О надоевшем

Протоиерей Игорь Прекуп

Честное слово, не хотел писать об этом, потому как уже тошнит от «пуськханалии», развернувшейся на просторах православного Рунета. Надеялся отмолчаться, но ситуация не стихает, выявляя все более явно наши проблемы.

Да-да, именно наши, не чьи-нибудь, а наши: православно-церковные; не падшего и лежащего во зле внешнего мира, а нашей православной среды, такой неоднородной и амбициозной.

Это проблемы нашего хрюкающего мира, нашего, потому как, во-первых, этот «мир» состоит во многом из людей, крещеных в Православии, а во-вторых, «мир» уже давно не снаружи, а внутри церковной ограды, только дух мира сего действует с именем Божиим на устах (что там говорил Федор Михайлович в «Подростке» о подлинном безбожнике?).

Честно признаюсь: при рассуждениях о всепокупающем Госдепе и гонениях на Церковь в России, об очернительной кампании, о развернутой против Православия идеологической диверсии мировой закулисы, как-то. смутно становится на душе.

Не надо быть помешанным на конспирологических теориях, чтобы понимать заинтересованность сверхдержавы, претендующей на монополию по производству и экспорту добра и на статус Хранителя Вселенной, в ослаблении бывшего и одновременно потенциального соперника в этой сверхценностной сфере. Странно было бы предполагать, что ради достижения своих стратегитечских задач в этом направлении, правящие круги «страны победившего добра», а также круги, управляющие ее правящими кругами, не задействуют все необходимые и доступные ресурсы.

Однако совершенно контрпродуктивно видеть в этом причину нестроений, происходящих в обществе, причину недовольства церковной политикой, причину нападок на Патриарха, духовенство, Русскую Православную Церковь, на Православие вообще. Можно подумать, не будь «злых происков врагов» (которые, по Владимиру Семенычу, все же не должны «испортить нам обедни»), так все у нас было бы мирно, и строительство светл. ой, простите! — симфонической державы шло бы ударными темпами, под строфы «Марша энтузиастов», чередующиеся со стихирами Пасхи.

На мой непрофессиональный взгляд, круги, заинтересованные в дискредитации Русской Православной Церкви с целью дестабилизации Российской государственности и экономики, добивающиеся ослабления и военной мощи, и политического влияния России в мире, всего лишь умело пользуются почвой — объективными основаниями для общественного недовольства, грамотно, хотя далеко не всегда успешно, направляя процессы «дозревания» этих оснований в нужном им русле.

Отсюда следует, что основная проблема не в тех лицах, которые используют реалии, и не в их провокациях, как рычаге, способном перевернуть мир, а в самих реалиях нашей действительности, как точке опоры для рычага, который без нее просто палка, не более.

«Дайте мне точку опоры и я переверну мир»? Так не давайте!!! Наши же конспирологи из кожи вон лезут, чтобы засечь момент, кто и как подсовывает рычаг, описывая механизмы его применения. Тем временем, пока они гоняются за рычагом, как пес за палкой, точка опоры — почва для недовольства — становится все более прочной. Ну, а была бы точка опоры.

Может, разумней было бы рычаг держать всего лишь в поле зрения, основное внимание обращая на почву? Или за палкой гоняться проще и увлекательней? Можно порезвиться, да. А над почвой надо нудно, и подчас рискуя своим благополучием, трудиться. Скучно?

Не претендуя на глубокую аналитичность, смею высказать некоторые соображения по поводу глубинных причин шума вокруг «умученных от клерикалов узниц совести», Патриарших часов, «нанопыли» и прочего.

Если послушать многих говорунов и борзописцев, как идентифицирующих себя с Православием, так и не-, может сложиться впечатление, что вот, раньше было все как-то ничего, терпимо, а то и просто замечательно-распрекрасно (это уж в зависимости от степени осведомленности целевой аудитории), но теперь все из рук вон плохо: и крокодил не ловится, и кокос не растет — и паству теряем, и администрирование из Патриархии жесткое, заорганизованное, и цензура, и в обществе нас не любят, и вообще все плохо. То ли дело в благословенные времена.

Если бы я совсем не был в курсе проблем церковной жизни «докирилловского периода», может, и сам бы поверил, что все стало плохо именно теперь. Но поскольку я достаточно знаком с разными аспектами церковной действительности, то иллюзий у меня давно нет ни о чем и ни о ком.

Поэтому, когда пошли со стороны одних обвинения нашего Патриарха в обновленчестве (впрочем, определенные «православно-ревнительные» круги уже более двадцати лет в своих изданиях муссировали тему его «еретичности»), со стороны других — в диктаторстве, в насаждении бездушной административной машины, со стороны третьих — в сращивании с государством и сервилизме, в стяжательстве, пристрастии к роскоши и т. п., а со стороны четвертых проявилось практически неприкрытое саботирование курса на формирование в Русской Православной Церкви поколения людей, которые, согласно слову апостола Петра, были бы всегда готовы всякому, требующему отчета в их уповании, дать ответ с кротостью и благоговением (1 Петр. 3; 15) — у меня сложилось впечатление, что против Патриарха ведется целенаправленная и скоординированная подрывная деятельность, потому что никаких новых проблем он не создал; все, что всплыло или обострилось, уходит корнями в прошлое, а Святейший лишь пытается эти застарелые проблемы, наконец, по мере сил и возможностей, решать.

Если бы не было достаточных оснований предполагать за некоторыми из критиков Патриаршей политики искренность и неподкупность, уместней всего было бы отмахнулся от их рассуждений, списав все на заговор оппозиции, для которой Диомид был всего лишь пробным шаром.

Кабы не было среди антицерковно или оппозиционно настроенных людей и умных, и честных, и бескорыстных, а самое главное, кабы не было для негодования объективной почвы, в самом деле, можно было бы не беспокоиться ни о чем, потому что, какие бы у кого планы ни были, и что бы кто ни замышлял, но ничьи происки не увенчаются успехом, если: 1) на их стороне нет искренних, самоотверженных сторонников, умеющих, во многом благодаря заразительности веры в исповедуемую идею, убеждать аудиторию; 2) в их аргументации не содержится заметная доля истины.

Так вот, если мы хотим, чтобы нас, православных клириков и мирян, Русскую Православную Церковь, как организацию, и Православие, как мировоззрение, не хаяли, нам надлежит позаботиться, чтобы любой искренний человек, независимо от отношения к религии, счел бы для себя морально неприемлемым бросать камень в сторону нашей веры, Церкви и ее представителей. А это возможно лишь в том случае, если мы сами будем ликвидировать почву для соблазна и не станем бояться изобличать в своей среде тех, ради кого «имя Божие хулится у язычников» (Рим. 2; 24).

Соблазн ведь не тогда силен, когда «нецерковная общественность» узнаёт, что кто-то из иерархов, например, ведет недостойный образ жизни, но когда люди (верующие и неверующие, православные и не-) видят, что недостойное, несовместимое с Евангелием и канонами поведение или некомпетентность, не влекут за собой адекватных мер «сверху» и злоупотребления остаются безнаказанными, ошибки неисправленными, как если бы так оно и должно быть.

Поэтому причину, развернувшейся, как по заказу (пусть даже и не «как»), антицерковной кампании, не стоит искать ни в сатанинской злобе, ни в чьих бы то ни было политических интересах, которым Православие поперек, не потому, что этого нет, а потому, что ни бесы, ни их марионетки не могут существенно повредить Церкви, если в ее среде почва для соблазна постоянно и усиленно, с Божией помощью и усердием Ее членов, обусловленным чувством ответственности, сводится к минимуму.

Был, есть ли политический заказ на дискредитацию Церкви, нет ли — неважно. Во-первых, потому что он в любом случае есть со стороны князя мира сего, который далеко не всегда нуждается в пособничестве человеческом, а во-вторых, извне дискредитировать Церковь очень сложно. Для дискредитации необходима точка опоры внутри церковной среды: реальные, распространенные и укоренившиеся отступления от христианского веро- и нравоучения. То есть не то важно, есть ли сам заказ, сам по себе он не опасен, а важно, есть ли для его исполнения почва.

А она есть. Не то важно знать, сделан и проплачен ли политический заказ, а то важно понимать, что на совращение человека в погибель и разорение Божиего достояния тысячелетиями, еще с того самого момента, как перед удалением из рая человеку было предсказано, что семя жены сотрет главу змия (Быт. 3; 15), существует бесовский «заказ», бледным слепком которого может быть и очередной политический заказ.

И еще важно понимать, что заказ этот сделан под нас, под нашу реальную, а не надуманную, к великому прискорбию, духовно-нравственную кривобокость. В ней проблема. В наших немощах, грехах, с которыми, однако, мы умудряемся сочетать мечты и амбиции, подобающие если не святым, то, по меньшей мере, мудрым и безупречным в нравственном отношении людям чести и долга.

Если вернуться к причинам резонанса выходки в ХХС и шумихи вокруг имущества Патриарха, позвольте, в качестве рабочей гипотезы, высказать предположение, что дело не в скоординированном проплачивании ряда борзописцев и охальников, а в том, что и похабная акция в храме, и антиклерикальные настроения среди интеллигенции, и сплетни вокруг часов и квартиры, и агрессивный выплеск какой-то мутной и едкой слизи со стороны многих православных в ответ на антицерковные акции — все это звенья одной цепи символов. разочарований и страхов.

Вот, на что следует обратить внимание.

Разочарование всегда связано с надеждой. Несбывшейся или не торопящейся сбываться. Кто и каких надежд не оправдал? Причем тут Патриарх или какой-нибудь «поп на Мерседесе»? Лично ни при чем. К представителям духовенства и священноначалия, в первую очередь к Патриарху, отношение как к фигурам знаковым. Православие в России не может восприниматься вне связи с идеалом Святой Руси — освящающего и очищающего Россию эмпирическую, обусловливающего вообще смысл ее существования как геополитического субъекта.

К Православной Церкви здесь всегда будет отношение как к Христу: или «осанна!», если удовлетворяет чаяниям, или «распни!», если терновый венец и «хламида червленая» покажутся шутовским нарядом, оскорбляющим светлый идеал и прекрасные мечты, или, если вместо пастыря, полагающего душу за овцы своя, увидят наемника, пасущего овец как статистические единицы из шерсти, молока и мяса (причем распинать будут именно пастыря, а не наемника).

На самом деле очень многие надежды и Патриарх, и Русская Православная Церковь как организация, и духовенство, и миряне (так называемые «воцерковленные») не оправдали. Скажу больше, их и невозможно было оправдать в силу разных причин. Опустим тот исторический шанс, который Господь дал нам в «лихие 90-е», когда вместо целенаправленной кадровой и просветительской политики, направленной на заполнение мировоззренческого вакуума в обществе, нами были предприняты лишь полумеры.

В то время аванс доверия был так велик, а последствия многолетнего истребления цвета Русского Православия настолько очевидны, что мгновенных результатов от Церкви требовать мог только совсем уж неадекватный человек (впрочем, и таких хватало). Потому и разочарование не было столь острым.

Но вот, ушел от нас Патриарх Алексий. Уже само по себе избрание нового Патриарха Московского и всея Руси дало повод отнестись к этому событию как к началу нового этапа в церковной жизни. Тем более такого Патриарха, с личностью которого были связаны надежды у очень разных людей. Причем, что не может не удивлять, надежды эти носили форму недекларируемого избирательского наказа (иной раз как послушаешь чьи-то возмущения, складывается впечатление, что Патриарх ему лично что-то клятвенно обещал в процессе избирательной кампании, а потом «забыл»).

Сопоставляешь возмущения в адрес Святейшего и диву даешься: ну все категории граждан обманул, всех разочаровал:

и тех, кто рассчитывал, что он станет символом нестяжательства и доступности, начнет ездить на персональном трамвае;

и тех, кто полагал, что он гневно обрушится на компрадорскую буржуазию и прозападных политиков, анафематствовав их, продавшихся «мировой закулисе», канонизирует Сталина и станет символом постсоветского идеологического извращения: православного комунно-фашизма;

и тех, кто питал иллюзии, что в его лице обрели лидера церковно-либерального направления, а он оказался достаточно жестким и консервативным руководителем;

и тех, кто надеялся, что с его приходом Русская Православная Церковь станет политической силой, которую можно использовать как альтернативу Единой России;

и тех, для кого с его именем не без основания связаны ожидания интенсивных и радикальных, освежающих и оздоровляющих преобразований в церковной жизни, но, кто, по-видимому, никак не может взять в толк, что любые реформы и системные модификации должны проводиться, руководствуясь в первую очередь принципом «не навреди», что зачастую затягивает их осуществление, требуя гигатерпения и тераосторожности;

и тех, кто хотел видеть в нем представителя «Православия с человеческим лицом», только лицо это как-то своеобразно себе представляют — это даже не лицо, а какой-то псевдолик, синтезированный из наскоро прочитанной тонны святоотеческой литературы: аскетичный, в рубище, с часами из гуманитарки, в ботинках из сельпо (а лучше в валенках и калошах), чуждый мирским потехам (что?!! — горнолыжный спорт?.. — кошмар!.), взгляд слегка аутичный, с глазом, увлажненным слезой..;

и тех, кто всерьез надеялся с его стороны на внедрение чего-то вроде католического поствтороватиканского обновленчества на православный манер, чтобы обвинить его в ереси и устроить раскол, но обнаружил в его лице достаточно консервативного и осторожного политика.

Не то, чтобы эта взаимоисключаемость претензий удивляла, нет. Удивляет другое: какова зачастую апологетика сторонников Патриарха, пытающихся защитить его и весь клир от нападок. То, вместо того, чтобы послать лесными тропами тех, кому патриаршьи часы глаза колют, начинают оправдывать их хозяина, реанимируя аргументацию прп. Иосифа Волоцкого применительно к современным реалиям, то фотошопят их, но так, словно веб-дизайнеру заплатили только за работу над запястьем, а об отражении в контракте забыли упомянуть (версия о специфическом экспериментальном покрытии стола, отражающего проецируемое силой воображения, нами не рассматривается).

Теперь же, на волне противостояния антицерковным выступлениям, начинают всякую критику церковной действительности клеймить как пособничество богоборцам. Очень, скажу вам, удобное прикрытие для тех, кто дает обильную почву для соблазна. Очень, знаете ли, удобно стало теперь любое бесчинство, произвол, не говоря уже о более серьезных грехах, представить «яко не бывшими», объявив обличителей «агентами госдепа», а выносимые ими на обсуждение проблемы — клеветой на советск. то есть на Церковь и ее священноначалие.

До чего ж по духу напоминает советскую схему опровержения западной пропаганды: вместо того, чтобы решать проблемы, на которых спекулировали «вражеские голоса», власть объявляла «врагами народа» и пособниками мирового империализма не только всех несогласных с ее политикой, но даже тех, кто смел вскрывать противоречия между теорией и практикой, оставаясь верным заветам Ильича.

Разъяснять народу цели западной пропагандистской машины, конечно, надо было, но не иначе, как исправляя собственные вывихи, на которые она справедливо указывала. Однако советская система предпочитала на пропаганду отвечать пропагандой, даже не утруждая себя оттачиванием аргументации, не говоря уже о каких-то своевременных и существенных преобразованиях.

То же касается и нас: объяснять людям, что некоторые обличители наши отнюдь не так искренни и бескорыстны, не столь добросовестны, как может показаться, конечно же, необходимо, но факт, что недостатки нашей действительности — пища для злопыхателей, не является моральным основанием, чтобы «учиться смотреть на мир сквозь пальцы, махать на все рукой и овладевать искусством пожимать плечами». Наоборот, именно потому, что да, пища, потому и надо видеть эту изнанку, анализировать ее и выправлять.

Если вернуться к проблеме разочарований и страхов, то стоит всерьез задуматься о почве для них. Само собой, что «миродержители тьмы века сего» (Еф. 6; 12) играют существенную роль как в ее формировании, так и в нагнетании в связи с ней соответствующих брожений внутри церковной ограды и вне.

Однако нельзя допускать, чтобы понимание роли козней диавольских во всевозможных катаклизмах лишало нас способности видеть почву для искушений в так называемых объективных причинах, ибо одна из бесовских уловок в том и состоит, чтобы мы всё списывали на сатанинскую злобу и свои «косяки» оправдывали вражьими нападениями за верность Богу и Церкви, местью за наши добродетели и т. п., отводя глаза от собственной глупости, безответственности, лени, малодушия, своекорыстия и далее по вкусу.

Все не так плохо, потому что пока есть разочарования, нет равнодушия. Отсутствие равнодушия говорит о надежде, о тяге, хоть и «со сбитой программой», покореженной ложными стереотипами, но тяге к Богу, к Истине. Так что, пока Церковью во «внешнем мире» возмущаются, есть надежда на изменения к лучшему, если мы примем конструктивные меры. История с плясуньями всерьез всколыхнула общество, в том числе и его «нецерковную» часть, но если свести все к бесовской злобе на Церковь или к политическому заказу, мы ничего не поймем.

А понять бы надо. Ведь их политический демарш — знаковый, как по своей адресованности, так и по форме. Весь тот набор стереотипов, который они свалили в свое «произведение», отражает видение церковной действительности значительной частью общества. Так уж ли оно беспочвенно это ложное видение? Как показала реакция многих «пррравославных» (именно так, «с тремя „р“», прямо по Ленину), нет, не так уж беспочвенно. «Православные» гопники — это симптом, массовые требования «православной общественностью» сурового наказания — симптом; жесткое давление на «протодиакона всея Руси» за то, что он посмел предложить вариант альтернативного решения конфликта (независимо от того, насколько он реален или фантастичен) — симптом; симптомом является и подача совершенного нашими попрыгуньями безобразия как молебна такой, знаете ли, продвинутой формы..

Симптом чего? А того, что случилось то, о чем Святейший предупреждал, выступая на Рождественский Чтениях, еще будучи митрополитом Смоленским: если не уделять достаточное внимание религиозному просвещению, у нас будет как Бразилии, где храмов достаточно, а ходить туда некому.

Впрочем, нет, у нас хуже. Там объязычившиеся католики, хоть чудят вне храмов, а у нас, что болячки западного происхождения, что балласт советской ментальности — все тащим в храм. И дурь свою тщеславную, оправдывающую кощунственное бесчинство, норовим протолкнуть, как допустимое явление (якобы храм — публичное место, а формы молитвы могут модифицироваться в русле времени), и чуждые Христу страсти пытаемся «воцерковить» под шумок борьбы с мировым заговором.

Отдаем ли мы себе отчет, что активно поддерживая или попустительствуя тому, что чуждо Церкви (а Ей чуждо не только бесчиние, но и все, что не новозаветного духа, от кого бы это чуждое не исходило: извне — от лежащего во зле мира, или изнутри — от единоверцев, независимо от иерархического статуса), мы становимся отступниками, причем отступниками в кубе, потому что одно дело отступить от веры и уйти из Церкви, другое — как ни в чем не бывало, будучи (быть может, неосознанно и пассивно) носителем чуждого мировоззрения, оставаться в церковной ограде, но еще страшнее — насаждать свое отступничество как самое что ни на есть истинное и адекватное исповедование христианства.

А теперь задумаемся: и омерзительно взбаламутившие общественное мнение танцовщицы, и те, кто безобразнейшим, постыднейшим образом разгонял пикет в их защиту — все они сформировались в эпоху постсоветскую, когда у Церкви появились до того невиданные возможности (она была свободней, чем в дореволюционную эпоху, поскольку странно говорить о свободе Церкви в условиях синодальной системы). Кто их воспитал? Как могло так получиться, что одни (кстати, идентифицирующие себя с Православием) кощунствуют в храме, другие, может и непреднамеренно, однако, не менее кощунственно «защищают» святыни.

Не оттого ли в обществе есть немало людей, не одобряющих саму выходку, но сочувствующих им (не просто жалеющих, а именно со-чувствующих), что затронули они какую-то общую боль обманутых надежд? В том, что эти «муленружалярюс» выросли в постсоветскую эпоху такими духовно-дикими, их ли только вина? А эти «ревнители»? В том, что им не было стыдно за свое поведение, что они в упор не видели оснований для стыда — в этом, чья вина? В силу того, что они претендуют на статус «воцерковленных», тут особый моральный спрос, как с них, так и с их духовников.

Волну возмущения, взрыв агрессии среди православных тоже можно понять, как и распространение по московским приходам подписных листов за суровое наказание танцовщиц (теперь, не без нашей помощи, уже мировых знаменитостей): агрессивность порождается страхом и тревожностью. Тревожно православным, что могут вернуться «старые добрые времена».

Дурной пример заразителен, череда кощунственных акций может пойти такая. Необходимо отреагировать, чтобы предотвратить беду. А дальше все просто: на примере братьев-мусульман мы видим, как у них получается отбивать охоту шутить на тему того, что для них священно. Отсюда, по мнению «ревнителей», чтобы не дать кому бы то ни было повода думать, будто подобные акции могут оставаться безнаказанными, и тем самым невольно не спровоцировать начало новой волны гонений, надо «показать клыки и рыкнуть». А лучше еще (не кровожадности ради, а убедительности для) показательно кого-нибудь «загрызть»..

Знаете, когда-то давным-давно, проходя от нашего художественного института ознакомительную практику в городе-герое Ленинграде, я словно впервые увидел картину В.И. Сурикова «Покорение Сибири Ермаком». Там есть одна деталь, которая бросилась мне в глаза именно тогда, хотя в репродукциях я эту картину видел не раз, да и в Русском музее до того бывал: образ Спаса Нерукотворного на знамени..

Вокруг пальба, кровь, смерть, христолюбивое воинство в упор расстреливает из ружей аборигенов, а среди всего этого ужаса — образ Христа какой-то. поистине не от мира сего! Я тогда был еще весьма далек от веры, но меня поразил этот контраст и какая-то аппликативность образа Спасителя. Мне сразу вспомнились «Gott mit uns» и другие спекуляции на имени Божем: вот так, Его образом во все времена прикрываются, а Он тут ни при чем.

Глава Церкви — Христос, а мы члены. Чтобы не было нареканий на Главу, надо заботиться о состоянии Тела. Как в обычной жизни, если мы запускаем рану, не лечим ее, и в необходимых случаях не оперируем, если не обновляем перевязки и плюем на общую гигиену, а вместо того, чтобы регулярно и тщательно мыться, заливаем себя дезодорантами, которые не столько отбивают смрад телесной грязи, сколько смешиваются с ним, то не надо обвинять никого, что от нас носы воротят. Добро бы еще от нас. Только вот, беда: носы воротят не просто от нас, а из-за нас от Христа.

http://www.pravmir.ru/o-nadoevshem/