Как считает историк, «сериал поставил и принципиально решил две очень важные для понимания истории Белого движения и для понимания всей нашей истории ХХ столетия проблемы». «Первое. Белое дело — государственное дело. Все фразы, все поступки, все действия и адмирала А.В.Колчака и его подчиненных показаны в фильме как поступки и действия людей, облеченных государственной властью. Присяга приносилась на верность Государству Российскому. Золотой запас Российского Государства контролируется государственной властью и ею же защищается до последних дней существования. Союзники — не хозяева на Русской земле и считаться союзниками могут только тогда, когда делом доказывают свои намерения помогать в „борьбе с большевизмом“. Издаются законы, принимаются решения направленные на охрану российских государственных интересов. Достигнуто признание со стороны всех остальных фронтов и правительств. Можно сколь угодно долго спорить о степени „представительности“, „легальности и легитимности“ политической власти, сложившейся в Омске в 1918—1919 годах, но факт был, есть и останется фактом. На большей части территории Российского Государства в 1918—1920 годах действовала власть, обладавшая общегосударственным статусом и всеми признаками суверенитета (до государственной символики и атрибутики включительно). Можно дискутировать о степени ее устойчивости, о том, насколько велика была так называемая „народная“, „общественная поддержка“, о степени самостоятельности и ответственности местных структур управления (иначе не возникала бы печальной памяти „атаманщина“). Но считать, что после 2−3 марта или после 25 октября 1917 года „любая“ иная власть кроме той, которая была (Государь Император) или стала (ВЦИК Советов и Совнарком) называться властью не имеет права — нельзя», — считает В.Цветков.
«Государственная власть, существовавшая на 2/3 пространства России, не могла быть создана в условиях „Смутного времени“, иначе как в военной форме, в форме единоличной национальной диктатуры. Власть опиралась на армию, которая была отнюдь не кастовой или „кондотьерской“ (в худшем смысле этих слов), а подлинно народной. В фильме этот образ армии точно олицетворяет генерал В.О.Каппель. Он не подавляет авторитетом беспрекословного подчинения, не требует безоговорочного выполнения любого своего приказа или приказа „вышестоящего начальства“. Он всегда вместе с армией, всегда со своими солдатами, до последних дней жизни. И эта армия сильна своим единодушием и убежденностью в правоте того дела, которому служат. Именно такие воинские части, в квалификации советской историографии назывались „махрово контрреволюционными“. Можно ли назвать генерала Каппеля героем, если исходить из того, что в Гражданской войне героев быть не может? Можно, хотя бы уже потому, что Евангельский завет отдать „жизнь свою за други своя“, здесь воплотился в полной мере», — подчеркивает историк.
«Уместно помнить, — продолжает В. Цветков, — что эта новая «белая» армия вела свою преемственность от Российской Императорской армии и флота, а не от «февральской демократизации». Армия стала носительницей государственной идеи. Армия должна была возродить Российское Государство. Когда в Новочеркасске в конце 1917 г. создавалась Добровольческая армия, то опиралась она не на «февральский» приказ N 1 и не на «полковые комитеты», а на воинские уставы Российской Империи. И вряд ли уместен здесь популярный с конца 1990-х тезис о «борьбе Февраля с Октябрем», как о противостоянии «белых» и «красных» на «обломках Великой Империи». Генерал Каппель молится со своими солдатами перед боем, а не устраивает митинг на тему «за что воюем»; он по-рыцарски достойно, в лучших традициях Империи, посылает вызов на дуэль за оскорбление, нанесенное чести Русской армии, а не стыдливо молчит, опасаясь «международных осложнений»; он командует своими солдатами, помня заветы великого русского полководца А.В.Суворова и не оглядывается на «политический момент».
«Второе. В фильме и в сериале четко показан трагический, страшный раскол некогда Единой России. Показательно, что из уст революционеров, и это характерный штрих того времени, зритель не услышит слов о «России», а только о «народе». Большевистский «патриотизм» — это «социалистическое Отечество» и только. Идеология большевиков стройная, логически завершенная и обоснованная. Это их правда, за которую они готовы отдать и свою жизнь и не пожалеть чужую. Но есть и другая правда. Есть точно такая же стройная, логически завершенная и обоснованная идеология тех, кто составлял Белое движение (хотя термин весьма условный). Нелепо говорить, что у белых не было программы. Программа «мир — народам», «земля — крестьянам», «фабрики — рабочим» сталкивается с программой, построенной на четко высказанном Колчаком во время допроса определении — нельзя обещать того, что невозможно исполнить. Трагизм Гражданской войны еще в том, что «красная» и «белая» правды в тот момент были практически несовместимы и, поэтому, непримиримы. Поэтому и допросы Колчака, как показано в фильме, происходят как разговор двух сторон, не понимающих друг друга. Поэтому и вопрос следователя к Колчаку «как Вы могли пойти против своего народа», остается без ответа. Это противостояние двух систем ценностей, где такие слова, как «бунт», «революция», «переворот» имеют совершенно разное смысловое содержание. У Колчака — свое. У Чудновского (если подразумевать его как собирательный образ) — совершенно другое. Большевики в фильме — не «плохие», не «изверги», «недочеловеки» и «христопродавцы». Нет. Это убежденные непримиримые и беспощадные противники. Это тоже «герои», но по своей, особой, системе ценностей. И это противостояние русской смуты в фильме очень заметно», — считает историк.
«Но нужно ли сомневаться в том, что лозунг «За Единую Россию» означал не способ решения национального вопроса, а стремление восстановить разорванное, разломанное единство? — размышляет В.Цветков. — Можно и должно говорить, спорить о том, в какой мере их соприкосновение и даже соединение произошло в годы Великой Отечественной войны, в судьбах потомков участников тех кровавых событий. Но в 1917—1920 гг. этого не произошло. Потому что, если бы эти системы были «примиримы» — не началась бы Гражданская война. Рискну утверждать также, что определение «эмоциональная составляющая» в фильме передана довольно точно. Даже «белый бал», показанный в финале, не стоит воспринимать, как некую новомодно-новорусскую дань «вальсам Шуберта и хрусту французской булки». Просто у каждого человека в уголке души есть этот миг в прошлом, который, как считается, вспоминают перед смертью или в самые тяжелые минуты жизни. Этот миг у каждого свой, но он есть. Это, может быть, та самая ниточка которая связывает любую, даже самую грешную человеческую душу с Богом, потому что в этом самом миге человеческая душа чиста и непорочна. И здесь нет уже разделения на Государя Императора, Верховного правителя, генерала, солдата, медсестру или пламенного революционера. Здесь все равны. И в отражении этого состояния фильм вполне удался».
«Фильм сконцентрирован на фразах. Они запоминаются. Они эмоционально озвучены. В «Адмирале» нет типичной для советского кинематографа о гражданской войне 1970-х, (и в какой-то степени характерной для настроений Русского зарубежья 1920−1930-х годов) самоубийственной рефлексии тех, кто «играет белых»: правильно ли мы делаем, воюя с «собственным народом»? Достаточно вспомнить мастерски сыгранные роли поручика Брусенцова, генералов Хлудова и Чарноты, не говоря уже о Рощине или Григории Мелехове. Добрую половину внутренних монологов и диалогов с их участием занимали размышления на тему «куда идти» и «с кем быть». Причем происходило это даже во время боя (что уж совсем необъяснимо). В «Адмирале» ярко показано другое. Стремление «идти до конца», «стоять насмерть». Самокопание и самооправдание прорывается лишь однажды, да и то в «пьяном виде». И когда генерал Зиневич (?) прорывается к Колчаку с криком «я не могу воевать» он встречает холодное и твердое напоминание о том, что уже два года идет война с большевиками, из которой возможен только один выход: «победа или смерть». И это — точное отражение психологии Гражданской войны», — отмечает В.Цветков.
Вместе с тем, обращает внимание известный историк, крайне важными для понимания личности А.В.Колчака были бы серии, посвященные его полярным экспедициям и Русско-японской войне: «Нужно показать становление его научного и воинского подвига, рождение его семьи, сына». «Безусловно, заслуживают внимания и другие события истории Белого движения. Нужно снимать новые фильмы о лидерах большевиков, о красной армии, о ВЧК, не считая при этом «Чапаева» и «Три рассказа о Ленине» образцами «исторической правды». Остается надеяться, что наш отечественный кинематограф только в начале пути. И в историческом кино уйдет в прошлое кинематограф художественно-документальный (нужен ли он вообще?), вызывающий приступы «ляпоедства» за малейшее отклонение от «исторического источника», и займет свое место кинематограф познания духа ушедших времен. Подлинно русский кинематограф. И, несомненно, «Адмиралъ» — этап на этом пути», — пишет автор.
«И последнее. Нужно ли было снимать «угловатый», «обрезанный» фильм-«трейлер» (по выражению одного ЖЖ-юзера), выпускать его на экраны кинотеатров в октябре 2008-го и распространять многотысячными тиражами на дисках, если спустя год на экраны вышел сериал? Нужно. Нужно для того, чтобы для начала вызвать интерес к прошлому. Заинтересовать нашей историей, изучать которую нужно не по выверенным лекалами «единственно верного учения» (или «концепции») учебникам и не по историческим викторинам пособий по подготовке к ЕГЭ. Изучать, чтобы понять прошлое и попытаться предугадать будущее. Или, хотя бы, не повторять прошлых ошибок..» -заключает Василий Цветков. Русская линия
В ноябре на «Первом канале» закончился премьерный показ телесериала «Адмиралъ», посвященного жизни адмирала А.В.Колчака. Осенью прошлого года, после кинопремьеры прокатной версии, 
«Государственная власть, существовавшая на 2/3 пространства России, не могла быть создана в условиях „Смутного времени“, иначе как в военной форме, в форме единоличной национальной диктатуры. Власть опиралась на армию, которая была отнюдь не кастовой или „кондотьерской“ (в худшем смысле этих слов), а подлинно народной. В фильме этот образ армии точно олицетворяет генерал В.О.Каппель. Он не подавляет авторитетом беспрекословного подчинения, не требует безоговорочного выполнения любого своего приказа или приказа „вышестоящего начальства“. Он всегда вместе с армией, всегда со своими солдатами, до последних дней жизни. И эта армия сильна своим единодушием и убежденностью в правоте того дела, которому служат. Именно такие воинские части, в квалификации советской историографии назывались „махрово контрреволюционными“. Можно ли назвать генерала Каппеля героем, если исходить из того, что в Гражданской войне героев быть не может? Можно, хотя бы уже потому, что Евангельский завет отдать „жизнь свою за други своя“, здесь воплотился в полной мере», — подчеркивает историк.
«Фильм сконцентрирован на фразах. Они запоминаются. Они эмоционально озвучены. В «Адмирале» нет типичной для советского кинематографа о гражданской войне 1970-х, (и в какой-то степени характерной для настроений Русского зарубежья 1920−1930-х годов) самоубийственной рефлексии тех, кто «играет белых»: правильно ли мы делаем, воюя с «собственным народом»? Достаточно вспомнить мастерски сыгранные роли поручика Брусенцова, генералов Хлудова и Чарноты, не говоря уже о Рощине или Григории Мелехове. Добрую половину внутренних монологов и диалогов с их участием занимали размышления на тему «куда идти» и «с кем быть». Причем происходило это даже во время боя (что уж совсем необъяснимо). В «Адмирале» ярко показано другое. Стремление «идти до конца», «стоять насмерть». Самокопание и самооправдание прорывается лишь однажды, да и то в «пьяном виде». И когда генерал Зиневич (?) прорывается к Колчаку с криком «я не могу воевать» он встречает холодное и твердое напоминание о том, что уже два года идет война с большевиками, из которой возможен только один выход: «победа или смерть». И это — точное отражение психологии Гражданской войны», — отмечает В.Цветков.