 лет (57% «граждан России», 34% «русских») и от 25 до 34 лет (58% «граждан России» и 32% «русских»). То есть у поколения, которое вскоре станет у власти. Тут уже не до традиционной веры, не до культуры, не до Достоевского, когда русское население «забывает», что оно русское. Это уже Рим перед распадом. Но наступит ли распад России или возможна регенерация?

Из триады «вера», «культура» «этнос», составляющей иммунную систему любой цивилизации, главный удар России был нанесен по рубежу «культура», хотя многие полагают, что традиционная вера пострадала больше. Это не так, поскольку безверие России принес только ХХ век (то есть 70 лет из 900-летней истории), а ориентация на чуждую западную культуру имеет 300−350 лет истории.

России изначально не повезло: великая западноевропейская цивилизация одаривает мир культурным светом такой силы, что Россия, находясь в Европе, вблизи источника этого света, временами просто слепнет и как бабочка летит на огонь. Япония, Китай или Индии также подвергаются «облучению» западной культурой, но им повезло больше — они расположены вдалеке от Европы, а мы почти в самом ее центре. Мы и «слепнем» больше.

И вот начиная с Петра I, а то и раньше — с Алексея Михайловича, Россия постепенно восприняла европейскую культуру до такой степени, что эта культура стала для нее своей. Иначе говоря, великую европейскую культуру Россия не только восприняла и творчески переработала, но уже даже и забыла, что эта культура не ее собственная.

Подобное не раз случалось в мировой истории и особенно показателен пример Древней Греции, находившейся долгое время в тени Рима, но в одном компоненте имевшей на Рим решающее влияние. Это влияние — культурное. В Риме и его провинциях было модно все греческое: и философия, и комедия, и архитектура… Модны были греческий язык и греческие учителя, как некогда в России были модны французские воспитатели и французский язык. Мешало ли греческое культурное засилье Риму? С одной стороны нет, ибо Рим, опираясь на качества, свойственные племени латинов (стойкость, последовательность, склонность к аскетизму), создал империю, не знавшую равных. Но с другой стороны, само культурное наследие Рима весьма бедно, ибо своя культура, за исключением архитектуры, не вышла у него из тени греческой и не снискала лавров.

Для России ситуация складывается подобным же образом, и подражательность русской культуры по отношению к европейской столь же заметна, как и подражательность римской культуры по отношению к греческой.

Культурный дрейф России в сторону Европы: хорошо это или плохо?

С объективной точки зрения — ни хорошо и ни плохо, ведь русская культура воображаемому объективному наблюдателю, который находится на небесах, столь же далека (или близка) как и европейская. Но с точки зрения конкретной цивилизации — в данном случае России — это плохо, ибо в культуре всегда лучше свое, пусть и попроще. Как лимфоциты в крови: чужые может быть и лучше, здоровее, но организм то защищают именно свои, а не чужие.

Существенным влияние Европы на Россию стало в ХVII веке, когда связи со славянским миром и Византией прервались, а связи с Западной Европой, наоборот, утвердились и столкнулись «две культуры — „мужичья“ (но своя) культура „светлой Руси“ и ученая (но чужая) культура барокко» [1] Все это происходило в царствование Алексея Михайловича, но гораздо виднее влияние Европы стало во время царствования Петра I, когда, по словам известного русского историка А.М. Панченко, Русь «меняла „культуру-веру“ на культуру как таковую» [2].

Началось все со строительства Петербурга — города европейского по архитектуре и образу жизни. Для его строительства приглашались известные, а иногда и неизвестные европейские мастера — важно было лишь, чтобы они имели европейскую архитектурную школу. Росси, Кваренги, Монферран, Растрелли создали блестящие творения, стали считаться русскими мастерами, но придали Петербургу европейский облик. Но это еще полдела — иностранцам стали подражать и русские мастера. Воронихин создал Казанский собор с истинным имперским великолепием, но всего лишь в подражании собору святого Петра в Ватикане. Скажут, таков был заказ Воронихину, однако отметим и факт не модности всего русского; напротив, строительство Петербурга сопровождалось модой на иностранное, причем модой карикатурной.

Вот что в своих «Прогулках по Невскому проспекту» того времени писал Е. И Расторгуев:

«Найдется ли в Париже хотя одна вывеска на чужом наречии? А у русских в столице, не только на Невском проспекте, но и по всем главным улицам всего Петербурга, все вывески, все надписи на французском языке, как бы Петербург был город вовсе не русский…"[3]

Судя по этой фразе, подражательность русского быта била в глаза современников, и это не удивительно: европейская культура еще не утвердилась в России, а носила поверхностный, анекдотичный характер. В своих заметках Е.И. Расторгуев не раз остроумно проходится по этому поводу, удивляясь нелепейшему сочетанию стилей.

Стал ли при этом Петербург европейским городом? С нашей точки зрения, по крайней мере в смысле архитектуры — да; с точки зрения европейца — не очень. Ибо с его точки зрения получилась некая вариация на европейскую тему. В «Петербургской летописи» Ф.М. Достоевский привел довольно распространенное мнение иностранного туриста, опубликованное в некоей статье. В этой статье говорилось, что «нет ничего бесхарактерней петербургской архитектуры; что нет в ней ничего особенно поражающего, ничего национального и что весь город — одна смешная карикатура некоторых европейских столиц; что, наконец, Петербург, хотя бы в одном, архитектурном представляет такую странную смесь, что не перестаешь ахать и удивляться на каждом шагу. Греческая архитектура, римская архитектура, готическая архитектура, архитектура rococo, новейшая итальянская архитектура, наша православная архитектура — все это говорит путешественник, сшито и скомкано в самом забавном виде..» [4]

Не правда ли, забавно читать эти критические строки в наше время торжества безликой бетонно-стеклянной архитектуры! Однако они отражают суть: подражательность петербургской архитектуры.

Тем не менее, вектор был выбран. И дело не только в Петре I — он лишь дал импульс процессу, — а дело в выборе русского высшего света, ведь вслед стали приглашаться в Россию, как когда греки в Рим, для обучения нас уму разуму то немцы, то французы; да еще целыми колониями. И в итоге мы сейчас видим русскую архитектуру, только когда приходим в православный храм или посещаем старинный монастырь, обнесенный огромными стенами. Нам самим эта архитектура кажется ныне необычной, между тем это и есть настоящая русская архитектура.

Архитектура не единственное искусство, в котором Россия стремилась к «европейничанью». Живопись и музыка не отставали. Карл Брюллов создал великие шедевры, но предпочитал при этом античные, то есть нерусские сюжеты. «Последний день Помпеи» произвел фурор не только в России, но и в Европе, и не удивительно — Брюллов был настоящим европейский художником, получившим образование в Италии. Ему подражали и долгое время, кроме парадных портретов, итальянских пейзажей, да сюжетов на библейские темы русские художники «не знали» других тем.

Таким образом, после русского иконописного искусства у художников был долгий «перерыв» в использовании традиционных национальных тем, и лишь в ХIХ веке передвижники Крамской, Суриков, Шишкин, Левитан… обратились к изображению русской жизни и воссоздали национальный характер живописи.

Аналогично творческое содружество русских композиторов 1850—1860 гг. «Могучая кучка» — М.А. Балакирев, Н.А. Римский-Корсаков, М.П. Мусоргский, А.П. Бородин, — вернуло русской музыке народные интонации, а до них М.А. Глинка оперой «Жизнь за царя» (1836 г.) показал, что опера может быть русская, а не только итальянская.

Меньше всего хотелось бы бросить тень на великолепие петербургской архитектуры или живопись русских художников итальянской школы — нет, задача всего лишь установить истину, а не определить, что лучше или хуже. Так вот, бесспорная истина заключается в европейском векторе развития не какой-то иной стороны русской жизни, а именно русской культуры, которая значительно опережала аналогичные явления в политике или экономике, где сильны были как раз национальные тенденции, и кроме Петра I среди русских императоров явных западников почти не было. Это притом, что все царствующие особы были европейских кровей. В чем причина консервативности политического устройства России — в ее ли отсталости, или в интуиции русских царей, любивших европейскую культуру, но четко осознававших глубинную враждебность Европы по отношению к России, — не столь важно, замечательно только, что это уберегало и укрепляло империю вплоть до ХХ века.

Если же говорить о культуре, то особняком стоит русская литература, ибо она хоть и была подвержена влиянию европейского романа, все же развила свою самобытную сторону. Ничего удивительного в этом тоже нет, ибо язык нации, как известно, является важным иммунным барьером, установленным самим Богом, а потому научиться строить дворцы на европейский манер было не так сложно, как писать на европейский манер, имея русскую ментальность и говоря на русском языке. Сказались и византийские корни русской цивилизации, так нелюбимые некоторыми, ибо глубокое проникновение в душевный и духовный мир героев идет из православия. В этом истоки великой русской литературы, проникавшей в самые глубины душевного и духовного мира своих героев, ведь ничего подобного стихам Тютчева, романам Достоевского, Толстого, или «Аскетическим опытам» святителя Игнатия Брянчанинова в Европе ХIХ в. не было создано.

Можем ли мы утверждать, что к настоящему времени «европейская» культура окончательно вытеснила в России культуру русскую? И да, и нет. Да, потому что в массовой российской культуре ныне нет и тени неповторимости и оригинальности. Осталась лишь автоматическая смена стиля каждые несколько лет, вслед за аналогичной сменой стиля в мире.

Нет, потому что русская культура борется: существует великолепная живописная школа И. Глазунова, изредка появляются фильмы такого уровня, как «Остров», выходят серьезные произведения в литературном жанре…

Однако в целом европейский «культурный вектор» пока не преодолим. Симптоматично, например, что в 2004—2006 годах в Санкт-Петербурге все значимые архитектурные проекты выиграли иностранцы — проект сцены Мариинского театра, строительство стадиона на Крестовском острове, проект Газпром Сити… И не надо говорить о тенденциозности российских губернаторов — они к нам не с Марса присланы.

И хотя мы понимаем: в истории кинематографа останется фильм «Остров», а не «Дневной дозор», тем не менее кассовые рекорды 2006 года побил именно «Дневной дозор».

Итак, причины искаженного и неверного взгляда русских на самих себя вроде бы проясняются. Они в частичной подмене своей национальной культуры, и замене ее культурой европейской, которую мы теперь ни мало не сомневаясь, выдаем за свою. Русские талантливы, а поэтому европейская культура в их варианте самобытна, так сказать с русским ароматом, но больше ее величие все же оцениваем мы сами, нежели иностранцы; для них она — повторение давно известного. Да, взаимовлияние культур объективный процесс, характерный для всех цивилизаций, однако не часто он сопровождается забвением культуры своей.

Словом, мы видим себя сквозь призму своей культуры и понимаем, что мало отличаемся от европейцев: наши здания похожи на европейские, наши дворцы не уступают им по пышности, наши художники отражают на полотнах те же темы… Процесс культурной диффузии медленный, не бросается в глаза и находится в рамках естественного взаимовлияния цивилизаций, а потому если авторы, писавшие в ХVII-XVIII веках, еще ощущали где «свое», а где «чужое», мы уже без малейшего сомнения выдаем европейский тип культуры за свой собственный. Верный признак необратимости процесса!

Система верований

Если русская культура за последние 300 — 350 лет значительно сблизилась с европейской, можем ли мы утверждать, что русский по менталитету — европеец? Нет, или не совсем нет, ибо культура не единственный разделительный барьер между Россией и Западом, есть еще иные факторы, которые наши отечественные западники упускают. Важнейший из них — фактор веры, составной частью которого является религия.

Еще В. Ключевский заметил, что все русские бунты — это по сути утрата веры в наличную Россию. Иначе говоря, такая иррациональная, с точки зрения западного наблюдателя категория, как вера, в значительной мере определяет благополучие российского государства. Особенно в этом смысле показателен ХХ век. Историк В. Кожинов обратил внимание, что в 1917 и 1991 годах страна потерпела крах «не из-за каких-либо мощных бунтов (кровавые конфликты имели место позднее, уже при «новых» властях), а как бы беспричинно» [5].

В. Кожинов истолковывает эти события следующим образом: «Если при всей мощи бунтов XVII—XVIII вв.еков веру в наличную Россию утрачивала определенная часть ее народа, то в ХХ веке это произошло с преобладающим большинством населения России, притом во всех его слоях. Ничего подобного нельзя обнаружить в истории Запада, как не было там и мощных «бессмысленных» бунтов» [6]

Да, и в этом принципиальное отличие Русской цивилизации от Западной. Западную, как мощный поплавок поддерживает великая европейская культура, с которой по силе может сравниться разве что культура Древнегреческая; причем, составной частью этой культуры является склонность европейцев к рациональному, научному мышлению и наоборот, не склонность к необдуманным, «бессмысленным» действиям. Русская же цивилизация поддерживается верой, но не культурой, а вера редко умещается на середине шкалы, поэтому русский характер зашкаливает то в плюс, то в минус.

Если же вера вовсе исчезает, вмиг рушится и государство, не поддерживаемое ничем. Чему и стали свидетелями современники в 1917 году, когда Русь, по словам В. Розанова «слиняла в два дня» или в 1991 году во время трехдневной агонии ГКЧП.

И не столь важно, что в 17-ом Россия разуверилась в самодержавии, отчасти в Православии, а в 91-ом в коммунистической идеологии, важно, что и в том и другом случае Россия разуверилась. С печальными для государства последствиями — распадом страны, кризисом идей, упадком культуры…

Итак, утрата веры для России равносильна кризису в государстве. Не всегда это приводит к революциям, так как элита иногда улавливает настроения в обществе и следует им. Скажем, к 1999 году Россия окончательно разуверилась в либерализме и потихоньку вползала в очередную смуту; начался он с дефолта 1998 года, продолжился чередой правительственных кризисов, когда за короткое время поменялись четыре премьера, продолжился провалами в Чечне.

Если бы В. Путин продолжил бы курс Ельцина без купюр, что видимо предполагалось во время выдвижения его приемником, не избежать России либо новой гражданской войны, либо (если пассионарной энергии на войну не хватило бы) распада государства. А может, и того и другого вместе.

Однако В. Путин, либерал по убеждениям, довольно быстро понял, что либерализм в России нуждается: во-первых, в противовесах со стороны государства, а во-вторых, в «правилах игры», весьма отличных от правил, по которым существует тот же либерализм на Западе. Эмпирическим путем была найдена формула для России: либеральная демократия регулируется не законами, как на Западе, поскольку законы в России в принципе не работают и не работали никогда, а весьма произвольными ограничениями (иногда и репрессиями) со стороны государства. Отсюда дела «Юкоса», «Сахалина-2» и т. д.

Пусть эта формула государственного контроля за бизнесом избирательна, иногда несправедлива, но только она одна и эффективна в России.

Однако вернемся к теме. Несмотря на то, что понятие системы верований шире, нежели собственно вера религиозная, последняя все-таки играет важнейшую роль, ибо лежит в основе цивилизации и у евреев, и у индусов, и у мусульман, и у русских. Для русских это особенно актуально, ибо к настоящему моменту последовательно рухнули все ложные идолы ХХ века: вера в «светлое будущее», вера в чудодейственный «эликсир» — демократию, вера в универсальность прав человека. И опять осталась одна идеология-вера в России — Православие.

Иммунная система любого организма проявляется по тому, как она реагирует на внешний раздражитель. Если реагент вызывает бурную ответную реакцию — иммунная система здорова, хотя организм и температурит; если реакция вялая, значит, иммунитет нарушен и инфекция хозяйничает в организме, как в своем доме. В этой связи любопытно проследить, как срабатывает иммунитет трех различных цивилизаций на сходные вызовы.

Еще свежи в памяти события 2005 года, когда некая датская газета опубликовала карикатуру на пророка. В привычной к любому кощунству Европе никто и не заметил публикации, однако по исламским странам прокатились многолюдные протесты. Возникший из ничего конфликт быстро достиг высокой точки кипения, со сжиганием государственных флагов, отзывом послов… Вероятно, вся суммарная нелюбовь исламского мира к сытой Европе вылилась в эти протесты и, скорее всего, религиозная обида была одной из многих, однако важно понимать — в конфликтах мусульманских стран с Западом, первые всегда ищут религиозный знаменатель, ибо их иммунная система реагирует только на такие вызовы.

О чем говорят приведенные факты? О решимости исламских фундаменталистов бороться за свою веру любыми способами, ценой ли своей жизни или жизни автора карикатур? Да! Но одновременно и о том, что такой важный иммунный барьер, как система верований, в мусульманских странах в полном порядке, и никакое влияние Запада до сей поры не поколебало его. Пока это положение сохраняется, идентичности исламского мира ничто не угрожает.

Теперь пример из другой цивилизации. В январе 2004 года в Москве, в аккурат на Рождественские праздники, в центре им. А. Сахарова была организована выставка под названием «Осторожно, религия!». Картины, выставленные на ней, были откровенно кощунственного содержания, например, на одной был изображен Иисус Христос с бутылкой пепси-колы, а под картиной название: «сия есть кровь моя». На что рассчитана была выставка?

На то, чтобы расширить область дозволенного и объявить: мол, видите, уже и откровенное кощунство проходит, значит, и в России построено настоящее светское государство. Однако разразился скандал, причем православные верующие поступили так, как поступают во всех странах, где их не защищает закон: сорвали и облили краской кощунственные полотна. И попали под суд за хулиганство. Это вызвало еще больший скандал и массовые протесты верующих, тогда, наконец, под суд попали сами организаторы выставки, что для них, судя по всему, было полной неожиданностью. Ведь в Европе такие выставки свободно проходят. Еще большей неожиданностью стало то, что под напором православной общественности суд вынес обвинительный приговор организаторам выставки, хотя их и не осудили, как требовал прокурор, а всего лишь приговорили к штрафу. Но и это стало важной победой, ибо показало жизнеспособность иммунной системы народа. Именно народа, поскольку реакции со стороны государственных органов поначалу не было никакой, и они принялись было защищать организаторов выставки, ратуя за «свободное искусство».

В общем, в отличие от мусульманских стран Россия, хоть и продемонстрировала реакцию на «инфекцию», но весьма вялую; с другой стороны, в отличие от европейских стран, где подобные выставки обычная вещь, она показала, что реакция все же еще существует. И это важно, поскольку влияние религиозного фактора кругами расходится на все стороны жизни человеческого общества и особенно на культуру. И пусть конкретный человек не ходит в церковь, не считает себя особо верующим, но невольно, в силу традиций, подчиняется правилам, некогда установленным его верующими предками.

Здесь мы подходим к общему вопросу: как конкретно сказывается вера народа на его стереотипах поведения и культуре. Пожалуй, ни у одной другой нации нет столь сильной веры в справедливость, как у русских; европеец надеется на закон в юридическом смысле, мусульманин подчиняется шариату — тому же закону, но скрепленному печатью ислама, а у русского идеал — справедливость. Это кардинальное различие в менталитете идет от религии, поэтому всегда для Руси была характерна апелляция к какому-нибудь высшему суду — Божьему, царю-батюшке, обкому КПСС… То есть, тому суду, который в принципе выше несовершенного закона.

«Есть суд Божий, а есть суд человеческий», — в этой пословице и вся суть вопроса, поясняющая ограниченность, несправедливость закона, придуманного человеком. Суд Божий все расставит на свои места, причем иногда вовсе не в том порядке, как это делает человек. Но суд Божий высоко и не всякому понятен, следовательно, надо прислушаться к мнению тех, кто ближе к Богу — к святым, праведникам, юродивым. Те решат по совести и справедливости…

И текли паломники тысячами к святым Сергию Радонежскому, Серафиму Саровскому, Иоанну Кронштадтскому не только с исповедью, но и с конкретными вопросами о том, как поступать в той или иной житейской ситуации. И не напрасно — духовидцам открывалась судьба человека (вспомним, хотя бы, многочисленные свидетельства о пророчествах Серафима Саровского или Ксении Петербургской), а стало быть, их совет как поступать был самым верным. Закон и мирские правила обычно стояли на втором месте.

Заметим при этом, что преподобный Сергий Радонежский жил в ХIV веке, а праведный Иоанн Кронштадтский сравнительно недавно — в веке ХХ-м. Другого, более ясного свидетельства неизменности менталитета русского народа на протяжении длительного времени и не сыскать. Ведь число паломников, как было велико во времена прп. Сергия Радонежского, так стало еще большим во времена прав. Иоанна Кронштадтского.

Наблюдалось ли что-то подобное на Западе? Нет, по крайней мере, все последние времена там царствует закон — плохой ли, хороший. И в обыденной жизни и в духовной. Царство закона в обычной жизни объяснимо и достойно подражания, а вот проекция человеческого понимания закона на мир духовный, кроме иронии никаких эмоций не вызывает. Но западный рационализм это не смущает и он, как писал А.С. Хомяков, взял да «установил между Богом и человеком баланс обязанностей и заслуг», тем самым, перенеся «в святилище веры полный механизм банкирского дома» [7]

Индульгенция — смешнее примера не придумаешь, ибо только чрезвычайно приземленный человек мог додуматься, что деньгами можно купить прощение грехов и Царство небесное, то есть «шагнуть из пекла в рай». Причем деньгами, далеко не всегда праведно нажитыми.

Если индульгенция — самый смешной образец заблуждений католических богословов, то «Божественная комедия» Данте — самый красивый. Написанная в великолепной стихотворной форме «Божественная комедия» сколь хороша с поэтической точки зрения, столь же не соответствует истинному христианству. Каждому греху по Данте и по общепринятому в католичестве мнению, соответствует вполне конкретное наказание, свой круг ада так, будто для мира духовного существует свой уголовный кодекс или своя статья устава. Между тем, в христианстве, в первозданном его виде не существовало никогда ясной «юридической» картины конкретного возмездия за конкретный грех. Нет, то, что за грех придется отвечать, — это аксиома, а вот каков должен быть ответ — это вне понимания человека. Более того, православная традиция, идущая из ранних апостольских времен, гласит, что «виновный в одном — виновен во всем» и механическое соблюдение большинства заповедей Христовых не приведет к спасению, если нарушена хоть одна, самая малая заповедь:

«Недостаточен один пост, недостаточна одна молитва, недостаточна одна милостыня, недостаточно одно целомудрие! Всеоружие Божие — все евангельские заповеди. Поправший одну из них, — попрал все собрание их, весь закон и пошлется в геенну огненную» [8]

То есть спасение — процесс дискретный: либо спасен, либо — нет, без промежуточных состояний, как у Данте. Причем в любом случае, конечная фаза спасения — милость Божия, без которой ничего не свершается. И уж точно эта милость не формализована никакими нашими придуманными земными правилами и не покупается за деньги.

Приблизительно таким образом можно охарактеризовать русский и западный взгляд на закон и справедливость. У русских справедливость всегда на первом месте; в западном же более рациональном сознании справедливость она вообще за пределами рассмотрения.

Не удивительно столь различное отношение к богатым преступникам в России и на Западе. На Западе богатый преступник с помощью армии адвокатов вполне способен избежать наказания, в то время, как его бедный соотечественник — нет. Но дело не в этом, поскольку то же самое свершается и у нас, в России, а в том, что на Западе сие считается вполне нормальным, общепринятым явлением, в то время как у нас находит полное отторжение общества. Отсюда в российском обществе ненависть к олигархам: вроде бы все их деяния давно оправданы под них же сконструированными законами, но в глазах общества они все равно преступники. И что бы они ни делали — здесь они чужие, а потому и ведут себя в России как чужие.

В этом месте вполне закономерен был бы вопрос: так ли важны истоки различного миросозерцания жителя России и Европы, если сейчас вне религии и Европа и Россия? И какое отношение имеют рассуждения о христианской справедливости к сегодняшнему дню, когда верующих людей в нашей стране решительное меньшинство?

Самое непосредственное, так как религия нации оставляет свои следы в менталитете и культуре (в основном, обиходной). Вот и желание справедливости, и одновременно правовой нигилизм в России уже на ментальном уровне. Веры нет, но нигилизм остался — так часто случается на пепелище разрушенной нравственности. Как и раньше, русским и теперь видна ограниченность закона и невозможность с его помощью достичь справедливости, но ни духовного опыта, ни православного взгляда уже нет. Оттого тяга к справедливости приобрела карикатурные черты — поступки «по понятиям», которые подразумевают некую справедливость в противовес писаному закону. «Беспредел» — это крайняя несправедливость; заметим, не беззаконие, а именно несправедливость, ибо жизнь «по понятиям» вовсе не апеллирует к формальным законам.

Отсюда же и дедовщина в армии. Закон не работает, и его подменяют требованиями уважать старших по службе, то есть некими понятиями воинской справедливости, которые, на самом деле, являются лишь попыткой устроить все по-своему («самопальная справедливость»). Неудивительно, что вне нравственных начал эта попытка построить свою справедливость приобретает весьма уродливые формы.

Словом, обращение к справедливости в секулярном обществе не дает никаких положительных результатов, нигилизм же в отношении законов становится опасным. Поэтому диким, с точки зрения западного наблюдателя, выглядит иногда Россия с ее неписанными законами и параличом законов писанных. Неприятие закона в юридическом смысле этого слова, и утрата своей веры имеет для России серьезные последствия еще и потому, что рушится любая попытка создать хоть какое-то подобие демократического общества, и более менее справедливой, по отношению к своим гражданам, либеральной экономики.

Увы, существует предел, после которого забвение своих религиозных корней приобретает необратимый характер. Тогда ничто уже не может удержать общество от саморазрушения и депопуляции.

Культура, как мы убедились, сдается первой. Потому с экранов телевизоров, со страниц книг и журналов, видишь и слышишь, что аборт — это нормально, ведь живем-то мы всего один раз, а дети помеха в жизни; что пьянство — маленькая слабость свободной личности; что гомосексуализм — вовсе не тяжкий грех, а лишь пикантная особенность некоторой части людей, имеющих иные пристрастия…. Нет, когда общество в идейном и нравственном кризисе, культура в таком же кризисе и следует за обществом во всех его заблуждениях.

Наступили свобода и либерализм, и выяснилось, что свобода-то есть, а вот куда идти с ней — непонятно: идеология — разрушена, вера — утрачена.

Либерализм, уместный в экономике у нас потянул за собой совершенно неуместный либерализм в нравах. То есть свободу от совести. И все, что в здоровом обществе в цене, стало вдруг немодным в «свободной» России: служба в армии, уплата налогов, помощь бедным и беспризорным…

Немножко отрезвясь, мы стали озираться вокруг, ища, кто же поможет народу опомниться, кто скажет: так нельзя; но не нашли никого, кроме Православной Церкви. Оказалось, что никто уже не может объяснить обществу, что аборт — это не медицинская операция, а убийство; наркотик — не легкая шалость, а добровольное лишение себя жизни. Тут же выяснилось, что общество, лишенное ориентиров не особенно прислушивается к Церкви, ведь у общества ныне свобода совести.

И вот на рубеже ХХ и ХХI веков серьезно встал вопрос об обратимости процесса деградации русского общества.

Так насколько же прочен в современную эпоху самый важный иммунный барьер русской цивилизации — система ее верований, насколько прочен этот «цемент», скрепляющий все стороны жизни? На первый, поверхностный взгляд система верований российского народа пошатнулась настолько, что смешно об этом даже толковать. Переключая телевизионные каналы, слушая политиков, читая газеты понимаешь, что в стране, где сохранилась вера, такого не может быть. Ибо безнравственность — и в основе политики, и в основе культуры, и в общественных отношениях. А на телеэкране безнравственность вообще стандарт. Нам отовсюду и твердят, что, мол, мы живем в постхристианскую эпоху, а потому то, что происходит, — закономерно. Еще добавляют, что аналогичные процессы происходят и на Западе, видимо, тем самым возводя происходящее в ранг некоего уважаемого закона.

Но демонстрирует ли отход от канонов Православная Церковь, как это произошло с западной Церковью? Нет, Православная Церковь сохранила почти в неизменном виде все те обряды, которые идут от раннего византийства и помнит все догматы неискаженными. В этом принципиальное отличие русского православия — оно не дрейфует в сторону Запада, как русская культура, экономика или политика, а является хранительницей традиций. Значит, либо в настоящем, либо будущем Православие может стать опорой возрождения России.

Вопрос отдельного исследования, почему так случилось, что модернистские веяния не коснулись Православия, в то время как русская культура серьезно подвержена им. Думается, решающее влияние оказал семидесятилетний советский период гонений на Церковь. Если мы вспомним модернистский раж, поразивший русские церковные круги в начале ХХ века, то несложно предположить к чему бы это привело, не случись Октябрьского переворота. Достаточно вспомнить Поместный Собор Русской Православной Церкви 1917 года, временами напоминавший митинг:

«…Часть членов Собора, главным образом церковно-общественные деятели из мирян, профессора духовных академий, в особенности Петроградской, была увлечена революционной февральской фразеологией и смотрела на великое дело церковного строительства как на часть начавшихся в стране преобразований, которые кое-кому из соборян, даже в августе 1917 года, виделись еще в радужном свете. Из этих кругов шли попытки провести на Соборе далеко идущую модернизацию церковного устройства и богослужения» [9].

А Анна Ахматова емко выразила взгляд простой христианки на те события:

И дух суровый византийства
От русской церкви отлетал…

Но как это часто бывает в Божественном промысле, тягчайшие испытания продляют жизнь и уберегают от бед; вот и Русской Церкви, благодаря сложным 70-ти годам советской эпохи, было не до модернизма (быть бы живу!). Поэтому в ХХI век она вошла с неизмененными догматами, правилами и традициями, кои живы в Православной Церкви с давних времен.

Ныне же пример западной Церкви, пошедший по пути модернизации (читай: искажения веры) стал столь очевиден и непригляден, что служит для Русской Церкви устрашающим примером, и, следовательно, трудно предположить в ближайшем будущем отхода русского Православия от своих корней.

Еще один существенный момент, отличающий русское общество от западного — это интерес к религии, а попросту говоря способность веровать.

Сейчас все обсуждают феномен фильма П. Лунгина «Остров»; рискну утверждать, что нет никакого феномена фильма «Остров», а есть феномен русского народа, воспринявшего этот фильм. Более того, фильм стал для России своеобразным реагентом на предмет наличия веры и лучше всякого социологического опроса доказал: русский народ способен верить!

Сие легко подтвердить фактами: «Остров» неоднократно демонстрировался в европейских странах, к нему был некоторый интерес, но и только; нигде фильм не вышел в широкий прокат и уж тем более не собирал полных залов. Почему, ведь темы, затронутые в фильме, актуальны для всего христианского мира? Почему Европа осталась равнодушной?

А дело в том, что мало создать хороший фильм на религиозную тему, важно найти для него зрителя. В нынешней секулярной Европе такого зрителя не нашлось, а в России — полно. В этом еще одно коренное отличие России от Запада.

Кстати, способность русских к вере быстрее всего оценили именно сектанты с Запада. Хоть и говорят, что экспансия западных сект на Россию — это «заговор против Православия», «пятая колонна», и т. д., но это преувеличение: нашествие западных сектантов всего лишь свидетельство того факта, что в России они находят живые сердца, готовые поверить во что угодно. На западе, по словам самих же сектантов, «сердца каменные», а в России «живые».

Сухая статистика подтверждает эмоциональную оценку: в России даже после 70 лет безбожия картина более благоприятная, нежели в Европе. По статистике ныне около 80% новорожденных крестят. Казалось бы, после гонений на Церковь в 20−30-х годах, а затем в 50−60-х годах ХХ века, после изощренной антирелигиозной пропаганды, народ должен был потерять всякий интерес к религии, но этого не случилось. Где-то с 1943 года, с началом сталинского курса возврата к традиционным русским ценностям, и по 1953 год, в СССР было открыто для богослужений значительное число приходов и в период позднего Сталина, несмотря на продолжающуюся атеистическую пропаганду, Церковь быстро возрождалась.

С приходом к власти Хрущева гонения на Церковь не только возобновились, но и еще усилились; чего стоит фраза Н.С. Хрущева о том, что нынешнее поколение советских людей увидит последнего попа. Именно во многом из-за этой, второй волны гонений на Церковь, вся советская эпоха многим историкам представляется, как абсолютно безбожная, но это не совсем верно.

Ныне количество приходов, как и в период сталинского послабления, вновь резко увеличилось, однако религия еще больше мода, чем настоящая вера. Великолепные храмы с золотыми куполами множатся — это зримо, но не видно качественного изменения нравов, которое всегда сопровождает процесс духовного возрождения.

Именно нравы в обществе станут индикатором выздоровления, но на сегодняшний день невозможно предсказать, когда оно наступит и наступит ли вообще. Есть, увы, предпосылки, что и Православная Церковь может стать для русских таким же «музеем» или клубом по интересам, как западная Церковь для европейцев, когда из православных традиций останутся только самые необременительные — освещение куличей на пасху или Святая вода на Крещение.

Итак, устойчивость России как цивилизации зависит больше не от культуры, а от веры, поскольку истинная русская культура лишь производная русской религиозности. Западная культура уже давно автономна, а наша — нет. Фраза, неоднократно повторенная русскими святыми, о том, «без Православия не будет России» когда-то давно считалась аксиомой, затем с умалением веры потускнела, стала представляться некоторым преувеличением, а сейчас вообще ничего не значащий штамп. А зря, ибо в ней больше смысла, чем кажется на первый взгляд. Его пояснил Ф. Достоевский: «Отнимите от нашего русского народа, от нашей русской жизни Православие и от нее ничего своего родного не останется»

Верно! Культура — не своя, (точнее, не совсем своя, псевдоевропейская культура, сформировавшаяся за последние 300 лет); наука и вообще знания — сплошь из Европы (легко в этом убедится, сопоставив количество открытий, сделанных русскими и европейскими учеными; это сопоставление с большим перевесом не в пользу русских); а что же своего?

Может быть, есть у нас какая-то одухотворяющая всемировая идея, кроме религиозной? И тут нет: хотя расцвет Россия совпал с ее имперским могуществом, идея великой империи развита гораздо полнее Римом.

Может быть, имеется у нас философия наподобие древнегреческой или немецкой? Легко убедится, что и это не так. Так что же тогда наше русское, лежащие в фундаменте русской цивилизации?

Вера, Православие — как это и утверждали русские святые, а затем и Достоевский. Если приставить эту религиозную основу, то обнаружим то, чего не было видно с «общечеловеческих позиций». И свою оригинальную философию: Хомяков, Данилевский, Леонтьев, Бердяев, Ильин, Соловьев, Розанов не создали ни единого труда вне религиозного мышления (и вообще, кроме В.И. Ленина, трудно вспомнить хоть одного крупного русского философа, придерживающегося нерелигиозного мировоззрения); и свою культуру, особенно литературу, корни которой исключительно в Православии; и национальную идею… Хотя это тоже идея великой империи, но не ради территорий, славы или денег, как в Риме, а ради торжества Православия, то есть ради духовной цели. Отсюда философия Третьего Рима, Святой Руси…. Не правда ли, существенное отличие от Рима и даже Византии.

Да, русская идея, русская философия не вполне понятна Западу, однако по этому поводу не стоит комплексовать или принижать ее значение, ибо рациональному западному мышлению уже с трудом даются духовные истины, но вовсе не потому что Западная цивилизация глупее или непонятливее — нет, просто она другая!

Русские или россияне (этнический фактор)

Итак, с одной стороны русское Православие хранит традиции и является в современную эпоху единственной в мире христианской Церковью не по названию, но по существу. С другой стороны, несмотря на уважение к Церкви, Православие не имеет решающего влияния на современное российское общество, и деградация нравов продолжается. Это неудивительно, ибо для того, чтобы традиции жили, необходимо чтобы кто-то их сохранял. Сохраняет ли свою веру русский народ в нынешнюю эпоху? Плохо — и в этом проблема, и это дает России поверхностное сходство с Западом. Верующих абсолютное меньшинство, и они не играют почти никакой роли в общественной жизни. В Греции — играют; в Пакистане и Иране — тоже; а в России — почти никакой.

Здесь уместно задать вопрос: есть ли вообще в России ныне русский народ или же остались одни россияне? Если остались одни россияне, к чему подводят нас некоторые идеологи «общечеловеческих ценностей», то разговор о религиозном факторе в иммунной системе русской цивилизации, следует прекратить. Ведь Россию как цивилизацию создал именно русский народ, а не какой-либо другой, ориентируясь на свою собственную систему ценностей, а не привнесенную извне. Русский же народ овладел и одной шестой частью суши, объединив вокруг другие народы, которые разделили с ним все его ценности, и иногда религию.

Правда, ныне всерьез эксплуатируется аргумент, что, мол, Россия — это многонациональная страна, в этническом котле которой за десять веков, чья только кровь не перемешалась, и что вообще русские в России — всего лишь один из многих народов. Приводят статистику о количестве проживающих на территории страны национальностей и как бы незаметно осуществляют подмену понятий «русского» на «российский». Согласно этой подмене получается, что уже и нет русской культуры, а есть российская, вклад в которую все народы внесли приблизительно одинаковый, что Православие вовсе не главная религия России, а лишь одна из многих равных, потому в школе надо изучать не основы Православия, а некую абстрактную дисциплину о мировых религиях. Идут и дальше, намекая, что русские, де, реакционная раса и что она, как плохой школьник, не способна усвоить простые уроки демократии и либерализма. А потому быть ей вечно на обочине Европы.

Понятно, тут наносится удар по русскому самосознанию, по коренной нации, с целью не дать русским поднять голову, но не только — здесь происходит искажении всей истории Русской цивилизации. Начнем с того, что хотя на территории России и проживает множество национальностей, все же по последним данным русские — это около 80% населения. То есть по всем канонам — Россия страна мононациональная, хотя и с большим количеством нацменьшинств, права коих, безусловно, необходимо учитывать, но никак не в ущерб коренной национальности. Однако это не главная подмена. Основное искажение вносится в существо понятия Русская цивилизация. Ее если и вспоминают, то нехотя, как нечто устаревшее, отжившее и замененное некоей новой либерально ориентированной Россией, где русский растворился в российском. Но на это легко возразить.

Скажите, где в России зримые следы какой-нибудь иной культуры, кроме русской? Где мусульманская литература или архитектура (кроме культовых сооружений в некоторых регионах)? Где музыка, поэзия? Да, в Эрмитаже, Третьяковской галерее или любом другом крупном музее широко представлена европейская живописная школы, а где живопись татарская, или бурятская, или чеченская? Нет их, потому что в России зримы следы лишь двух культур: русской и европейской. Остальные культуры, так или иначе, либо интегрированы в русскую, либо находятся в тени ее.

Притягательность русской культуры столь высока, что иные национальности верно послужили ей. В этом главная суть подмены: вклад национальных меньшинств в русскую культуру отождествляется с наличием в России некой российской культуры, отличной от русской; мол, раз Левитан был еврей, значит, он не имеет отношения к русской культуре. Но в том то и дело, что «Вечерний звон» и «Над вечным покоем» Исаака Левитана — русские картины, принадлежащие русской культуре.

Таким образом, представить Россию не имеющей преобладающего русского населения и доминирующей русской культуры можно, если одновременно представить другую страну. Например, с разросшимся мусульманским населением, которое из православной сделает Россию исламской.

Совершенно очевидно — это будет уже не та цивилизация, которая существовала с момента Крещения Руси князем Владимиром, а совершенно иная, отсчет времени жизни которой нужно начинать с нуля. Возможно эта цивилизация будет лучше, возможно хуже, мы не знаем — важно, что иная!

Здесь мы подходим к третьему элементу иммунной системы русской цивилизации — этническому фактору. Не исчерпал ли русский этнос данную ему при рождении энергию, не израсходовал ли отведенное ему время жизни? Если исчерпал, то говорить о культуре, системе верований или еще о чем-то бесполезно.

Более менее понятный и непротиворечивый инструмент исследований цивилизаций с точки зрения этногенеза дает пассионарная теория Л.Н. Гумилева [10]. Согласно этой теории, русский народ имеет возраст 800−900 лет, а учитывая, что цивилизации, если их развитие не нарушено извне, живут обычно 1200−1500 лет, России, с точки зрения пассионарной теории еще жить и жить. Для сравнения, возраст западноевропейской цивилизации около 1200 лет — что близко к пределу. Однако среднестатистические данные о продолжительности жизни не играют почти никакого значения ни для конкретного человека, ни для конкретной цивилизации, поскольку как человек может оттрубить положенные ему по статистике 75 лет, а может умереть в 45 и даже раньше, так и цивилизация может исчерпать себя не достигнув предельного возраста.

Рассматривая ситуацию на начало ХХI века мы можем, казалось бы, заключить, что Россия как раз и представляет из себя 45-летнюю даму, не без бурного и интересного прошлого, но состарившуюся раньше времени. Признаки старения, вроде бы, налицо: низкая рождаемость, высокая и ранняя смертность, пьянство, наркомания, низкий уровень бытовой культуры… Средняя продолжительность жизни мужчин ниже их пенсионного возраста — рекорд среди развитых стран! Количество погибших от чрезмерного употребления или некачественного спиртного ежегодно превышает 30 000 человек, в армию почти невозможно найти здорового призывника….

Когда по вышеуказанным показателям Россия в лидерах, какие свидетельства угасания Русской цивилизации еще нужны? На сих фактах и аналогиях основываются прогнозы исследователей насчет будущего России. Так, в докладах, периодически издаваемых ЦРУ США, будущее России рисуется в весьма мрачных тонах и основная угроза для России, согласно этим прогнозам, — демографическая. Если ситуация с рождаемостью и смертностью в России сохранится, то к 2050 году ее население может сократиться до 70−80 млн. человек, что повлечет неизбежные территориальные потери; наиболее вероятная потеря — Сибирь, которая постепенно будет заселяться остро нуждающимися в территориях китайцами.

Не надо басней о китайской угрозе — не будет никакой агрессии со стороны КНР, ибо Россия и раньше никогда по крупному не воевала с Китаем, а в будущем этого не понадобится вовсе. Экспансия на Дальнем Востоке будет происходить мирно, я бы даже сказал, цивилизованно: сначала возрастет число китайцев мигрантов на пустующих территориях Сибири и Дальнего Востока — трудолюбивых и плодовитых; потом где-то выберут мэра-китайца, где-то местный парламент станет «китайским», затем появятся серьезные бизнесмены из этнических китайцев, коим естественно станет помогать могучий (к тому времени) Китай, а уж когда процент русских и китайцев приблизительно сравняется и картина «китаизации» станет привычной глазу, начнут выбирать (или назначать!) губернаторов из китайцев. Все будет происходить эволюционным путем и почти бесконфликтно, ибо русские и китайцы, в общем-то, комплиментарные нации. И дальше неважно, отойдет ли Дальний Восток и Сибирь Китаю, или останется в составе России, так как по сути это ничего не меняет: все, что за Уралом, будет уже принадлежать Китайской цивилизации со всеми вытекающими последствиями.

К счастью, вышеописанный апокалиптический сценарий для России маловероятен по двум причинам: во-первых, есть шанс на восстановление иммунной системы Русской цивилизации до некоего безопасного уровня, а во-вторых, ход истории никогда не бывает линейным. В начале ХХ века политики, исходя из предположения, что все будет идти так, как оно идет, предрекали России великое будущее, 450 миллионов населения через сотню лет и всякие, всякие блага…, но через эту самую сотню лет Россия имеет населения в три раза меньше предполагаемого и всерьез обсуждает шансы не столько на процветание, сколько на самосохранение. Никто в начале ХХ века не мог предположить и взлет Китая или становление Латинской Америки как самостоятельной цивилизации. Прогнозы на то и прогнозы, что оперируют голым фактическим материалом, подразумевающим, что ситуация в последствии будет развиваться приблизительно таким же образом, как она складывается сегодня. Но в начале ХХ века никто в расчеты не закладывал ни революцию, ни Первую мировую войну, ни Вторую, а сейчас мало кто закладывает возможное вхождение России в фазу стабильности. И уж тем более мало кто учитывает факторы этногенеза.

А они-то и сделали судьбу России в ХХ веке столь многострадальной. Дело в том, что согласно пассионарной теории Россия встретила ХХ век в самый неблагоприятный для своего развития период — в фазе надлома. Как показал на многочисленных примерах Л.Н. Гумилев, история не знает примеров, чтобы цивилизация прошла этот период времени безболезненно. Гражданские войны, сокращение численности населения, упадок экономики — еще не самые страшные последствия фазы надлома, ибо в этот период вполне реальна угроза исчезновения государств с карты мира. Характерный пример: фаза надлома стоила Германии «трех четвертей населения» [11], потерянных в ходе Тридцатилетней войны (1618−1648 г. г.) и если бы воображаемый прогнозист попытался в ХVII веке предсказать будущее Германии, то вряд ли его прогнозы были бы более оптимистичными, чем предсказания футурологов начала ХХI для России.

Но надлом у всякой цивилизации когда-нибудь заканчивается, и если только не приводит к гибели, то предшествует довольно длительному периоду благоденствия — скажем, этак в лет в 400−500. Пример — Западная Европа, пережившая свой надлом в ХVI- XVI веках и с тех пор являющаяся примером процветания для остального мира. Почему бы не предположить, что Россия тоже не вступает в свой «золотой век», о котором пророчествовал Серафим Саровский, утверждая, то после смут Россия воссияет «на малое время»?

Увы, в реальной жизни столько привходящих субъективных факторов, что идеальная картина сильно «смазывается» и неясно, что будет с русской цивилизацией после надлома. В частности, про Россию говорят, будто бы внутренние катаклизмы в виде революции, гражданской войны, а также внешние факторы в виде двух мировых войн на протяжении одного столетия, отняли слишком много сил и жизней, а потому утрата генофонда может стать решающим фактором, препятствующим возрождению государства. Да, потерять в течение одного столетия в результате войн и внутренних потрясений 50 миллионов — это серьезно. Причем 50 млн. жизней отнюдь не худших представителей своего народа; сначала тех, кто до конца стоял за веру и Царя во время гражданской войны, затем тех, кто отстоял Россию в Великой Отечественной войне. Без сомнения, все эти люди ощущали себя русскими, но никак не россиянами. Россияне не способны выигрывать войны!

В ХХ веке, пожалуй, только потери Германии сопоставимы с потерями России, при этом имеют еще и негативный моральный аспект, ибо Германия после поражения во Второй мировой войне вынуждена выступать вечно кающейся и извиняющейся стороной, что не способствует возрождению духа нации. Однако человеческие потери России и в абсолютном, и в относительном выражении несравнимо больше.

Наука пока бессильна определить, где та граница человеческих утрат, после которых регенерация цивилизации проблематична, но то, что эта граница существует, — несомненно, ибо для развития общества необходимы вожди, пассионарии, а они-то после смутного времени как раз в решительном меньшинстве среди моря субпассионариев и обывателей. Не подобную ли картину мы наблюдаем сейчас?

Возможна ли регенерация?

Итак, отвечая на поставленный в заглавии вопрос о здоровье иммунной системы русской цивилизации, можно констатировать ее значительную степень поврежденности. Хотя время жизни, данное Богом русскому народу, не истекло, сие если и вселяет оптимизм, то весьма умеренный. Ибо здоровье народа может быть подорвано, как внешними обстоятельствами (войны), так и внутренними (смуты, революции), всех этих событий в ХХ веке Россия насмотрелась в избытке. Объективные данные о демографической ситуации и продолжительности жизни пока свидетельствуют: Россия не оправилась от катаклизмов ХХ века. Оправится или нет в дальнейшем и проживет ли «положенные» 1400 лет, зависит от ее «внутреннего здоровья», то есть от других элементов иммунной системы.

А тут далеко не в порядке. Самая сильная «пробоина» в области культуры — бытовой и элитарной. Элитарная несамостоятельна, ей свойственно европейничанье, забвение традиций и следование за всеми, даже самыми разрушительными тенденциями культуры западной. Опаснейшая из этих тенденций — отрыв от национальных и религиозных корней, что, в конечном счете, привело к потере своеобразия и бездуховности. Болезнь имеет хроническое течение, ибо кризис высокой культуры обусловлен длительной (не менее 300 лет) ориентацией на культуру европейскую.

Но если высокая культура ориентирована на Запад, хотя источник для ее развития находится внутри России, то бытовая культура как раз могла бы взять западный образец за эталон, но не делает этого, а напротив, показывает все признаки деградации. Ее крайне низкий уровень связан с общим понижением нравственности. Это подтверждает известную истину, что даже при самых благих пожеланиях невозможно от чуждой цивилизации взять то, что нам кажется положительным, оставив без внимания все отрицательное. Нет, получается всегда вопреки пожеланиям, и в форточку влетает вовсе не та птица, которою ждали. Весь ХIХ век русские западники твердили миру о том, что самое важное и главное для России — взять у Европы бытовую культуру и уважение к закону. И заживем! С ними было трудно спорить, потому что, в сущности, они правы. Кто ж спорит против западного порядка? Вот только невдомек западникам было, что минует сто пятьдесят лет, а с Запада нам нанесет всякой всячины, но только не того, о чем они мечтали. Чего только западного нет нынче в России, а вот закон, порядок и элементарная бытовая культура по-прежнему в дефиците.

Хотелось бы ошибиться, но думается, что возрождение культуры уже не возможно без восстановления нравственности российского общества, то есть без восстановления системы веровании русского народа. Иначе говоря, регенерация русской культуры если и произойдет, то только через веру.

Все потому, что культура уже миновала точку, когда была еще надежда на возрождение, потеряла ориентиры «хорошо-плохо», а значит, не может служить не то что эталоном для общества, но и, вообще, примером. Многочисленные художественные выставки, на которых выставляются сплошные «черные квадраты», а также постановка весной 2005 года в Большом театре оперы «Дети Розенталя», либретто к которой написал мастер всяческих непристойностей Сорокин, или балета «Распутин» — показывает, в каком направлении будет двигаться российское искусство. Это направление — резкое упрощение и апелляция исключительно к чувственной стороне человеческой природы, в ущерб стороне духовной.

Однако Россия имеет в удовлетворительном состоянии один элемент своей иммунной системы, который может сделать любой процесс и в области культуры, и в области общественной нравственности, и даже в области политики и экономики обратимым. Этот элемент — православная вера. Причем вера не модернизированная, как на Западе, не встроенная в политическую систему, как еще одна палата лояльного парламента, а независимая, как и тысячу лет назад, накладывающая на своих чад множество ограничений и постов. Иначе говоря, вера истинная.

Да, верующих людей в России решительное меньшинство, да система верований большей части населения нарушена, но пока еще не заросла тропа, ведущая вверх, и не завален проход. Если бы Православие было бы в том же состоянии, что и, например, англиканская Церковь, открыто разрешающая гомосексуализм и однополые браки (по Библии — содомский грех), то надежды не было никакой. Но вопреки, а может быть, благодаря всем российским катаклизмам Православие как вера сохранилась со всеми своими обрядами, постами и непримиримостью ко греху. Более того, русское Православие чрезвычайно авторитетно в обществе, чему свидетельство быстрое возрождение и строительство храмов, которое не наблюдается ни в одной стране мира.

Это удваивает нашу надежду на возрождение России и, несмотря на то, что положительные процессы в обществе едва проглядывают, и наоборот, разрушительные тенденции вопиют, все же, оглядываясь на совсем недавнее время, когда по центральному телевидению в самое престижное время вместо пастыря вещал «психотерапевт» Кашпировский, а в Рождество Христово вместо церковной службы демонстрировалась абсолютно непотребная передача «Аншлаг», понимаешь — многие дела свершаются незаметно для современников.
Сергей Юрьевич Петров, кандидат технических наук

ЛИТЕРАТУРА:

1 — А.М. Панченко О русской истории и культуре. С-Пб., «Азбука», 2000 г., с. 65
2 — Там же, с. 387
3 — Е. И. Расторгуев. Прогулки по Невскому проспекту в первой половине ХIХ века. С.-Пб., «Гиперион» 2002 г., с. 147
4 — Ф.М. Достоевский «Петербургская летопись»
5 — В. Кожинов. Победы и беды России. М., «Эксмо-Пресс», 2002, с.26
6 — Там же. С. 26
7 — А.С. Хомяков. Работы по богословию. М., «Медиум», 1994 г. с.43
8 — И. Брянчанинов. Полное собрание сочинений. Т3. Слово о смерти. Из-во «Паломник», 2002 г, с.155
9 — Протоирей В. Ципин. Русская Церковь (1917−1925). М., 1996. С. 19−20.
10 — Л.Н. Гумилев. Этногенез и биосфера земли.
11 — Л.Н. Гумилев. Этногенез биосфера земли. Л-д, Гидрометеоиздат, 1990 г., с. 410