Чем русские сильнее немцев

В продолжение темы. Часть 3

Часть 2

Итак, в предыдущей части этой статьи была показана неосновательность мнения о том, что наши победили немцев путем «забрасывания трупами», как это пытаются изобразить многие либерасты, подыгрывая западным специалистам психологической войны. Но тогда возникает естественный вопрос: за счет чего же Советский Союз победил фашистскую Германию в 1945 году; или, по крайней мере, в чем русские сильнее немцев?

Очевидно, либеральные историки, отвечая на этот вопрос, сознательно или подсознательно считают, что СССР превосходил Германию количественно. Ведь для реализации столь любимого ими процесса «трупозабрасывания» необходимо иметь именно громадный материальный перевес. Действительно, если одна из сторон обладает значительно большим военно-экономическим потенциалом, запасами вооружений и боевой техники, людскими ресурсами, то она при достижении своих стратегических целей может позволить себе и куда большие потери, чем противник. И, казалось бы, статистика подтверждает, что именно СССР обладал таким подавляющим преимуществом над Германией, поскольку его военно-промышленный комплекс был куда сильнее немецкого; запасы вооружений в несколько раз больше (вспомним, например, 26 тысяч советских танков против 6 тысяч немецких). Такая же ситуация с людскими ресурсами: 160−180 млн. человек население СССР и 70−80 млн. — Германии. Вот, мол, и раздавил «громадный советский паровой каток» ее «маленькую», — как любят говорить западные (особенно немецкие) историки и наши либерасты.

Однако все они забывают при этом сказать, что этот материальный перевес имел место лишь до 22 июня 1941 года. После этой даты он начал стремительно таять. Приведу данные того же Бешанова: к концу 1941 года СССР «потерял важные экономические районы, в которых проживало 40% населения страны, вырабатывалось 58% стали, добывалось 63% угля, производилось 68% чугуна, 60% алюминия, выращивалось 38% зерна» (1). Соответственно Германия оккупировала эти районы и частично использовала полученный экономический потенциал. Кроме того, на нее работала военная промышленность всей Европы. Легко понять, что в сложившейся ситуации военная промышленность собственно Германии и тех территорий, которые она захватила, потенциально значительно превосходила то, что осталось у Советского Союза.

Теперь оценим людские ресурсы на конец 41-го года. Как уже было сказано, к этому времени у нас осталось лишь 60% довоенного населения, остальные были под немецкой оккупацией. Причем граница этой оккупации в течение полутора лет (до лета 43-го) практически не менялась, а если и менялась значительно, то в пользу немцев. Так в 42-м последние снова оккупировали новые значительные территории на юге нашей страны, дойдя до Сталинграда. Итак, 60% от 160−180 миллионов — это 96−108 миллионов. Но и это еще не все. По данным Бешанова потери советских войск за 41-й год составили 8 миллионов человек, а Германии немногим более 800 тысяч (2).

Учитывая, что один военнослужащий во время войны обычно приходится на 4−5 человек населения, мы должны отнять от вышеприведенных данных о советских людских ресурсах еще 30−40 миллионов человек, как неспособных к призыву. Правда, 40% из них условно припадают на уже оккупированные районы, но и в этом случае от 96−108 миллионов надо отнять 18−24 миллиона. Остается 78−84 миллиона человек, из которых можно набрать призывников для действующей армии. Германия же, потеряв за этот период, как уже было сказано, 800 тысяч солдат, условно утратила, таким образом, лишь 3−4 миллиона населения, способного обеспечить призыв. В итоге получается следующее соотношение потенциальных людских ресурсов: СССР — 78−84 млн. человек; Германия — 67−76 млн. человек. Соотношение сил почти равное, но даже это еще не все. Ведь оккупировав всю Европу и значительную часть СССР, немцы в определенной степени получили контроль и над их людскими ресурсами.

На РЛ уже неоднократно приводились сведения об участии в войне на стороне Германии сотен тысяч солдат из оккупированных европейских стран. Аналогично подобные воинские формирования создавались в Прибалтике, Западной Украине, Крыму; вспомним и об РОА Власова. Наконец, на стороне Германии против СССР реально воевали ее союзники: Румыния, Финляндия, Венгрия, а второй фронт и вообще наши западные союзники были пока еще только в проекте. Таким образом, суммируя все вышесказанное, необходимо признать: с конца 41-го года до лета 43-го СССР не имел преимущества по людским ресурсам над фашистской Германией и ее союзниками. Во всяком случае, «забрасывать их трупами» или платить 10 своими солдатами за одного немецкого, как в 41-м, было уже невозможно. Точнее, это был прямой путь к окончательному поражению. Так что и в этом случае логика либеральных историков дает очевидный сбой.

Несколько слов о соотношении по военной технике. Бывший на стороне советских войск в начале войны значительный перевес над противником по всем видам вооружений был также полностью утрачен. Например, к декабрю 41-го Красная Армия имела лишь 1731 танка (против почти 26 тысяч в начале войны). Общие потери по этому виду боевой техники составили более 28 тысяч танков (3). При этом надо еще учесть следующее обстоятельство. Как говорят специалисты, танк полностью уничтожить довольно трудно. Во всяком случае, из двух подбитых машин можно сделать одну исправную. Это значит, что немцы, захватив территории, на которых и осталась основная масса как их собственных, так и советских поврежденных танков, потенциально получили в свое распоряжение весьма большое число этих боевых машин, которые можно было восстановить. Кроме того, они таким же образом захватили много и другой советской военной техники, которую потом использовали, например, «было уничтожена или захвачена 101 тысяча орудий и минометов из примерно 117 тысяч, числившихся в РККА в начале войны» (4).

Итак, из всего вышесказанного следует совершенно определенный вывод: перевес СССР над фашистской Германией по военно-промышленному потенциалу, людским ресурсам и количеству военной техники, имевший место в начале войны, к концу 41-го года был полностью утрачен. По некоторым этим показателям (например, по людским ресурсам) было приблизительное равенство, а по другим (например, по военно-экономическому потенциалу) Германия уже значительно превосходила СССР. Поэтому ошибочно утверждать так, как рассуждают историки-либерсты, что, якобы, Победа была достигнута вследствие нашего громадного материального перевеса над противником, перевесом, позволившим поэтому «закидать врага трупами».

Вот, например, характерная цитата на эту тему все из того же Бешанова. Сначала он цитирует какого-то (по его словам «выжившего» после русских атак) немца, который говорит: «Ведение боевых действий русскими, особенно в наступлении, характеризуется использованием большого количества живой силы и техники, которые командование часто вводит бой безрассудно и упрямо, однако добивается успеха. Русские всегда славились своим презрением к смерти; коммунистический режим еще более развил это качество… Дважды предпринятая атака будет повторена и третий и четвертый раз, невзирая на понесенные потери, причем и третья и четвертая будут проведены с прежним упрямством и хладнокровием. До самого конца войны русские, не обращая внимания на потери, бросали пехоту в атаку почти в сомкнутых строях…. Благодаря превосходству в численности этот метод позволил добиться многих крупных успехов"… А затем Бешанов от себя добавляет: «Вот это и был главный тактический прием всех советских полководцев… По этому шаблону Красная Армия наступала до 1945 года» (5).

Так ведь из Вашей же книги, г-н Бешанов, совершенно очевидно следует, что с конца 41-го и, по крайне мере, до лета 43-го у русских уже не было никакого «превосходства в численности». У них уже не было возможности «забрасывать врага трупами», проводя с громадными потерями неудачные или малополезные наступательные операции. Так за счет чего же они победили? Точнее, в чем они оказались сильнее немцев?

Ответ на этот «сакраментальный» для историков-либерастов вопрос очевиден и давно известен. Русские оказались сильнее немцев именно в силу своей самоотверженности, героизма, точнее, того, что в военном деле называется способностью к мобилизации. Это ясно видно даже из только что приведенной цитаты («выжившего», по словам Бешанова, или недобитого, как сказали бы в советское время) фрица, который при всей его необъективности и недоброжелательности к нашим вынужден констатировать факт такой самоотверженности и героизма, приносящих успех. Так он говорит, что в наступлении русские используют большое количество живой силы и техники. Но ведь это обычный прием всех военачальников всех времен — создать на направлении решающего удара большой перевес в силах. В этом, между прочим, и состоит в значительной мере воинское искусство. Далее фриц произносит интересную фразу, что, мол, эти силы русское «командование часто вводит в бой безрассудно и упрямо, однако добивается успеха». Но ведь если добиваются успеха, то, очевидно, ведут бой не безрассудно. Да, при этом бывают значительные потери.

Любой мало-мальски знакомый с военным делом человек знает, что в наступательных операциях обычное соотношение потерь атакующей и обороняющейся сторон — 3 к 1. При наступлении на хорошо укрепившегося противника оно может быть и больше. Но если наступательная операция умело направлена не против малозначительных объектов, а имеет хорошо продуманные оперативные цели, то успешная (в силу презрения русских к смерти, их упорства и хладнокровия, которые заметил даже фриц) атака приведет к прорыву обороны противника и окружению его крупных воинских соединений. Которые впоследствии будут частично уничтожены, частично пленены. Вследствие чего общие потери наших и немцев (убитыми, ранеными и пленными) в результате такого наступления будут приблизительно равны, либо будут в пользу русских. Что реально и происходило начиная с конца 42-го, когда немцев окружали и «варили» в многочисленных «котлах».

Вся загвоздка состоит совсем не в том, что пытаются приписать Красной, а лучше сказать Русской Армии либеральные историки и прочие либерасты, особенно современные либеральные «художники» всех мастей. Которые либо отрицают героизм нашего солдата и офицера, самоотверженность нашего народа, либо, что чаще, пытаются, как Бешанов, направить нас по ложному следу, изображая этот героизм в качестве источника громадных и бессмысленных потерь. Да, действительно, если этот героизм используется неумело, как было в 41-м, это приводит к таким потерям, а также, что самое главное, к общему стратегическому поражению. Но если научиться правильно использовать высокую способность русского народа к мобилизации (вот в чем загвоздка!) — это приводит к победам, или, по крайней мере, дает нам преимущество над немцами и всеми другими «немцами», будь-то американцы, члены НАТО или просто грузины.

И.В.Сталин, Г. К.Жуков и прочие советские военачальники всех рангов научились этому искусству в процессе войны. В этом их заслуга, давшая им перевес над противником и в значительной степени позволившая достигнуть Победы. В этой связи хотелось бы привести один интересный военный эпизод, который всячески муссируется либерастами с целью опорочить советское воинское искусство и лично маршала Жукова. Любопытная деталь: я заранее планировал в третьей части этой статьи привести этот эпизод и подробно разобрать его. Но во время полемики вокруг ее предыдущей, 2-й части меня опередил известный на РЛ «полемист» И. Савин, процитировав оный, все с той же целью — очернить Г. К.Жукова и других советских военачальников. Тогда я ограничился кратким замечанием против этого, зная, что в следующей части статьи расскажу об этом более подробно. Сейчас как раз и пришло такое время. Итак, о каком же эпизоде Великой Отечественной войны идет речь? Его можно назвать:

«Минный» эпизод.

Вот что говорит по этому поводу В. Бешанов: «В августе 1945 года маршал Жуков поразил генерала Д. Эйзенхауэра рассказом о советском методе преодоления минных полей: «Когда мы подходим к минному полю, наша пехота проводит атаку так, как будто этого поля нет. Потери, которые войска несут от противопехотных мин, считаются всего лишь равными тем, которые мы понесли бы от артиллерийского и пулеметного огня… Атакующая пехота не подрывает противотанковые мины. Когда она достигает дальнего конца поля, образуется проход, по которому идут саперы и снимают противотанковые мины, чтобы можно было пустить технику». (Кстати, и танки бросали на минные поля подобным образом. — замечает Бешанов). «Я живо вообразил себе, — пишет Эйзенхауэр, — что было бы, если бы какой-нибудь американский или британский командир придерживался подобной тактики… Американцы измеряют цену войны в человеческих жизнях, русские — во всеобщем очищении нации…». Один немецкий солдат, продолжает далее Бешанов, — в письме домой запечатлел советские атаки через минные поля, о которых говорил кровавый «Георгий Победоносец» Эйзенхауэру: «Большие плотные массы людей маршировали плечом к плечу по минным полям, которые мы только что выставили…» (6).

Какая «живописьная» страшилка Бешанова! Но концы с концами в ней явно не сходятся. Непонятно, например, следующее обстоятельство: немецкая военная промышленность за годы войны изготовила миллионы противопехотных и противотанковых мин. Если, как утверждает Бешанов, советские войска только и делали, что перли напролом через минные поля, то все они там и должны были бы остаться. Ведь мины специально создаются для уничтожения живой силы и техники противника. В таком случае непонятно, зачем же немцы еще и стреляли?! Особенно «умиляет» утверждение Бешанова о советских танковых атаках через минные поля! Интересно, как г-н Бешанов представляет себе это на практике? Вот танковое соединение вышло на минное поле. На нем подорвались первые танки, следующие для продолжения атаки должны их объехать, значит и они нарываются на мины, и так далее. Постепенно перед атакующим соединением, если от него к этому времени еще что-то останется, возникает препятствие не только в качестве минного поля, но и в виде стены из собственных подбитых танков. Причем в любом случае, если такие идиотские атаки и были на практике, то это лишь своеобразный вариант «забрасывания врага трупами».

Но в предыдущей части данной статьи было показано, что такой метод ведения боевых действий — это путь не к победе, а к полному и сокрушительному поражению типа 41-го. Между тем, Г. К.Жуков в беседе с Эйзенхауэром говорит как раз не о слабых, а о сильных сторонах советской армии, о том, что дало ей преимущество над врагом и в значительной степени послужило основанием Победы. Об этом же пытается рассуждать и сам В. Бешанов, когда цитирует вышеупомянутый «танковый эпизод, тогда зачем же снова промывать нам мозги американскими «моющими» средствами психологической войны, выдавая явно проигрышные методы ведения боевых действий в качестве чего-то «победоносного»?!

Очевидный факт состоит в том, что, конечно же, советская армия отнюдь не бросалась в безрассудные атаки на плотные минные поля противника, хорошо окопавшегося в обороне. Для их разминирования в нашей армии, как и в любой армии мира, существовали и существуют специальные саперные части (о саперах, ведь, упоминает и сам Жуков), а также другие методы разминирования. Перед наступлением в минных полях противника проделывались проходы, и через них в атаку шли танки и пехота. Будь это иначе, советская армия вообще не смогла бы наступать. Ведь главной атакующей силой во время второй мировой войны был танк. А что бывает, если бросать танки на не разминированную местность, я уже показал несколько выше. Очевидно, что в этом случае любая атака просто захлебнется. А атаковать только пехотой без танков, значит вернуться к временам первой мировой — дело также полностью бесперспективное. Так что не это имел в виду маршал Победы Г. К.Жуков в беседе с Эйзенхауэром. Но тогда что же?

Постараюсь объяснить оное, исходя из фактического материала и своих скромных знаний тактики действия пехотных подразделений, которую я изучал на военной кафедре во время своего обучения в Вузе. Сразу замечу, это не моя основная специальность, я лишь лейтенант запаса Русской Армии, да и изучал я это дело весьма давно, так что могу в чем-то ошибиться. Но среди читателей РЛ есть капитаны, майоры, полковники и, думаю, даже генералы Русской Армии, пусть они меня поправят, если я ошибаюсь.

Итак, по моему мнению, советский полководец имел в виду следующую ситуацию. В маневренной войне, когда противник отступает, пытаясь, однако, оказать сопротивление на тех или иных оборонительных рубежах и опорных пунктах, может случиться следующее. Во время атаки такой, плохо разведанной обороны врага наша атакующая пехота может неожиданно наткнуться на минное поле немцев, которое они вообще могли установить перед самой атакой. Как и вспоминает фриц у Бешанова об атаке через минное поле, «которые мы (немцы) только что выставили». То, что такая атака не была заранее спланирована именно через минное поле, свидетельствуют и следующие слова Жукова: «Когда мы подходим к минному полю…». Подходим, а не заранее планируем подобный подход. Итак, такая ситуация случилась. Атакующая пехота нарвалась на минное поле противника. Теперь посмотрим на действия советского (русского) командира и его подразделения, а также соответственно на действия в аналогичной ситуации американских, британских и других западных офицеров и их войск, раз об этом «пустил слезу» сам Эйзенхауэр.

Мужественный и опытный русский командир, оказавшись в такой ситуации, мгновенно соображает: немцы воюют тактически грамотно, они заранее просчитали варианты действий атакующей стороны. Если, например, остановиться и залечь перед минным полем, то его подразделение накроет немецкая артиллерия, которая, наверняка, заранее пристреляна к данному месту. А лежащей, неподвижной, не окопавшейся пехоте оказаться под плотным артиллерийским огнем на открытом пространстве — верная гибель. После такого обстрела от его подразделения ничего не останется, не говоря уже о том, что не будет выполнена боевая задача. Если же попытаться обойти минное поле по флангам, это значит напороться на мощный пулеметный огонь, ибо именно там немцы сосредоточили основную часть своих обороняющихся войск. Ведь мины обычно прикрывают пустоту в обороне противника, которая позволяет ему сосредоточить в других местах основную часть своих сил и средств, создав там большую плотность огня. Немцы учли все варианты, кроме одного — что найдутся такие «ненормальные» (не нормальные, а по мужеству выше нормального уровня) солдаты и офицеры, которые будут идти в атаку на мины.

Учитывая это, а также то, что наспех поставленное минное поле противника не может быть очень мощным и плотным, веря, что русские солдаты выполнят его приказ, мужественный и опытный русский командир приказывает атаковать через минное поле — прием совершенно неожиданный для «умненьких и тактически грамотненьких немцев». Они оказываются полностью в дураках: контратаковать наших с флангов нельзя — сами окажутся на минах, а немца на такое ничем не заманишь; пулеметами же русских достать трудно — и неудобно, и далековато; а заранее заготовленный артиллерийский обстрел приходится на пустое место, наши успели его миновать, они уже на заминированном пространстве. Которое проходят, конечно, с потерями, однако гораздо меньшими, чем в том случае, если бы они действовали иначе, оказавшись, таком образом, под мощным огнем артиллерии или пулеметов противника. Как видите, Г. К.Жуков совсем не случайно упоминает, что «потери, которые войска несут от противопехотных мин, считаются всего лишь равными тем, которые мы понесли бы от артиллерийского и пулеметного огня»!

Более того, поскольку, как я уже сказал, мины обычно прикрывают пустоту в обороне, прорвавшаяся через минное поле советская пехота наносит удар через эту пустоту во фланг обороняющимся, которые, к тому же, еще и деморализованы таким необычайным и необычайно мужественным поведением противника. Естественно, в таком случае боевая задача по прорыву тактической обороны врага будет выполнена, что позволит ввести в бой танки для оперативного развития этого тактического успеха, как и говорит об этом Г. К.Жуков. А потери «умненьких и тактически грамотных» немцев в обороне окажутся намного больше потерь атакующих русских. Вот что и имел в виду, указывая на преимущество Русской Армии перед любой другой армией Запада, маршал Победы.

А «гуманненькие» рассуждения Эйзенхауэра лишь подчеркивают слабость той армии, которой он командовал. Да, действительно, любой американский, английский и вообще, западный командир, оказавшись в ситуации, подобной вышеописанной, не отдаст приказ атаковать через мины; не отдаст, даже опытный и грамотный западный командир, понимающий, что только такая атака позволит избежать больших потерь и успешно выполнить боевую задачу. Не отдаст, во-первых, потому, что знает, его солдаты такой приказ не выполнят. Не отдаст, во-вторых, потому, что если и предположить совершенно невероятное («героические» американцы атакуют через минное поле?!), то даже самая успешная атака для отдавшего такой приказ американского офицера закончится военно-полевым судом, который будет завален жалобами выживших благодаря своему командиру американских солдат на то, что он заставил их идти на мины! Итак, в такой ситуации американский (и любой другой западный командир) в силу вышесказанного попросту уложит все свое подразделение под артиллерией или пулеметами противника, естественно, не выполнив при этом и боевую задачу.

А теперь зададим риторический вопрос читателям, читательницам и особенно «читательнице» РЛ, а также вышеупомянутому И. Савину: солдат и офицеров какой армии после таких примеров мужества и героизма, с одной стороны, а также трусости, подлости и некомпетентности с другой, следует больше уважать?!

Конечно, это только один из примеров героических действий Русской Армии в годы Великой Отечественной войны, но таких примеров было великое множество, что, ведь, общеизвестно. Ибо в советское время эти примеры не скрывали и не замазывали грязью, как это пытаются делать сейчас, но, наоборот, прославляли. И именно этот, умело направленный на победу, героизм наших воинов давал нашей Армии преимущество над противником. Еще показательнее самоотверженность всего нашего народа в годы войны. Ведь Победа ковалась не только на фронте, но и в тылу. И уже в 42-м году советская военная промышленность произвела значительно больше военной техники, чем Германия вместе со всей оккупированной Европой. Что было достигнуто при гораздо меньших промышленных мощностях, чем у противника, достигнуто за счет куда большей мобилизации имеющихся в наличии ресурсов.

Как сокрушается по этому поводу Бешанов: «Фюрер германской нации недооценил способность коммунистического режима к всеобщей мобилизации. Уже в 1941 году в Советском Союзе мобилизация людских ресурсов для нужд армии и военного производства была более тотальной, чем в Германии в 1944-м, на пике ее военных усилий. Достаточно сказать, что в «фатерлянде» вплоть до 1943 года сохранялось значительное производство товаров для нужд населения» (7).

Но зададим вопрос: а кто же мешал Германии мобилизовать свою промышленность, полностью перевести ее на военные рельсы еще в 41-м? Никто! Просто Гитлер и прочие немцы хотели и в условиях войны сохранить достаточно высокий уровень жизни: с избытком пива, сосисок и колбасы. Так может быть это хорошо, гуманно, может быть так и надо, как говорится — все для народа?! Но, не говоря уже о том, что из-за этого немцы проиграли войну, они, например, из-за недостатка ресурсов не смогли создать надежную противовоздушную оборону Германии (8). Поэтому, начиная с конца 43-го года, массированные налеты англо-американской стратегической авиации превратили многие города этой страны в пепел, вместе с проживавшими там немцами, а также с хранящимися там большими запасами пива, сосисок и колбасы. Что уже очень и очень не гуманно (нашим гуманоидным либерастам, наверное, особенно жалко немецкое пиво и колбасу).

Сравнение потерь

Теперь коснемся еще одного важного вопроса, который любят мусолить либеральные историки и прочие либерасты. Речь идет о потерях немецкой и советской армий в годы войны. Сравнение это, на первый взгляд, конечно, не в пользу нашей армии: говорят о 7 миллионах немецких солдат и о 28 миллионах наших. На самом деле, как это уже неоднократно доказывалось объективными историками, 28 млн. человек — это общие потери в людях, которые понес Советский Союз во время войны. Сюда входят и очень значительные потери мирного населения. Фашисты ведь, как известно, зверствовали на оккупированной территории. Например, в Белоруссии, где была Хатынь и многие другие, подобно ей сожженные вместе со всеми своими жителями деревни. Была осада Ленинграда, во время которой погибло около миллиона мирных жителей. Были специальные акции эсэсовцев, например, по уничтожению евреев, которых только в Бабьем Яру расстреливали десятками тысяч. Ничем подобным советская армия в Германии не «отличилась». Мирное население там, в основном, уничтожали вышеупомянутые коллеги «гуманного» Эйзенхауэра из англо-американских ВВС. Но и им в этом деле было далеко до «лавров» эсэсовцев, зверствовавших на просторах России. Так что это утраченное мирное население СССР не относится к потерям действующей армии, а это весьма значительная часть от 28 млн.

Но и оставшиеся миллионы — это также очень много, особенно учитывая, что Германия с лета 44-го воевала еще и с высадившимися в Нормандии войсками союзников, а еще раньше в Северной Африке и Италии. Но ведь и наши почти всю войну воевали с союзниками Германии: Румынией, Финляндией, Венгрией, позднее с итальянскими войсками. При общем зачете надо, ведь, учитывать воинские потери на Восточном фронте и этих стран (их почему-то никогда не учитывают). Кроме того, как выше уже было сказано, на стороне фашистов воевали солдаты всех стран Европы, их потери также должны быть учтены.

Но самое интересное — другое. Очень много говорилось о том, что на оккупированной территории Советского Союза немцев поддержали в Прибалтике, Крыму, на Западной Украине, была РОА Власова. Потери этих воинских формирований автоматически записываются в общие потери СССР, ведь их члены ранее были его гражданами. На самом деле, очевидно, что, при сравнении эффективности действий нашей армии и армий противников, они должны быть вычтены из наших потерь и приплюсованы к потерям Германии и ее союзников, ведь воевали они за нее и против нас. Насколько большие это цифры говорит то, что только в РОА и других подобных формированиях русских было более миллиона человек.

Только когда все эти математические операции будут произведены, можно говорить об реальной эффективности освободительных действий советской армии в годы войны, а не рассказывать нам страшные сказки про «кровавых победоносцев». Особенно учитывая, что значительные, если не основные свои потери, наша армия понесла в 41−42-м годах (по данным Бешанова, только в 41-м — 8 миллионов человек), когда действительно пытались забросать противника трупами, в результате чего немцы дошли до Сталинграда.

Но кто же виновен в том, что многие миллионы наших солдат погибли или попали в плен за этот период (41−42 г. г.)? Это уже вопрос о «руководящей» роли коммунистической партии. Вопрос, на который я бы хотел ответить в следующей части этой статьи.

Примечания

1. В.Бешанов. Цит.соч. с.507
2. Там же, с, 507, 509
3. Там же, с.509
4. Там же
5. Там же, с.512−513
6. Там же, с.513−514
7. Там же, с.509−510
8. Немцы ведь в годы войны создали мощное противовоздушное оружие, опередившее свое время — реактивные истребители и самонаводящиеся зенитные ракеты, которые могли бы вполне надежно защитить территорию третьего рейха от налетов стратегической авиации союзников. Однако недостаток ресурсов (которые ушли на «колбасу и пиво») не позволил произвести достаточное количество реактивных Ме 262, а вышеупомянутую зенитную ракету «Вассерфаль» вообще не успели запустить в массовое производство. Как постфактум сетовал после войны бывший министр вооружений фашистской Германии А. Шпеер: «От самонаводящейся ракеты… не мог уйти практически ни один вражеский бомбардировщик. Запуск ее можно было производить как днем, так и ночью, невзирая не облачность, мороз или туман. И уж если мы могли позднее выпускать девятьсот «Фау-2», то наверняка бы сумели производить в месяц несколько тысяч требующих гораздо меньше затрат зенитных ракет. Я до сих пор убежден, что с помощью этих ракет и реактивных истребителей уже весной 1944 года можно было вполне надежно оградить наши промышленные объекты от воздушных налетов. Не в последнюю очередь именно по этой причине мы так и не смогли добиться коренного перелома в воздушной войне». Шпеер А. Воспоминания. М., Прогресс/Смоленск: Русич, 1997, с. 488

(Продолжение следует)