Для чего добиваются канонизации архимандрита Тавриона (Батозского)?

Братие, стойте и держите предания (2 Фес. 2, 15)

Имя архимандрита Тавриона (Батозского; † 1978), личности благочестивой и по-своему незаурядной, проведшего много лет в тюрьмах и лагерях, часто упоминается в различных публикациях. О нем стали выходить книги, как, например, составленный священником Владимиром Вильгертом сборник «Вся жизнь — Пасха Христова. Архимандрит Таврион (Батозский)» (М.: Отчий дом, 2001). По прочтении этой книги у читателя может сложиться впечатление о выдающемся старце, достойном продолжателе православных монашеских традиций знаменитой Глинской пустыни. Цель этой книги священник Владимир Вильгерт не скрывает: «Выражаем надежду, что публикация этого сборника ускорит решение вопроса о канонизации архимандрита Тавриона» (с. 5).

Прочитав книгу, читатель в душе скажет только «аксиос!» причислению к лику святых такого незабвенного батюшки. Однако в книге сей лукаво умолчано о многих фактах из пастырской и литургической практики архимандрита Тавриона, которые вызывали еще при его жизни немало соблазна. Один известнейший духовник Троице-Сергиевой лавры в 70-е годы не благословлял своим духовным чадам ездить в пустыньку под Елгавой к о. Тавриону, а если уж кто и собрался ехать — то ни в коем случае не причащаться у него.

Итак, был ли архимандрит Таврион достойным продолжателем монашеских традиций Глинской пустыни?

Говоря о непродолжительном пребывании о. Тавриона настоятелем знаменитой христианским подвижничеством Глинской пустыни (1957−1958 гг.), его жизнеописатели допускают грубые неточности и даже откровенную ложь в изложении фактов этого периода церковного служения о.Тавриона. Так, Е. Бездетко в статье «Благовестие архимандрита Тавриона» (Православная Москва, 1994, № 15) несколько лет назад писала: «Батюшке так сложно было с особо „благочестивыми“ людьми, усердно оцеживающими уставных комаров. Наиболее яркими представителями этого вида были монашествующие»; «…Из Глинской его ушли». За что «ушли» — автор оставляет без ответа.

В книге священника Александра Чеснокова «Глинская пустынь и ее старцы» (М., 1994) также не дается исчерпывающего ответа на вопрос о причинах разногласий архимандрита Тавриона с братией Глинской пустыни (разногласия объясняются всего лишь тем, что полунощницу при о. Таврионе перенесли на двенадцать часов ночи, что не всей братии пришлось по душе). Та же малосущественная причина разногласий из-за времени совершения полунощницы отмечается и в книге священника Владимира Вильгерта. Но и в этой книге ничего не говорится о главных, принципиальных разногласиях, приведших к просьбе глинских старцев о замене настоятеля — архимандрита Тавриона — и переводу последнего из Глинской обители.

В своей книге священник Владимир Вильгерт даже пытается объяснить конфликт очевидной сплетней: «…в Глинской пустыни имела место и попытка покушения на жизнь настоятеля со стороны молодых, озлобленных насельников» (с. 24). Подобным «объяснением» о. Владимир возводит откровенную хулу на братию Глинской обители.

Великий Глинский старец, светильник веры и благочестия ХХ века, автор многочисленных богословских сочинений схиархимандрит Иоанн (Маслов; † 1991) в своем капитальном труде «Глинская пустынь» (М., 1992; 1994) всесторонне исследовал жизнь этой обители, прославленной своей духовно-просветительской деятельностью и старческим окормлением, и в частности — возрождение старчества в Глинской пустыни в период 1942—1961 гг. Труд схиархимандрита Иоанна необычайно ценен для историков, богословов и для всех ищущих спасения, поскольку о. Иоанн сам начинал свой иноческий подвиг и достиг полноты иноческого совершенства в знаменитой Глинской пустыни, был духовным другом и сотаинником великих Глинских подвижников-старцев схиархимандритов Андроника (Лукаша) и Серафима (Романцова), продолжателем иноческих традиций Глинской обители, последним Глинским старцем.

Приведем отрывок из книги схиархимандрита Иоанна (Маслова) «Глинская пустынь», в котором подробно освещается непродолжительная деятельность архимандрита Тавриона (Батозского) в качестве настоятеля Глинской пустыни.

«Периоды расцвета и упадка духовной жизни всегда были связаны с возрастанием или уменьшением роли духовного руководства. Возрождение старчества в Глинской пустыни обусловило такой подъем духовной жизни в обители, что слава о святости жизни насельников Глинской пустыни, строгости ее устава и аскезы распространилась по всей стране.

В духовной жизни Глинская пустынь занимала самое высокое место. Как и прежде, обитель была центром духовного просвещения, старческого окормления и нравственного возрождения. Не только многие архиереи, но и сам Святейший Патриарх Алексий I отзывался о Глинской пустыни как о знаменитом, строгом монастыре, глубоко почитал ее опытных старцев и считал их руководство душеспасительным.

После десятилетнего управления обителью о. Серафимом (Амелиным) наступил второй период его настоятельства (1953−1958 гг.) — период расцвета и благоустройства Глинской пустыни.

Строго подвижническая жизнь Глинских старцев, высокий духовный авторитет ее настоятеля собирали в монастырь ревнителей настоящего иноческого жития. В святую обитель стремились попасть не только желающие начать монашескую жизнь, но и опытные подвижники, чтобы в среде этой „дружины воинов Христовых“ обрести верный путь к высшему духовному совершенству. В архиве Сумского Епархиального управления хранится множество прошений того времени о переводе или поступлении в Глинскую пустынь не только со всех концов нашей страны, но и из-за рубежа. Но по распоряжению уполномоченного Совета по делам Русской Православной Церкви Сумской области прием насельников в святую обитель был ограничен.

Духовное ядро обители до самого ее закрытия составляли подвижники, жившие в Глинской пустыни еще до 1922 года. В 1953—1957 годах их было около одной трети, а в 1958-м — около одной пятой от общего числа насельников. Они восприняли от Глинских старцев XIX и начала ХХ века древние высокодуховные иноческие традиции обители и передавали их следующим поколениям. Так, посредством старческого окормления, осуществлялась в Глинской пустыни духовная преемственность.

В тот период средоточием духовной жизни обители по-прежнему были старцы: архимандрит Серафим (Амелин), схиигумен Андроник (Лукаш) и иеросхимонах Серафим (Романцов). Как писал епископ Сумской и Ахтырский Евстратий, „трудами о. Андроника, о. Серафима-духовника и настоятеля архимандрита Серафима крепла и процветала Глинская пустынь“.

Под их руководством возрос целый сонм подвижников, многие из которых впоследствии пронесли старческие традиции Глинской пустыни по всей стране.

…В феврале 1957 года архимандрит Серафим (Амелин) обратился к епископу Евстратию с просьбой освободить его по болезненному состоянию и старости (ему было уже восемьдесят четыре года) от обязанностей настоятеля. Наряду с этими причинами едва ли не основной было стремление старца в конце жизненного пути совершенно предаться богомыслию и безмолвию. Пребывая телом на земле, он давно уже духом был в Горнем Иерусалиме, но, несмотря на затвор, в котором он провел последние годы, заботы о многообразной жизни обители не позволяли ему полностью отрешиться от дел земных.

Братия хотя и скорбела о решении о. Серафима уйти на покой, но по его благословению выбрала настоятелем архимандрита Тавриона (Батозского), который поступил в Глинскую пустынь еще в 1913 году и находился в обители до 1922 года, обучаясь в живописной мастерской под руководством о. Серафима (Амелина). Затем он посетил Глинскую пустынь лишь в начале 1957 года.

Надеясь, что архимандрит Таврион, помня иноческие традиции Глинской пустыни, и в должности настоятеля сохранит послушание старцам, о. Серафим (Амелин) в своем прошении епископу Сумскому и Ахтырскому указал на него как на желательного кандидата на должность настоятеля Глинской пустыни.

Для окончательного решения этого вопроса духовник обители иеросхимонах Серафим (Романцов) ездил в Москву, где был на приеме лично у Святейшего Патриарха Алексия… Святейший спрашивал о братии, о храме, о церковных службах, о постройке и обещал назначить настоятелем архимандрита Тавриона.

По распоряжению Святейшего Патриарха Алексия архимандрит Таврион (в миру Тихон Данилович Батозский) был назначен настоятелем Глинской пустыни 14 марта 1957 года, а 25 апреля принял все дела от архимандрита Серафима (Амелина). Но в должности настоятеля о. Таврион пробыл менее года, так как не оправдал доверия братии. В Глинской пустыни, обители истинно православной, он стал вводить западные, католические обычаи церковной жизни. Кроме того, после окончания вечернего богослужения о. Таврион зажигал свечи на престоле, открывал Царские врата, начинал читать акафисты и устраивал общенародное пение. Это противоречило уставу Глинской пустыни, в соответствии с которым после вечернего богослужения братия должна была безмолвно расходиться по келиям и исполнять келейное правило в тишине.

Отец Таврион приказал вынести Голгофу из храма, ввел при богослужении вместо строгих распевов Глинской пустыни партесное пение, никак не соответствующее духу обители. Весь круг богослужебного пения Глинской пустыни до изменений, введенных о. Таврионом, сохранял древние церковные мелодии, которые воодушевляли молящихся в ту или иную минуту церковной службы.

При входе в храм о. Таврион повесил большие шторы. Икону „Царь Славы“ на Горнем месте без совета со старцами заменил иконой „Воскресение Христово“. Что касается замены иконы, то это не запрещено каноном, но в Глинской пустыни, где без благословения старцев избегали малейших нововведений и крайне дорожили древними традициями, все эти изменения возмущали братию. Она называла действия о. Тавриона благочестием не по разуму (при о. Таврионе богослужения в обители начинались в полночь; братия, горевшая стремлением к подвижнической жизни, это одобряла, но восстала против католического уклона настоятеля).

Особенно недовольна была братия тем, что о. Таврион ни в чем не советовался с глубоко почитаемым в монастыре, старшим его по возрасту и по духу, бывшим настоятелем архимандритом Серафимом (Амелиным). Это было нарушением монашеских правил. Наконец, о. Таврион ни в чем не считался с мнением совета старцев Глинской пустыни, а поступал самовластно.

Стремясь защитить Православие в обители, насельники монастыря неоднократно обращались к епископу Евстратию и, как в личной беседе, так и письменно, выражали свое недовольство нововведениями настоятеля.

Преосвященный Евстратий неоднократно, как при посещении обители, так и письменно, пытался вразумить о. Тавриона, ссылался даже на то, что доля его болезни (осенью 1957 г. епископ Евстратий был тяжело болен) „от нестроений в обители“, но ничего не изменялось.

О католическом уклоне в действиях о. Тавриона стало известно Святейшему Патриарху Алексию. 14 ноября 1957 года епископ Евстратий получил телеграмму от Управляющего делами Московской Патриархии протопресвитера Николая (Колчицкого), в которой было сказано, что, поскольку „братия Глинской пустыни не очень довольна настоятелем, который делает большие перемены без совета старцев обители, то Святейший Патриарх просит вызвать старцев обители Глинской пустыни… и внушить настоятелю, чтобы все дела в обители решались совместно со всеми старцами, а не единолично настоятелем…“

В ответ на эту телеграмму 18 ноября под председательством епископа Евстратия было проведено объединенное собрание Сумского Епархиального Совета и собора старцев Глинской пустыни в составе настоятеля архимандрита Тавриона, духовника обители иеросхимонаха Серафима, казначея иеромонаха Модеста и эконома иеромонаха Михаила, на котором движимые братской любовью и послушанием единодушно постановили отменить в Глинской пустыни нововведения о. Тавриона, а настоятелю решать все вопросы совместно со старцами. В монастыре завели даже журнал для записи решений, принятых на совещании старцев. Но жизнь в обители не нормализовалась. Западная ориентация в действиях о. Тавриона продолжала проявляться. Отец Серафим (Романцов) вынужден был поехать к Святейшему Патриарху и просить о смене настоятеля. 13 января 1958 года настоятелем Глинской пустыни опять назначили архимандрита Серафима (Амелина), а архимандрит Таврион (Батозский) указом Святейшего Патриарха был переведен в Почаевскую лавру.

К этому времени многотрудный старец архимандрит Серафим (Амелин) уже угасал. Пятнадцать лет был он во главе духовного вертограда и не только собрал, но и приумножил братию Глинской пустыни, во всей полноте возродил старчество и древний устав обители, внутренне и внешне украсил монастырь, создал все условия для духовной и материальной помощи богомольцам…»

А вот другое свидетельство. Архимандрит Рафаил (Карелин) в своих воспоминаниях о Глинском старце схиархимандрите Серафиме (Романцове), в частности, пишет: «Отец Серафим придавал очень большое значение преемственности монастырской жизни, включая устав богослужения, ежедневную исповедь, откровение помыслов и т. п. Он рассказывал, что когда архимандрит Таврион (Батозский), назначенный настоятелем Глинской пустыни, стал вводить новый устав, читать какие-то составленные им или неизвестно откуда взятые молитвы, то это вызвало недоумение и недовольство братии монастыря. Это нарушило монастырскую традицию. И потому, несмотря на подвижническую жизнь отца Тавриона, Глинские старцы принуждены были просить Святейшего Патриарха Алексия I о замене настоятеля (что тот и исполнил). Этим была сохранена традиция монастыря, заложенная с его основания, и духовная преемственность, носителями которой являлись глинские старцы» (Тайна спасения. М., 2002. С. 292).

Таковы мнения двух Глинских старцев-подвижников об архимандрите Таврионе.

…После Глинской пустыни о. Таврион служил непродолжительное время в Почаевской лавре, затем в Уфе, а в 1962 году по ходатайству Никодима (Ротова), тогда епископа Ярославского, переводится в Ярославскую епархию. В 1969 году архимандрит Таврион переезжает в Спасо-Преображенскую пустынь под Ригой (Елгава), где становится духовником. В это время Пустыньку под Ригой начинают посещать многие верующие, особенно из Москвы.

Нынешние обновленцы-реформаторы постоянно ссылаются на литургическую практику архимандрита Тавриона как на пример нетрадиционного отношения к православному богослужению, якобы требующему постепенной модернизации. Так, священник Георгий Кочетков пишет: «Вспомним… хотя бы о. Тавриона Батозского, глубоко по духу православного и в то же время открытого к католической и протестантской традициям и, главное, к живым их носителям. Эта открытость позволяла ему и поставить в храме католическую статую, и даже в ряде случаев причащать тянущихся и приходящих к нему инославных, ничего особенного от них не требуя, кроме обычного для всех личностного соучастия на литургии. Этот же дух позволял ему, как и многим другим святым (?), широко использовать на богослужении… современный язык… и свободные молитвенные включения в традиционные чинопоследования» («Православная община», 1994, № 4−5, с. 82). «Он… не стеснялся читать Евангелие по-русски, причащать практически без исповеди, ежедневно и всех»; «Не стеснялся апеллировать к обновленческому опыту, правда, только в личных беседах» («Новая Европа», 1992, № 1, с. 73).

Другой автор в кочетковском журнале «Православная община» (1995, № 2 /26/) вспоминает следующее: «Отец Таврион позволял в богослужении и импровизации: вставлял свои молитвы…»; «Видишь, как мешает батюшке массивная алтарная перегородка летнего Спасо-Преображенского храма; открыты и не закрываются во все время богослужения царские врата и диаконские двери…»; «Ежедневное причащение в Пустыньке, введенное о. Таврионом, многих соблазняло, и пастырей, и пасомых»; «Батюшка прибегал… к общей исповеди»; «Узы любви связывали его со старейшим католическим епископом…»; «Но вместо благодарности за свои труды он получал от некоторых из них (собратьев. - Н. К .) осуждение и ярлыки — „католик“, „обновленец“» (там же, с. 85, 87, 89, 90, 84). В этой же статье рассказывается, как о. Таврион причащал и венчал некоего «католика Антония В.» (Вильгерта, отца священника Владимира Вильгерта, составителя вышеупомянутой книги. - Н. К .). Однако «после смерти о. Тавриона новый духовник Пустыньки уже не допускал к Чаше Антония» (с. 90).

Кое-кто скажет: а почему мы, собственно, должны доверять священнику Г. Кочеткову и его журналу? А почему нет? Тем более, что имеются и другие свидетельства практически о том же. На состоявшейся в июне 2008 года конференции, посвященной памяти архимандрита Тавриона (Батозского), заведующий кафедрой миссиологии Свято-Тихоновского Православного университета, пользующийся уважением не только среди православных верующих, но и в научных кругах профессор А.Б. Ефимов, многократно посещавший в 1970-е годы Пустыньку под Елгавой, свидетельствовал, что архимандрит Таврион постоянно причащал работавшего в Пустыньке католика Петра Ильича.

Из беседы со свящ. Георгием Кочетковым в альманахе «XPICTIAHOC» (1998, VII) мы узнаем, «как в одном из его (о.Тавриона. - Н. К .) храмов стояла католическая статуя Сердца Иисусова» (с. 70). Однако даже жизнеописатели отца Тавриона признают не всегда оправданное, иногда весьма соблазнительное для православных верующих новаторство: «Некоторых подобные вещи смущали, как статуя Святейшего Сердца Иисусова, подаренная католиками и поставленная им в храме у Плащаницы…» ( Бездетко Е.Благовестие архимандрита Тавриона // «Православная Москва». 1994. № 16).

По воспоминаниям многочисленных паломников, посещавших в 70-е годы Преображенскую пустыньку, о. Таврион сам любил читать на утрени канон на русском языке. «Этот точный, добротный перевод звучал, увы, очень коряво и, вопреки намерениям о. Тавриона, вовсе не был понятнее славянского текста» (Богослужебный язык Русской Церкви. История. Попытки реформации. М., 1999. С. 226).

У читателя, естественно, возникает вопрос: почему столь несомненно высокодуховной жизни архимандрит Таврион имел католические и обновленческие симпатии, проявлявшиеся в его богослужебной практике? Постараемся дать ответ на это.

Что касается католических симпатий, то, скорее всего, они связаны с западноукраинским происхождением о. Тавриона, где униатское влияние оставляло свой отпечаток на церковной жизни, и прежде всего на обрядовой ее стороне, которая запечатлелась в нем с детства.

Обновленческие же симпатии сложились у о. Тавриона в 20-е годы в Москве. По воспоминаниям одного его духовного чада, «отец Таврион… использовал опыт юности, прежде всего Москвы начала 1920-х годов. Он был в ту пору в Москве и ходил по разным храмам. Бывал и в Заиконоспасском монастыре, ценил опыт епископа Антонина (Грановского)… Я со всей ответственностью говорю, что Таврион бывал в Заиконоспасском монастыре на богослужениях Антонина и ценил этот опыт» (Литургия отца Тавриона. Беседа со священником Георгием Кочетковым // XPICTIAНOC, Рига, 1998, VII, с. 62−63). Вероятно, эти реформаторские богослужения обновленческого епископа Антонина Грановского оказали глубокое впечатление на молодого о.Тавриона. Именно почти весь набор обновленческих новшеств Антонина повторял, спустя сорок лет, о. Таврион при совершении богослужений.

«Помню однажды, — вспоминает о. Георгий Кочетков, — я ему сказал, что с нами вместе приехал баптист. Более того, этот баптист, вдохновленный служением отца Тавриона, тут же пошел причащаться. Я пытался всячески этому воспрепятствовать, но мои усилия не достигли цели. Я просил одну монахиню передать батюшке, что вот этот человек — баптист, он не миропомазан. Матушка все передала отцу Тавриону, а тот просто не обратил внимания и спокойно его причастил. Когда я потом сказал старцу, что этот баптист причащался, сказал с ужасом и пафосом, отец Таврион ответил: „Вы ничего не видели“» (с. 71).

После таких свидетельств непорядочно выглядят упреки редакции альманаха «XPICTIAHOC» и священника Г. Кочеткова в отношении о. Иоанна (Маслова): «Схиархимандрит Иоанн (Маслов) оклеветал архимандрита Тавриона» (с. 55). В чем же тут клевета, господа хорошие, если сами же авторы вашего «XPICTIAHOCA» (Фонд имени Александра Меня в Риге) подтверждают все то, что написано в книге «Глинская пустынь»? Священник Г. Кочетков, например, подтверждает, что «нарекания в адрес отца Тавриона звучали и при его жизни и покойный отец Иоанн (Маслов) всегда был одним из его злопыхателей» (с. 72).

Эти слова известного московского обновленца только лишний раз подтверждают высокое духовное и историческое достоинство книги приснопамятного схиархимандрита Иоанна «Глинская пустынь».

Примерно за год до выхода в свет книги священника Владимира Вильгерта об архимандрите Таврионе (Батозском), помещенное в ней жизнеописание о. Тавриона было напечатано в журнале «Православная община» (2000, № 55), издаваемом священником Георгием Кочетковым и его «Высшей православно-христианской школой». Вариант жизнеописания, опубликованный в кочетковском журнале, отличается от жизнеописания, вошедшего в сборник «Вся жизнь — Пасха Христова», наличием двух абзацев, где говорится о том, что «о.Таврион уважительно относился к католичеству», «подмечал достоинства католической церкви-сестры и стремился использовать этот положительный опыт в своем священническом служении», как о. Таврион причащал и повенчал католика — отца священника Вл. Вильгерта, «при этом никакого формального перехода в Православие не было» («Православная община», 2000, № 55, с. 96, 97). Понятно, что эти два абзаца свящ. Владимир Вильгерт не поместил в выпущенную огромным тиражом (12 000 экз.) книгу об архимандрите Таврионе, в надежде, как уже упоминалось выше, «что публикация этого сборника ускорит решение вопроса о канонизации архимандрита Тавриона» (с. 5). А «католические» подробности Комиссия по канонизации пока знать не должна! Обо всех многочисленных католических и обновленческих особенностях в литургической практике архимандрита Тавриона священник Вл. Вильгерт в своей книге не поминает ни одним словом: не пришло еще время!

Автор этой статьи совершенно не намерен как-то очернить имя о. Тавриона, который остался светлой и любвеобильной личностью в воспоминаниях многих его духовных чад. В этом году исполняется тридцать лет со дня его кончины и молитва о упокоении приснопамятного архимандрита Тавриона да будет искренней не только у тех, кто считал батюшку духоносным старцем, и у тех, кого соблазняли некоторые аспекты его пастырского служения.

Православным верующим необходимо более полно знать о жизни того или иного священнослужителя, если его почитатели поднимают вопрос о канонизации и при этом выпускают книги, где намеренно замалчивают некоторые неправославные аспекты церковной жизни этого человека, чтобы уже после прославления его в лике святых оповестить всех верных чад Русской Церкви, что в святцах появился новый святой, благосклонный к «обновленческому опыту», к литургическим реформам, к интеркоммуниону с инославными, к пренебрежению св. канонами Церкви, симпатизирующий католичеству и т. п.

Несомненно, архимандрит Таврион был добрым пастырем и поступал вопреки православной традиции, скорее всего, по простоте своей или по неведению . Подобный случай описан у преп. Иоанна Кассиана Римлянина, когда старец по имени Серапион, отличавшийся «древней строгостью в воздержании и в деятельной жизни, во всем совершенный», по неучености своей погрешил против истинной веры и впал в ересь (Соб. 10, гл. 3).

Этого никак нельзя сказать о злонамеренном реформаторском зуде нынешних обновленцев, которые часто, спекулируя на имени о. Тавриона, стремятся «модернизировать» Православие: русифицировать богослужение, пересмотреть традиционную литургическую практику Русской Церкви, пересмотреть «устаревшие» каноны, не допускающие, в частности, никакого евхаристического общения с инославными. Будем помнить, что прославленный в лике святых подвижник становится в Церкви образцом для подражания.

Впервые опубликовано в журнале «Благодатный Огонь», № 9.