К вопросу о канонизации Иоанна Грозного

Мы действительно живем в Смутное время. Лишним доказательством этого является заглавие данной статьи. Что было невозможным ни в царствование Феодора Иоанновича, ни во времена Алексея Михайловича, ни при Александре III, ни в правленье последнего Царя св. страстотерпца императора Николая, — в лучшие времена Святой Руси и императорской России — теперь пресерьезно обсуждается в наше безцарственное, демократическое и свободомысленное время. Может быть, тогда этот вопрос не мог вставать потому, что тогда действительно был царь на престоле и царь в голове, а сейчас этого нет? Из-за Иоанна Грозного находится под угрозой единство Церкви, его сторонников называют раскольниками, а те не остаются в долгу, называя своих противников русофобами и цареборцами. Если бы среди православных царствовало подлинно церковное сознание и проистекающее из него согласие, то было бы ясно: Грозного канонизовать нельзя хотя бы ради церковного мира, как «знамение пререкаемое», тем более существуют сотни куда более бесспорных кандидатур для канонизации, как из древних, так в особенности недавних подвижников благочестия, исповедников, мучеников за веру. Вспомним, почему Афонские отцы отказывались канонизировать св. Силуана Афонского: «Таких как он, у нас десятки. Если канонизировать его, то надо прославлять всех их». Еще ждут своего прославления митр. Гурий (Егоров), о. Николай (Гурьянов), воин Евгений (Родионов) и многие другие. Между тем, известные круги настырно проталкивают для канонизации мягко говоря более чем спорную фигуру. Возникает законный вопрос: что ими движет — ревность ко благочестию или непонятные политические мотивы?
Как известно, основанием для канонизации согласно церковно-каноническим правилам служат — нетление мощей, мироточения от них, чудеса и исцеления или пред мощами или по молитве к святому, но прежде всего — его праведная жизнь. Начнем с нетления. В советское время гробница Иоанна Грозного вскрывалась и, как известно, М.М.Герасимов восстановил по черепу прижизненный портрет царя. Никаких следов нетления мощей экспертами обнаружено не было. Также не засвидетельствовано мироточения от них насколько известно, комиссией по канонизации не установлено никаких фактов чудотворений ни от мощей Иоанна Грозного ни по молитвам к нему. Если прославлению последнего царя предшествовали многочисленные факты его чудесной помощи и предстательства, то ничего подобного с Грозным мы не наблюдаем.
Что касается сообщений о мироточении от самочинно написанных икон Иоанна Грозного, то они ничем не доказаны и комиссией по канонизации даже не рассматривались
Защитники канонизации приводят следующий аргумент — нимб на царском изображении в Грановитой палате. Но подобная аргументация являет лишь их искусствоведческое невежество: в византийской и древнерусской традиции нимб мог равно обозначать и сияние святости, и блистание царской власти, к святости не обязывающей. Если следовать такой логике, то надо срочно канонизировать императора Василия Болгаробойцу (+1025), ослепителя 14 000 болгар (кстати, православных), потому что он на одной из миниатюр изображен с нимбом.
Тем не менее, главным основанием канонизации становится сама жизнь святого. Для того, чтобы ее анализировать с точки зрения святости, необходимо разобраться с источниками. Историческая справедливость требует признать, что дела с ними обстоят не так просто. Действительно, есть серьезные основания подозревать в тенденциозности и передержках «Историю царя Ивана Васильевича» князя Андрея Курбского - талантливого полководца, советника Грозного, члена «Избранной Рады», затем — перебежчика, изменника и предателя, при этом — все-таки борца против латинской ереси и защитника православия на Западной Руси. Безусловно, нельзя сбрасывать со счетов провокаторскую деятельность Курбского, которую признают современные историки. «Грозный при всем своем видимом могуществе ничего не мог поделать с эмигрантом Курбским, тогда как беглый боярин, используя подозрительность царя, не раз подталкивал его к действиям, которые несли гибель тысячам его подданных и подрывали военную мощь Руси». Естественно, его «Историю» необходимо прочитывать в контексте информационной войны. Однако, при сравнении с другими документами в его сообщениях зачастую удается вычленить зерно исторической истины. Так, его сообщение о мученической кончине митрополита Филиппа в общем соответствует житийной канве и летописным повествованиями, хотя он и добавляет маловероятный факт, что будто бы митрополит угрожал царю и опричникам проклятием. Конечно, Курбский не упускает случая добавочно очернить ненавидимого и преданного им царя, но при этом он все-таки пользуется подлинной фактической основой, временами ретушируя ее.
Безусловно тенденциозными являются памфлеты иностранцев, служивших в опричнине — Таубе, Крузе и Штадена, но тогда у патриотически настроенного человека возникает вопрос: если опричнина являлась своеобразной спецслужбой средневековой России, то что в ней делали иностранцы, как и для чего они туда попали? Ответ ясен из плодов деятельности вышеупомянутых личностей: вначале они убивали и грабили русских людей, а потом их же и оклеветали вместе с царем, взявшим их на службу, которому Таубе и Крузе изменили в 1571 г., подняв мятеж, то есть являлись и убийцами и провокаторами. Но тогда неминуемо возникает вопрос о духовном состоянии царя, который привечает таких приближенных: «скажи мне, кто твой слуга и я скажу, кто ты». По крайней мере на святость, которая все-таки подразумевает прозорливость, это не тянет. В свете памфлетов Таубе и Крузе также неминуемо встает вопрос о действительном состоянии любимого детища царя Иоанна IV — опричнины, в которой могли столь удачно действовать подобные авантюристы и провокаторы и которая успешно использовалась для дискредитации России за рубежом, следовательно — для ее дипломатической изоляции и военного поражения. Однако, мемуары иностранцев также могут быть верифицированы более достоверными документами, в частности — синодиком. Так, иностранец Шлихтинг говорит о казнях жен и детей казненных новгородцев числом до 80 человек. Синодик подтверждает его сведения (см. ниже).
Другой пример: Таубе и Крузе сообщают о сопротивлении татар опричникам в Торжковской темнице, когда пришлось вызывать стрельцов и расстреливать их. В синодике содержится лаконичная запись: отделано из пищалей 15 человек.
Имеются также русские источники — во-первых, летописи эпохи Грозного. Прежде всего, поражает их скудость. Эпоха Иоанна IV явилась упадочной для русского летописания, дошедшие до нас официальные летописные памятники 1564−1568 г. разительно отличаются от предшествующей эпохи, на них чувствуется жесткая рука внешней и внутренней цензуры. После 1568 г. официальное летописание вообще прекращается. От него значительно отличается Псковский летописец первой редакции, составленный при участии священномученика Корнилия и старца Вассиана, правдиво передающий атмосферу всеобщего страха и ожидания беды. Новгородская вторая и третья летопись, при всех недостатках и внутренней цензуре дает нам ценнейшие свидетельства об опричном разорении Новгорода после его погрома в 1570 г.
Более поздние памятники — летописи начала ХVII века, в частности Московский летописец, Пискаревский летописец, при некоторых преувеличениях дают в общем правдивую картину русской жизни — картину террора и разорения. По оценке Пискаревского летописца опричнина была введена «по злых людей совету» и явилась «наказанием за наши грехи» .
Однако, наиболее важен для нас Синодик опальных, который, по приказу Иоанна Грозного был написан после 1581 года, после гибели его сына Ивана Ивановича и разослан для поминовения всех казненных в наиболее крупные монастырей. Страшен этот мартиролог. Он составлялся на основе отчетных данных — «сказок» опричников. Сквозь церковный язык то и дело прорывается сыскной и пыточный жаргон: постоянно встречается типичное выражение «отделано». Большая часть жертв — безымянны, часто указывается лишь количество убитых: например «по скаске Малюты отделано в Новгороде 1490 человек «. Анонимность говорит только об одном: эти лица были убиты без всякого подобия какой-бы то ни было юридической процедуры, это были даже не казни (казнь предполагает суд), это были убийства, совершавшиеся с особой жестокостью: в синодике постоянно упоминается об отсечении рук, а в одном месте говорится, что 26 человек «ручным усечением живот свой скончаша». По сталинским учебникам и статьям апологетов Грозного может создаться убеждение, что он казнил бояр и князей, на самом деле это далеко не так, в синодике проходит вся Россия: тут игумены и иноки, протопопы, серебряники, пушкари, огородники, рыбаки, повара, а большая часть упомянутых лишь цифрами по-видимому просто крестьяне (о многих сказано — «отделано в селах») или посадские люди.
Защитники Иоанна Грозного укажут, что число казненных и убитых составляет не более четырех тысяч, в то время как в средневековой Англии только за бродяжничество в XVI в. было повешено около 90 000 человек. Однако и четыре тысячи человек для двенадцатимиллионной Московской Руси конца ХVI в — немалая цифра, переводя на наши реалии это почти 50 000 человек, для наших времен (как и для московских) это — население небольшого города. Истреблялись целые семьи, под корень — с детьми и внуками. Приведем хотя бы несколько примеров. «Петра Блеклово з женою да снохою, да со внуком». Хозю Тютина з женою да пять детей». «Ивана Выродкова и детей его, Василия, Никиту, дочь его Марью, Алексея, да два внука, да Ивановых братьев Дмитрия, Ивана (всего — 9 человек)». Особенно страшно читать список казненных членов семей опальных новгородцев: «Анфимию, (княже Андрееву жену Тулупова,), Анну дочь его, Анфимью Румянцова с сыном — Алексия и три дочери, Прасковью, Анну, Орину». Спросим свою христианскую совесть: как мы отнесемся к гибели этих совершенно невиновных православных христиан и христианок, большей частью — детей, часто — младенцев? Будем ли мы измышлять им небытные вины и измены, чтобы спасти святость Грозного? Или просто отмахнемся привычным советским: «Лес рубят — щепки летят?». Не напоминает ли Вам, уважаемый читатель, царь Иван Васильевич другого царя — детоубийцу Ирода? Важно и то, что Грозный возрождал давно забытый в христианском обществе языческий и ветхозаветный принцип коллективной ответственности и кровной мести и таким образом уподоблялся кровомстителю Ламеху, мстившему за свои обиды в семьдесят раз всемеро (Быт. 4, 24).
Из защитников канонизации Грозного никто не задумывался над следующими фактом: почему он единственный из русских великих князей и царей решил составить особый синодик из имен опальных и казненных? Известно, что многие князья и цари (в том числе и святые) приговаривали к смерти своих подданных, но почему только Ивану Васильевичу пришло в голову за них специально молиться? Почему св. Александр Невский не поминал за упокой изменников-чудь или псковичей, повешенных им, или ослепленных мятежных новгородцев? Почему св. Дмитрий Донской не жертвовал на помин души Некомата и Ивана, казненных по его указу в 1377 г. Почему ни Иван III, ни Василий III не велели служить панихид о казненных ими боярах? Не указывает ли сам факт синодика на больную совесть Грозного и тем самым — на факт неправедного убиения помянутых в нем? Более того, известно, что многие из казненных Грозным отличались благочестием и достойным образом христианской жизни, так князь Михайло Репнин не мог потерпеть попрания образа Божия — плясания в дьявольских личинах и за это был убит, и таким образом явился мучеником за благочестие. Приведем другой пример — князь Дмитрий Шевырев был посажен на кол и пел канон Иисусу. Не целесообразней ли тогда с подлинно церковной точки зрения поставить вопрос о канонизации жертв террора Грозного, разумеется не всех (среди них были разные люди, в том числе — организаторы и вдохновители опричного террора), но достойных того?
Для характеристики личности Иоанна Грозного следует напомнить, что он неоднократно лично участвовал в пытках и казнях. Так, он лично заколол своего конюшего Ивана Федорова, предварительно заставив его надеть царские одежды и сесть на трон. Во время пыток спасителя Москвы -боярина Михаила Воротынского он своим жезлом подгребал под него уголья. При избиении изборских военнопленных в 1575 г. он самолично участвовал в убийствах. При этом царь вовсе не был воинственен и смел, еще в своем первом послании Курбскому он жаловался: аки пленника всадив в судно вы повезли меня од Казань, а в 1580 году отказался принять вызов на поединок со стороны Стефана Батория. Пусть читатель судит сам, насколько человек с такими нравственными качествами достоин канонизации.
Что касается якобы малого количества жертв, то необходимо помнить, что четыре тысячи казненных, это лишь верхушка айсберга тех жертв, которые понесла Россия в правление Грозного, в немалой степени — по его вине. Его правление в начале семидесятых годов ознаменовалось небывалым голодом, охватившим как минимум 28 городов Новгородской и Тверской земли. Правительство не принимало против голода никаких мер. По свидетельству Штадена, «у царя по дворам в его подклетных селах, доставлявших содержание дворцу, стояло много тысяч скирд необмолоченного хлеба в снопах, но и он не хотел продавать его для своих подданных». У нас нет никаких оснований сомневаться в свидетельстве Штадена: если бы правительство взяло меры, летописи и писцовые книги не пестрели бы сообщениями о голоде, разорении и запустении .
Про Бориса Годунова можно сказать много нехорошего — и вероятный убийца царевича Димитрия, и гонитель бояр, и «зять палача и сам в душе палач», но даже он в аналогичной ситуации 1603 г. сделал все возможное, чтобы облегчить народные страдания, и первым делом он бесплатно раздал все дворцовые запасы. Возникает законный вопрос: возможно ли канонизировать Иоанна Грозного, если он не выдерживает сравнения с далеко не святым Борисом Годуновым в ключевом для святости моменте — милосердии, конкретно — помощи голодающим (что для правителя является также государственным долгом)? Читатель, знающий Евангелие может сам догадаться, где место тем, к кому обращены слова Спасителя: «Голоден был и не накормили меня» (Мф. 25,).
А вот свидетельства о нищелюбии Грозного. Во время лютого голода 1570 г. многие голодные в отчаянии решились искать убежища в Новгороде, где был царь. Отметим, многие из них были разорены опричниками. Иван Грозный решил вывести в городе бродяжничество и приказал выгнать всех нищих за ворота. Большая часть этих несчастных погибла от голода и холода.
После голода и во многом благодаря ему в 1570 году пришла чума. Именно большая смертность от чумы способствовала появлению в летописях преувеличенных цифр новгородского погрома — 60 000 человек: в народном сознании новгородские казни и чума слились в некоем ужасающем единстве. Справедливости ради отметим: опричные власти активно боролись с чумой следующим образом, мягко говоря, не очень православным. Дома, в которых умирал от чумы (или как говорили от «знамения») хотя бы один человек, немедленно заколачивались и с мертвецом замуровывали всю семью. Через окошко вся улица кормила обреченных на смерть. Священникам запрещалось исповедывать заболевших чумой, а в случае ослушания их сжигали «с теми же людьми з больными». Пусть читатель сам спрашивает свою совесть, насколько это совместимо с понятиями о святости или даже простой человечности. Наш долг лишь подчеркнуть, что источник этого сообщения — наш родной, русский (Новгородская летопись), не злонамеренные инсинуации злохулительных иностранцев, и Иоанн Грозный не мог не знать о характере таких мер хотя бы в силу установленного им жесткого порядка.
Помимо человеческих потерь следует выделить чудовищные нравственные потери. Традиция частых, а особенно массовых казней для Руси в отличие от западного и мусульманского мира до Грозного не была характерна: Сигизмунд Гербентшейн особо отмечает, что москвитяне казнят редко и неохотно. Массовые казни, беззакония деформировали русский характер, внедрили в него жестокость, своекорыстие и во многом подготовили трагедию Смутного Времени.
Естественно, святой должен быть верным сыном Церкви, почитать ее служителей, благоговеть пред ее святыней. Между тем только по синодику устанавливаются имена двенадцати священнослужителей и монашествующих, казненных в его время. Казнь или убийство священномученика Корнилия — вне сомнений: его имя содержится в Синодике -Что касается убийства св. митрополита Московского Филиппа (Колычева), то его имя отсутствует в Синодике по вполне понятной причине: царь не мог отказаться от официальной версии его смерти от угара. Однако, Псковская летопись и житие свт. Филиппа донесли до нас правдивый рассказ о его убийстве. Святитель Филипп был задушен Малютой Скуратовым за нежелание благословить царя на неправедный карательный поход на Новгород. А вот как Грозный и его слуги относились к церковной святыне: в Новгороде «кромешники» дочиста обирали церкви. В Вишерском монастыре опричники в поисках сокровищ разломали раку св. Саввы Вишерского.
Самое главное — Иоанн Грозный как носитель русского начала, хранитель Святой Руси — публицистический миф. На самом деле по своим действиям он типичный западный абсолютистский государь, строивший свое поведение по стандартам макиавеллизма и политического театра. Как иначе объяснить его картинный отъезд в Александрову Слободу, затем разделение страны на два лагеря (исконный макиавелистский принцип «разделяй и властвуй»), натравливание одних сословий на других (в противоположность исконным древнерусским принципам социального мира и единства), ряд провокаций (например письма якобы от короля Сигизмунда виднейшим московским боярам с предложением перейти на польскую службу, переодевание конюшего Ивана Федорова в царские одежды и т. д.)?
Характерно и то, что героя обороны Москвы в 1572 г. Михаила Воротынского он запытал до смерти, а управление земщиной вверил бездарному князю Мстиславскому, против которого сфабриковал дело о связях с крымским ханом и более того, заставил его признаться в измене. Это — типичный макиавеллистский прием — уничтожать сильных и чистых, а управлять слабыми и замаранными.
Грозный вполне впитал себя западные абсолютистские идеалы. В его публицистике — письмах Курбскому начисто отсутствует идея ответственности правителя не только перед людьми, и законами, но и пред Богом. Основная максима его — «холопей своих жаловать вольны, а и казнить вольны» практически ничем не отличается от высказывания Людовика XIV — «государство это я».
Его устроение опричнины во многом ориентированы на западные стандарты: как отмечали историки, «кромешники» напоминают швейцарскую гвардию Людовика XI или сорок пять Карла Валуа. Даже внешняя деталь — собачьи головы — связана с доминиканским орденом: доминиканцы полу-в шутку, полу-всерьез называли себя Domini cani — «псы Господни». Это не случайно, поскольку опричнина и мыслилась как некий религиозный духовно-военный орден — замкнутый в себе (опричники обязывались не водить с земщиной хлеба-соли) и совмещающий духовную жизнь (монастырские бдения) с военной службой (карательные набеги на собственную землю). Отметим, как Иван IV хранил заветы предков, верность православному образу жизни и святости. Если св. Александр Невский бил Тевтонский Орден и его «псов-рыцарей» как только мог и не пустил их на Русь, то его потомок Иоанн Грозный пытался на Руси завести орденские порядки, римо-католические по своей духовной сути.
Как ядовито, но точно заметил Н.И. Костомаров «Ивану Васильевичу охотнее прощали тайный разврат, чем сношения с Англией». Это — тоже своеобразный момент истины, насколько Грозный был национальным царем, показывает его отношение к Английской компании. Английская компания была зачислена в опричнину в конце шестидесятых годов после усиленных просьб англичан. Земским судьям было запрещено вмешиваться в дела компании, их ведали только опричники. Англичане имели право торговать беспошлинно по всей Руси (в то время как русских купцов беспощадно грабили опричники). Англичане могли чеканить русские деньги из иностранных серебряных талеров. Мы видим как машина террора связывается с машиной народного ограбления. Более того, Грозный был первым русским правителем, предоставившим концессию иностранному капиталу в России: он предоставил англичанам права строить и перестраивать мануфактуры на севере России, таким образом, он явился своеобразным предком нынешних ельциных, гайдаров и чубайсов.
Причин подобных льгот много. В их числе и поиск политического убежища в Англии на случай катастрофы. В переговорах с английским послом Дженкинсоном Иван Грозный предложил королеве Елизавете договор об обоюдном предоставлении политического убежища друг другу. В 1575 году он стал готовиться к бегству практически: свои сокровища он отправил на север в Вологду и стал строить корабли для бегства в Англию. Путешественник Джером Горсей своими глазами видел на Северной Двине множество кораблей, построенных английскими мастерами. Его свидетельство подтверждается вологодскими преданиями, сохраненными в вологодской летописи XVIII в.: «Царь Ивань Васильевич промышлял в Поморские страны, и того ради строены лодьи и другие суда многие к путному шествию: и тогда были вологжанам великия налоги»
Заметим: какой контраст представляет Грозный по сравнению с последним Царем — страстотерпцем императором Николаем, который в начале
Первой Мировой Войны перевел на родину все капиталы из-за границы, а после революции даже под угрозой гибели не покинул России и не выторговывал у Временного Правительства разрешения уехать в Англию. Примечательно также, что для Елизаветинской ярко протестантской Англии Иван Васильевич был persona grata, а св. император Николай для гораздо более умеренной викторианской Англии — persona non grata. Не случайно народ связывал царские планы с деятельностью царского лекаря Елисея Бомелия, «волхва», который будто был заслан за рубежа и «отвел царя от веры» и «много множество роду боярскаго взусти убити цареви, последи же и самого приведе наконец еже бежати в Англинскую землю и тамо женитися, а свои было бояре оставшии побити». Конечно, мнение о всецелом влиянии на царя «немчина» лекаря — преувеличение народной молвы, но показательно само народное понимание того, что царь является предметом заграничных манипуляций и провокаций
Для Иоанна Грозного характерно было презрительное отношение к собственному народу. Неоднократно он утверждал — в шутку и всерьез: «Мои русские воры. Я не русский, а германец», возводя свою родословную к мифическому Прусу — брату Августа.
Мы не будем касаться сугубо личной жизни царя Иоанна Васильевича, поскольку он все-таки царь всея Руси, венчанный на царство, носитель священного сана и «копание в грязном белье» является «хамством» в прямом библейском смысле этого слова. Однако исторический факт минимум пяти браков царя без практической необходимости трех последних (при наличии престолонаследников) также не является аргументом в пользу канонизации.
Итак, из приведенного нами выше материала следует, что ни в деятельности, ни в личной, ни в духовной жизни Иоанна Грозного мы не находим никаких оснований для его канонизации, ибо его деятельность и особенности личности находятся в разительном противоречии с евангельскими заповедями, канонами и критериями святости. Его деятельность с 1564 г., во многом протекавшая под влиянием западных образцов и часто являвшаяся объектом западных провокаций, привела к гибели многих тысяч православных невиновных людей, пагубно повлияла не только на материальную, но и духовную жизнь Руси. Пока царь действовал в единстве со всей землей, в том числе и с ее высшим слоем, он одерживал победы и ему покорялись царства. Когда же он стал подозревать поголовно все боярство (а заодно и духовенство), и даже целые города (Новгород и Псков) в измене и решил разделить Русь, то над ней едва не исполнились евангельские слова «Аще царство разделится, погибнет», о которых, кстати, напоминал Иоанну св. митрополит Филипп, за что и поплатился жизнью. Русская жизнь действительно требовала глубинных преобразований, которые и начинались блестяще в первую половину царствования Грозного, но этот внутренний органический процесс был остановлен и изуродован внешними, случайными и насильственными мероприятиями царя Ивана, что имело во многом катастрофические последствия. На смену строительству государственной жизни пришел разгром, на место мудрых и светлых мужей уровня Адашева и протопопа Сильвестра явились авантюристы и своекорыстные люди, часто -провокаторы, а чаще — просто злодеи типа Малюты Скуратова. Страна заплатила за этот режим тысячами жизней, страшными и позорными поражениями.
Что касается народного восприятия Иоанна Грозного, на которое так любят ссылаться его апологеты, то оно не столь однозначно. С одной стороны, мы действительно встречаем прославление грозного царя, казнившего изменников-бояр, с другой — в песнях однозначно осуждается Малюта Скуратов — злодей, задушивший святого старца Филиппа. Объясняется это просто: в народном сознании сложился стереотип: царь — выше всякой критики, а в злодействах и неправде повинны его злые слуги.
В заключение отметим: поклонники Иоанна Грозного по сути дела поклоняются не реальной исторической личности, а кинематографическому герою сталинского времени, сотворенного фантазией талантливого (хоть и весьма тенденциозного) режиссера С. Эйзенштейна, который создал образ сильного, несгибаемого, всегда и во всем правого царя — грозы бояр и покровителя народа. Читатель по приведенному выше материалу сам волен судить, насколько историчен этот герой и насколько русской и православной является позиция его принятия.
Попытка переписывания истории несет в себе весьма опасный соблазн — мифологизирование. Вместо «истории, какую нам Бог дал» со всеми ее смутами и грехами некоторые пишут свою — лакированную, удобную. Тем самым они отказываемся от Божественного промысла, лгут на Бога и его пути, какими Он вел Россию к спасению и лжесвидетельствуют против подлинных святых, таких как св. митрополит Филипп, св. игумен Корнилий, их жизни и смерти. Дело православного и церковного трезвомыслия — отсекать и пресекать такие соблазны.