 |
| Русская линия | Игорь Друзь | 05.04.2008 |
Православная Церковь не сводится к куцым идеологиям мира сего, она была и будет не только инструментом спасения душ, но и идейным стержнем нашего народа и государства, которое, по православным меркам вовсе не сводится к роли пресловутого «ночного сторожа». Государственность по православному вероучению — тоже важный фактор спасения. Система образования, воспитания, защита прав верующих — это то, что влияет на судьбы спасения миллионов людей. Потому святой император Юстиниан и создал теорию Симфонии светской и духовной власти.
В данной статье мы рассмотрим этот, и некоторые идеологические мифы, запущенные в ограду Церкви. Если вдуматься в них поглубже, то становится ясно, что потенциально они способны взорвать церковное возрождение Руси. Попутно они также и подрывают основы государственности и морали народа.
Церковные и околоцерковные либералы навязывают нам следующую незамысловатую схемку. Было, мол, первохристианство. Однако его сделали государственной религией и все пошло неправильным путем. Византия была деспотическим, тоталитарным государством. Русь переняла от нее тоталитаризм. К тому же, Русь якобы была крещена насильственным путем, оставалась языческой. Потом был ужас Синодального периода. Поэтому потом вполне закономерно Россия породила коммунизм. Вся ее история — сплошная ошибка. Теперь, при «демократическом возрождении», все возвращается на круги своя: кто хочет, верит, кто не хочет — не верит. Государство же якобы должно играть роль ночного сторожа, не надо пытаться внедрять Закон Божий в школах, ибо это якобы насилие над ребенком. Раньше, мол, верили только из-за принуждения государственной власти. Теперь же якобы Церковь освободилась от всех пут, и получила при «демократах» самую большую свободу в истории.
Все это, конечно же, неверно, хотя осколки истины в этих утверждениях есть. Недаром говорят, что полуправда опаснее лжи.
В наше время сложно представить, как могло осуществляться общественное согласие без выборов и референдумов. Но, представьте, это вполне возможно. Ведь еще Наполеон сказал, что штыки вещь эффективная, но долго на них не усидишь. Империи всегда создавалась не только сверху, но и снизу. Представлять государственность только как аппарат насилия правящего класса — марксизм чистой воды. Впрочем, либералы, прямо называющие ущербными, или подразумевающие это, все формы правления, где нет всеобщих выборов, нередко так и делают. И это закономерно, ведь либерализм и марксизм — две стороны одной медали, несмотря на то, что никто так яро не нападает на коммунизм, как либералы.
Всякое долговечное государство при несомненном применении насилия есть все же в первую очередь продукт согласия всех сторон — и управляющих, и управляемых. Власть императора была ограничена и Церковью, и, в конце — концов, правом народа на восстание. Если бы империя, что Русская, что Византийская, была неугодна большинству населения, ее бы развалили. Точнее, она не возникла бы совсем. Да, как это ни ужасно звучит для либерального уха, тогда народ хотел видеть своим правителем Помазанника Божия. Да, тогда народ, живя во враждебном окружении хищных иноверцев, хотел жесткой централизованной власти, привилегированного положения для Православной Церкви. Народ понимал, что в противном случае, его ожидает гибель и в вечности, и в этом бренном мире.
В тех сложных условиях на Руси было возможно только создание патерналистского государства, представляющего как бы большую семью. Святитель Филарет (Дроздов) писал: «Откуда сие множество людей, соединенных языком и обычаями, которое называют народом? Очевидно, что это множество народилось от меньшего племени, а сие произошло из семейства. Итак, в семействе лежат семена всего, что потом раскрылось и возросло в государстве». Потому-то Крещение Руси было вовсе не насильственным актом, а закономерным актом послушания народа своему князю, т. е. наш народ отличился тем христианским, что в нем было еще до христианства. Постепенно государство ширилось, становилось цивилизованным, возрастала мораль, те же языческие человеческие жертвоприношения становились ненавистны широким массам — и массовое Крещение стало только закономерным следствием этих процессов.
И позже Русь быстро воцерковилась, очень скоро просияв сонмом святых. Весь народ, можно сказать, был Церковью. Потому, возможно, и возникло выражение: глас народа — глас Божий. Достаточно почитать «Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века». Что более всего удивило путешественника, который и сам был весьма благочестивым? Набожность народа и его терпение. За веру, по словам путешественника, очень многие были готовы рисковать жизнью. За нее они пошли на войну с превосходящими силами католиков. Ради нее отдавали последние деньги и то немногое время, которое у них было. Церковь задавала весь ритм жизни тогдашних людей. Жители «Казакии» (Украины) «стоят во время службы от начала до конца, неподвижно как камни, беспрестанно кладут земные поклоны, и все вместе, как бы из единых уст, поют молитвы». При этом до заключения унии Православие было второй государственной религией Речи Посполитой. Гонения же на Православие, вероятнее всего, возникли там потому, что сам католицизм испортился после Лютера. Католики, борясь против протестантов, переняли многие их приемы. С кем борешься, на того и становишься похож. Впрочем, это уже тема другой статьи.
Юридически права нашей Церкви там были защищены довольно серьезно, и хотя фактически они нередко нарушались, все же там государство не было «отделено от Церкви». Но к революции это не привело, благочестие было всеобщим за редким исключением. И когда при Сигизмунде III государство посягнуло на веру, народ восстал против него, массово жертвуя жизнями за Русь Святую, за Веру Православную. Война Богдана Хмельницкого была войной в первую очередь религиозной, во вторую — сословной (желание казаков получить шляхетские вольности тоже играло значительную роль, хотя и намного меньшую, чем религия). Смешной исторический анахронизм утверждать, что это была война за «независимое украинское государство». Но именно этот абсурд пытаются совершить официальные украинские историки-националисты и некоторые вторящие им околоцерковные либералы. Национализм стал государствообразующим фактором лишь во время Великой французской революции. Верные Церкви и фамилии Бурбонов аристократы тогда стали врагами зарождающейся французской нации, выступая против нее на стороне иностранных монархий. Революционеры же безбожники взывали к примитивной племенной солидарности. А до того все европейские государства были религиозно-сословными.
Но вернемся к «ужасам» Синодального периода. Да, реформы Петра I сыграли негативную роль в истории Церкви. Да, иногда наблюдалось вмешательство государства во внутрицерковные дела. Но и рисовать этот период одной черной краской нельзя. Именно в этот период просиял прп. Серафим Саровский, подвизались Оптинские старцы, чудотворил святой праведный Иоанн Кронштадтский. В этот период был совершен перевод крупнейших святоотеческих книг на русский язык. Построено огромное количество замечательных храмов, в т. ч. Петропавловский Собор, Храм Христа Спасителя. При всех недостатках Петра первого, этот царь внес огромный вклад в сохранение Православия в Восточной части Речи Посполитой. Поскольку там, после присоединения большей части Украины с Россией, уже не оставалось ни православной шляхты, ни казаков, фактически единственным гарантом прав их жителей был русский император. И он, в общем, справился со своей задачей, да и умер как настоящий православный христианин, покаявшись и причастившись, а значит, он не был таким уж властолюбивым циником, как сейчас любят рассказывать. Конечно, тогда для Церкви и общества была заложена мина замедленного действия. Высшее общество начало растлеваться. Но сам народ оставался воцерковленным. Да и Церковь вовсе не была тогда такой уж бесправной служанкой государства, как это любят утверждать либералы.
Иногда описание одного яркого исторического эпизода характеризует эпоху лучше целых фолиантов. В своих мемуарах, названных им «Установление единства» архиепископ Иоанн (Шаховской) вспоминает о своем близком знакомстве с бывшим обер-прокурором Синода Извольским. «Помню его рассказ об отношениях между государем и Синодом Российской Церкви, когда Петр Петрович Извольский был обер-прокурором Синода. Однажды, на одной аудиенции, государь ему сказал о желании великого князя Петра Николаевича жениться на сестре жены своего брата, великого князя Николая Николаевича. „Надо будет это дело провести через Синод“ (так это полагалось в случае бракосочетания члена царской семьи), сказал государь. На первом же заседании Синода Извольский передал архиереям волю государя. К его удивлению, архиереи „начали между собой переглядываться“. Кончилось дело тем, что Синод отказался благословить этот брак, считая, что царская семья должна быть во всем примером народу.
Взволнованный, смущенный, П.П.Извольский поехал на следующий доклад в Царское Село и сказал государю о реакции Синода на его волю. Государь схватился за голову и сказал: „Что мы будем теперь делать?!“
Этим примером отец Петр (в 1922 г. Извольский был рукоположен во иерея — ред.) мне хотел показать, как неавторитарно держал себя император Николай II в отношении Церкви. Церковь имела свободу слова… Великокняжеская же история окончилась тем, что, получив отказ, великий князь Петр Николаевич уехал за границу и обвенчался, как простой гражданин, в Каннах. В том храме и легло потом его тело. Ему был воспрещен въезд в Россию. Через какой-то срок его простили». Честно говоря, читая это, и другие подобные эпизоды, поневоле начинаешь жалеть о конце Синодального периода. Теперь государство пытается «нагнуть» иерархов намного жестче. Не говоря уж о том, что теперь нет государственного финансирования строительства храмов, Церковь отлучена от школы, от армии, а то, что на этом фронте бывают прорывы — заслуга отдельных энтузиастов.
Таковы же были и другие православные народы, имевшие государственной религией Православие. Какое ужасное словосочетание для либерального уха! Государственная религия — значит всех загоняли в церкви, а ведь всем известно, что только небольшая часть населения способна верить, что все откажутся от веры при первом удобном случае. Большинство якобы всегда вели к вере насильно, и не надо пытаться это делать снова. Неправда. Когда-то мир действительно был другим. И это касалось всех христианских народов, несмотря на «тоталитарные деспотии», при которых они якобы жили. Московское царство не смогло бы устоять, если бы не держалось на добровольном подчинении его жителей царю, на их готовности массово жертвовать собой за Веру, Царя и Отечество. Вопреки расхожему мнению, царь Алексий Тишайший был вовсе не рад попыткам Хмельницкого стать его подданным. А уж тем более не рада была боярская дума, пытавшаяся отговорить царя от этого шага. Присоединение Украины означало войну с более сильной на тот момент Речью Посполитой. Это было рискованно для государства, да и тогдашние московские бояре не досчитались бы многих сыновей, братьев, эта была истинная элита, не та «элита», что теперь, и от участия в войне никто не отмазывался. Но Патриарх Никон настоял: надо помочь православным братьям. И благочестивый царь, каждый день проводящий в молитвах по нескольку часов, строжайше соблюдавший пост, помогавший бедным, не мог с этим не согласиться.
Но отвлечемся от примера России. Ее «тоталитарность» стала слишком уж аксиоматичной в перевозбужденных головах многих наших интеллигентов. Возьмем другие страны, где Православие было государственной религией. Например, Грузия. Там этот ужасающий статус Веры Истинной, этот принудительный, всеобщий кошмар, тоже привел народ вовсе не к безбожию. Наиболее, наверное, ревностно поддерживала этот статус Православия святая царица Тамара. Сразу же после прихода к власти, в 1184 году, она немедленно созвала Поместный Собор для устранения неурядиц в церковной жизни и установления административного порядка.
Собор устранил неурядицы, отрешены были от кафедры недостойные архиереи, церкви освобождены от повинностей.
Замечательна тронная речь, произнесенная святой царицей на Поместном Соборе: «Вы, — обратилась она к отцам Собора, — от Бога учинены водительствовать нами. Благостно исследуйте все. Утвердите правду и посрамите скверну. Не угождайте власть имущим за величие их и не пренебрегайте бедняками за их униженность. Вы — словами, я же делом. Вы — ученьем, я — подтверждением сего учения. Вы — воспитанием, я — внедрением и укреплением воспитания. Объединимся и сомкнем ряды для защиты и превознесения веры: вы, как духовные отцы, я, как царь; вы, как властители, я же, как бдительный и зоркий часовой"… Вот она — Симфонии властей в действии. За государственный счет были посланы миссионеры во все концы Кавказа, Православие распространилось по всему Северу региона. В 1207 святая царица отошла ко Господу, другие цари продолжили ее дело, а уже в 1226 году на Грузию напала армия хорезмийцев во главе с хорезм-шахом Джалал ад-Дином. Очень скоро мужественное сопротивление грузин было смято и Тбилиси взят. В городе начались убийства и кровавые бесчинства.
Покорив народ, Джалал ад-Дин решил обратить его в ислам. Он приказал снести купол с кафедрального Сионского собора в честь Успения Божией Матери и поставить вместо него свой трон. По приказу Джалал ад-Дина из собора вынесли иконы Спасителя и Богородицы и положили на середину Метехского моста. Всех горожан согнали к мосту и под страхом смерти приказали пройтись по мосту, попирая святые иконы. Пленникам предложили свободу и щедрые дары, если они отрекутся от Христа и плюнут на святые иконы, поставленные на мосту. Христиане же, подходя поочередно к святым иконам, вместо поругания воздавали им должную честь и поклонение. Тут же палачи отрубали им головы и обезглавленные тела бросали в реку. Долгое время воды Куры были красными от крови мучеников. Сто тысяч грузин засвидетельствовали свою верность Христу и пожертвовали жизнью ради поклонения святым иконам. Память 100 000 мучеников Тбилисских совершается Церковью 31 октября (13 ноября н. ст.).
По логике полуобразованных либералов (я веду, разумеется, речь о тех из них, которые заблуждаются, а не врут сознательно), все должно было быть наоборот: грузины, ранее «стонавшие» под игом государственной религии, должны были толпами предать царя и веру, перебегать на сторону врага. Но нет, почему-то не побежали.
Государственной религией было Православие и в Сербии, и в Болгарии, и все же после завоевания турками большинство сербов и болгар предпочли остаться в нем, а не перейти в ислам. Хотя это было выгодно почти во всех смыслах: экономически — их избавляли от тяжелых повинностей и налогов, политически — перед ними открывались прекрасные возможности карьеры. Во всех кроме одного, главного — духовного. Большая часть народонаселения Балкан выстояла в вере.
Но все же либеральный миф о том, что, якобы, только процентов 10−15 людей способны к вере, живуч. А из него следует, что либеральная демократия с ее фактическим государственным агностицизмом не ведет к безбожию, а только фиксирует этот сложившийся факт.
А базируется этот миф на одном вечно цитируемом либералами эпизоде. Архиепископ Иоанн (Шаховской) описывает в своих воспоминаниях протоиерея Александра Шафрановского, встреченного им в Германии. Этот священник рассказал ему, что только 10% окормляемых им русских военнопленных продолжали посещать богослужения после революции. И вот на основании этого эпизода либералы сделали «глубокомысленный» вывод о том, что всегда и во все времена таков и есть процент религиозных людей. Праведников, мол, всегда мало, и нечего пытаться дать привилегии Православию. Это, мол, насилие.
Непонятно, как на основе одного эпизода можно делать столь глобальные выводы. Тем более, что этот эпизод совершенно нетипичен. Военнопленные при попустительстве немцев были подвергнуты революционной агитации неизмеримо больше, чем остальные слои населения.
Люди нередко стадно поддаются революционному безумию, в чем потом раскаиваются. Пример: парламентарии Франции во время революции сами лишили себя неприкосновенности, отчего большинство из них стало жертвой революционного террора. Потом те из них, кто остался в живых — а ведь парламентариями были к тому же в основном аристократы — каялись и не могли понять, как безумные масонские идеи всеобщего равенства могли затмить в них верность королю и даже здравый смысл и элементарное чувство самосохранения. Или возьмем украинский референдум 1991 года, когда большинство населения, в том числе — крымчан и жителей Донбасса — под влиянием массированной пропаганды проголосовало за отделение от России. Потом они искренне раскаялись. Но по этому эпизоду вовсе нельзя сказать, что почти все жители Украины всю жизнь мечтали от нее отделиться, и только советский, а ранее — царский аппарат государственного насилия не давал им выйти из состава России или СССР. Такие феномены психологии масс со времен Лебона и ранее, служат объектами исследования профессионалов, и те, кто знаком с психологией, никогда не судят о реальных настроениях масс по вспышкам их эмоций.
Далее. Мужчины в массе своей всегда несколько менее религиозны, чем женщины. А окормлявший те концлагеря священник имел дело только с мужчинами. Среди сдавшихся в плен количество трусов и революционеров всегда намного выше среднего. Конечно, не каждый сдавшийся в плен таков, многие попадают в плен из-за ранений, других безвыходных ситуаций, но среди них всегда есть и большое множество людей ненавидевших свою страну, презиравших свой долг, и сдававшихся при первом удобном случае. Поэтому в среднем по стране уровень благочестия был, без сомнения, намного выше, чем в таких местах. Любой социологический опрос проводится среди всех слоев населения, а здесь выводы сделаны на основании одной совершенно специфической группы.
И такие аргументы можно приводить еще долго.
Раз уж зашла речь о сочинения архиепископа Иоанна Сан-Францисского (Шаховского), то процитируем и другой эпизод, причем им лично пройденный, а не записанный с чужих слов, который полностью развенчивает данное наблюдение. Архиепископ Иоанн пишет: «Всего один раз, но мне удалось — это было в 1942 году — посетить лагерь военнопленных. Это был офицерский лагерь, расположенный около Бад-Киссингена. В нем содержалось около трех тысяч советских командиров, главным образом, молодых лейтенантов; но были и штаб-офицеры… Можно представить себе мое удивление, когда среди этих советских офицеров, родившихся после Октября, сразу же организовался церковный хор, спевший без нот всю литургию. Приблизительно половина пленных захотели принять участие в церковной службе, общей исповеди, и причастились Святых Тайн». Заметим, что речь идет о послереволюционной России, в которой уже 20 лет выкорчевывалась вера. А уж в период Первой мировой Россия была куда более воцерковленной.
Мне, конечно, могут возразить моими же аргументами. Что это, мол, специфическая группа населения. Но у нас есть еще результаты переписи населения 1937 года, когда большинство населения, несмотря на угрозу как минимум карьере, а то и похуже, открыто исповедовали Христа, признавшись в своей вере воинствующим безбожникам. Вдобавок, многие из отрекшихся потом покаялись. Кстати, к моему удивлению, оказалось, что огромное большинство «либералоправославных», пытающихся научить нас, «сирых», «верить разумно», не знают о данном факте. Это видно и по их форумам. Вместо серьезных исторических книг, они, увы, обычно почитывают бульварные грантоедские издания. Как говорится, не читайте грантоедских газет на ночь!
Можно удивляться, насколько глубоко была воцерковлена Русь, как долго она держалась в вере, несмотря на все усилия господствующих атеистов. Тут, можно не сомневаться, либералы начнут стонать о «рабском менталитете» русского народа. Как же так, мол, православных было большинство, и они дали взять верх антихристианским силам? И снова делается дикий вывод, что русский народ — богоубийца, что только аппарат насилия мешал ему начать крушить храмы. Или начинается нудное нытье о «рабском менталитете» русских.
Но для революции это глубоко закономерно. Хорошо организованное меньшинство вполне может взять верх в традиционном государстве, если сможет свергнуть его символ и главную «деталь» управления — царя. Царь — это как бы динамо-машина монархического государства (я, разумеется, имею в виду настоящую монархию, а не современные европейские государства, где политкорректные царьки женятся на фотомоделях). Это особенно сильно подтверждает опыт европейских революций.
Англичане любили своего доброго короля Карла I, ненавидели «новых дворян», жестоко сгонявших крестьян с их земель, большинство из них почитали иконы, мощи святых. А сейчас типичный английский пейзаж нередко имеет «романтические» руины древних храмов и аббатств. Откуда эти развалины? Протестанты — во имя «реформ» и «очищения» — решили без промедления весь мир церковный «разрушить до основанья, а затем». Не правда ли, знакомый подход? Началось это варварство в Британии еще задолго до Кромвеля, но именно при нем достигло пика. Кровавое физическое истребление монахов, уничтожение святых мощей, оставшихся и от святых, почитаемых в православном мире, истребление простого народа. И это все сделали лорды и их приспешники, чьи состояния возникли на пиратстве, работорговле, торговле сукном, производство которого разоряло крестьянские массы. Беспощадным катком прошла протестантская революция по церковной Британии, разрушая храмы, сжигая библиотеки, оскверняя мощи святых и расхищая старинные сокровища. Подавляющая часть национальных святынь была безвозвратно утрачена. Английские историки так и называют эту трагическую эпоху: Dissolution — эпоха Разрушения. Их ненавидели, но народ не смог вовремя самоорганизоваться. Был убит их король — символ христианской власти для тогдашнего сознания английских традиционалистов. Кромвель уничтожил также треть населения Ирландии.
Такая же ситуация была и во время Великой французской революции. Кстати, якобинцы зашли дальше большевиков. Атеизм французских вульгарных советских материалистов (кстати, не в первую очередь, Маркс, а именно они — Гольбах, Дидро и другие были истинными вдохновителями сподвижников Ярославского и это видно не только по духу раннесоветского «богоборчества», но и по обилию изданных тогда трудов французских просветителей, материализм которых, даже сам Маркс подвергал жесткой критике) подогревался по большей части французским примером. Если мы будем сравнивать гонения на религию, имевшие место во время Французской революции 1789 года и самые сильные раннесоветские большевистские гонения на религию, то мы вынуждены будем констатировать, что первые были все же жестче. Якобинцы тоже расстреливали священников и мирян, разрушали и оскверняли храмы, но вдобавок к этому они еще и официально запретили христианство (так что священники были вынуждены служить тайком, в заброшенных зданиях, в лесах, под угрозой ареста) и ввели государственный руссоистский культ разума (в знак чего в храм Парижской Богоматери на место статуй Богородицы торжественно была внесена развратная голая актриса, символизирующая Разум). Большевики, при всем своем неприятии религии, до полного ее запрета все-таки не дошли. Французский народ ответил богоборцам восстаниями. Новая власть — кровавыми репрессиями. В одной Вандее погибло до 600 000 человек. Причем либеральные парижские интеллигенты искренне удивлялись, почему «дремучие» французские крестьяне воюют за «угнетателей"-аристократов и «освящавших неправду» священников. Тогда в результате всех кровавых пертурбаций погиб примерно каждый 5−6 француз. У нас во время гражданской войны и репрессий погибло все же меньше людей.
Известный английский историк А. Тойнби Россию не любил. Еще больше этот представитель британского истеблишмента, влиявший на принятие решений в правительстве империи, не любил коммунизма. Ему было бы логично заявить, что это злые русские изобрели коммунизм. Но. Он был еще и очень умным и очень эрудированным. Он написал 12 объемистых томов всемирной истории. Научная совесть не позволяла ему кривить душой. Тойнби был убежден, что коммунизм — это оружие западного происхождения и «в российской традиции не существовало даже предпосылок к тому, чтобы там могли изобрести коммунизм самостоятельно».
Во всякой революции есть свои этапы. Проведу еще одну параллель с Великой французской. Обычно, говоря о ней, вспоминают якобинский террор. Но она началась гораздо раньше. Сначала фрондирующие аристократы ограничили власть короля, потом его совсем лишили власти. Террор, гражданская война, стали неизбежными именно после этого. Так и у нас: не большевики свергали царя. Все началось в феврале, после которого гражданская война стала абсолютно неизбежной. Наполеон, расстрелами и каторгой разобравшийся и с гнилой революционной аристократией, и с якобинцами, и с жирондой, так укротивший демонов революции, заслужил уважение многих французских католиков. При нем католическая церковь была весьма ограничена в правах, но все же вздохнула посвободней, ранее ее совсем пытались искоренить. При нем наступила частичная реставрация старого режима. Заметим, что настоящий контрреволюционер всегда приходит из среды революционной — больше просто неоткуда.
Примерно то же самое происходило при Сталине в те годы, когда он полностью взял власть, т. е. во время и после войны. До 1939 года он боролся с оппозицией, видевшей в России только плацдарм для мировой революции, и если бы он еще и попытался защитить Церковь в те годы, то партийный аппарат пустил бы в расход его самого. Каков бы ни был Сталин, но можно точно и определенно сказать, что он был несравнимо лучше зверски ненавидевшего Православие «перманентного революционера» Троцкого, который явно взял бы власть, если б тот ему не помешал. Он убрал почти всех революционеров, которые представляли собой угрозу для любого режима. С той разницей, что наш «Наполеон» вел в основном оборонительные войны, и спас нашу цивилизацию от разгрома и гибели. Потому что Гитлер, как известно, готовил истребление восточных славян и рабство для тех немногих, кто остался бы в живых. «Сталин сохранил Россию, показал, что она значит для мира. Поэтому я как православный христианин и русский патриот низко кланяюсь Сталину», — сказал святитель Лука (Войно-Ясенецкий), сам репрессированный в годы его правления. Потом он держал портрет Сталина даже в хрущевские времена. Это не значит, что нам надо немедленно канонизировать Сталина. Это значит, что надо перестать мазать историю только черной, или только белой краской.
Полностью отрицая советский период, принимая истерическую антисталиниану либералов, мы отбросили бы и нашу Великую Победу, и все другие достижения.
Ненавистники Руси всегда будут пытаться разложить ее изнутри, внедряя такие антиисторические мифы, которые лишат ее веры, надежды и любви, и поведут в рабство. Об их существовании предупреждал И.А.Ильин, по убеждению которого у нашего народа есть «давние религиозные недруги, не находящие себе покоя от того, что русский народ упорствует в своей «схизме», или «ереси», не приемлет «истины» и «покорности» и не поддается церковному поглощению. А так как крестовые походы против него невозможны и на костер его не поведешь, то остается одно: повергнуть его в глубочайшую смуту, разложение и бедствия, которые и будут для него или «спасительным чистилищем» или же «железной метлой», выметающей Православие в мусорную яму истории». Весьма проницательной и актуальной для нынешнего момента является мысль И.А.Ильина о том, что у России есть и такие враги, «которые не успокоятся до тех пор, пока им не удастся овладеть русским народом через малозаметную инфильтрацию его души и воли, чтобы привить ему под видом «терпимости» — безбожие, под видом «республики» — покорность закулисным мановениям и под видом «федерации» — национальное обезличение. Это зложелатели — закулисные, идущие «тихой сапой""…
Все вышеизложенное не следует воспринимать как попытку полностью обелить Русь. Нет, наш народ попустил цареубийство. Не заступился вовремя за богоданную власть. Но, вместе с тем, нельзя и лепить с собственного народа образ врага. На Западе ведь тоже в 20 веке активнейше боролись с остатками христианства. Только тамошняя элита избрала манипулятивные методы вливания яда безбожия через СМИ, систему образования. И результат даже превзошел прямые и грубые большевистские методы.
Нелепо абсолютизируя современные формы государственного устройства, многие наши современники не понимают, что они являются производными от определенных духовных систем. Демократия в ее античном виде — полисы, рабы и свободные, граждане и неграждане, возникла на основе античного язычества. Демократия в ее современном виде возникла на основе позднепротестантских взглядов на мир. Человек, а не Бог, по их мнению, находится в центре мира. Человек выдвигает свои честные суждения, и они якобы не менее важны, чем установления предков. Самостоятельное истолкование Писания и самостоятельное истолкование курса государственной политики. Демократия была следствием западноевропейского антропоцентризма, и, вместе с тем, его закреплением. Нельзя пытаться взять одно без другого, это невозможно.
Нельзя не коснуться и еще одного важнейшего вопроса: где же находится питательная среда для распространения подобных антиисторических, антицерковных мифов? Судя по всему, она, что на первый взгляд кажется странным, находится в среде духовных учебных заведений — т. е., в общем там, где она должна бы получать отпор. Но на деле ничего странного тут нет. Выскажу мысль, за которую на меня наверняка нападут и справа и слева. На сегодня диплом и ученая степень, что светская, что духовная, свидетельствует в первую очередь о том, что их обладатель человек усидчивый, терпеливый, дисциплинированный. Иногда — что он умеет и имеет чем давать взятки преподавателям. Если брать общую тенденцию, то образование дает сумму знаний, но не умение творчески мыслить. Здесь не обязательны по-настоящему большой ум и серьезные волевые качества. Хотя нередко и суммы знаний образование не дает, но зато прививает большой конформизм, умение гнуться перед начальством и подстраиваться под господствующие в коллективе мнения. В общем: образование не столько свидетельствует об уме, сколько об уровне социализации данного индивида. И таким конформистски настроенным людям бывает сложно противостоять тому либерально-демократическому потоку пропаганды, который несется со всех СМИ. Хотя и это еще не все. Человек, всю жизнь привыкший корпеть над книгами в академической среде привыкает к безответственности (выговор это же не финка под ребра, не контрольный выстрел в голову, и даже не гауптвахта), и к гордыне — у него же, в отличие от остальных, есть «справка», что он умный. К тому же, в социальном плане он не вреден — не вор и не бандит — а значит, у таких людей легко возникает иллюзия собственной праведности.
Такой типаж иногда в корне отличается от людей, прошедших суровую иерархическую школу армии, тюрьмы, спорта, бизнеса. Как нам известно из Священного Писания, первым спасся отнюдь не книжник и не фарисей. Первым спасся разбойник. У него, в противоположность им, было осознание собственной греховности и чувство иерархии. У многих современных «книжников» ничего этого нет. Заметьте, что все духовные и социальные бунты последних веков созревали в среде университетов и семинарий. Именно там было меньше всего послушания властям светским и духовным, больше всего «высокоумия», которое, по мнению св. Иоанна Златоуста нередко бывает куда глупее прямой глупости.
Предвижу закономерные возражения, и сразу скажу: я вовсе не утверждаю, что каждый бандит спасается, а каждый профессор попадает в ад. У нас много замечательных богословов, прекрасных эрудированных священников, грамотных семинаристов. Но есть все же и довольно значительное количество негатива. К тому же у некоторых из подобных личностей гипертрофированно вырабатываются чисто женские качества: усидчивость, терпение, совсем не плохие сами по себе. Но если таких качеств слишком много, то такие «академики» уже физиологически не могут понять мужских игр власти, и поэтому мифы на этот счет у них появляются легко. Демократия, при которой они имеют иллюзию управления государством, им поэтому просто физиологически ближе монархии, при которой они таких иллюзий иметь не будут.
Приведу пример из светской науки. Один известный историк античности написал неплохую, в общем, книгу о Цезаре, собрав много информации о нем. Но там он назвал «домыслами» слова будущего императора, сказанные им в 27 лет. Цезарь тогда сокрушался, что в его возрасте Александр Македонский уже завоевал полмира, а он — нет. Между тем, нет ничего логичнее. Сложно было историку, заветной мечтой которого было что-нибудь вроде 2-хкомнатной хрущевки, понять логику действий и мечты молодого римского аристократа, воспитанного на идеях власти и воинских подвигов. Так же сложно, как и иному исследователю богословия понять трудно логику и горящую веру тех святых, которых он изучает. Сложно поверить, что когда-то мир был другим, что когда-то люди массово были готовы умирать за веру. Он-то сам живет в совсем другом мире. Средний класс, не знающий ни рисковых разборок богатых, ни голодных страданий бедных. Средний ум, не знающий ни высокого полета гениев, ни ревностного повиновения авторитету. «Средний» дух, не знающий ни падения в бездну уголовщины, ни подъема на высоты праведности. Есть еще и родовые недостатки многих долго занимающихся наукой людей. Они всегда пытаются силою своего большого, как они думают, ума, создать объективное мнение. Гордо встать над схваткой. И закономерно падают ниже плинтуса. Ибо в главных вещах вопросы стоят радикально, можно быть только на стороне Бога, или только на стороне его и нашего врага, третьего не дано. И кто пытается стать над, закономерно попадает под.
При этом нередко возникает совершенно неадекватное поведение. Так, во время украинских президентских выборов 2004 года УПЦ, естественно, была против избрания проамериканского кандидата, заведомо антицерковного. И только небольшая группка киевских клириков, как раз описанной выше породы, проявила инициативу выступить за него, да еще и фактически от имени Церкви. Они по-детски повелись на совершенно дикую ложь «оранжевого» кандидата, который объявил, что он никогда не крал (это бывший-то высший чиновник постсоветского государства!), что Украина вступит в ЕС, победит преступность, и т. д. Из России им присылали слова поддержки кочетковцы. Либералы любят обвинять русских во всяческих обрядовериях и суевериях, но, думается, вера в лешего и домового менее глупа и вредна, чем вера в то, что при новой власти «богатые помогут бедным», как они обещали, что пришедшие к власти коррупционеры вдруг начнут «отделять бизнес от политики», что кандидат, опирающийся преимущественно на электорат униатов, раскольников и агностиков, получающий спонсорскую помощь от безбожного Запада, вдруг начнет помогать Церкви.
При этом клирики эти были начитанными, некоторые владели иностранными языками. Но умение накапливать информацию вовсе не гарантирует высокого ума. Между тем настоящие богословы, уж если им приходилось изучать политическую ситуацию, давали блестящий анализ и точные прогнозы. Это закономерно: после высот богословия политология — это арифметика после высшей математики. Вспомним хотя бы блестящие статьи св. Николая Сербского о политической ситуации на его Родине.
Вполне закономерно, что некоторым из подобных либеральных «богословов» хочется реформировать в церковном вероучении то, чего они не понимают и не принимают, приспособив вероучение под милую их сердцу современность. Чтобы подтолкнуть их к этому еще больше, умные недоброжелатели Церкви внедрили в их среду лживые мифы. Процитируем по этому поводу известного богослова и церковного писателя архимандрита Рафаила (Карелина): «Гордость в религии принимает формы рационализма и экстатичности. Гордость рождает веру в свой рассудок, как в универсальный инструмент познания, который проявляет себя через перманентное реформаторство».
http://rusk.ru/st.php?idar=105208
Страницы: | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | Следующая >> |
