«..Горько признаваться, что отрок слабоват умом..»

Совсем недавно на прилавках православных магазинов и ярмарках появилась новая книга для детей Тимофея Веронина «Необыкновенное путешествие Серафимы». Эта книга, великолепно изданная на прекрасной мелованной бумаге, снабженная яркими иллюстрациями, выпущена в свет Издательским Советом Русской Православной Церкви и одобрена известным московским пастырем протоиереем Николаем Ведерниковым, слова которого приведены на оборотной стороне обложки. В частности, отец Николай отмечает, что «автор не отступает от церковного предания и вместе с тем использует образы, питающие воображение ребенка… Книга вписывается в миссионерское направление».

Но я уверен, что уважаемый отец Николай все-таки не нашел времени для более детального ознакомления с текстом этой повести, иначе он отказался бы от своего напутствия!

Что же за новая повесть перед нами?

Открываем книгу, и сразу попадаем в настоящий мир «православного фэнтэзи», так популярного среди определенного круга православных читателей в наше время. И все бы вроде ничего, ведь мы привыкли уже к тому, что Архангелы разговаривают между собой, сидя на крышах домов и строя свои планы на страницах романа мастера жанра — известной современной писательницы, и различные чудеса и видения в современной православной прозе тоже вроде бы не новость, но в повести Тимофея Веронина героями стали библейские персонажи — Спаситель, Пресвятая Богородица, святые Богоотцы Иоаким и Анна, святой праведный Симеон Богоприимец, Апостол Иоанн Богослов, святая Мария Магдалина, а также преподобный Серафим Саровский и другие.

И вроде бы, действительно, автор знакомит юных читателей с православными праздниками в легкой и непринужденной форме, форме сказочного путешествия на «острова праздников». И информация о праздниках в книге, правда, присутствует. Но как она подается маленькому читателю? Главная героиня повести, девочка Фима, лично общается со святыми (даже со Спасителем и Пресвятой Богородицей), присутствует при важнейших событиях Евангельской истории, описанных автором так свободно и непринужденно, что просто диву даешься!

Вот как, например, в книге изображается первая встреча главной героини с Ангелом: «И тут она опять услышала нежный голосок. Он пел откуда-то сверху. Фимка подняла голову и замерла от удивления и страха. В дальнем углу кладовой порхало лёгкое светлое существо. Оно напоминало маленькое солнышко только с головкой малыша и тонкими, как у бабочки, крыльями. Этот солнцеобразный малыш летал и пел. Тихо, нежно. Пел одно и то же. А что — Фимка разобрать сначала не смогла. А потом прислушалась и разобрала. Он пел: „Христос воскресе“. Как вы думаете, как будет относиться ребенок после этих „апокрифов“ к своему Ангелу Хранителю? Какое он будет иметь представление вообще об Ангелах?

Читаем далее. В температурном бреду девочка Фима попадает в рай и встречается там с преподобным Серафимом Саровским:

„Дедушка повёл Фимку по этой тропинке. И вскоре они вышли к лесной избушке. Внутри горели свечи. В углу было чьё-то изображение…. — Вот, Серафимушка, здесь я и жил-поживал, когда был земным жителем. Нет, мы на землю не вернулись, как ты думаешь, просто тут у нас есть такие уголки, куда заносит что-то из земного прошлого. Ведь прошлое, Серафимушка, оно не прошло, оно остаётся вечно. Я, Серафимушка, твой святой. Ты не знаешь, кто такой святой?..“

А вот как преподобный Серафим далее говорит Фиме о „своем сердешном друге“ святителе Николае Чудотворце: „Вот мы с другом моим сердешным, о нём я тебе потом скажу, упросили Господа тебя к нам в гости пригласить и даже к Его стопочкам представить. Только всему своё время. А что за друг мой, этого я тебе не поведаю. Николаем зовут, да, Николаем, а кто и что, к чему тебе знать? Но тоже о тебе перед Господом печалуется“.

Повесть посвящена православным праздникам, и путешествие по их хронологии открывается главой „Река времени“. В начале путешествия появляется еще один персонаж — святой Симеон Столпник. Вот как красочно это изображено у автора: „… Чьи-то сильные руки подхватили её и бережно пересадили на лодку, чуть качавшуюся на волнах. Рядом с ней стоял высокий белый старец — батюшка Симеон. А Серафим был ещё на берегу.

— Сейчас, сейчас, моя радость, малинки только соберу в дорогу, — махнул он ей кузовком и принялся срывать ягоды с невысоких кустов, которые сами склоняли свои ветви к его лукошку и отдавали большие сочные ягоды.

— Давай знакомиться, — сказал старец Симеон, — знаю, тебя зовут Серафима, а меня преподобный Симеон Столпник.

— Какое у тебя имя смешное — Столпник, — выпалила Фимка. — А что это такое?

— Ну, сокровище моё, — раздался весёлый голос Серафима (он уже садился в лодку с полным лукошком ягод), — разве так с батюшкой разговаривают?.. Он-то, батюшка Симеон, и хранит ворота Реки Времени. Нас с тобой сегодня он, благодетель наш, пустил, и мы в плавание наше с Божией помощью отправляемся.

— Ну, Серафима, благослови тебя Бог, — улыбнулся преподобный Симеон, — прими от меня небольшой подарочек, — и старец повесил на грудь Фимки крохотный крестик из необычного металла: он был разноцветным, на нём оставили следы и лазурная голубизна реки, и алый закат, и серебристая луна, и золото солнца.

Симеон обнял Серафима, они постояли с минуту, держась за руки. И было видно, как им хорошо вместе, радостно. А потом Симеон чуть приподнялся над лодкой, опустился на воду и опять зашагал по речной серебристой дорожке из лунных бликов. Он то и дело оглядывался и крестообразно благословлял путешественников“.

Честное слово, какие милые старички общаются с девочкой на небе! „Хранитель ворот Реки Времени“!.. Можно только удивиться авторской фантазии, представившей юным читателям такой образный дидактический материал…

И вот, уже путешественники вместе посещают „острова праздников“: „Мы с тобой по милости Отца Небесного и Пречистой Богородицы острова праздников посетим. Послушаем, что нам святые угодники Божии расскажут. Ах, сладко их слушать, Серафимушка“.

Далее начинаются вообще небывалые вещи: Фиму причащает преподобный Серафим, а святые Иоаким и Анна рассказывают ей, местами сюсюкая, о Рождестве Богородицы и Введении Ее во храм: „- Серафимушка, сокровище, веруешь ли ты, что в чаше Кровь и Тело нашего Господа? — снова спросил батюшка.

— Как в это верить? — пронеслось в голове Фимки. — Глупые выдумки, обманывают народ, буржуи, — и вдруг Фимка ясно поняла, что всё это — насчёт буржуев, выдумок, — ложь, а правда — вот здесь, в этих пламенеющих свечах в руках Иоакима и Анны, в сияющих звёздами глазах Серафима и в этой чаше“.

Здесь я прерву цитату, чтобы отметить, что, к сожалению, и здесь все — неправда. Неправда от начала до конца, хотя и маскируется под „благочестивую правду“. А ребенок это очень тонко различает.

Потом Фима встречается с царицей Еленой, затем с праведным Иосифом Обручником: „Иосиф спустился по ступенькам в сад, поглядел куда-то вверх и тут же к нему приблизилось несколько крылатых Солнышков. Они принесли с собой небольшое облачко. Иосиф положил на него Фимку, и та стала изо всех сил потягиваться на мягчайшей облачной перине“.

А вот какие захватывающие истории и бурные сцены своей молодости живописал нашей героине святой Симеон Богоприимец: „- Ты, моя хорошая, сейчас о Матери Божией размышляешь, — тихо, немного скрипуче заговорил праведный Симеон…. — Пригласили целых семьдесят человек, самых учёных. Я сам не знаю, как в их число попал. Конечно, был я грамотный и греческий язык выучил в детстве. Родители мои постарались, наняли мне учителя. Ох, и доставалось же мне от него.

Однажды он заставил меня учить неправильные глаголы, а сам ушёл вздремнуть. А я как начал эти глаголы повторять, так и не заметил, как меня сон сморил. На локти голова моя ленивая легла, и пошли мне сны сниться про то, как я лезу на скалу, учитель мой снизу меня подталкивает, кричит, чтоб я лез. А мне страшно, да и на вершине горы обезьяна сидит неприятная. Мне совсем туда не хочется. И вдруг — удар, шум. Я упал с табуретки. Сам ушибся, и учителя разбудил. Он, как ужаленный, вскочил, злющий, и меня табуреткой отделал. Вот как я греческий-то язык учил. А всё же выучил.

Роду я был священнического, и стал я в храме служить. Вся моя жизнь возле этих белых стен прошла, — Симеон затих и стал гладить шершавые камни. — В храме Божием у вас там, на земле, каждый камушек Духом Святым дышит. А здесь и говорить нечего.

Так вот, моя хорошая, сам не знаю почему, пригласили меня Библию переводить. Ну, все же я священник был и греческий знал“.

Так и хочется сказать автору его же стилем: „Мой хороший, не выдумывал бы ты такой околесицы, глядишь, сошел бы за умного!“

А вот как восприняла Пресвятая Богородица слова святого Симеона: „- Тебе Самой оружие пронзит душу.

Глаза Её затуманились, но через мгновение опять глядели ясно и просто.

— Пусть будет так, как должно быть, — словно бы говорили Её глаза. А Младенчик выпростал из пелен свою крохотную ручку и, казалось, хотел погладить Маму, успокоить Её, утешить“.

А вот Фима общается со святой Марией Магдалиной, которая, впрочем, выглядит весьма современно: А где же Мария Магдалина? Фимка не могла её узнать. В одеянии из алого света, с волосами, увенчанными золотым венцом, она поднималась над садом, над пещерой, и взгляд её был весь устремлен к Кому-то незримому. На мгновение Мария взглянула на Фимку. Это была прежняя, дружелюбная, простая Магдалина:

— До встречи, — махнула она Фимке рукой и снова устремилась к Кому-то».

А вот как Фиме явился Господь: «- А где же Господь? — хотела спросить Фимка и замерла. Рядом с ней стоял Иисус Христос. Он был обращён к ней лицом. Она сразу узнала Его». Вот как все, оказывается, просто.

А вот как представил себе автор, вполне по-человечески (и по-современному) общение Господа с апостолами: «Сонный брат Иоанна Иаков зевал и потирал глаза рядом с Иисусом. А Господь тем временем тряс за плечо Петра. Тот вскочил порывисто и воскликнул:

— Что, Господи?

Но Иисус лишь приложил палец к губам и пошёл вверх. И вот все четверо оставили внизу рощицу, родник, спящих друзей и в ночной тишине зашуршали по камешкам узкой горной тропинки».

Не менее колоритно изображен и святой Апостол Иоанн Богослов: «- Здравствуй, — услышала Фимка чей-то приветливый, низкий голос и подняла голову: перед ней стоял мужчина лет сорока. На нём был длинный плащ и запылённые сандалии. Из простой холщовой сумки выглядывала наполовину съеденная лепёшка.

— Я только что был на Земле, извини, что я в таком виде. Не успел переодеться. В мире стали забывать о нашем Учителе. Нам чаще нужно бывать у вас, чтобы напомнить людям о том, как Он воскрес. Третьего дня я был во Франции, ночевал в приморской деревушке у одного крестьянина, потом отправился в ближайший город. Там на площади собралось много народа послушать меня, но полиция разогнала народ и хотела схватить и меня. Оказывается, у них нельзя говорить о Боге на площади. Потом я пробрался в твою Россию. В одном заброшенном храме я затеплил свечи и служил Литургию. К Причастию пришёл мальчик лет пяти и старый дедушка, а потом меня арестовал милиционер и хотел отвести в районный центр, но я исчез. Да, моя хорошая гостья, тяжело сейчас на земле, слишком мало слушающих слово Божие и ещё меньше слышащих. Ну, прости за моё ворчание. Давай познакомимся. Тебя зовут Серафима. Я ведь вижу, кто тебя привёл — возлюбленный брат наш Серафим. Он о своих тёзках всегда заботится. А я, моя хорошая, Иоанн, ученик Господа, не слыхала о таком?

Опять обращаюсь к автору: „Мой хороший, тебе не кажется, что такое кощунство недопустимо?!“ Неужели детям можно так преподносить образ самого возвышенного из Апостолов, создателя Евангелия от Иоанна, лицезревшего последние судьбы мира?!

А не вызывает ли ужаса у православного человека авторское дерзновение описания Успения Пресвятой Богородицы? „Безмолвно вступили они в комнату, где лежала Пречистая Дева. Жизнь едва теплилась в Ней. Она дышала редко, была бледна, глаза Её были закрыты. Апостолы окружили Её постель, долго стояли, не шелохнувшись. Боялись даже дышать. Пречистая открыла глаза, обвела взглядом всех нас. Её побледневшие губы едва улыбнулись. Но в этом последнем взгляде, последней полуулыбке была великая любовь.

— До свидания, до встречи, родные! — явственно прожурчал Её тихий голос. Она вздохнула в последний раз и почила“.

Не знаю, как вы, дорогие читатели, но я думаю, что людям православным, живущим в ограде Святой Православной Церкви, подобные „богословские опыты“ представляются просто кощунственными, а потому недопустимыми! Хотя я вполне допускаю, что намерения автора были самыми добрыми.

А что же мы можем сказать о литературном стиле это повести? Кто-то из великих писателей заметил, что для детей надо писать так же, как и для взрослых, только лучше. Эта же повесть Тимофея Веронина, уж простите за резкость, написана как будто для умственно отсталых детей: нарочито слащавая манера изложения, невероятные видения и откровения, призрачные впечатления и чудеса — нагромождены в повести с редким изобилием. Простые жизненные сцены, вплетенные в ткань повествования, лишь только оттеняют главенство „благочестивого смысла“.

Нельзя так писать для детей! Недопустимо детям читать „благочестивые сказки“ о святых! Немыслимо детям предлагать бредовые басни на темы Священной истории, пусть и „переложенные на понятный ребенку язык“, как, наверное, кажется автору.

Слава Богу, у нас есть Предание Церкви, есть и хорошая православная литература для детей, есть опытные наставники, которые способны привить ребенку страх Божий на основе первоисточников — Священного Писания и Житий Святых. Ребенок способен многое понять и осмыслить, но он очень чуток и к фальши, которой буквально напичкана повесть Тимофея Веронина.

Как Издательский Совет Русской Православной Церкви мог опубликовать подобную книгу, остается загадкой. По всей вероятности, в трудные кризисные времена у редакторов не остается времени, чтобы серьезно заняться содержанием, — главное, придать книге соответствующую форму. А, может быть, редакторы всерьез считают современных православных детей какими-то дурачками, неполноценными, не способными ценить и понимать настоящую, качественную литературу?

В связи с этой историей волей-неволей приходит на память еще одна книга, тоже выпущенная в свет недавно. И тоже — Издательским Советом Русской Православной Церкви. И написал ее автор, который, как две капли воды, похож на автора „Необыкновенных приключений Серафимы“: не только стилем изложения, но именем и фамилией. Книга эта — „Свет мой чудотворец Савва“. Автор — Тимофей Воронин. Нашего же автора зовут Тимофей Веронин. Может быть, совпадение? Или опечатка?

Открываем книгу: „повесть о преподобном Савве Сторожевском“. Ни много, ни мало! Вот, захотел автор преподать детям повесть о преподобном Савве, чего же тут плохого, спросите вы? Но житие преподобного Саввы (как, впрочем, и тех святых, которые по замыслу автора вплетены в канву повествования) хорошо известно даже многим православным детям! Почему они должны знакомиться с ним в такой „авторской интерпретации“?!

С самого начала повести буквально поражаешься искусственности взаимоотношений действующих лиц, которые общаются между собой отрывистыми фразами, выражая странноватые мысли и ненастоящие эмоции! Вообще, сразу во всем чувствуется фальшь, а если иметь в виду, что постоянно ткань повести разрывается на „исторические экскурсы“, причем наши герои запросто общаются с персонажами прошедших веков, святыми и воинами, монахами и преподобными, то вскоре голова кругом идет! Ну, и пусть, скажут многие, ведь таков авторский замысел! Мало ли у нас детской приключенческой литературы, так вот теперь еще будет литература со „святыми сюжетами“, чтобы дети привыкали к нашей истории, к святости, чтобы приучались к церковной жизни, ведь долгое время они были оторваны от нее…

В аннотации к книге отмечается как раз это: „Автор книги Т. Воронин и художник В. Бритвин талантливо воссоздали картины жизни как преподобного Саввы, так и его наставника — преподобного Сергия Радонежского, приблизив к детям духовный путь русских подвижников XIV—XV вв.еков, их святое попечение о мире и христианах в течение последующих шестисот лет. Книга легко читается (!), увлекая сюжетом и воспламеняя сердца духом православной веры не только детей, но и взрослых“.

Вот, оказывается, как все серьезно. Если бы не было так грустно…

Я еще раз вполне допускаю, что автор преследовал самые благие цели, но не дотягивает он до детского писателя, честное слово! (А в скобках отмечу, что и просто до писателя он, к сожалению, не дотягивает). Вот только несколько цитат, которые обнажают и примитивность мысли героев, и фальшь, и искусственность, и, если называть вещи своими именами, мягко говоря, „неталантливость автора“.

Вот как, например, действует благодать исповеди: „Ваня исповедовался у чернобородого батюшки. Он ласково шептал ему что-то (кто шептал: Ваня или чернобородый батюшка?), и Ване хорошо было рядом с батюшкой, и в этом шепоте светилась тайна и любовь. А потом батюшка положил на Ваню епитрахиль, и стало так легко, словно после долгой дороги снял тяжелый рюкзак“. „Светящийся шепот“ „о чем-то“, сравнение благодатной легкости после исповеди с облегчением от ноши тяжелого рюкзака — это еще цветочки.

Вот Ваня подходит к раке мощей святого Саввы: „Знаешь, как хорошо у нашего Господа“, — говорит Ване беззвучно кто-то („беззвучно говорит“ — что же, это видение отроку? И кто это говорит?), когда он целует стеклышко. А под стеклышком святые мощи… Они коричневые, почти как шляпка белого гриба, прикрытая осенним листом». Честное слово, зачем все эти неуместные сравнения? Чтобы дети не боялись? Привыкали? К чему?! К благодати?! К чему здесь эти бездарные, кощунственные ассоциации?!

Что же касается благочестивых размышлений, то они, как я уже писал, выражены настолько коряво и странно, что все православные в лице главных героев повести предстают если не недоразвитыми, то, мягко говоря, такими чудаками, от которых лучше держаться подальше.

«На обрыв вслед за детьми вылез папа (вылез!). Он схватил детей (маньяк какой-то, сразу двоих — именно схватил), подкинул несколько раз (ужас, ужас!), потом усадил на обрыве (все-таки он явно хочет от них отделаться, зачем на обрыве самом посадил?). Дети сидели и болтали ногами (вообще-то психика у них железная, это после встряхиваний-то). Папин взгляд стал задумчивым. Он что-то шептал (здесь, как понимает читатель, должно изображаться папино благочестие, он почему-то вдруг „впал в молитву“, но ведь он не молится — он „что-то шепчет“, помните недавний „светящийся шепот“ на исповеди?

— Ты с кем разговариваешь, папа? — спросил Ваня.

— Со здешним хозяином».

Здесь, пока не так много вольномыслия на темы Священной истории, но свою интерпретацию жития преподобного Сергия Радонежского автор все же предлагает. И сразу «лжет на святого». Почему вдруг маленький Варфоломей предстает перед читателем слабоумным ребенком? Отрок, еще до рождения прославленный Богом, отличавшийся постничество и добродетелями от самого рождения, у Тимофея Воронина представлен так: «Горько было признаваться отцу, что его отрок слабоват умом». А прощание с чудным старцем, Ангелом, пришедшим явить чудо Божие над Варфоломеем, описывается вот таким странным образом: «Гость вышел за калитку, кивнул, и его не стало. Только словно потянуло ладаном и зазвенело где-то кадило». Кивают персонажи у Воронина направо и налево, но хорошо, что автор твердо усвоил себе причину и следствие: есть запах ладана, значит, кадило неподалеку! Глупость, прости, Господи!

Впрочем, автор вводит в повесть и свои образы, и новые «литературные находки»: «…Небо стало черным-пречерным. И как страшные усмешки великана, пробегали по нему молнии. Потом хлынул такой дождь, что папу с Ваней чуть не сравняло с землей (!)».

Опустим здесь занавес милосердия над всей этой историей. Я хочу искренне призвать православных родителей: пусть наши дети читают хорошую советскую и русскую детскую литературу, если нет возможности читать литературу дореволюционную. До революции тоже писали по-разному, но огромное количество детских журналов, газет, книг все же выкристаллизовывали настоящее, неподдельное, живое чувство веры, любви к Родине и Церкви, истинного благочестия. Мы — наследники великих писателей. Не просто интересных, но великих! Подчеркиваю, мы — наследники. Мы обязана связать воедино прерванную безвременьем связь поколений, приобщить детей к тому, что было фундаментом всего русского уклада жизни. Мы обязаны знать нашу историю, говорить с детьми о наших святых и героях, воспитывать детей на высоких примерах. Но надо четко различать, что в наше лукавое время за блестящей обложкой может скрываться подделка, которая не просто ничего не даст душе, но своей фальшью и примитивизмом отравит ее, сделает невосприимчивой к истинно доброму и великому.

И почему-то грустно делается, когда подумаешь, что многие люди приобрели эту, действительно, прекрасно иллюстрированную книгу в подарок своим близким, в полной уверенности, что содержание ее соответствует и внешнему, столь красивому, оформлению.

В связи с этим, на мой взгляд, Священноначалию стоит обратить внимание на деятельность одного из главных своих учреждений — Издательского Совета Русской Православной Церкви. Когда-то, совсем недавно, название этого Отдела было синонимом православного просвещения, образования и воспитания. И работали там люди не просто выдающиеся, но ответственные и мастера своего дела. Не верю и не поверю никогда, что перевелись у нас на Руси и писатели, и редакторы, и настоящая литература. Видимо, кризис просто затянулся…