Россия спасёт мир, а Россию спасёт святость

Слово о словах

Обращение: братья и сестры, стало привычным, будто всегда так и было. Как и не взрывали храм Христа Спасителя и Иверскую часовню при входе на Красную площадь, как и не молчали колокола церквей…

Россия в очередной раз всплывает из тех кровавых и огненных пучин, в которые была ввергнута и показывает миру свою нетленность. Сразу скажем: ввергнута по своей вине. Как? А мировой капитал, а масоны? Но они же не сразу сели на шею, вначале же мы им поверили. Хотели жить по-европейски («Матушка, в Париже даже извозчики говорят по-французски»), пожалуйста — приходит Наполеон и превращает Успенский собор Кремля в конющню для французских лошадей. Захотели рай на земле, поверили, что это возможно, пожалуйста, вот вам революция. Захотели рынка — ну и на здоровье, вот вам демократия.

Господь вразумляет по русской пословице: чем заболел, тем и лечись. Он дал нам свободу воли, всё в Его руках, и Он вправе спросить, как мы этой свободой пользуемся? И французы, и большевики, и либералы — это всё называется кратко — бич Божий для нашего поумнения. Как в своё время гунны и Аттила для Европы. Утешение в понимании, что всё то, от чего мы страдаем, нами заслужено, а, главное, показывает любовь Божию к нам. «Любяй, да наказует». Кого Бог любит, того наказывает. Представьте: скольких бы мы не досчитались в своих рядах, не будь такого простого и целебного понятия, как отцовский ремень.

А Россию Господь любит. Иначе он не даровал бы именно ей, нам с вами, такое величие и богатство русской культуры. Представьте мир без русского слова, мир онемеет, без русской музыки мир оглохнет, без русской живописи — ослепнет. Более того, Россия — душа мира. Если что-то с нею случится, остальное тело мира погибнет автоматически. Останутся одни сникерсы.

Но такое ощущение, что мы-то, любящие Россию, нашу единственную Родину, наше Отечество, Державу, хоть понемножку, но осознаём происходящее, но вот враги её не только ничего не поняли из уроков двадцатого века, но ещё больше сатанеют, борзеют и, как большевики, как коммунисты, всё ещё надеются, что подчинят себе Россию. Вроде уже всё захватили, всё по-ленински: банки, рынки, вокзалы, издательства, журналы, газеты, радио, телевидение, образование, торговлю, — всё захвачено, всё осквернено корыстью, загажено пропагандой разврата и насилия, всё покрыто коростой пошлости. Вроде свершена победа над Россией, над русским образом жизни, а что-то унылы победители, всё в тревоге, всё в надрыве, всё в ожидании справедливого возмездия. А как без этого кошка скребёт на хребет.

Большевики, коммунисты, демократы, — это люди одной породы, одних методов. Чем отличается экспроприация большевиков от приватизации демократов? Тем же, чем киллер от убийцы, проститутка от путаны, грабитель от рэкетира, то есть ничем. Сходны они и в том, что чувствуют свою чужеродность для России. Что все системы, которые перепробованы после свержения Богоустановленной власти, были для России, как корове седло. К здоровому телу России каждый раз приставлялась руководящая голова, которая не могла не болеть, ибо была в иной кровяной системе.

Именно словом, устным и письменным, происходили обольщения доверчивых душ. Вообще, доверчивость очень хорошее чувство. Этой доверчивостью русских всегда пользовались враги России. Но есть словА, обозначаемые различными частями речи, и есть СЛОВО, Которым всё создано. А словоизвержения политиков, звучащие на митингах, льющиеся из голубой помойки телеэкрана, печатающиеся в газетах, они, вроде бы, русские, но действие их кратко. Почему? Ответ один — бездуховны. Ну, кто поверит, например, разным Хакамадам, Гинзбургам, Немцовым, если они против преподавания Основ православия в школе. Или писателю, который взялся обустраивать Россию, а до этого долго разрушал её.

В русском слове есть тайна. Она в любви к родине. Любишь Отечество — слово доверяется тебе, позволяет использовать его, оно соединяет твое сердце с сердцем читателя. Не любишь Россию, и пиши, и долдонь сколько угодно, — всё улетит на ветер, это не слова, а высохшие их оболочки. Говоришь, что пишешь правду, но правда без любви — это жестокость. Слова, рождённые расчётливым мозгом и хитрым языком, не были в сердце, не управлялись молитвой, кто же им поверит? Язык без костей, им мелет Емеля. Пока его неделя. Язык определяется в Писании как «прикраса неправды».

Но язык русского писателя, а в идеале, всякого пишущего на русском языке, это не язык политиков, не язык дипломатов, которые договорились до того, что язык дан для скрывания своих мыслей, это свидетельство для вечности о времени, которое судьбой досталось писателю и которое он обязан правдиво и доказательно описать. Так и было, когда русский язык служил игумену Даниилу, Афанасию Никитину, Иосифу Волоцкому, Игнатию Брянчанинову, Данилевскому, Феофану Затворнику, Ломоносову, Державину, Тихону Задонскому, Димитрию Ростовскому, Крылову, Пушкину, Тютчеву, Гончарову… Список огромен. Русская литература заняла и уже всегда будет занимать ведущее место в мире. Но западный мир впал в опасное заблуждение, изучая историю России по художественным произведениям. Для православной страны понятие истории особенное. Есть одна история — мир или приближается ко Христу или удаляется от Него. Остальные события человеческой жизни только прикладные к этому выстраданному Россией правилу.

Что есть духовность языка? Это его наполненность святостью. Это служение спасению души. Дух — третья Ипостась Святой Троицы, то есть это Господь. Для творческого человека слово «одухотворённость» означает не просто вдохновение, а состояние души, когда цель работы — снискание Духа Святаго.

Поиски духовности вне Христа обречены. Они ведут не просто в тупик, а в погибель. Они не только безполезны, это в лучшем случае, но и опасны. Вспомним Врубеля, Вольтера, Батюшкова, Гаршина, да многих, закончивших жизни схождением с ума. А сколько писателей и поэтов уже в наше время сошло с ума, покончило с собой, просто спилось. Это и есть следствие обезбоженности.

Только что был в Перми на очередных Днях памяти Виктора Астафьева и воочию видел, как ловкие либералы используют наследие писателя только того периода, когда его бесы попутали, чувствуют родное. Была и встреча с молодыми писателями, очень меня удручившая. Во-первых, они сразу потеряли ко мне интерес, когда я заговорил о жертвенности нашей профессии, о воцерковлении, а, когда узнали, что я уже не главный редактор, то есть по их мнению, уже никто, тем более. Но ведь и я потерял к ним интерес, когда прислушался к их общению. Это был великий и липучий язык периода демократии в России. Флешки, сайты, смайлы, ворды, принтеры, модем, виндос, в общем, сплошной спам, при котором их глючило, да и я стал зависать. Доконали вопросом: сам ли я занимаюсь маркетингом и менеджментом. Какой вывод? Пока Россию не на кого оставить. Пишут нынешние молодые, в отличие от классиков, не от руки, так что пока совсем от рук отбились.

Одухотворённое слово не отыщешь листанием словарей, оно в тебе с детства, от бабушек по отцу и по матери, от реки и леса, от первых слёз, от первой любви, оно, чистое и родниковое, оно в тебе, но как достать его из-под завалов последующей жизни? Вспомним: «Здесь узрела душа Ферапонта что-то Божье в земной красоте». То есть красота уже была, и её видели многие, но разглядела её душа святого. Возможно ли это для нас, смертных тварей Божиих? Возможно ли с нами чудо слышания диктующего с небес голоса? Да, если человек выйдет с ними на связь, то есть будет воцерковлён. Отрадно, что количество употребляющих на письме христианскую лексику растёт, но оно опережает число православно живущих, а надо бы наоборот.

Есть выражение, которое стало заштампованным шаблоном: красота спасёт мир. Под этим лозунгом проводятся конкурсы всяких мисс вселенных, где их измеряют как лошадей для продажи. Да, эти красотки красивы, но их голая красота никого не спасает, а только развращает.

Россию спасёт святость.

Святость — главное слово, хранящее Россию. И общий период русской литературы это утверждает. Русская литература спасена тем, что жила совестью народа. А совесть — это глас Божий в человеке и обществе. Русские писатели вышли из народа, но не ушли от него. Вместе с ним печалилась и радовались, берегли его святыни. Писатели первыми выступали за возрождение храмов, пример — храм Христа Спасителя в Москве, первый председатель его Совета Владимир Солоухин, и храм Василия Белова в Тимонихе и распутинский храм в Усть-Уде на Ангаре, и прославление великого воина Феодора Ушакова в лике святых, и десятки видимых примеров и сотни и тысячи невидимых, ибо жертвы и подвиги для спасения души свершаются тайно…

История с оскорбительным отношением к Дому писателей показывает, насколько ещё наше правительство далеко от понимания важности Слова для России. Нравственностью, а не банками определяется мощь Отечества. Недавно в Москву третий раз была принесена икона святителя Николая Великорецкого из Вятки. Первые два раза её встречали цари Феодор Иоаннович и Иоанн Васильевич. Иван Грозный лично внёс икону в Покровский собор и поставил её в алтаре, освящённом во имя святителя. Что ж у нас за такое окружение у президента, что никто не подсказал рабу Божию Димитрию, что надо было выйти навстречу всенародной святыне и поклониться ей.

А слово-обращение «Братья и сестры» означает ещё и кровное братство. И не простое, родственное, но братство во Христе. Мы же причащаемся Тела и Крови Христовых, а выше этого счастья нет ничего.

Вообще, если бы не было этого главного итога — обращения писательского творчества к поискам спасения России только на путях Православия, пришлось бы горестно вопросить: если мы такие хорошие, что же так тяжело России? Но радостно знать, что она безсмертна, что она -Дом Пресвятой Богородицы, что мы — дети Божий, братья и сестры, что время последних столетий было русским в мировой культуре и будет таковым и в новом тысячелетии.