Верна ли интонация профессора Медушевского?

Недавно попались мне на глаза статьи профессора Московской консерватории, музыковеда В. В. Медушевского «Рок-музыка как орудие глобализма, направленное на молодежь» и «Интонация как язык домостроительства благодати».

Можно было бы оставить эти статьи без внимания, не вдаваться в полемику и дискуссии. Однако сущность поднятых вопросов кажется мне весьма важной, не касающейся только лично меня, моих обид или претензий. В последнее время на православных людей, занимающихся современным искусством, обрушился целый вал нападок, обвинений. Эти обвинения затрагивают многих моих друзей, соратников, многих православных священнослужителей. Так, статьи Медушевского вызвала ряд вопросов, которые хотелось бы прояснить.

Начинается одна из статей с попытки определить, что же такое музыка. По Медушевскому: «Музыка — язык онтологии (философское учение об общих категориях и закономерностях бытия, существующее в единстве с теорией познания и логикой), догматики сердца — православной или дьявольской, язык богооткровенной или лукавой антропологии, веры или зловерия, язык судьбы человека, народа, человечества, язык жизни и смерти, благословения и проклятия.»

Что же, звучит убедительно. Далее мы увидим, что под эти возвышенные определения подпадает только «высокая классическая» музыка. Но, хочется спросить автора: как быть с музыкой народной, с танцами, частушками, колыбельными, детскими песнями? Как быть с лирикой? Где в этой «табели о рангах» старинные романсы? Если принять точку зрения Медушевского, выход может быть, видимо, только один: признать, что все вышеперечисленное музыкой не является. Потому что странно было бы искать в частушке и русских плясовых «богооткровенную антропологию». Правда, мнение это не стыкуется с самими классическими композиторами. Один из них утверждал, что «Композитор — народ, а мы только аранжировщики…»

Рассуждение Медушевского напоминает известное высказывание: «В мире есть только две марки автомобилей — Мерседес, и все остальные». Являясь мерседесовладелцем, я отчасти согласен с этим высказыванием. Но, как же скучно и неинтересно было бы, если по дорогам ездили бы одни только Мерседесы!..

Уже в конце статьи Медушевский приводит «убийственный» аргумент: «Наша же цель — идти к чистоте. Только чистота хранит Церковь. Можно ли представить себе Господа или Богородицу свингующих, с подергивающимися движениями рок-музыки?»

Конечно, не можем. Как не можем представить себе Господа и Богородицу бурно аплодирующими на концерте Растроповича, стоящими за мольбертами и рисующими с натуры, или пишущими романы в тиши писательских дач. Не видятся Они также и в русском хороводе, с балалайками и гармошками в руках. Значит ли это, что все вышеперечисленные виды искусства подлежат запрету? В одном из своих докладов Медушевский «разоблачает» джаз. Он предлагает «проверить музыку смертью». Можно ли хоронить человека под джаз, спрашивает он. Нельзя, значит, это низкая музыка, она не выдерживает испытания такой серьезной темой как смерть. Ну, во-первых, сомнительная эта традиция — хоронить под музыку. Не русская. И, во вторых, можно ли хоронить под «Танец с саблями» Хачатуряна? Или под «Турецкий марш» Моцарта? Да, что-то в этом тесте у Медушевского явно не срастается… Такие музыковедческие «находки», конечно, несопоставимы с действительно серьезными, глубокими исследованиями джаза таких серьезных исследователей и ученых, как, скажем, Валентина Джозефовна Конен…

Задав столь высокую планку разговору, Медушевский развивает свою «фирменную» тему — о музыкальной интонации. Он придает этому понятию смысл, сильно отличающийся от общепринятого. Музыкальной интонацией традиционно называют наименьший выразительный оборот мелодии. Русский музыковед Асафьев создал теорию специфически музыкального, интонационного языка. Он стал выделять единицы такого языка, которые назвал попевками. Асафьев писал в «Речевой интонации»: «Попевка — интонационно конструктивный элемент мелодии — образует группу сопряженных тонов, составляющих мелодический оборот или рельеф. Таким образом, чтобы усвоить смысл песенности, сущность песенного стиля и форму напевов через интонирование их, необходимо приучить слух к характерным песенным оборотам — попевкам».

Впрочем, известно, что на попевочной основе строится и народная музыка, и знаменный распев. Те же попевки в роке, блюзе, джазе — называются штампами…

Медушевский вкладывает в понятие музыкальной интонации свой смысл: «Со звуковой стороны интонация являет собой органичное единство всех сторон звучания — подобно тому, как лицо не есть форма носа или разлет бровей или складки рта или цвет щек, но есть все это вместе. И как выражение лица складывается из органичного единства всех мимических характеристик (не может ведь быть доброй улыбки при колючем взгляде), так и изменение мельчайшего параметра интонации ведет к появлению совершенно иного смысла. Специфическим же содержанием же интонации (речевой, мимической, пластической, поведенческой, музыкальной) является избыток сердца, который и анализируется далее…»

В связи с этими идеями Медушевского есть несколько вопросов. Насколько я понимаю, он решил «уравнять в правах» все составляющие музыки. Тембр, акценты, скажем, ничуть не менее важны, чем мелодия и гармония… Однако я считаю большой ошибкой иерархическое строение музыки замещать таким своеобразным «демократическим» устройством. Мне ближе слова, которые я услышал от одного маститого протоиерея, бывшего также и отменным музыкантом. Он сказал: «В музыке мелодия — это дух, гармония — душа, ритм — тело…»

Если провести аналогии с языком, то вряд ли можно говорить о том, что знаки пунктуации по своей значимости равны словам! Конечно, они нужны, они могут весь смысл изменить: «казнить нельзя помиловать"… Но если мы возьмем отдельно взятые слова, мы хоть что-то поймем, хоть будем догадываться, о чем речь. Если возьмем отдельно взятые запятые и точки, не поймем ничего. Да и его сравнение с лицом, конечно, неубедительно. Мы говорим: «Глаза — зеркало души». Если же скажем: «Сочетание глаз, щек, носа, губ и разлета бровей — зеркало души» — будет смешно… Если как в том анекдоте: «Мойша споет «Битлз», мы все равно узнаем песню, несмотря на неподходящее исполнение. Если же мы будем просто простукивать ритм, или дадим один тембр, или темп — конечно, никто ничего не поймет! Неправильно было бы ставить мелодию в рабскую зависимость от остальных составляющих. Даже без сопровождения, даже на неподходящем инструменте гениальная мелодия все равно звучит гениально. Даже опошленную неудачной гармонией, неправильной аранжировкой, красивую мелодию — можно спасти, очистить. Но, если самой мелодии нет — простите… Ни тембр, ни акценты, ни ритм не помогут. Это будут лишь безсмысленные оболочки, лишенные сердцевины.

Ну, а насчет «анализа избытка сердца», здесь просто без комментариев. Для меня слишком большая смелость рассуждать на подобные темы. Мне думается, что это уровень не только не мой, но и не уровень профессора консерватории. Вероятно, духоносный старец, водимый Духом Божиим, мог бы «анализировать избытки сердец"…

Далее, В. Медушевский пишет:
«Стратегия жизни — последнее, главное, самое глубокое содержание интонации.

Таких стратегий две. Музыка их поляризует, поляризуя ныне и общество. Первая стратегия, характерная для высокой музыки и высокого искусства, — стратегия воскрыления сердца к истине. Человек создан для бессмертия. Образ Божий, вложенный в нас, содержит в себе… будущую нашу нетленную красоту… Потребность в Боге… заложена в нас в качестве высшей потребности, без удовлетворения которой жизнь лишается смысла.

Это главное в человеке — горение в нем образа Божия — поддерживается классической музыкой. Творениями Баха, Моцарта, Бетховена, Чайковского, Рахманинова и других гениев человечества, победно утверждается в жизнеощущении общества призвание человека к вечности, к бесконечному совершенству…»

Да, здесь Медушевский подводит нас к одной из главных идей своей статьи: музыка есть высокая и низкая. Высокая, это, конечно, классика. Ей приписываются небывалые, чудесные свойства: «Две тысячи лет музыка искала возможность возвыситься до способности принять в себя бесконечную красоту Божественного слова — жертвенной любви Христовой, всех возводящей на Небо и спасающей в вечности… И силой Божией достигла сего: ее неумирающая красота стала интонационной проповедью Евангелия… Раскрытию Божественной истины в сердце и служит музыкальная интонация высокого искусства, передающая восхитительную чистоту и кротость, страх Божий и окрыление духа, чувство вечности и мир души вместе с духовной ревностью и отвагой и иные чудеса, которыми славится Бог в сердцах христиан и всех людей… Излучение красоты как явления славы Божией стало основным содержанием, целью и смыслом высокой музыки. Музыкальная интонация, выросшая из речевой, ее прояснила в такой степени, что ей стал подвластным весь избыток сердца, о котором говорит Господь…»

Есть вопросы и здесь. Медушевский из сонма классических композиторов называет всего лишь пять конкретных имен. Бах, Моцарт, Бетховен, Чайковский, Рахманинов. Причем эти же имена кочуют без изменения по всем его статьям, в подтверждение божественных свойств «высокой классики». Ну, а как же с остальными, профессор? И к этим-то классикам из Вашего коротенького списка есть вопросы, а ведь если задаться целью, можно составить такой список классических композиторов, которым маленьких деток на ночь сильно можно было бы напугать. Навскидку — карбонарий-мятежник Паганини, безумный Шуман, беседующий со своим столом, сошедший с ума Сметана, старый волокита Лист, Алябьев, написавший «Соловья», сидя в тюрьме за убийство… Да просто почитайте «жития» многих классических композиторов! Неужели можно поверить, что нередкие среди них гуляки, игроки, повесы, психически больные, члены масонских лож могли писать душеспасительную музыку?

Медушевский совершенно обходит молчанием современное состояние «классической» музыки. Дела там нынче более чем сомнительны. На Западе ладовая, мелодическая музыка просто под запретом. «Путевку в жизнь» получают лишь атональные, шумовые произведения. А вот, например, отзыв на недавнюю постановку в Берлине известным французским хореографом Анжелином Прежлокажом «Весны священной» Стравинского:. «Весна Священная» не произвела на меня никакого впечатления: дикие полулюди-полуживотные занимаются сексом… совершенно голая танцовщица («избранница») пляшет посреди этой толпы, пока не падает без сил (или мертвая? — не понятно)…» Собственно, и премьера этого произведения в 1913 г., в Париже, вылилась в грандиозный скандал, закончившийся потасовкой зрителей!

Антон Ла-Вей, известный как автор «сатанинской библии», отнюдь не слушал рок, а слушал спокойную и красивую классическую музыку. Гимны сатанистских сект — это не рок-музыка, они весьма схожи по звучанию с классическими религиозными гимнами. Известно, как Гитлер любил слушать Вагнера. А Ленин — «Апоссионату» Бетховена. Храмы в безбожной совдеповской России взрывали отнюдь не под звуки тяжелого металла.

Может ли из одного источника течь вода сладкая и горькая? Можно ли однозначно сказать: любая классическая музыка душеполезна? Я думаю, что эти рассуждения — наследие безбожного прошлого. Когда люди убрали из своей жизни Бога, им надо было чем-то заполнить пустующее святое место. Заполнителем служили и коммунистические идолы-вожди, и обожествляемая плотская любовь, и классическое искусство. Но само по себе понятие «классика» не может гарантировать ничего духовного. Классика — это нечто, надолго пережившее своё время. Классическим может быть костюм, автомобиль, напиток… Межу прочим, бесы — это бесспорная «классика»! Они актуальны во все времена, а в последнее время — просто чересчур.

Классическая музыка очень неоднородна. У различных авторов, в разные эпохи вы найдёте широчайшую палитру настроений и эмоций, но духовного там будет немного. Много будет человеческой страсти, раздирания на себе одежд, бунтарства. После средневековья, начиная с эпохи «Возрождения», музыка обмирщается, становится все более плотской, страстной, порою откровенно эротичной. В ней все больше личностного, авторского, все меньше строгости, каноничности, божественности.

Где критерии, как отличить «высокое от низкого»? Вопросы сложнейшие. В музыке есть тайна, непостижимая никакому человеческому уму. Кто может объяснить, почему минорный лад наводит на человека грусть, а от мажорного — радостно? А ведь натуральный мажор и минор — это самые простые краски, это как черное и белое в живописи. Что уж говорить о более сложном? Именно поэтому Св. Отцы крайне скупы и осторожны в рассуждениях о музыке. И Медушевский вряд ли найдет цитаты из Св. Отцов, подтверждающие его выводы. А посмотрите, как Блаженный Августин осторожно, прикровенно говорит о действии музыки на душу:

«Каждому из наших душевных движений присущи и только ему одному свойственны определенные модуляции (интонации) в голосе говорящего и поющего, и они в силу какого-то тайного сродства эти чувства вызывают».

Заметьте, здесь речь не о «раскрытии Божественной истины в сердце», а всего лишь о душевных движениях!

И еще такой вопрос. «Музыкальная интонация, выросшая из речевой…». Не думаю, что это правильно. Люди самых разных национальностей, самых далеких друг от друга языков, воспринимают музыку примерно в одном ключе. Полагаю, что даже индусы, китайцы или эскимосы не пустятся в радостный пляс, заслышав похоронный марш Шопена… Или восплачут, услышав зажигательную грузинскую «лезгинку"… Таким образом, музыка является своеобразным протоязыком, понятным всем, на уровне глубинных чувств, переживаний. Возможно, Господь, смешав людям языки после истории с Вавилонской башней, оставил все же из милосердия, этот, общий — музыкальный язык…

Теперь чуть развернем цитату: «Излучение красоты как явления славы Божией стало основным содержанием, целью и смыслом высокой музыки. Музыкальная интонация, выросшая из речевой, ее прояснила в такой степени, что ей стал подвластным весь избыток сердца, о котором говорит Господь…»

Опять не соглашусь. Есть такая народная поговорка: «Бубнит, как пономарь». А почему пономарь «бубнит»? Потому что он читает-то как раз без интонаций! Распевно, но монотонно, ровно. Почему так читают? Да потому, что до Слова Божьего ни одна человеческая интонация просто не дотягивает! Любая будет фальшиво звучать. В любой избыток сердца человеческого — полноту Божию не вместить. Поэтому-то и убирают всякую интонацию, чтобы не замутняла Божественные глаголы. Правда, слышал я раз, как один католик читал «Отче наш!» «с выражением». Смех удержать с трудом удалось.

Медушевский предлагает поставить такой занятный опыт: «подставьте слова «Священной войны» А. Александрова под песенку «В лесу родилась елочка». Добавьте сюда легкий свинг — и слова становятся издевательски противоположными по смыслу. А если так лукаво распеваем святые слова? Уступка молодежному вкусу, небольшая синкопа, — она мгновенно дают оттенок неверия, скепсиса, подтрунивания, несерьезности, как бы условности святого слова….»

Это вообще уже выше моего понимания. Любому понятно, что соединение музыки и текста в песню — тайна и маленькое чудо. Эти извращенческие опыты можно, конечно, продолжать — например, спеть слова романса «Утро туманное» на мотив арии «Сердце красавицы склонно к измене…» Можно даже складно пропеть подряд все буквы русского алфавита на мотив «Сулико». Конечно, будет смешно. Означает ли это, что в «Елочке…», «Сердце красавицы…», «Сулико» — плохая, негодная музыка? Есть ли в этой музыке «лукавые интонации»?

Ну, а вот и «обратная сторона луны"…

Далее по тексту: «А каковы цель и стратегия, характерные для низких сфер жизни и искусства? «Сказал я в сердце своем о сынах человеческих, чтобы испытал их Бог, и чтобы они видели, что они сами по себе животные», — читаем мы в Библии (Еккл. 3,18). Отсюда простой дьявольский рецепт превращения человека в обезьяну: нужно отрезать его от неба — и он оскотинится сам. В этом суть рок-музыки. Она всеусильно внушает людям презумпцию низкого потолка, скотскую линию жизни: забудь о вечности, пусть не тревожит тебя призвание к бесконечности, будь как жвачное животное, жуй свою жевательную резинку, думай об удовольствиях и не помышляй ни о чем высоком. И когда клюнет душа на призыв оторваться по полной от неба, тогда под предлогом отдыха и развлечения (как будто отдыхать надо непременно гадко) все более и более настойчиво будет навязываться программа дьявольской смрадной жизни.» — пишет Медушевский.

Обвинения очень серьезные. Не будем забывать — профессор выносит приговор не только музыке, но и конкретным людям, музыкантам, артистам… Я предлагаю от общих фраз про оскотинивание перейти к конкретике. Во-первых, профессор, скажите пожалуйста, Вы знаете, что такое рок-музыка? Только нужны не бездоказательные тезисы, типа «это музыка смерти», или там «разрушающий драйв» (кстати, что это такое, драйв?). Меня интересует научное определение стиля. Четкое и ясное. Чем он принципиально отличается от т. н. классической музыки? Чем отличается от народной музыки? Естественно, если мы говорим о музыке, для чистоты эксперимента оставим за скобками тексты и антураж исполнителей. С текстами разобраться легко, они сами за себя говорят. Антураж сейчас и у многих исполнителей классики такой, что с детьми страшно ходить. В погоне за зрителем чего только не придумают… Одна наша почтенная оперная примадонна, сыгравшая роль в «театре» Виктюка в неприличном виде, чего стоит…

Поэтому, чтобы уйти от этих разборок, сосредоточимся на музыке.

Сам я честно признаюсь: занимаясь рок-музыкой с юности, я не могу ее как-то особым образом определить. Все предпринимавшиеся попытки это сделать, на мой взгляд, несостоятельны. (Про Режимбаля только не надо, пожалуйста. Ну, можно в 125-й раз этот бред опровергать, но уж больно скучно…)

Основными, магистральными направлениями развития рок-музыки были: приближение к народной музыке и по общей форме, и по ладово-интонационной системе. Электрогитара, имея возможности относительно свободного интонирования, позволила музыке вырваться из морока темперированного строя, который в погоне за универсальностью, за возможностью безконечных модуляций убил чистоту всех музыкальных интонаций. (У скрипки — свободная интонация, но в оркестре она скована другими, жестко темперированными инструментами). Гитарной рок-музыке не свойственны разнообразие тональностей и очень сложные формы. Но, в пределах нескольких тональностей, мастера достигают ювелирной точности и чистоты звука, уходя от тяжеловесных, многоэтажных звуковых пластов современной академической музыки — к ясности и простоте. От слишком бравурной мажорной и плаксиво минорной терций — к просто терции, безстрастной и вдумчивой, притаившейся между первыми двумя… От «сатанинской» тритонной повышенной кварты — к кварте, повышенной на четверть тона, изысканной и в то же время пробуждающей… Очень многие рок-музыканты тяготеют в своей мелодике к дорийскому ладу — одному из самых возвышенных, тонких, светлых. Свободное интонирование гитары позволяет в полной мере пользоваться старинными, корневыми народными ладами, скользящими, парящими свободно от тоники — «устоя» к доминанте, пониженной на четверть тона септиме… И, конечно, столь свойственная русской народной музыке пентатоника. Это целый мир — строгий, скупой на краски, но необыкновенно мощный, энергичный, выразительный.

Ритм — очень важный момент. Первая музыка, которую слышит нерожденное дитя — это ритм, очень похожий на звук бас-барабана — стук сердца матери. Ритмами пронизано все бытие — смена времен года, дня и ночи… Т.н. «драйв», он же свинг, «кач» — что это? Неужели здесь сатанизм спрятался? Да нет, все очень просто. Некоторые доли идут ровно, а некоторые — чуть спереди, или чуть сзади. От этого — ощущение энергии, подхвата, полета. Это изобретение рок-музыки? Оказывается, у звонарей то же самое называется «мерцающими нотами». Правильный знаменный распев так поется. В народной музыке все это есть, безусловно. Или послушайте пение соловья. Там такие синкопы, что любой джазмен позавидует…

Так что все это, конечно, не является «рок-ноу-хау». Это всего лишь возврат к истокам. Наглядно этот путь демонстрирует Ричи Блекмор, от шумного хард-рока пришедший к средневековой музыке, и всерьез интересующийся в последнее время русским духовными песнопениями.

Однако, еще в начале статьи Медушевский приписывает рок-музыке разрушительную силу, сопоставимую с оружием массового поражения: «…один поворот руля интонации в 60-е годы в дьявольскую сторону рок-музыки — и христианский мир на Западе начал стремительно вымирать на фоне бурного роста других народов…белое большинство Америки превращается в нацменьшинство… 60% школьников во Франции составляют арабы. Аналогичный поворот интонационного штурвала у нас после 1992 года — и христианские страны бывшего СССР тоже начали стремительно вымирать… Каковы причины изменения цивилизационной карты мира?.. У генеральной причины есть свои более конкретные исполнительные механизмы. Самым мощным из них является рок-стиль жизни. Рок-музыка стала языком наркотиков и сексуальной революции, самой кровавой из всех революций истории… Музыка, еще более озлобившись, проникает в психику утробных младенцев, приводит к взрывоподобному умножению психических отклонений. Если от классической светлой музыки малыши радуются в материнском животе, то как же им страшно, когда их тельце разрывается на части от зловещих низких частот рок-музыки!.. Заменив язык освобождающего света шедевров высокой музыки на язык порабощающей тьмы, мы убили душу нового поколения.»

Совершенно непонятно после такого зловещего описания, как же до 60-х г. прошлого века были возможны в мире войны, убийства, аборты? Каким образом без убийственных рок-интонаций вымирали народы, истреблялись государства, шла безжалостная работорговля? Не баловались ли этруски рок-н-роллом? Не под хеви-металл случайно уничтожались индейцы? Не под «Роллинг Стоунз» ли шли матросы на Зимний дворец?

Интересно, слышатся ли В. Медушевскому смертоносные рок-интонации в «Марсельезе» и «Интернационале»? Можно ли распознать лукавые свингующие мотивы в «Варшавянке»?

Следующая тема нашей статьи — обвинение Медушевским некоторых священников, которые якобы способствуют «воцерковлению» рок-музыки: «Нам сейчас невозможно представить богослужение с рок-музыкой во время евхаристического канона. Но это только сейчас… Когда Церковь, как это предлагается, санкционирует открытие под своей эгидой православных рок-клубов и дискотек (а ведь значение слова «санкционировать» этимологически недалеко от значения «освящать»), когда классическая музыка во внехрамовой жизни Церкви будет заменена роковой, — что будет препятствием для подмены классической основы музыки храма рок-обработками того же Чеснокова и даже знаменного пения? Пока число рок-батюшек в нашей стране ничтожно мало, измеряется единицами. Когда их станут сотни, «добрый» пиар апостасийных СМИ почувствует, что на них уже со стопроцентной гарантией можно делать ставку. Тогда «прогрессивных» священников, «любящих» молодежь и язык музыкального рока, он противопоставит «отсталым» «догматикам-консерваторам», охарактеризовав их человеконенавистниками, с которыми нужно бороться.

Думается мне, что если бы русский прихожанин века 15−16-го на машине времени перенесся бы на богослужение в 19-й век, он был бы потрясен особенностями церковного пения. Да здесь, что называется, с больной головы на здоровую. Именно светской, страстной, чувственной «классической» католиковатой итальянщиной был вытеснен божественный, неотмирный знаменный распев. Люди стали ходить в храм не к Богу, а «голоса слушать». А порою и за деньги заказывать любимые «концерты». Известно возмущенное письмо Чайковского на эту тему… Вот эту «классику» я бы с удовольствием потеснил бы в наших храмах, она ведь по сию пору доминирует у нас.

А те, кого Медушевский величает рок-батюшками, и не помышляют о рок-литургиях. Это ложь, в которой легко убедиться, сходив к этим батюшкам на службу. «Классическая музыка во внехрамовой жизни Церкви», — это вообще непонятно. К сожалению, никакой особой, своей внебогослужебной, православной культуры у нас нет пока что. Классику слушают ничтожно малый процент православных. Да и рок — тоже. А процентов 90, если не больше, слушают «русскую» попсу.

Медушевский приводит цитату о. Иоанна (Крестьянкина): «…Опыт показывает, что пришедшие к Престолу от рок-музыки служить во спасение не могут». Конечно, хорошо бы поподробнее узнать, что это за опыт, какие конкретно непреодолимые искушения у пришедших «от рока»? Неужели это грех, не прощаемый Богом в этой жизни, и не доступный покаянию? Могу лишь сказать, что один близко знакомый мне батюшка, пришедший к Престолу от рок-музыки, долгое время был духовным чадом о. Серафима (Тяпочкина), и рукополагался по его благословению. А миссионерской работой с молодежью на рок-концертах занимается по благословению Святейшего Патриарха Алексия II.

Сатанизма в рок-музыке не больше, чем в современной классике, и поэзия, и прозе, и живописи, и уж, конечно, кинематографе и телевидении. Потому что, каковы люди, каковы времена, таково и искусство. Потому, что «чернуха» сейчас выгодна, и просто потому, что так кое-кому надо. Позитив сейчас никому не нужен, его никто не будет «раскручивать». Но, он, этот позитив, есть. Во всех вышеперечисленных жанрах. Ведь есть у нас православные писатели, режиссеры, поэты. Широкой публике неизвестные, но мы-то знаем, что они есть. Точно так же и в сфере современной музыки есть «наши люди», но, безусловно, если слушать только ФМ-станции и смотреть ТВ, их не найдешь. Странно только, что именно рок-музыку наши православные ревнители благочестия выбрали самым страшным монстром, в то же время весьма слабо касаясь прочих видов искусств, не менее подверженных всеобщему апостасийному отхода от Христовой Истины.

Разговор на такую серьезную тему должен быть честным. Никакие подтасовки, передергивания, умолчания не прибавят ясности в этом непростом вопросе. Интересно, что Медушевский и подобные ему ревнители чистоты русского искусства и культуры, обрушивают свой гнев именно на рок-музыку. Почему-то в стороне остаются и блатные песни, и языческая культура, стремительно возрождающаяся сейчас в современных формах, и танцевально-дискотечная музыка, действительно тесно связанная с наркотиками, и вездесущая попса.

Понятно, что хочется защитить и оправдать близкий тебе жанр. Верно, что с классической музыкой это нынче сделать нелегко, она переживает, скажем так, не лучшие времена. После Прокофьева не видно композиторов, которые по настоящему чем-то удивили мир. А современные «академисты» пока что только удивляют патологическим извращением своего собственного наследия, с целью привлечения публики. Лучше бы Медушевскому поискать, и привести в пример позитив — найти достойных, светлых, талантливых современных композиторов и исполнителей-академистов.

Кстати, непонятно мне, отчего глухо молчит Медушевский о целой плеяде выдающихся российских композитроов XX в. — Свиридове, Н. Сидельникове, Б. Чайковском, А. Тетеряне, Н. Корндорфе?. А то нашел, к сожалению, в его статьях и докладах добрые слова только о Шнитке (о котором один русский композитор сказал: «С миру по нитке — музыка Шнитке»), да о исполнителях Владимире Ашкенази и Иегуди Менухине, ни слова не сказав о достойнейших М. Плетневе, Третьякове. Ни слова о гениальном Светланове…

Думается мне, не стоит защищать свое любимое и родное методом огульного обливания грязью того, что ты не понимаешь и не ценишь.

Меня удивляет то, что известный в музыкальных кругах человек, профессор, музыковед — допускает в своих рассуждениях такие слабоаргументированные, и весьма претенциозные суждения. Мне видится, что серьезно с различными направлениями рок-музыки Медушевский просто не знаком. В его критике не видно серьезного анализа по стилистике, инструментовке, аранжировке, анализу мелодики, ладов, ритмов, техническом оснащении, и т. д. Только общие фразы.

Эти полемические статьи Медушевского напоминают мне некоторые высказывания про храмы, из которых ушла благодать, потому что в них проведено электричество вместо паникадил со свечами; или осуждения батюшек за пользование мобильниками, компьютерами… Должно брать пример со Св. Отцов. Борьба с ересями вынуждала их серьезнейшим образом вникать в сущность предмета критики, и выносить по существу вопроса четкие, взвешенные, аргументированные суждения. Хороши были бы святоотеческие труды, если все в них сводилось бы только к лозунгам типа: «арианство — смертельная ересь», «манихейство убило душу нового поколения», «несторианство заражает сердце энергией тьмы»?

Россия, Русская Православная Церковь, Православие не должны выглядеть как музей. Как фольклорный персонаж — в косоворотке, лаптях, с балалайкой. Или как господин 19-го века, «возвышающий» свою душу в опере… Хочется кому-то или нет, но, если речь идет о песенной культуре, то русский народный инструмент 21 века — это гитара. И сейчас русская молодежь хочет слушать русскую гитару.

Если Вы, г-н В. Медушевский, хотите пропагандировать академическую музыку среди молодежи, то никто не мешает Вам сосредоточить усилия на этом благородном деле, знакомить нас с новыми именами и произведениями. Но есть ли смысл на поверхностном, неглубоком уровне судить о культуре, которую Вы не можете понять и не желаете серьезно и грамотно анализировать?

В заключение хотел бы привести слова Святейшего Патриарха Алексия II, имеющие отношение к нашей теме:

«В нашем секуляризированном, во многом бездуховном обществе, которое стало таковым за семьдесят лет, не всегда можно на церковном языке донести истину до сознания, до ума, до сердца. Поэтому приходится говорить на том языке, который понятен именно человеку ХХI века, а не давно ушедших столетий, донося то же самое учение Христа Спасителя до сознания и восприятия, до сердец тех людей, которые сегодня хотят воспринять слово Божие. Вера Церкви не меняется в зависимости от времени. Но могут и должны меняться формы нашего свидетельствования о ней. В этой связи очень важно точно ощутить и по возможности обозначить меру миссионерской терпимости в церковных дискуссиях, в ходе которых вырабатываются отношения Церкви к тем реалиям культурного и общественного бытия, которые не зависят от нашей воли, но извне вторгаются в церковную жизнь. Особенно важно правильно провести границу между тем, что Церковь должна осудить, тем, что она может потерпеть, а также тем, что она может обратить к своей пользе. Особое внимание стоит обратить на необходимость создания атмосферы терпимости в самой Церкви по отношению к миссионерским поискам»
(Патриарх Московский и всея Руси Алексий. Войдите в радость Господа своего. Размышления о вере, человеке и современном мире. М., 2004).
Вячеслав Капорин, автор-исполнитель православных песен