 |
| Русская линия | Татьяна Птицына | 26.12.2007 |
Для той новой власти, пришедшей на смену «старому режиму», а точнее взорвавшему прежнюю страну и разорвавшую ее на куски долгой гражданской войной, для такой власти, создающей коммунистическую мораль, убийство было политическим символом. И немудрено, что христианская религия стала для нее костью в горле. Ибо чтобы проводить новые идеи, создавать новую культуру, воспитывать людей на новый лад, нужно было как минимум уничтожить прежнюю духовную культуру народа. И сразу же после революции начался чудовищный вал уничтожения, разрушения до основания всего, что веками сберегалось и сохранялось. Отроки Варфоломеи более не требовались, острая нужда была в Павликах Морозовых.
ТЕНЬ ЛЮЦЕФЕРОВА КРЫЛА
В приступе большевистского вандализма уничтожалось все, что имело отношение к Вере — храмы, монастыри, иконы, книги, даже мощи почитаемых народом святых. В храмах гремели взрывы, горели костры, складывались в ящики и высыпались в мешки величайшие святыни русского народа. Святыни вытряхивали из серебряных саркофагов и рак, а сами саркофаги шли на переплав, укрепляя через Наркомфин материальную мощь новой власти. Публично вскрывались святые мощи на Соловках, в стенах Спасо-Преображенского монастыря, в пещерах Киево-Печерской лавры и многих других местах.
Неуничтоженные церкви приспособлялись под склады и производственные предприятия. Так, Шамординский женский монастырь постигла практически общая участь русских монастырей. Его земли и леса национализировали, посрывали кресты, драгоценную утварь и оклады расхитили, иконы сожгли, колокола переплавили. В 1922 году монастырь был окончательно ликвидирован «как рассадник контрреволюции». Сестры приняли мученическую смерть. Некогда величественный архитектурный ансамбль превратился в развалины. На его месте заработал совхоз им. Дзержинского. То же свершалась и с другими монастырями. Одним из основных духовных центров страны была Оптина Пустынь, возродившая в России традиции старчества. Монастырь был закрыт по декрету СНК за подписью Ленина от 10 (23) января 1918 года, разграблен и осквернен, монахи изгнаны.
Сразу после революции началось и физическое уничтожение русского духовенства. С лета 1918 г. вождь революции, добрый дедушка Ленин беспрестанно призывал усилить самый беспощадный массовый террор «против подлого сословия», то есть против священнослужителей. В своих статьях и письмах он требовал не только расстреливать (кстати, за первые два года в Петрограде лишь по официальным данным было расстреляно 550 священников, а по стране — несколько тысяч человек — от монахов до архиепископов), но и «вешать и уничтожать любыми способами». И большевики старались, в буквальном смысле выполняя этот наказ. Вот всего лишь несколько примеров из многочисленных документальных воспоминаний. «Священнику Дмитриевскому, которого поставили на колени, сначала отрубили нос, потом уши и, наконец, голову… В городе Богодухове всех монахинь, не пожелавших уйти из монастыря, привели на кладбище к раскрытой могиле, отрезали им сосцы и живых побросали в яму, а сверху бросили старого монаха и, засыпая всех землей, кричали, что справляется монашеская свадьба… Тобольский епископ Гермоген живым был привязан к колесу парохода и измочален лопастями… В Свияжске епископа Амвросия привязали к хвосту бешеной лошади… Привели епископа Феофана на берег уже замерзшей реки Камы в конце дня. Здесь одни срывали со своей жертвы одежды, другие заплетали волосы епископа в косички, чтобы, связав между собой, продеть под них жердь и, приподняв, таким образом свою жертву, опускали ее в приготовленную прорубь. Держа шест, продетый под волосы, за концы стали постепенно опускать в прорубь Феофана, с тем, чтобы через полминуты поднять над прорубью и снова опустить в ледяную воду. Тело владыки покрылось льдом толщиной в два пальца, но мученик все еще был жив. Через 15−20 минут, сменяя друг друга, палачи-чекисты удовлетворили свое дьявольское пожелание"…
Читать это страшно, но ведь кто-то творил это и радовался, что расправляется со «старым миром». Что и говорить, прав был крупнейший ученый, историк и политолог А. Латышев, заметивший, что «большевистская расправа над Православной Церковью превосходила по жестокости гонения на веру в первые века христианства». А ведь это было только начало. Впереди всех ждали еще страшные 30-е годы.
- Сразу хочу отметить — говорит магистр богословия, заместитель заведующего отделом Новейшей истории Русской Православной Церкви Свято-Тихоновского университета о. Александр Мазырин, — что преследование верующих в Советском Союзе были порождены не какой-то нелояльностью Церкви к новой власти. Ведь и Патриарх Тихон, и Поместный Собор 1918 года сразу и недвусмысленно дали понять то, что не преследует цели воевать с большевиками. Фактически Церковь встала на позицию открытой аполитичности. И все эти страшные годы священники, за редким исключением, держались этой позиции — в политическую борьбу Церковь вмешиваться не должна. Свою лояльность Церковь доказала не только словами, но и делами, особенно в годы Великой Отечественной войны. Те, кто уцелел в период «Большого Террора» из верующих сынов Русской Церкви, в массе своей пошли сражаться за Родину, пусть и советскую. Они не попытались воспользоваться подходящим случаем, чтобы свести счеты с советской властью, они защищали свое Отечество.
И тем не менее власть преследовала Церковь, несмотря на все свидетельства лояльности последней. Дело очевидно в том, что власть требовала не просто законопослушности, не просто внешнего себе подчинения, власти нужно было больше. Митрополит Антоний Храповицкий в конце 1921 года определил большевизм как «культ грабежа, убийства и богохульства». Может, это было сказано излишне резко, но, надо признать, по сути абсолютно верно. Борьба шла не просто за политическую власть, борьба шла за душу человека. И всякий, кто не исповедовал этот «культ» большевизма, уже рассматривался как враг. Поэтому всякий верующий человек, каким бы он не был добросовестным гражданином советского государства, в глазах большевиков априори был контрреволюционером. Даже обновленцы, или, как их называли в народе, «красные попы». Пока в них была нужда, их использовали. А потом, когда необходимость в них пропала, с ними спокойно расправились.
В иерархах Русской Православной Церкви, священниках, мирянах новая власть видела своих духовных врагов. Так что, война с православием диктовалась не какими-то рациональными побуждениями, она носила скорее иррациональный характер. Так, в 1919-м году, когда советская власть была в серьезной опасности из-за положения на фронтах, она озаботилась тем, чтобы нанести сильнейший удар не по армии белых, а по Церкви — именно тогда произошла акция по вскрытию и осквернению мощей. Ясно было, что эти действия способны возбудить в широких народных массах, остававшихся верующими, ярость и гнев, добавив белому движению лишний довод к пропаганде войны с безбожной властью. Рассуждая здраво, эта акция была для большевиков крайне опасной, но они не сочли возможным отложить ее на другое, более удобное для их положения время. Они торопились. Они черпали силы в демонической одержимости своей. Шла война с христианством, война на уничтожение.
«И БЕЗВИННАЯ КОРЧИЛАСЬ РУСЬ…»
За несколько десятков лет более ста миллионов православных верующих России подверглись разнообразным гонениям, притеснениям, дискриминациям, издевательствам — от увольнения с работы до расстрела. Борьба с православием была не только религиозная, но и политическая — борьба с истоками духовных, моральных, народных основ.
- Все репрессии — считает профессор, завкафедрой информатики Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного университета Николай Емельянов, — по своей силе можно разделить на четыре волны — 18-й год, 22-й год, 31-й год и ставший апогеем этой войны с христианством 37-й год. Первой волной, которую можно смело назвать «волной беззакония», было «смыто» около 20 тысяч человек, по нашим подсчетам 8 из 10 репрессий заканчивались убийствами священников. Казни многих тысяч священников и мирян проходили и днем, и ночью, причем, чаще всего — без суда и следствия.
Однако большевики вскоре поняли, что только расстрелами и виселицами православие не искоренишь. И в дело включилась борьба с самими церковными устоями. Фактически вторая волна была спровоцирована изъятием церковных ценностей. Тогда тоже было репрессировано более 20 тысяч священнослужителей, но в основном это были аресты. Другими словами, здесь проявилось скорее стремление властей запугать народ, ограбить Церковь, подавить даже молчаливое сопротивление. Недаром тогда и появились «обновленцы», пытавшиеся, к счастью, безуспешно расколоть Церковь. И если во время первой волны большевики действовали скорее стихийно, не озабочивая себя скрупулезным фиксированием своих преступлений, то во время второй волны репрессий заработала уже мощная государственная машина, которая ценила учет и порядок во всем. И хотя в известном ленинском письме того времени провозглашалось, что «чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам расстрелять, тем лучше», собственно расстрелов тем не менее было не так много, как в первые годы. По нашим данным, среди 20 тысяч репрессированных тогда священников расстреляно было около тысячи человек.
Следующая волна пришлась на начало 30-х годов. Было арестовано около 60 тысяч служителей Церкви, их них расстрелян был приблизительно каждый пятый. Эту волну можно смело назвать волной, направленной против христианских норм жизни. Во всем обществе расцветало стукачество, поощрялись доносы и провокации. И тот, кто не «стучал», уже по определению был если не врагом, то крайне неблагонадежным и подозрительным. Приходы в буквальном смысле наводнили сотрудники (иногда — внештатные) НКВД, которые должны были следить за каждым шагом и священнослужителей, и мирян. И любой судебный процесс того времени над священниками или членами паствы сопровождался доносом и показаниями этого стукача. Большевики пытались вывернуть нравственные нормы наизнанку, и абсолютно аморальные поступки возводились ими на пьедестал. «Если скажут: «Солги!» — солги! Если скажут: «Убей!» — убей!». Эти стихи с извращенным понятием о чести становились лозунгом той эпохи.
Ну и, наконец, та самая четвертая, чудовищная по своей силе волна, которую Святейший Патриарх Алексий II назвал «русской Голгофой», пришлась, как известно, на 37-й год. В первую очередь удар обрушился на верующих. Тем более что, несмотря на гонения, репрессии и «безбожные пятилетки» при переписи населения 1937-го года православными верующими назвали себя 1/3 городского и 2/3 сельского населения, то есть более половины живущих в ту пору в СССР. Это была открытая пощечина большевикам. Данные переписи 1937 года произвели эффект разорвавшейся бомбы. Иосиф Сталин вынужден был признать ее «вредительской» и засекретить ее результаты. Основных причин было две. Первая — в результате всестороннего советского учета «прорисовались» страшные последствия голода 1932−34 годов, когда страна потеряла, по разным оценкам, от 6 до 8 млн. человек. Причина вторая — «неправильные» данные о религиозных убеждениях населения. По итогам переписи получалось, что в стране «воинствующего атеизма» собственно атеистов почти нет. Организаторы и многие рядовые исполнители опальной переписи оказались в лагерях, часть из них была расстреляна. В переписи 1939 года все эти ошибки были «исправлены».
В результате репрессивного молоха за один 37-й год по самым скромным подсчетам было арестовано более 200 тысяч священников, при этом половина из них была расстреляна. Это был настоящий геноцид русского православного народа. Причем, если в начале 30-х власть еще искала повода для ареста (помогал заключенным, молился о тех, кто в узах, не донес и т. д.), то в конце 30-х шло просто выкорчевывание всех, кто еще осмелился остаться преданным Христу. Разумеется, закрывались и храмы. К 1939 г. по всей стране оставалось незакрытыми менее 100 храмов из 60 000 действующих до революции. На свободе пребывали только 4 правящих архиерея, причем и на них в НКВД были сфабрикованы «показания» для ареста, который мог произойти в любое время.
И тут на нашу землю вторгся враг. И очень скоро большевики поняли, что без той самой морали, когда жизнь можно и нужно положить за други своя, когда нельзя предавать, лгать, просто потому что нельзя, без той самой христианской морали, войну невозможно выиграть. И тогда, только тогда, «красный поход» на Церковь был приостановлен. Власть обратилась за помощью к тем, кого пыталась все эти годы уничтожить. Таким образом, некоторое изменение государственной политики по отношению к Церкви и восстановление церковной жизни началось только во время Великой Отечественной войны 1941 — 1945 гг. и было очевидным следствием общенародной трагедии. Однако и этот отказ от искоренения религии в кратчайшие сроки не означал прекращения преследования Церкви. Хотя и в меньших масштабах, чем прежде, аресты архиереев, священников и активных мирян продолжались и в послевоенный период. Массовое освобождение из лагерей и ссылок репрессированных священнослужителей и мирян произошло только в 1955—1957 годах. А в 1959 году началось новое страшное хрущевское гонение, во время которого было закрыто более половины из десяти тысяч церквей, действовавших в 1953 году.
«ПОШЛИ НАМ, ГОСПОДИ, ТЕРПЕНЬЕ…»
Вот так безжалостно и бестрепетно резалась под корень элита ума и духа России. Такой трагедии наша страна не переживала за всю свою многовековую историю. Каких людей мы теряли! Например, священномученик Петр, архиепископ Воронежский (в миру Василий Зверев), личность более чем незаурядная. Он родился в 1878 году в семье священника, окончил историко-филологический факультет Московского университета и Казанскую духовную академию. Во время Первой мировой войны служил священником в действующей армии. В 1917 г. архимандрит Петр был назначен настоятелем Успенского монастыря в Твери. Там произошел его первый арест: он был заключен в тюрьму в качестве заложника. В феврале 1919 года был освобожден, уехал в Нижний Новгород и поселился в Печерском монастыре, к тому времени уже разграбленном большевиками, пытался с оставшейся малочисленной братией что-то восстановить и наладить. Епископ Петр часто служил в Сормове, и многие рабочие любили его. Когда в мае 1921 г. владыка был арестован, рабочие объявили трехдневную забастовку. Власти обещали выпустить владыку, но тут же тайно увезли его в Москву, на Лубянку. В тюрьме он тяжело заболел от истощения. Видя его немощь, его выпустили. Но вскоре опять посадили за обращение его к пастве, в котором он объяснял истинную суть обновленчества.
Когда в 1923 году был освобожден Патриарх Тихон, то в списке архиереев, поданном им властям с требованием освобождения, был и епископ Петр. В конце 1924 года епископ Петр прибыл в Москву. В 1926 году владыка Петр был назначен на Воронежскую кафедру с возведением в сан архиепископа. В Воронеже владыка пользовался огромным уважением и любовью. Рассказывали, что даже представители враждебной власти в его присутствии замолкали и невольно вставали.
Многие храмы в Воронеже были к этому времени захвачены обновленцами. В этой обстановке владыка сумел успешно противостоять расколу, обращая к себе сердца истовым служением и нелицемерной любовью к верующим. В результате деятельности владыки Петра началось возвращение Православной Церкви захваченных храмов. Обновленческие священники приносили публичное покаяние. Разумеется, терпеть этого далее коммунисты не могли. Уже в конце января 1926 года владыку Петра начинают постоянно вызывать в милицию и расспрашивают о взаимоотношениях с различными группами верующих. В ответ воронежцы устраивают манифестации с требованием освободить любимого настоятеля, которые разгоняются с помощью конной милиции. Была даже послана телеграмма в защиту архиепископа от имени группы рабочих в адрес XV Всесоюзной партийной конференции. Но зря люди надеялись, что «народная власть» прислушается к голосу рабочих. Напротив, те, кто писал телеграмму, вскоре оказались за решеткой. А 15 ноября 1926 года был арестован и владыка Петр. Приговоренного к 10 годам лагерей архиепископа отправили на Соловки. Однако ничто не могло сломить его дух. Один облик его внушал благоговейное уважение. Даже вохровцы, привыкшие издеваться над заключенными, кланялись ему, а он осенял их крестным знамением. Это не могло не злить и не беспокоить высокое начальство. И тогда архиепископа Петра отправили на остров Анзер, где бросили умирать в тифозном больничном бараке. Физические силы пастыря оказались слишком истощены, и он скончался 25 января 1929 года.
Но далеко не всегда власти терпеливо ждали, когда же неугодный им священник сам уйдет в мир иной, не выдержав издевательств. Очень часто беседы в НКВД заканчивались пулей. Так, например, на печально известном Бутовском полигоне был расстрелян священник Николай Агафонников. Начал свое служение о. Николай в селе Загорье, незадолго до революции был переведен в Вятку. Его арестовали в феврале 1923 года как контрреволюционера и отправили в Москву, на Лубянку, но через полгода выпустили за недоказанностью улик.
Несмотря на все сложности и опасности священнического служения при советской власти, о. Николай не оставил своего креста — не отказался от сана, не перешел во вскормленную властью обновленческую церковь, сулившую чины, спокойствие и льготы. Перестрадавший, прошедший подвалы Лубянки, он по-прежнему пребывал на своем посту — исполнял лежащие на нем обязанности добросовестно и усердно, еще и еще раз являя высокие личные качества.
В 1927 году о. Николай перебрался в Подмосковье, где поселились выросшие его дети (у него было восемь детей). Осенью 1937 года по инициативе Подольского районного отделения УНКВД по Московской области начались массовые аресты активных верующих и священнослужителей. На допросах безвинно арестованный о. Николай никого не оговорил, что по тем временам уже само по себе было немалым подвигом. Смертельные приговоры тогда выносились скоро. Расследование не проводилось, в суть дела никто особенно не вникал: нужно было освобождать камеры — места для новых жертв «красного террора». 5 ноября 1937 года приговор привели в исполнение: на Бутовском полигоне отец Николай был расстрелян, подобно тысячам новомучеников и исповедников Русской Православной Церкви. Крепость духа позволила о. Николаю не сломаться и достойно вынести все испытания, выпавшие на его долю. Патриот своей Родины, он всю жизнь боролся за чистоту Православия, преданно служил русской Православной Церкви.
Прошлись своим страшным катком репрессии безбожной власти и по женщинам, многие из которых явили в ответ невероятную силу и мужество. Жизнь и судьба швеи Екатерины Арской в этом смысле весьма показательна. Она родилась 1 апреля 1875 года в Санкт-Петербурге в большой купеческой семье, вышла замуж за офицера-артиллериста, родила пятерых детей. После событий октября 1917 года мир вокруг Арских начал стремительно меняться, общая катастрофа не могла не коснуться и их семьи. Революция сломала ее привычную жизнь, она потеряла все: в 1918 году от эпидемии холеры умерли две дочери Екатерины Арской. Через два года, в 1920 году, в течение буквально одного месяца муж и трое детей умерли от дизентерии. Она осталась совершенно одна, без средств к существованию и находилась на грани голодной смерти. Но она не сломалась, напротив, вскоре Екатерина стала активным членом Александро-Невского братства. Члены этой организации в условиях политики государственного атеизма сохраняли преданность идеалам Православия. Никаких политических задач это общество православных верующих себе не ставило, однако над всеми, кто входил в него, был установлен жесточайший надзор со стороны ГПУ. 18 февраля 1932 года, когда по городу прокатилась волна арестов, Екатерина тоже была схвачена орлами-дзержинцами. Она проявила удивительное мужество на следствии, не назвав ни одной фамилии. Три года концлагеря — таков был приговор. После своего освобождения она поселилась в Боровичах, устроилась работать в артель швеей, но земные испытания ее отнюдь не закончились. Осенью 1937 года Екатерина Андреевна Арская вновь была арестована. Она, в числе других привлеченных, обвинялась в причастности к «единой контрреволюционной организации». Допросы и пытки, которым подвергались арестованные, вынудили некоторых из проходивших по делу, в том числе даже священнослужителей, дать показания против себя и своих товарищей. Однако пытки эти не смогли сломить Екатерину Арскую и не заставили ее подписать нужные чекистам показания. 17 декабря 1937 Екатерина Андреевна Арская была расстреляна.
Впрочем, рассказывать об этих людях, принявших муку и смерть за Христа можно бесконечно долго. И каждая из историй жизни и подвига новомучеников и исповедников Земли Русской будет трагически-прекрасной и горькой одновременно. Власть имела возможность уничтожить всех этих людей физически, но сломить так и не смогла. Молчаливое сопротивление «культу грабежа, убийства и богохульства» привело в результате к тому, что культ этот не смог одержать окончательную победу и пал сам. Сонм святых заступников Небесных нанес главный удар большевизму — величайшему злу в истории нашего отечества. Если бы духовное сопротивление этому преступному режиму не было бы явлено во всем своем величии, то вероятно «культ грабежа, убийства и богохульства» имел все шансы праздновать свою победу над Россией, распространяясь уже и за пределы нашего государства. Так что, роль новомучеников в истории нашей страны невозможно переоценить, хотя в сознании общества это пока, увы, не укрепилось.
«НЕ ЗАБЫТЬ БЫ ТОГДА, НЕ ПРОСТИТЬ БЫ И НЕ ПОТЕРЯТЬ»
В 1989 году по инициативе Патриарха Алексия II начала работать комиссия, собиравшая свидетельства родственников пострадавших во время репрессий священнослужителей и мирян. Прошло три года, и комиссия прекратила свое существование. Потому что от родственников сведений почти не поступало. В комиссию пришло всего около 900 писем, и казалось, что новых сведений ждать неоткуда, ибо войны, революция, страшные гонения прервали связь времен, разрушили преемственность поколений. Но ситуацию спасли архивы.
- Как только был создан наш университет, — продолжает профессор Николай Емельянов, — мы сразу начали собирать базу данных по пострадавшим в годы советских репрессий. Сами понимаете, создать такую базу было непросто. Миллионы исторических фактов — рождение, жизнь, гибель человека, его поведение перед лицом угрозы — все необходимо было проверить и перепроверить. Факты эти, зачастую весьма обрывочные, поступают к нам из самых разных источников. Но в основном нам помогают архивы — архивы церковные, музейные, государственные, в том числе и архивы ФСБ, которые стали в итоге одним из главных наших источников. Сведения бывают очень разными: порой скудными, краткими, например, дата ареста такого-то священника и более ничего, порой, напротив, очень развернутыми, благодаря которым мы узнаем все важные факты биографии человека — где родился, где служил, в каких местах заключения находился, какие работы написал, какие работы написаны о нем, выписки из протоколов допросов, фотографии и так далее. И — поразительный факт! — чем дольше мы отступаем от того времени, тем больше к нам стекается сведений о пострадавших в годы гонений. Вот так и получается — мы своих родных не помним, а они нас помнят, и они молятся за нас. И являются нам в архивах ФСБ, в чьих-то воспоминаниях, в считавшихся потерянными письмах и работах. На сегодня база данных Православного Свято-Тихоновского университета составляет более 30 тысяч имен. Среди них 4 патриарха, 420 иерархов, 225 архимандритов, 115 игуменов, 83 игумений, более 4 тысяч монашествующих, более 500 послушников и послушниц, множество мирян. Эти сведения, я уверен, служат возрождению народной памяти. База данных «Новомученики и Исповедники Русской Православной Церкви ХХ века» доступна на сайте Свято-Тихоновского университета — www.pstgu.ru. Здесь находятся биографические данные не только святых, прославленных Церковью, но и неканонизированных страдальцев. Я убежден, что собранные нами сведения окажутся тем чудодейственным эликсиром, исцеляющим страшный разрыв поколений. Родственники мучеников, заходя на наш сайт, узнают о своих предках то, что было забыто семьей, утрачено в течение всех этих десятилетий.
Впрочем, для нас всех крайне важно знать имена тех, кто умер за Веру, пострадал за правду. Как сказано было еще на заре христианства апологетом Тертуллианом: «Кровь мучеников — это семя христианства». Век ХХ обильно засеял этим семенем Русскую землю, и наша задача донести рассказ о великих русских подвижниках до сердец человеческих.
До октября 1917 года в Русской Православной Церкви было прославлено около 450 мучеников, «железный» ХХ век увеличил это число в несколько раз. Уже сегодня Церковью канонизировано более 2 тысяч человек, и число их растет по мере того, как все новые и новые сведения приходят к нам из того страшного времени. Фактически Православная Церковь становится церковью новомучеников. И знание своего прошлого — это самое главное из всего, что следует передать по наследству. Тем более мы обязаны извлечь это знание из топи лжи, которая стремилась его засосать и уничтожить, из тьмы небытия, которое пытались на него набросить.
Сказано, что народ, лишенный прошлого, лишен и будущего. А между тем иногда приходится сталкиваться с мертвой пеленой равнодушия. Память прошлого не всем нужна, с ней трудно жить, без нее легче. Мы плохо знаем свою историю. Мы все еще спорим о том, что больше — хорошего или плохого — принесла нам иллюзия коммунистического построения мира. И в нашем сознании почти не осталось понимания мученичества как победы, как торжества Бога и Христа Его и Церкви над гонителями.
Но когда мир приходит в разрушение, спасти его могут только мученики.
http://rusk.ru/st.php?idar=112335
Страницы: | 1 | 2 | 3 | Следующая >> |
