Выполнит ли Россия, Русская Церковь миссию в мировой истории?

Скоро в России произойдет важнейшее событие, которое, с одной стороны, подведет итог всем тем духовным процессам, которые происходили в ней в последние 10−20 лет прошлого века и в первые годы нынешнего века, а с другой стороны, определит ее духовный путь в последующие 10 — 20 лет, а то и на большие времена.

Часть 1
«Церковь — средоточие мира и его истории»

В православном мировосприятии «Церковь не есть один из исторических факторов, но исторический фактор по преимуществу — средоточие мира и его истории, центр, вокруг которого и соотносительно которому развертывается история мира; только исходя из этого центра можно понять и осмыслить исторический процесс.» (В. Лосский «Соблазны церковного сознания», в кн.: «Боговидение», Минск, с. 238). Именно поэтому история России так привязана к истории Русской Церкви, что рассматривать эти истории раздельно невозможно.

Сегодня бесспорным является активизация внешней жизни Русской Православной Церкви: увеличение количества храмов, монастырей, выступлений церковных иерархов в СМИ, присутствий этих иерархов и просто священников на различных собраниях и иных мероприятиях — явное увеличение количественных показателей внешней церковной жизни. Поэтому тем более важным является внимание к внутренней жизни Церкви, от которой и зависит сам характер ее влияния на мир.

Конечно, христианство оказало самое благотворное влияние на всю европейскую цивилизацию. Однако сегодня государства ЕС отказалась от признания христианства в качестве своей цивилизационной основы. Нельзя также вычеркнуть из истории России тот факт, что поддержка и одобрение Февральской революции 1917 года Синодом РПЦ, послание которого по поводу событий февраля 1917 г. начиналось словами: «Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ея новом пути…», привело к самой ужасной катастрофе в истории России.

«Может Православная церковь в лице ее иерархов пыталась поддержать последнего императора? Может быть, отбросив революционный настрой 1905 года, иерархи и священники выступили в поддержку Самодержавия? Увы, нет. Постепенно, члены Государственной Думы, облаченные в рясы, правели и правели, но когда дошло дело до главной проверки в феврале-марте 1917 года, правые настроения как рукой сняло. Последние факты ставшие недавно известными из работ историка Бабкина, опубликованных в журнале „Вопросы истории“ и отдельной брошюрой, свидетельствуют об отступлении от Царя практически всего духовенства. Более того, революция нашла поддержку и одобрение, в первую очередь, именно в Церкви. И это проявилось уже не столько в брожениях, имевших место в духовных академиях и семинариях, сколько в направлении мыслей высших иерархов. Они давно уже мечтали о свободе Церкви, свободе от Самодержавной власти государства, в свободе от Царя, верного охранителя Церкви, который по мнению иерархов слишком часто вмешивался в дела, его не касающиеся. Поэтому и сама достойная идея восстановления патриаршества окрашивалась в тона освобождения от пут Самодержавия… Духовенство желало избавиться от государственной опеки, самому иметь собственность и распоряжаться ею без контроля с чьей-либо стороны. Поэтому в революции, в свержении самодержавия, они видели реализацию чаемого идеала (везде курсив наш — И.Н.).» (Павел Троицкий «Священноначалие РПЦ и самодержавие в марте 1917 г., http://rus-sky.com/history/library/troitzky2.htm).

«Видимо, неслучайно никто из современных церковных историков не занимался детально этим вопросом. Достаточно было заглянуть в любое официальное церковное издание за тот период времени, чтобы обогатиться довольно прискорбными для нас сведениями. Выдержки из обращений, воззваний, проповедей архиереев и постановлений разнообразных собраний духовенства того времени уже не раз публиковались. Картина получилась удручающая, но важная, и не только для понимания давних исторических фактов, но и для осознания положения церкви нынешнего времени, и особенно состояния церковно-государственных отношений.» (Там же).

Возможно, что и сейчас есть клирики в РПЦ, которые оправдывают свержение самодержавия. Так, Местоблюститель Патриаршего престола митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл выступая 14.12.08. перед студентами московских духовных школ в МДА сказал, что сегодня «Церковь обрела свободу, впервые, возможно, за 200 с лишним лет».

Два соблазна о Церкви

«Есть два основных соблазна о Церкви, к которым можно применить имена двух христологических ересей: монофизитства и несторианства… Церковные монофизиты, смешивая существенное с несущественным, неизменное с изменяемым, видят во всем равно божественное, неподвижно-сакральное значение: вопрос «старого стиля», например, приобретает для них характер церковного догмата. Церковь отделяется от жизни мира и противопоставляется ей как мумифицированный, мертвенный организм. Церковные несториане, сознательно или бессознательно, рассекают Церковь на «небесную» и «земную» («историческую»), с одной стороны, обесплочивают Тело Христово, превращая его в отвлеченное «духовное начало», с другой — неразличимо смешивают его с миром… Церковь начинает жить жизнью мира как одна из его стихий и уже не может дать ему того, что ждет от Нее мир, ибо Она ничем больше не отличается от мира, ища вместе с ним в потемках, так же безысходно, новых философских, социальных, политических и иных путей.

И церковные монофизиты, и церковные несториане имеют множество разновидностей и оттенков. Ни те, ни другие не вмещают Халкидонский догмат экклезиологии — о нераздельном, но и неслиянном единстве в Церкви двух начал: Божественной неизменной полноты и человеческой изменяемой неполноты, которую восполняет благодать «немощная врачующая и оскудевающая восполняющая"… И нельзя ни разделять, ни сливать этих двух начал…» (Там же, с. 237 — 238).

Сказанное в первую очередь означает, что внутренняя жизнь в Церкви ни в коем случае не должна заключаться в соблюдении равновесия указанных противоположных начал, — поскольку равновесие соблазнов оставляет эти соблазны в действии, означает признание их равноправности, то есть оправдывает их. Такое равновесие может быть лишь средством сохранения власти (даже, скорее, видимости этой власти) в церковной иерархии, но отнюдь не средством для духовного возрастания церковной жизни, то есть является гибельным для этой жизни.

Последние события в РПЦ показали, что в значительной степени ее жизнь определяется борьбой двух указанных начал. Но и прошлая история РПЦ с некоторых пор окрашена также борьбой между нестяжателями и иосифлянами — этими разновидностями монофизитов и несториан. При этом надо подчеркнуть, что ни последователи Нила Сорского, ни последователи Иосифа Волоцкого, конечно, не обязательно всегда вмещали в себе масштаб этих личностей, то есть чаще являли нестяжателей и иосифлян в ухудшенном качестве.

«Противоположность между заволжскими нестяжателями и осифлянами поистине огромна, как в самом направлении духовной жизни, так и в социальных выводах. Одни исходят из любви, другие из страха — страха Божия, конечно, — одни являют кротость и всепрощение, другие строгость к грешнику. В организации иноческой жизни на одной стороне — почти безвластие, на другой — строгая дисциплина. Духовная жизнь заволжцев протекает в отрешенном созерцании и умной молитве, — осифляне любят обрядовое благочестие и уставную молитву. Заволжцы защищают духовную свободу и заступаются за гонимых еретиков, осифляне предают их на казнь. Нестяжатели предпочитают трудовую бедность имения и даже милостыне, осифляне ищут богатства ради социально организованной благотворительности… Начала духовной свободы и мистической жизни противостоят социальной организации и уставному благочестию» (Федотов Г. П. Святые Древней Руси. Париж, 1985. С. 176 — 175).

«И в знаменитом споре осифлян и заволжцев мы в сущности наблюдаем, между прочим, это столкновение нового и старого, латинского и греческого…» (О. Георгий Флоровский «Пути Русского богословия», c. 17). То есть иосифлянство связано с католическим влиянием в организации жизни РПЦ, а нестяжательсво — с приверженностью к духовности православного Востока. «Разногласие между осифлянством и заволжским движением можно свести к такому противопоставлению: завоевание мира на путях внешней работы в нем или преодоление мира через преображение и воспитание нового человека, через становление новой личности. Второй путь можно назвать и путем культурного творчества…» (Там же, с. 22).

Истоки соблазнов

Противостояние иосифлян и нестяжателей надо рассматривать как противостояние воли и сердца, возможное в душе, которая вышла из-под контроля духа. Согласия между волей и сердцем на душевном уровне добиться нельзя. Кто-то здесь должен руководить и это руководство в пределах душевного уровня гибельно. Только на духовном уровне — на уровне ума-духа — можно руководить и волей, и сердцем и они будут оба работать на обожение, а не на гордыню, с которой открыто или скрытно связан любой душевный порыв. То есть необходимо выйти за пределы падших душевных сил человека, поскольку «в человеке грешнике, отпавшем от Бога… преобладание сердца имеет с собою в связи слабость ума и непостоянство воли, как бы безхарактерность; преобладающее стремление к познаниям ведет за собою ослабление деятельности, или беспечность воли, и нечувствие, или холодность сердца; преобладание воли всегда сопровождается односторонним направлением, упорным, не внимающим никаким доводам: там душа не слушает никаких убеждений и недоступна для потрясений сердечных.» (Св. Феофан Затворник «Начертание христианского нравоучения», М., 1885, с. 195 — 196).

«Воля и желание… рассматриваются у христианских писателей как находящаяся в ярме пара активных нерассудительных сил человеческой души. Порывы слишком упрямой воли сдерживаются разнимающей силой желания и наоборот, растекающееся желание одергивается волей (см. Феодорит Киррский. Толкование Послания апостола Павла к римлянам 7. 17). Разум заставляет эту упряжку служить добродетели и строго правит ею, но когда природный закон подчинится вполне закону духа и в человеке откроется в цельности и чистоте образ безначального Царя, разум дает полную свободу воле и желанию: воле — для чистого наслаждения божественной любовью, желанию — для «духовного кипения» (cв. Максим Исповедник «Вопросы к Фелассию о Писании 55: PG 90, 548 CD).» (Примечание 95, «Триады в защиту священнобезмолствующих», М., Канон, 1995, с. 178).

То есть сердечное желание должно управляться разумом о получать свободу действий только от него, поскольку сердце как средоточие поврежденных грехом природных сил человека, как «рабочая храмина всех дел правды и неправды» само по себе не может отличить правду от неправды, — ведь именно «из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления — это оскверняет человека…» (Мф. 15. 19 — 20). «Как мутное око не воспринимает видимых предметов, так невозможно с возмущенным сердцем приступить к познанию истины… Ум есть высшее в душе, и владычественное…

«Ум есть нечто прекрасное, говорит св. Василий, — и в нем мы имеем то, что делает нас созданными по образу Творца"… Ниже разума стоят силы раздражительная и вожделевательная. Раздражительная или волевая способность души должна подчиняться разуму. Если она выходит из этого подчинения, она обращается в бешенство, и уродует душу, перерождаясь в страсть, в гнев… Но сама по себе «раздражительность есть душевный нерв, сообщающий душе тонус, силу к прекрасным делам"… Даже вожделевательная способность может быть обращена на пользу, души, если она подчинена разуму и обращена на любовь к Богу и желанию вечных благ… И начало этой гармонии есть разум (везде курсив мой — И.Н.).» (О. Георгий Флоровский «Восточные Отцы IV века», Париж, 1931с. 68 — 69).

«Ум — разум (то есть не рассудок, относящийся к душе!), дух, высшее в человеке, напротив, наиболее противостоит его греховной природе: ум, «дух — высший элемент человеческого естества — является той созерцательной способностью, которой человек устремляется к Богу. Как наиболее личностная часть человека, начало его сознания и свободы, ум в человеческой природе наибольшим образом соответствует его личности; можно сказать, что он — местопребывание личности (курсив мой — И. Н), престол человеческой ипостаси, содержащей в себе совокупность своего естества, — дух, душу и тело. Поэтому отцы Восточной Церкви часто склонны отождествлять разум, с образом Бога в человеке. Человек должен жить духом; весь человеческий состав должен стать «духовным», приобрести «подобие» Богу. Действительно, именно ум соединяется с благодатью, полученной в крещении; именно он вводит благодать в сердце — средоточие человеческой природы (курсив мой — И. Н), которая должна быть обожена. «Единение ума с сердцем», «нисхождение ума в сердце», «хранение сердца умом» — эти выражения постоянно встречаются в аскетической литературе Восточной Церкви. Без сердца, средоточия всей деятельности человека — ум бессилен. Без ума — сердце слепо, лишено руководства (курсив мой — И. Н). Поэтому надо находить гармоническое сочетание между умом и сердцем… Этот путь предполагает непрестанное трезвение ума, постоянное усилие воли…» (В. Лосский, «Очерк мистического богословия Восточной Церкви», М., 1991, с. 152).

О первенстве ума в православной антропологии писал и св. Григорий Богослов. «Богопознание для св. Григория есть путь и задача жизни, путь спасения и «обожения». Ибо прежде всего ум тварный встречается с Богом, и чрез ум и умное созерцание тварь соединяется и воссоединяется с Богом, как и Сам Бог с человеком… «ум соединяется с умом, как с ближайшим и наиболее сродным"…

…"ум — высшее в человеке; «в естестве человеческом всего важнее образ Божий и сила ума». И только чрез Богообразный ум может приближаться человек к Богу… И путь «обожения» есть путь очищения и восхождения ума (курсив мой — И.Н.). Это прежде всего путь отрешения от чувственного мира…» (О. Георгий Флоровский «Восточные Отцы IV века», Париж, 1931, c. 98 — 100).

Иерархия в строении человека и по св. Григорию Нисскому должна заключаться в главенстве ума"…первозданный закон человеческой жизни, закон иерархической стройности. Все должно подчиняться духу или уму и выражать достоинство и совершенство… при здравой иерархичности человеческой жизни во весь состав человека через ум втекают животворные лучи Божественных действий (курсив мой — И. Н)… Заповедь, данная Богом первозданному человеку, — господствовать над землею, — в понимании Григория означала не только призвание человека в царственной власти над природой, но и повеление господствовать над бессловесным вообще, т. е. именно власть разума над неразумным (курсив мой — И.Н.).» (О. Георгий Флоровский «Восточные Отцы IV века», Париж, 1931с. 163).

Таковы основы православной антропологии, завещанные Отцами Церкви, в которой необходимая целостность внутренних сил, основанная на гармонии ума, сердца и воли, достигается лишь при владычестве ума — разума (который не надо отождествлять с рассудком, способного заниматься лишь мирскими проблемами!).

Однако после гибели Византии, заложившей за тысячелетнюю историю своего существования основы православной антропологии, христианские народы приспособили е представления каждый к своему национальному душевному строю. Так, если западная вера, западная культура основаны на примате воли, то русская вера, русская культура — на первенстве сердца. Но в том, и в другом случае воля и сердце уже не подчинены разуму. Современный человек, можно сказать, потерял разум. Именно поэтому он в большинстве своем понятие разума, понятие ума отождествляет с понятием рассудка, что совершенно искажает смысл исходного понятия. Так, в русской культуре человек, находящийся во власти рассудка, рассматривается как негодяй, поскольку власть рассудка здесь означает потерю совести.

«Русская идея есть идея сердца. Идея созерцающего сердца. Сердца, созерцающего свободно и предметно; и передающего свое видение воле для действия, и мысли для осознания и слова. Вот главный источник русской веры и русской культуры (курсив мой — И.Н.)….» (И.А. Ильин «О русской идее», в кн.: «Русская идея», М., Айрис пресс, 2002, с. 203). «Все попытки заимствовать у католиков их волевую и умственную культуру — были бы для нас безнадежны. Их культура выросла исторически на преобладании воли над сердцем, анализа над созерцанием, рассудка во всей его практической трезвости над совестью…» (Там же, с. 408 — 409). Уже «в русской философии, причем уже на уровне языка, понятие духа тесно соприкасается с понятием души. Этого нет ни в греческом языке, ни в латыни; нет в немецком, французском, английском языке, где дух и душа обозначены совершенно разными словами. А это значит, что для русского человека между духом и душой нет непроходимой границы, что для него дух выражает себя прежде всего в конкретной душевной жизни. В таком сближении есть свои опасности — но есть и огромное преимущество (курсив мой — И.Н.).» (Н.П. Ильин «Политика и философия (к обоснованию русского национализма)», «Русское самосознание», № 5). В частности, упомянутое выше ложное отождествление разума и рассудка связано именно с размыванием различия между духом и душой.

Об опасностях и преимуществах русской души пишет и такой знаток ее анатомии и физиологии как преподобный Иустин (Попович): «Русская душа имеет свой рай и свой ад. Нет нигде более страшного ада и более дивного рая, чем в душе русской. Ни один человек не падает так глубоко, до крайнего зла, как русский человек; но в то же время и ни один человек не взмывает так высоко, до вершин, превышающих все вершины, как русский человек. История свидетельствует: русская душа мечется между чернейшим адом и самым светлым раем (курсив мой — И.Н.). Мне кажется, что русская душа из всех душ на земле имеет самый жуткий ад и самый чарующий рай. В драме русской души принимают участие не только ангелы небесные, но и все бесы ада. Русская душа — это самое драматичное поприще, на котором беспощадно сражаются ангелы и демоны.» (Философские пропасти», Изд — во РПЦ, 2004, с. 189).

Эти же антиномии русской души вскрывает и русский религиозный философ Н. Бердяев: «cвятая Русь имела всегда обратной своей стороной Русь звериную. Россия как бы всегда хотела лишь ангельского и зверского и недостаточно раскрывала в себе человеческое. Ангельская святость и зверская низость — вот вечные колебания русского народа, неведомые более средним западным народам. Русский человек упоен святостью, и он же упоен грехом, низостью» (Н. Бердяев «Cудьба России» (1914 — 1917). Здесь же можно привести слова одного из наиболее глубоких русских философов К. Леонтьева о том, что русский может быть святым, но не может быть честным.

«В революции открылась жесткая и жуткая правда о русской душе, открылась вся эта бездна неверности и давнего отпадения, и одержимости и порчи… Русская революция не была ли духовной катастрофой, обвалом в душах, восстанием и прорывом страстей, — не из духовного ли корнесловия приходится ее объяснять, прежде всего?.. Безбожный и «не-верующий» мир современности не есть ли, в известном смысле, именно этот до-христианский мир, обновившийся во всем пестром сплетении мнимо-религиозных, скептических и богоборческих настроений..» (О. Георгий Флоровский «Пути Русского Богословия», Париж, 1937, с. 516 — 520). Эти слова о. Георгия необходимо, естественно, относить к обеим революциям 1917 года, поскольку вторая из них — Октябрьская — была бы немыслима без первой — Февральской, — она была следствием первой и действительно явила собой свершение воли Божией над Россией, отпавшей от Бога.

«Русская идея есть идея сердца». Но не только русская, она присуща и восточным народам вообще, которые являют самые иные оттенки сердечности, — cо всеми ее вершинами и пропастями. В качестве эксперта в этом вопросе можно привести такого исследователя русской души как Ф. Достоевского, а именно его мнение о казахском этнографе Ч. Валиханове: «Никогда не встречал человека более душевного, чем Чокан Валиханов.» Конечно, при этом надо различать сердце в христианской и в нехристианской мистике, в частности, в христианстве и в славянском язычестве, а также в самом христианстве: в православии и в католичестве. Это тем более необходимо, что далеко не все, называющие себя православными, освободились от язычества.

Это в глазах европейца русский подвержен мистике сердца, но в глазах азиата русский выглядит европейцем, а именно человеком с преобладанием воли над сердцем. Поэтому отождествление русской идеи с идеей сердца — это результат чисто евроцентристского представления о мире. Это отождествление — как и славянофильство — обусловлено влиянием западного мышления на русское мышление. Нам привычней смотреть на себя глазами европейцев. Но сегодня в начале XXI века евроцентризм уже совершенно неприемлем, поскольку роль восточных наций в мире сегодня совсем иное, чем в ХIX веке и в начале ХХ века, когда формировалась русская религиозная философия. Это тем более неприемлемо, что свидетельство Православия должно быть обращено не только к Западу, но и к Востоку, а сегодня, может быть, особенно к Востоку!

Последствия сведения духовной жизни к душевной и составляют основную проблему русской цивилизации, основной источник катастроф в русской истории. И именно преобладание сердца в русской жизни и породило немало политических и иных деятелей в России, которые считали необходимым отказ от собственной цивилизационной идентичности и переход к западным основам цивилизации. Однако переход от одного — восточного типа душевной жизни, основанной на первенстве сердца, к другой — западной, основанной на первенстве воли, может привести лишь к катастрофам другого, еще худшего типа. Подтверждением служит то обстоятельство, что сегодня Европа, как уже отмечалось выше, отказалась от христианства как от своей цивилизационной основы.

«Душевный человек не понимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием, и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно. Но духовный судит о всем, а о нем судить никто не может.» (I Коринф. 2. 14, 15). Действительно, сегодня подмена духовных критериев, критериев разума рассудочными критериями при выборе пути нации многими считается верным решением, а обратное — безумием. Дошло до того, что даже в обсуждениях важнейшего вопроса церковной жизни считается допустимым использовать термин «кризисный менеджер».

Часть 2

Путь преодоления соблазнов

Как уже отмечалось выше, противостояние воли и сердца лежит в основе противостояния иосифлян и нестяжателей в истории Русской Церкви. Редукцией, секулярным следствием этого противостояния является противостояние западников и славянофилов в истории русской государственности. С этим противостоянием разных душевных сил, потерявших целостность в результате грехопадения, связано также и основное противостояния во всей европейской истории — противостояние Запада и Востока.

Действительно, противоречие между двумя типами европейской цивилизации — западной и восточной, — то есть противоречие между волей и сердцем, непременно существующее при отсутствии руководства разума, определило основное противоречие европейской истории последних веков. Ведь запряженные в одной европейской упряжке воля и сердце в отсутствие возницы ума обречены на вечную борьбу между собой. Войны между романо-германскими народами Западной Европы, начиная со Священно-Римской империи, всегда имели целью образование единой империи. Однако масштаб этих войн несопоставим с масштабом тотальных войн между образовавшимися на Западе империями с Российской империей. Запад всегда стремился на Восток, хотя в Новое время Восток никогда сам не стремился на Запад. Это отвечает внешней активности воли и внутренней самоуглубленности сердца.

Каждая из формировавшихся в последние века на Западе империй в пике своего могущества всегда считала необходимым для достижения окончательных своих целей поглощение России. Это были безуспешные попытки воли подавить сердце. Так было в XIX веке — Отечественная война 1812 года, так было в ХХ веке — Великая Отечественная война. Жертвенный героизм сердца был неодолим для жестоко голой воли. И сегодня в XXI веке цели политики Запада все те же: «В более долгосрочной перспективе единой магистральной задачей остается расширение Европы, которому более всего способствовала бы политическая и географическая взаимодополняемость структур ЕС и НАТО. Расширение есть наилучшая гарантия таких неуклонных изменений в ландшафте европейской безопасности, которые позволят раздвинуть периметр центральной зоны мира на планете, облегчить поглощение России расширяющимся Западом и вовлечь Европу в совместные с Америкой усилия во имя упрочения глобальной безопасности.» (З. Бзежинский «Выбор. Мировое господство или глобальное лидерство.», М., «Международные отношения», 2007, с. 131 — 132). Воля, собрав все свои силы, сегодня так же хочет поглотить сердце, изжить его из человеческой природы. Да, подчинение сердца волей невозможно, возможно только уничтожение сердца и подмена всех человеческих сил одной волей. Но человек, человечество без сердца (и без разума) — уже не человек, уже не человечество, а робот, огромное поле роботов по всей поверхности земли. Это духовная, душевная смерть человечества, за которой неминуемо последует и физическая его смерть, к которой стремится и которую ищет всякий человек, переживший духовную, душевную смерть.

Но и обратное — подчинение воли сердцу — точно также невозможно. Сердце сначала должно вместить ум, ум должен войти в сердце и дать импульс воле — вот духовный закон, который мы утратили, от потери которого все наши проблемы. Только так может быть достигнута целостность человеческих сил, только так может быть достигнуто целостность человечества. То есть Россия может вывести мир из духовного кризиса, в который его загнал Запад.

«Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите… наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретенная… стать настоящим русским и будет именно значить: cтремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно…» (Ф. Достоевский, «Дневник писателя. Пушкин.», С-Петербург, 1999, с. 506 — 507).

Приведенные слова Ф. М. Достоевского о назначении русской нации относятся им к третьему периоду русской истории. Такие периоды он выделяет на основе деления на три периода творчества великого Пушкина, которые по его (Достоевского) мнению имеют пророческое значение для всей истории России. Согласно этому пророчеству, первый период русской истории заключается в подражании Европе — европейской культуре, науке, второй период — период поиска и обнаружения идеалов на родной земле, и только третий период — период выхода русского духа, русской культуры, науки на мировую арену (ему соответствует период пушкинского творчества, его произведения, «в которых преимущественно засияли идеи всемирные, отразились поэтические образы других народов и воплотились их гении» (Там же, с. 503). Эти периоды, по Достоевскому, в творчестве Пушкина также как и в русской истории не имеют четких границ, то есть эти периоды перекрываются, поскольку в недрах одного периода рождаются идеи следующих периодов.

Рассматривая прошлую и современную историю России не будет большой ошибкой сказать, что Россия сегодня еще не вышла из первого периода своей истории. Однако и сегодня — как и всегда — нужно видеть конечную цель, истинное назначение своей нации, которое заключается в свидельствовании миру истин Православия. «Православная мысль должна прочувствовать и прострадать западные трудности и соблазны, она не смеет их обходить или замалчивать для себя самой. Нужно творчески продумать и претворить весь этот опыт западных искушений и падений, понести всю эту „европейскую тоску“ (как говорил Достоевский), за эти долгие века творческой истории. Только такое сострадающее со-переживание есть надежный путь к воссоединению распавшегося христианского мира, к приобретению и возвращению ушедших братий. И нужно не только опровергать или отвергать западные решения и погрешности, нужно их преодолеть и превзойти в новом творческом действии (курсив мой — И.Н.).» (Прот. Георгий Флоровский «Пути русского богословия» Париж, 1937, с. 513).

Еще в 1833 году П.Я. Чаадаев, уже отошедший от тех своих взглядов, которыми он остался известен в русской истории, подал императору Николаю I записку о том, что образование в России должно быть организовано иначе, чем в Европе, мотивируя это тем, «что Россия развивалась совсем по иному и что она должна выполнить в мире особое назначение. Я считаю, что нам следует себя отделить как мнениями науки, так и мнениями политики (то есть иметь свою русскую политическую идею. — Б. Б), и русская нация, великая и сильная, должна, я считаю, во всех вещах не получать воздействия прочих народов, но оказать на них свое собственное воздействие (курсив мой — И.Н.) «(Б. Башилов «Пушкин и масонство»).

Но прежде, чем решать мировые проблемы, прежде чем исполнить третий период своей истории, мы должны сначала выйти из первого периода и затем еще пройти второй период. Мы должны преодолеть у себя вековые противостояния западников и славянофилов в своей мирской жизни, что возможно только при устранении духовных основ этого противостояния, а именно, при преодолении соблазнов как иосифлянства, так и нестяжательства, а в общем виде — монофизитства и несторианства — в церковной жизни. А для этого мы должны поставить ум в управление своей волей и своим сердцем. Мы должны понять, что ни противостояние с Западом, ни голое подражательство Западу не может решить наших проблем, не может помочь нам отстоять свою духовную и основанную на ней собственную цивилизационную идентичность, поскольку ее сначала еще надо создать. Создать свой тип мышления, свой подход к познанию мира. Это и составляет задачу второго периода нашей истории.

Все, что мы до сих пор делали и делаем, но не все, что мы чувствовали и переживали, но все, что подвигало нас к активному действию — все это подражательство Западу. Конечно, сам выбор православной веры и ее секулярное следствие — русская литература, русская поэзия — это рождение идей второго периода в недрах первого, и именно они дают подтверждение того, что русская нация готовилась и готовится выполнить свою собственную задачу в мировой истории. Но пока существующие реалии, скажем, даже само движение славянофильства — это подражание германофильству, возникшему у немцев при их борьбе с более рано развившимися европейскими нациями — французской и английской. Дело в том, что идеология воли состоит в противостоянии иному, в подавлении иного. Идеология же сердца, наоборот, состоит в понимании иного, в прощении иного. То есть славянофилы борются с идеологий Запада западными же методами, и поэтому перенимая западную идеологию славянофилы в перспективе должны сами обращаться в западники.

Нам нужно освоение результатов западной науки, но без попадания в рабство западного мышления. Перенимая западную науку и технологию ради повышения своей обороноспособности, то есть ради сохранения физической независимости от Запада, мы должны не потерять при этом свою духовную независимость. Однако до сих пор, начиная с петровских реформ, мы являлись поклонниками западной культуры. Даже Отечественная война 1812 года породила западные настроения в стране. Ведь декабристы называли себя детьми 1812 года!

Первый шаг — создание православной системы образования

Для того, чтобы при освоении западной науки мы не попадали в западное рабство, мы должны создать свою систему образования, основанную не на западном мировоззрения, а на своей духовной основе. Это тем более необходимо и возможно потому, что западная наука наукой как таковой уже давно не является, по крайней мере, с начала Нового времени. Эта наука является лишь основой техники, основой для создания искусственных средств удовлетворения потребностей греховного человечества на скудной земле, за него проклятой. Попытки же познания реальных процессов природы в этой науке сводятся к созданию в принципе непроверяемых гипотез типа Большого взрыва, дарвиновской эволюции и т. п., то есть к откровенному фантазированию. Вот верная характеристика возможностей современной науки: «Наука дает убедительные результаты лишь в исследованиях процессов функционирования тех или иных систем, процессов многократно повторяющихся, допускающих влияние на них или хотя бы протекающих при свидетелях. Решение же вопросов происхождения, явлений уникальных и неповторяющихся, более сложно и часто остается на уровне гипотез, которые не могут даже в перспективе проверены в рамках традиционного научного метода, заложенного в трудах Ф. Бекона, Г. Галилея, Р. Декарта. В том числе и ответ на вопрос о происхождении Вселенной, Земли, человека не может быть дан в чисто научных рамках, он зависит от первоначального акта веры в материальное или идеальное начало, в самоорганизацию, лишенную всякого смысла, или разумное творение.» (В.И. Неделько, А.Г. Хунджуа «Основы современного естествознания. Православный взгляд», М., «Паломник», 2008, с. 3 — 4).

Поэтому заявление типа: запуск Большого андронного коллайдера — это чисто научный эксперимент, который позволит людям понять происхождение Вселенной, — есть не более, чем стремление навязать этим людям западный образ мышления, ценности западной цивилизации. Тем более странно слышать такое утверждение из уст иерарха РПЦ — заместителя председателя ОВЦС епископа Егорьевского Марка.

Cоздание православной системы образования, — возможное лишь при создании науки на своей, альтернативной католичеству и протестантству основе, является необходимым, хотя, конечно, и не достаточным шагом в освобождении от западного идеологического рабства, в котором мы сегодня пребываем. «Освободиться от мрака современной европейской школы — самый великий подвиг, который могут совершить люди ради спасения своей души, ради спасения своего народа» (Cв. Николай Сербский «Cлово о законе. Номология», М. Изд-во Братства св. Алексия, изд-во «Феофания», 2005, с. 50). Нам, полоненным сегодня западной культурой, западной наукой, «необходимо понять, что в течение многих столетий существовала единая христианская цивилизация, одна и та же для Востока и для Запада, и эта цивилизация родилась и развивалась на Востоке. Специфически западная цивилизация возникла гораздо позже.» (Г.В. Флоровский «Христианство и цивилизация», в кн.: «Избранные богословские статьи», М., «Пробел», 2000, с. 218−227).

Сегодня задача должна состоять в повторении подвига Отцов Церкви, создавших православное богословие на языке древнегреческой философии. Византийская культура выразила духовный уровень Откровения на современной ей светской интеллектуальной базе эллинизма. Языческая культура Древней Греции (от которой берет начало и современная западноевропейская культура со всеми ее равноамплитудными древнегреческими искушениями и падениями) была создана по Промыслу Божьему, чтобы подготовить понятийную базу для изложения истин христианства в форме, более отвечающей типу мышления сынов Иафета, вселившихся в шатры сынов Симовых, тип мышления которых был совсем иной. И если Отцы Церкви вписали в историю Православия византийскую главу, воцерковив эллинизм, то содержание русской главы в истории Церкви состоит в воцерковлении европейской (романо-германской) культуры. «Настало время, когда уклончивость от богословского знания и ведения становится смертным грехом, стигматом самодовольства и не любви, стигматом малодушия и лукавства… никому не позволено в христианстве быть вовсе не ученым, и оставаться невеждою. Сам Господь не нарек ли Себя Учителем, и Своих последователей учениками?..
Исторический путь еще не пройден, история Церкви еще не закончилась. Не замкнулся еще и русский путь.» (О. Георгий Флоровский «Пути Русского Богословия», Париж, 1937, с. 516 — 520).

Современная наука, cоздавшая современную западную цивилизацию и пытающаяся дистанцировать себя и цивилизацию от религии, — это наука, созданная падшей человеческой природой. Выдающийся математик и философ Г. Лейбниц, пытаясь отговорить Петра I от обращения России к достижениям западной цивилизации, убеждал его, что современные «науки питают только самолюбие и воспаляют страсти, материя их чувственна. Не там, не в мире совершенном, не в обширном плане бытия человеческого взяли они свою точку зрения,. ограничив горизонт свой землею, и все думают только о наслаждении чувств и власти. Этому общему тону покорились и государства и государи: они считают химерами истины, взятые из другого мира…» («Содержание истинного разговора Петра Великого с Лейбницем в Торгау», хранящегося в Государственной Санкт-Петербургской Публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина, Санкт-Петербург). Многозначителен ответ Петра I Лейбницу: «Ты меня приводишь в молчание, но не убеждаешь. В знак дружбы прошу никому сего разговора не пересказывать.» (Там же).

Так, современная психология, как наука, созданная грешным человеком о природе грешного же человека, в силу этого не знает иного состояния человека, кроме падшего, более того, не может дать определение падшему состоянию, не может отличить благодатное состояние от прелести. В своей попытке понять человека эта наука может искать только объяснение закономерностей, то есть объяснение необходимости падшего его состояния, искать только оправдание падшей его жизни и «из гуманных соображений» стремиться «помочь» ему быть (остаться) в этом «законном» его состоянии и двигаться к своей смерти в возможно наиболее комфортных условиях.

Православная же антропология рассматривает, помимо природы человека, еще и недоступную для понимания современной психологии его личность, — образ Божий в человеке — и именно благодаря этому ищет пути выхода человека из его падшего состояния, поскольку именно личность, как пишет В. Лосский, «воипостазирует», непрестанно восходит над природой, ее «восхищает». То есть, если современный психолог обращается к природе человека, изучая в ней качества, присущие всем людям, стараясь найти общие законы, то православный антрополог обращается к неповторимой личности человека. Но поскольку личность к природе не сводится, в современной психологии личность остается за кадром по определению.

Подмена понятия личности понятием природы напрямую связана с проблемой пастырства — одной из насущнейших проблем современного Православия. Пастырь, не видящий неповторимость другой личности, и поэтому пытающийся вести ее путем, которым он прошел сам, духовно слеп. «А если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму» (Мф. 15. 14). Если плохой врач опасен для тела пациента, то плохой пастырь опасен не только для души пасомого, но и, в первую очередь, для своей души. «Недостаточно отпускать грехи, надо выпрямлять совесть, возвращать свободу. Слишком часто исповедь становится механической. Священник обращается к грешнику нереальному, обобщенному, потому что ему — священнику — чаще ведомы грехи только абстрактные и безличностные. Старец же всегда обращен к человеческой личности с ее единственно-неповторимой судьбой, с ее призванием и собственными трудностями (курсив мой — И.Н.). В силу особого дара он видит каждого человека, каким его видит Бог, и старается ему помочь, открывая ему, причем не насилуя воли, его внутренний смысл, чтобы освобожденная от своих сокрытых пут человеческая личность могла раскрыться в благодати.» (В. Лосский «Оптинский старцы», в кн.: «Боговидение», Минск, 2007, с. 294).

Часть 3

Православное образование: обращение к личности человека, а не к его природе, пораженной грехом

«Различение между личностями и природой воспроизводит в человеке строй Божественной жизни, выраженный троичным догматом. Это — основа всякой христианской антропологии… (курсив мой — И.Н.)» (В. Лосский, «Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие.» M., 1991, с. 95). Понимание личности выходит за пределы рациональной науки. Личность настолько же неопределима, насколько и легко отличима от других, — и это нонсенс для современной рациональной науки. Именно в неспособности понять личность и проявляется ограниченность западного рационализма, для которого личность — это юридическая единица, наделенная правами личности. Для Запада ценна не сама по себе личность, а права человека как индивида, в частности, возможность ничем не ограниченное появление воли этого индивида. Личность же остается не понятой. Однако полнота личности, ее богатство познается только в сердечной к ней любви, а не в юридическом ее понимании и не в юридическом к ней отношении (и тем более биологическом). Познать истинного человека, раскрыть в нем истину, сделать его истинным (раскрыть в нем истину и для себя, и для него самого, и для других) можно только в любви.

Только преодолев зависимость от своей природы, поднявшись над ее искажениями (своей природы и природы другого), личность может и в другом увидеть личность, а именно неискаженный его природой образ Божий. Только свободная личность может увидеть другую личность. «Личность „другого“ предстает образом Божиим тому, кто сумеет отрешиться от своей индивидуальной ограниченности, чтобы вновь обрести общую природу и тем самым „реализовать“ собственную личность». (В. Лосский «Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие.» M., 1991, с. 93). То есть, справедливо и обратное: если личность другого предстает нам образом Божиим, если мы, сумев отрешиться от своей индивидуальной ограниченности, видим личность другого, то это значит, что мы видим и свою личность, минуя призму своей падшей природы. Познавая другого, мы познаем и себя, преодолеваем свою природу, делаем свою личность свободной. Так, познание западной цивилизационной идентичности позволит нам не сколько отстоять свою современную идентичность и остаться в ней, но и познать ограниченность последней и найти путь выхода из духовного кризиса как западной цивилизации, так и собственной, устранить причину как противостояния с Западом, так и причину попадания в идеологическое рабство ему. Ведь подчинение личности человека своей природе, силам своей природы, будь то воля или сердце, делает человека рабом своих грехов.

Ведь именно ум — разум (не рассудок, относящийся к душе!), дух, высшее в человеке, напротив, наиболее противостоит его греховной природе: ум, «дух — высший элемент человеческого естества — является той созерцательной способностью, которой человек устремляется к Богу. Как наиболее личностная часть человека, начало его сознания и свободы, ум в человеческой природе наибольшим образом соответствует его личности; можно сказать, что он — местопребывание личности (курсив мой — И. Н), престол человеческой ипостаси, содержащей в себе совокупность своего естества, — дух, душу и тело. Поэтому отцы Восточной Церкви часто склонны отождествлять разум с образом Бога в человеке. Человек должен жить духом; весь человеческий состав должен стать „духовным“, приобрести „подобие“ Богу. Действительно, именно ум (как высшее в человеке — примечание мое — И.Н.) соединяется с благодатью, полученной в крещении; именно он вводит благодать в сердце — средоточие человеческой природы (курсив мой — И. Н), которая должна быть обожена. „Единение ума с сердцем“, „нисхождение ума в сердце“, „хранение сердца умом“ — эти выражения постоянно встречаются в аскетической литературе Восточной Церкви. Без сердца, средоточия всей деятельности человека — ум бессилен. Без ума — сердце слепо, лишено руководства. Поэтому надо находить гармоническое сочетание между умом и сердцем… Этот путь предполагает непрестанное трезвение ума, постоянное усилие воли… (курсив мой — И. Н)» (В. Лосский, «Очерк мистического богословия Восточной Церкви», М., 1991, с. 152). То есть, только через главенство ума проявляются позитивные свойства как сердца, так и воли и исключаются негативные их свойства.

Радикальное отличие православной науки от неправославной, основанное на различении понятий природы и личности человека, прослеживается и в понимании истории человечества. Неправославная историческая наука знает только историю индивидов (индивидуальных природ) и поэтому рассматривает противоречия между индивидами и между нациями (сообществами, основанными на общности природных свойств) как основное содержание всей человеческой истории. Но из такой истории человечества вычеркнута сама человеческая личность. Эта история направлена на изучение страстей разделенных грехом природ разных индивидов, на закрепление их греховного состояния и, в конечном счете, — несмотря на постоянное провозглашение целей достижения единства разных индивидов и человеческой природы в целом, — на ужесточение противоречий между индивидами и их природными образованиями — нациями. В этой истории нет места христианству, ее целью является не проповедь «Евангелия Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам» (Мф. 24. 14), а наиболее полное удовлетворение природных потребностей падшего индивида, стандартизация, примитивизация природы человека, вместо ее преображения.

Христиане и не христиане порождают в человечестве два мира: христианский и не христианский. Это «два мира, нигде не пересекающиеся, мир „истины“ и мир „символов“, мир личной абсолютности духа, и мир стихий природы. Каждый идет своим путем, по своим законам, к своей цели. В одном достигается „вечная жизнь“, в другом накапливаются ценности культуры (везде курсив мой — И.Н.)». (Прот. Георгий Флоровский, «Cмысл истории и смысл жизни», в кн.: «Из прошлого русской жизни», М. АГРАФ, 1998). Эти два мира составляют предмет двух совершенно различных исторических наук: православной науки — истории внутренней жизни неповторимых личностей, жизнеописаний святых, и общепринятой сегодня исторической науки — истории внешней жизни человечества как массы индивидов, падших человеческих природ. Апостол Павел о разном итоге усилий человека, действующих в нем согласно состоянию его падшей природы, и усилий, направленных человеком на преображение этой природы, сказал так: «Если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор. 4. 16).

Православное образование: отношение к природе — антропосфере — как к продолжению тела человека

Христоцентризм православной науки означает иерархизм в построении системы православных наук: каждая наука ищет объяснение объектов своего исследования в науке более высокого уровня. Этим она приципиально отличается от современных наук, которые ищут объяснение своих объектов исследования, наоборот, в науках более низкого уровня. Так, православная психология ищет объяснение выявленных ее методами явлений не в биологии (физиологии), а в антропологии, православная антропология же ищет объяснение объектов своих исследований не в психологии, а в богословии. Поэтому православные науки каждого уровня при заимствовании у современных наук предметы исследования и методы сбора информации и реализации уже принятых решений в объяснении предметов этих исследований и принятии решений проводят принцип христоцентризма, хотя и могут использовать на промежуточных этапах частные принципы: христоцентричный антропоцентризм, биоцентризм, геоцентризм.

Принципиальным отличием православного естествознания от современной науки заключается в том, что для него неприемлемо понятие «законов природы», которые на самом деле являются законами искусственных феноменов. Действительно, крупнейший современный физик, один из создателей квантовой физики и философии физики — В. Гейзенберг так описывает процесс законотворчества в науке Нового времени: «отстраняясь от непосредственного опыта, идеализируя этот опыт, мы можем выявлять математические структуры феноменов и тем самым достигать новой простоты, обретая основу для новой ступени понимания… Новый метод стремился не к описанию непосредственно наблюдаемых фактов, а скорее к проектированию экспериментов, к искусственному созданию феноменов (курсив мой — И.Н.), при обычных условиях не наблюдаемых, и к их расчету на базе математической теории…

Для нового научного метода существенны, таким образом, две характерные черты: cтремление ставить каждый раз новые и очень точные эксперименты, идеализирующие, изолирующие опыт и тем самым создающие, по существу, новые феномены, и сопоставление этих феноменов с математическими структурами, принимаемыми в качестве законов природы (курсив мой — И.Н.)» (В. Гейзенберг. «Традиции в науке». В кн.: «Шаги за горизонт», М., «Прогресс», 1987). Таким образом, Гейзенберг подчеркивает, что искусственные феномены, создаваемые физиками в лабораториях, при обычных условиях не наблюдаются, то есть «законы природы» могут соблюдаться лишь при необычных — исключительных, очень редких условиях, когда созданный феномен с достаточной точностью описывает природный (а не только в экспериментальной установке!) процесс.

Поэтому очень странно читать в книге, рекомендованной Отделом религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви, повторение фраз из учебников, написанных на основе материалистического мировоззрения: «физика изучает наиболее общие закономерности и явления природы, свойства и строение материи, законы ее движения.» (В.И. Неделько, А.Г. Хунджуа «Основы современного естествознания. Православный взгляд», М., «Паломник», 2008, c. 103). Конечно, эта книга во многом выгодно отличается от подобных изданий от имени РПЦ, но точно также отличается лишь в худшую сторону от протестантских изданий подобного рода, хотя имеет многозначительный подзаголовок: православный взгляд. Но, может быть, честней поступил священник Тимофей, который в своих учебниках прямо рекомендует для «вдумчивого читателя» обращаться к изданиям протестантских креационистов.

Так называемая физическая форма движения материи, как и другие формы, о которых писал Ф. Энгельс, есть абстракции, которые в реальной природе самостоятельно существовать не могут. В природных процессах проявляются одновременно взаимосвязь различных физических форм (механической, тепловой, электромагнитной, ядерной) вкупе с химической, биологической формами движения. Поэтому ни одно природное явление не может быть объяснено ни одним физическим законом. В отдельных случаях возможно приемлемое описание, как например, механики вращения планет солнечной системы. Но само существование солнечной системы требует существования самого Солнца, которое определяется еще ядерными и иными процессами и, в конце концов, упирается в проблему происхождения Вселенной, которая выходит за пределы возможности науки.

Если западная наука старается свести природное явление к действию всеобщих «законов природы», позволяющих по ее представлениям безнаказанно навязывать эти «законы» природе, то есть действовать с помощью их исключительно из своих интересов, то православная наука должна понять уникальность данного явления, его смысл в данном месте и времени. Но понятие смысла предполагает участие разумного существа.

Православное естествознание опирается на православную (христоцентричную) антропологию. Это означает, что она рассматривает окружающую человека природу (Землю, космос) как антропосферу, то есть, как продолжение тела человека, как внешнюю по отношению к человеку часть общего круговорота вещества, поддерживающего телесную жизнь человека. И рассмотрение этой природы не ограничивается, а выходит и за рамки земной жизни человечества. Задача человека на первом этапе православного познания природы состоит не в объяснении «объективно» данной ему природы, не в объяснении якобы существующей гармонии в природе, не в объяснении-оправдании существующего ее «законного» состояния, якобы управляемого некими «законами природы», а в осознании и переживании того, что «вся тварь совокупно стенает и мучится доныне». (Рим. 8. 22).

На втором этапе православного понимания природы задача уже переходит от познания антропосферы к познанию самого антропоса — к осознанию и переживанию того, что не только «вся тварь совокупно стенает и мучится доныне», но «и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего» (Рим. 8. 23) и что именно мы виноваты в том, что «вся тварь совокупно стенает и мучится доныне». В отличие от современной науки, узаконивающей это мучительное состояние природы, православная наука рассматривает наличное состояние природы как неестественное по причине грехопадения человека.

То есть познание антропосферы на втором этапе переходит в собственно антропологию, которая является поэтому фундаментальной наукой в православной науке вообще. Это особенно важно подчеркнуть, поскольку в современном редукционистком естествознании фундаментальными науками являются физика и химия, в холисткой науке фундаментальной и единственной всеобъемлющей наукой является философия.

Наконец, на третьем этапе задача православного естествознания сливается с оcновной задачей человека и состоит в преображении природы, в спасении из современного ее состояния, в которое она была ввергнута по вине самого человека («проклята земля за тебя» (Бытие 3. 17). «На пути своего соединения с Богом человек… собирает в своей любви весь раздробленный грехом космос, чтобы был он в конце преображен благодатью» (В. Лосский «Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие.» M., 1991, с. 85). И задачу третьего этапа выполняет не тот мир из тех двух нигде не пересекающихся миров (см. выше цитату о. Георгия Флоровского), в котором накапливаются ценности культуры, а тот, в котором достигается вечная жизнь.

Для современной же науки нет понятия истинности, есть лишь понятие правильности, то есть соответствия действий человека его дальнейшему грехопадению.

Св. Николай Сербский считает, что современная автономная от религии наука, основанная на формулировании «законов природы» — правил вседозволенного поведения — является антихристианской наукой. «Народы Востока — китайцы и японцы, тибетцы и малайцы также не верят в законы природы…. По их понятиям, Всевышний Господь Бог раздроблен на мириады духовных монад, которые, скрывшись в природных стихиях и элементах, наблюдают за жизнью людей и управляют ею. Разумеется, в основном это заблуждение. Однако и в этом заблуждении кроется зерно истины, которое свидетельствует против самобытности, самодостаточности природы и против существования законов природы…
На Страшном Суде Божием те народы скорее будут оправданы, чем принявшие крещение европейцы, которые презрели Бога и, сделав из природы идола вроде тельца, стали поклоняться ему.» (Cв. Николай Сербский «Слово о законе. Номология.», М., Изд-во Братства св. Алексия, изд-во «Феофания», 2005, с. 80−81).

«России надобно быть или самым нравственным, т. е. самым христианским из всех человеческих обществ, или ничем»

Греховность западной науки и всей обусловленной ей западной цивилизации состоят в том, что они подменили познание мира, природы, насилием над природой и над миром вообще. Этот насильственный подход обусловлен отмеченным выше приматом воли, которым искажено западное христианство, и которое демонстрирует вся его история, в том числе и разворачивающаяся на наших глазах. Выходом здесь может быть только подчинение воли разуму, которое согласно Отцам Церкви возможно только в одной упряжке воли с сердцем, управляемой разумом. Это единство человеческих сил как средство взаимопонимания и единения человечества и составляет задачу русской нации в мировой истории.

Выше также говорилось о том, что отождествление русской идеи с идеей сердца есть проявление евроцентризма, при котором Россия — это Восток. Но и учет на самом деле срединного географического положения России между Западом и Востоком не должен означать срединное, промежуточное положение русской идеи между западной (волевой) и восточной (сердечной) идеями. Русская идея должна быть выше противостояния воли и сердца, она должна заключаться в создании единства воли и сердца при вхождении ума в сердце, трезвении ума и напряжении воли: «Единение ума с сердцем», «нисхождение ума в сердце», «хранение сердца умом"… Этот путь предполагает непрестанное трезвение ума, постоянное усилие воли…» (В. Лосский, «Очерк мистического богословия Восточной Церкви», М., 1991, с. 152).

Достижение этого единства сил, как отмечалось выше, необходимо для избежания от соблазнов различных вариантов монофизитсва и несторианства, в частности, иосифлянства и нестяжательсва, конфликт между которыми являлся и все еще остается камнем преткновения в жизни РПЦ и, как следствие, во всей жизни России. Преодоление этих соблазнов и составляет основную задачу Русской Церкви, задачу воцерковления русского народа.

Сегодня мы можем и должны выйти из начального периода, — по существу детского периода, — своей истории, в котором мы подражаем Западу, стараясь подавить в себе свою сердечность и поставить на ее место волю. Это подражание тем более неприемлемо, что ничего, кроме карикатуры здесь получиться не может и Европа никогда не признает нас за европейцев. Об этой карикатуре писал еще Ф. Достоевкий: «Они не в силах рассудить, что выродиться совершенно во французов им все-таки нельзя, если они родились и выросли в России… язык совсем не французский, а усваивают лишь прежде данный чужой жаргон, и много что парикмахерское нахальство фразы, а затем, пожалуй, и мысли… рабы и перед французской мыслью. Таким образом, сами осуждают свои бедные головы на печальный жребий не иметь во всю жизнь ни одной своей мысли.» (Ф. Достоевский «Дневник писателя», C-Петербург, «Азбука», 1999, с. 189 — 190).

С другой стороны, для Запада Россия всегда рассматривалась лишь как источник природных ресурсов. Так, по мнению бывшего премьер-министра Великобритании Маргарет Тетчер («железной леди», весьма лестно отзывавшейся о деятельности М.С. Горбачева) на территории России «экономически оправдано» проживание только 15 миллионов человек, чтобы она своими ресурсами обеспечила Европу.

Сегодня усиление зависимости России от Запада по сравнению с СССР характеризуется тем, как используются основное богатство страны полезные ископаемые: «В Советском Союзе сумма ренты распределялась на следующие основные цели: обеспечение бесплатного образования и медицинского обслуживания, усиление обороноспособности, капитальные вложения как в нефтегазодобычу и воспроизводство МСБ, так и во все обслуживающие и инфраструктурные отрасли, в том числе в тяжелую промышленность, машиностроение, и пр.
http://www.promved.ru/
В рыночной России сумма нефтяных рентных доходов и ценовой ренты изымается, главным образом, в Стабилизационный фонд, то есть направляется на поддержание экономики развитых капиталистических стран.» (С. Киммельман «Промышленные ведомости», N 4, апрель 2006). «Разбухание стабфонда — это рост, но чьей экономики — нашей или американской? Поэтому заявления министра финансов о росте экономики России являются обыкновенным блефом. Мы уже давно придаток Запада, и только делаем вид, что между нами и американцами нет „пуповины“. Наш стабфонд и есть эта пуповина, а мы играем в „самодостаточную“ Россию.» (Р. Гариффуллин «Причина кризиса мировой экономики — глобальная игромания» «Промышленные ведомости», N 10−11, ноябрь 2008).

Сегодняшний кризис, навязанный нам Западом, доказывает степень зависимости экономики России и людей, определяющих ее развитие, от Запада. Когда говорят о появлении разного рода свобод после развала СССР, то следует обратить внимание, прежде всего, на то, что сегодня Москва занимает второе место в мире по количеству миллиардеров — и это при экономике, занимающей совсем иное место в мире! Именно таково карикатурное следствие замены сердца на волю у национальной элиты, приведшее к совсем не европейской поляризации в благосостоянии общества. Конечно, сердце никуда не девалось, но непосредственное обращение неодухотворенного сердца к воле ведет к беспринципности и жестокости, что порождает процессы, разъедающие государственную машину (коррупцию, бандитизм и пр.).

Национальные же мыслители предрекали нам совсем иные задачи. «Путь наш должен быть тяжелым. Легко размножение инфузорий и зоофитов: болезненно рождение человека. Но отказаться от своей задачи мы не можем, потому что такое отречение не обошлось бы без наказания. Вздумали бы мы быть самыми могучим, самым материально-сильны обществом? Испробовано. Или самым богатым, или самым грамотным, или самым умственно-развитым обществом? Все равно: успеха не было ни в чем. Почему?.. Просто потому, что никакая низшая задача не получит всенародного сознания и не привлечет всенародного сочувствия, а без того успех невозможен. Нечего делать: России надобно быть или самым нравственным, т. е. самым христианским из всех человеческих обществ, или ничем, но ей легче вовсе не быть, чем быть ничем…» (Хомяков А.С. «О юридических вопросах», ПСС, т. 3, М., с. 335−337).

Сегодня же мы погрязли, с одной стороны, в соблазне монофизитсва (его разновидности — нестяжательстве), с другой стороны, в соблазне несторианства (его разновидности — иосифлянстве) и вместо преодоления в себе этих соблазнов, наоборот, погружаемся в них все глубже и глубже в ходе борьбы между приверженцами этих. Но мы должны поднять уровень церковного сознания, преодолеть соблазны и достичь единства своих внутренних сил (разума, воли и сердца), единства в Церкви, что заложит духовной основы для достижения единства национальных сил России.

«Неправда отдельных иерархов, уклонение от здравого учения будут когда-нибудь рассмотрены правомочным собором, а временно можно их терпеть. Поднять уровень церковного сознания, пришедшего в упадок, — дело нелегкое, едва ли не следует завещать его будущему поколению.» (В. Лосский «Cоблазны церковного сознания», в кн. «Боговидение», с. 242). Первым следствием поднятия уровня церковного сознания должно стать воспитание элиты нации, которая подчиняла бы решение экономических задач решению духовных задач, а не наоборот. Надо понимать, что Россия не может стать самым материально-сильным обществом, но может стать самым христианским из всех человеческих обществ, — иного стабильного общества она в своей истории не создавала и создать не может. Для этого ее дух (ум) должен обуздать ее сердце и давать импульс ее воле, то есть подавить свободные движения сердца и воли, позволив им заданным образом действовать только в одной упряжке.

Поместный собор долгие годы не собирался. Это обосновывалось тем, что мы еще духовно не готовы для созыва собора. Однако по воле Божией сегодня собор созывается. Воля Божия неотвратима. Конечно, человек, нация имеют свободу воли, то есть могут отречься от воли Божией и при проведении Поместного собора, но тогда наказание неминуемо. Так уже было в начале ХХ века, когда за Февральской революцией неминуемо последовала Октябрьская.