Сын своего века

Еще одна попытка объективно разобраться в истории сергианства…

С.Л. Фирсов. Время в судьбе: Святейший Сергий, Патриарх Московский и всея Руси. К вопросу о генезисе «сергианства» в русской церковной традиции XX века. — СПб.: Изд-во С.-Петербургск. ун-та, 1999. 206 с.

В какой степени допустим для Церкви компромисс с мирской властью, а особенно с властью не просто безбожной, но воинственно «противобожной»? Таков центральный вопрос, поставленный автором в названной выше книге. Стремясь к научной истине, но не скрывая своих симпатий и антипатий, автор пытается разобраться в противоречивой личности Святейшего Патриарха Сергия — одного из самых блестящих деятелей Русской Православной Церкви и ее выдающегося богослова-мыслителя, безусловно преданного Церкви, в чем не сомневается даже отрицательно расположенный к Сергию Фирсов.
Разбирая деятельность и поведение Сергия, он находит ростки приспособленчества даже в его дореволюционной деятельности. Что по меньшей мере странно. Ведь это был первый русский иерарх, начавший публичные беседы-дискуссии с плеядой ведущих русских мыслителей-богоискателей, недавних народников и марксистов в религиозно-философских собраниях в Петербурге 1901−1903 гг., и о котором участники этих собраний оставили самые восхищенные свидетельства как о свободолюбивом пастыре, своим видением Церкви перевернувшем все их представления о ней как об окаменевшем государственном учреждении. Встреча с епископом Сергием была одним из главных факторов, приведших этих мыслителей в Церковь. Таким образом, Сергий стоял у истоков того, что принято называть русским религиозно-философским возрождением. Один из наиболее скептических участников собраний, писатель Мережковский, так отозвался о председательстве Сергия в этих собраниях: «Дух пастыря почил на пастве и определил счастливый и совершенно неожиданный успех собраний. Не иерарха и не председателя увидели во главе у себя члены собрания, а христианина. Епископ Сергий извел из души своей хорошую погоду на наши собрания».
Как известно, собрания эти в 1903 г. были закрыты Победоносцевым, испугавшимся того, что подробная хроника собраний и доклады, прочитанные в них, публиковались в журнале «Вопросы философии и психологии», заставляя читателя задуматься над вопросами, которыми, возможно, он ранее не занимался, например, свободой совести и необходимостью освобождения Церкви из-под власти государственной бюрократии, от всяких политических обязательств по отношению к государству. «Необходимо, — говорил Сергий, — чтобы государство не употребляло Церковь в свою пользу как орудие». Такие слова не могли понравиться Победоносцеву, который, по словам профессора-протоиерея Флоровского, боялся мысли, ибо она невозможна без сомнений. И тем не менее епископ Сергий — любимец либеральной интеллигенции и другого либерального Петербургского митрополита-реформатора Антония (Вадковского) — в то же время пользовался расположением и Победоносцева, ненавидевшего интеллигенцию. Почти в это же время Сергий встречается с Распутиным и даже вводит его в петербургский высший свет, откуда Распутин попадает во дворец. Только в 1910 г. Сергий порывает с Распутиным и начинает выступать против него. Не может быть, чтобы такому умному и тонкому человеку потребовалось 7 лет, чтобы «раскусить» пьяницу, дебошира, развратника и хлыста!
Трудно согласиться с мнением Фирсова, что Патриарх Сергий был типичным представителем византийской традиции подчинения Церкви государству, привившей «многим отечественным епископам взгляд на церковное служение, как на государственную службу, где мистический элемент подавляется элементом практическим и где политическая целесообразность ценится. по крайней мере наравне с „метафизической“ церковной пользой». Было бы так, Сергий не стал бы бороться с Распутиным и распутинщиной, вызвав этим резко отрицательное отношение к себе императора и императрицы, которая в письмах Николаю II, правда, безуспешно требует изгнания Сергия из Синода. В Синоде архиепископ Сергий остается, но продвижения по иерархической лестнице у него уже не было до самого падения царской власти. Только после Февральской революции он становится митрополитом Владимирским, и после разгона старого состава Синода обер-прокурором Львовым из всего старого Синода в нем остается только Сергий.
Автор книги не придает достаточного значения реформаторским идеям Сергия, который был одним из самых радикальных борцов за восстановление соборности, за созыв собора, за приближение богослужения к современному человеку, в том числе и за то, чтобы оно совершалось на общепонятном современном языке. Фактически проект структуры собора, предложенной им в ответах архиереев на вопросник 1905 г. о желательности церковных преобразований, был воплощен в Соборе 1917−18 гг.
Да, Святейший был сыном своего века и петровско-синодальной системы и как человек одаренный и умный умел существовать в этой системе. Но вот разницу между служением государству и Церкви, разницу между мистическим призванием священнослужителя и его вынужденным несением «государственного тягла» Патриарх Сергий как раз чувствовал прекрасно. Свидетельством тому, что как только Распутин начал активно вмешиваться в кадровую политику Церкви, например поставление в епископы Варнавы (Накропина), что уже бросало тень на саму Церковь, Сергий начал бесстрашно выступать и против «старца», и против его ставленников. Почему же он молчал до 1910 г. Да, вероятно, потому, что как практик видел какую-то выгоду для Церкви в поддержании контактов с лицом, пользовавшимся таким доверием при дворе. Но когда архиепископ Сергий почувствовал, что вред, наносимый Церкви Распутиным, намного превосходил какие-либо выгоды, то тут уже никто, даже царская опала, не могли заставить его замолчать.
Фирсов в принципе прав, когда пишет о неспособности русских иерархов самостоятельно существовать и реагировать. Не было опыта самостоятельности Церкви, но стремление к этому было, о чем свидетельствуют указанные выше ответы епархиальных архиереев на вопросник 1905 года, да и творчество предсоборных присутствий и, наконец, Собора 1917−18 гг. Подавляющее большинство епископов требовало свободы Церкви от государственной опеки, а реформаторские идеи и предложения многих из них шли так далеко, что не сдобровать было бы архиерею в современной нам РПЦ, если бы он посмел озвучить такие идеи сегодня.
Что касается Патриарха Сергия, то большевики сумели заставить его не просто замолчать, но и выступать перед западными журналистами с заявлениями о свободе Церкви под советской властью, чему предшествовала его пресловутая декларация лояльности 1927 года, в которой начисто отвергалось преследование Церкви большевиками, выражалась им благодарность за «заботу о Церкви». Но, во-первых, все это уже было в публичных выступлениях Патриарха Тихона после его выхода из заключения в 1923 году; а, во-вторых, как теперь известно из архивных документов, делая вышеуказанные публичные выступления, митрополит Сергий одновременно писал письма в советские государственные инстанции, требуя снижения налогов на духовенство, прекращения произвольных арестов духовенства и прочих видов преследования. И тут неизбежно возникает вопрос, бывает ли «ложь во спасение»? Наблюдая печальные ее последствия в современной РПЦ, где одно говорится для заграничных аудиторий, другое — для домашних, можно сделать вывод, что «ложь во спасение» себя не оправдала. Но упрек в использовании оной следует бросать в не меньшей степени Патриарху Тихону, чем Сергию.
Интересно, что автор, признавая все эти факты, пытается сделать различие между «Завещательным посланием» Патриарха Тихона и выступлениями Сергия. Именно против такого двойного стандарта выступал бывший при Патриархе Тихоне председателем Московского епархиального совета покойный профессор-протопресвитер Василий Виноградов, многолетний узник советских концлагерей. В письмах епископу Иоанну (Шаховскому) в 1947 г. он пишет: «Сергия бранят, а Тихона хвалят., а ведь, чтобы убедиться, что политика Патриарха Сергия была продолжением политики Патриарха Тихона достаточно вспомнить. завещательное послание Патриарха Тихона, Порицателям Сергия настолько не нравится это послание, что они обозвали его подложным. Смею Вас заверить, что оно было подписано Патриархом Тихоном..» Далее он заверяет, что ему известны подробности написания этого послания и он в свое время все это опишет.
Печальный результат компромиссов мы видим налицо в современной РПЦ. Однако и «катакомбы» оказались негодной альтернативой. Это в большинстве своем какая-то смесь православия с язычеством. К тому же все это обросло легендами и домыслами, в которых до истины добраться трудно. Нельзя же всерьез принимать бредни о якобы действовавшем несколько лет «кочующем соборе» со многими десятками членов. Любому мало-мальски знакомому с советским тоталитаризмом ясно, что такой собор был бы выловлен, не успев и собраться в полном составе. И вот самой большой погрешностью Сергия Фирсова — в этом он сам теперь кается — является признание в своей книге реальности этого мифического «собора».
С отдельными посылками автора можно спорить. Однако в ней заложен большой исследовательский труд, книга написана прекрасным языком, читается с большим интересом и заставляет думать и переосмысливать страшное прошлое. Поэтому хочется пожелать автору, очистив книгу от ссылок на мифический «собор» и от многочисленных опечаток, издать ее тиражом, по крайней мере, в несколько тысяч экземпляров, чтобы сделать ее доступной любознательному читателю.