Какова подоплека решения Собора СПЦ об умировлении, почему ему запрещено возвращение в Косово, кому мешает борьба за святую сербскую землю, столкнулось ли православие с испытанием, как выглядит путь от епископа до политического противника, все это рассказал в интервью журналу «Печат» его Высокопреосвященство умировленный владыка Рашко-Призренский Артемий.
Когда-то, как ученики и духовные сыновья Авы Юстина в монастыре Челие жили умировленный (находящийся на покое) владыка Рашко-Призренский Артемий, митрополит черногорско-приморский Амфилохий, умировленный захумско-герцеговинский владыка Атанасий и владыка бачский Ириней. Ученики Юстина считались духовными источниками сербского народа. На прошедшем недавно Соборе, как великий духовник, мыслитель и писатель, изгоняемый, смененный, запрещенный и оспариваемый, Ава Юстин канонизирован. На заседании того же Собора наказано его первое духовное чадо, а этому, как в разговоре с «Печатом» объясняет умировленный владыка Рашко-Призренский Артемий в основном способствовали остальные трое его сыновей. «Это факт, который приводит в замешательство и сам по себе многое говорит».
— Решение о Вашем новом статусе, которое принял Собор, официально представлено как пенсия, но позднее можно было услышать, что речь все же идет о разрешении. Поясните нам каков точно ваш статус и где Вы теперь будете?
– Новость о пенсии по некой инерции была передана журналистам, так как в принципе народу проще объяснить это, чем сказать, что я умировлен. Сейчас я умировленный владыка. Не пенсионер и не отправленный на пенсию, не бывший, а именно умировленный владыка, разрешенный от управления епархией. А где буду сейчас. Вижу, что некоторые знают ответ на этот вопрос, упоминают Челие и монастырь Фенек и все это еще до того как я сам успел обо всем подумать. Поэтому должен сказать, что ответа на этот вопрос у меня нет. Я размышляю не только о месте, где смогу разместиться, достойно, со своей братией, которая будет со мной, но и том, как найти брата, который меня примет. Есть предложения от отдельных владык, но я пока не стал бы это раскрывать.
— В Косово Вы, как монах, а затем и как епископ провели 30 лет. Как воспринимаете запрет на то, чтобы как умировленный владыка вернуться в Косово и в чем суть этого запрета? Чего боится Синод?
– Это объяснение должен был сделать кто-нибудь из синода, также как и должен был последовать ответ на вопросы зачем все это было нужно, почему таким образом как это было сделано, почему с такой скоростью и почему во время начала пасхального поста. На все эти вопросы у меня нет ответа. Однако, могу сказать, что в причинах организации аферы в Рашско-Призренской епархии и дальнейшего течения событий лежит и ответ на вопрос почему мне запрещено возвращение. Существует решение Собора, принятое в 90-х годах, согласно которому каждый епископ может выбрать один монастырь в своей епархии, в котором в случае отстранения, пенсии или старости он мог бы остаться. Если все монастыри, по Уставу СПЦ, принадлежат епископу, являющемуся стражем и попечителем, то на нем решение в каком монастыре в своей епархии он хочет жить, то есть в монастыре, который ближе всего его сердцу. Ко мне это решение Собора не относится. Должен сказать, что все что произошло и происходит, начиная с ограничения этого права связано с тем фактом, что я провел в епархии Рашско-Призренской 33 года, 13 лет как игумен монастыря Црна Река, год как профессор в Призрене и 19 лет как владыка Рашко-Призренский.
Моя связь с епархией продолжается половину жизни. Половина жизни, состоящая из лет ухода за виноградниками, восстановления монастырей, духовного возрождения в народе и монашестве, затем войны 1998 года, чрезвычайной, военной ситуации, бомбардировок, оккупации войсками НАТО, изгнания сербского населения, разрушения 150 церквей и монастырей и, наконец, провозглашения независимости Косово. Во всех этих ситуациях я был со своим народом, заботился о нем в духовном смысле, кормил на народных кухнях, укреплял и ободрял его, чтобы он оставался здесь в тяжелых и невыносимых условиях. Делал то, что является долгом каждого родителя, — заботиться о своих детях и заботился о народе и Церкви. После всего этого, конечно, я тяжело воспринял решение о том, что больше не смогу иметь никаких контактов с тем народом, который умел ценить нашу работу и который умел говорить обо всем так, как оно есть.
— Вы сказали, что уйдете в монастырскую келью со своей братией. Что будет с братией монастырей Црна Река, Зочиште, Святые Архангелы, Девичи и прочими, монахи из которых после вашей отправки на пенсию просили канонического отпущения. Найдется ли под вашей крышей место для этих бездомных?
– Нужно чтобы вы поняли, что я был не только епископом Рашко-Призренским, но и духовником всем моим монастырям и монашеству. Да, я разрешен от управления епархией, но и от обязанностей духовника для своих монахов. Установившиеся между нами отношения не разрываются, как отец может знать Бог знает где, но всегда оставаться отцом для своих детей, так и они и дальше будут моими духовными детьми, где бы я ни был. Вопрос монашества — огромный вопрос, который должны учитывать члены Синода и Собора. На заседании Синода в феврале, после сообщения решения о временном разрешении от управления епархией Рашко-Призренской, я дословно сказал: «Отцы и братья, этим решением вы сбросили на Косово и Метохию атомную бомбу. Увидите что произойдет». Это и произошло и происходит с первого дня. Монашество раскололось. Некоторые приняли мой совет оставаться там, где они есть, некоторые не смогли этого сделать. Монахи в любом случае будут искать места в епархии, где я буду находиться в будущем, но там не будет места для всех моих монахов, так как это невозможно.
— Не разделят ли оставшиеся монахи судьбу игуменьи монастыря Кончул, которая первой сразу после приезда нового администратора, была смещена со своего места? Нет ли страха, что монастыри в Косово могут остаться пустыми?
– Игуменья монастыря Кончул была первой жертвой. Из Грачаницы ушли семь сестер и уйдут еще. Останется старая игуменья и еще несколько сестер, которые и должны будут остаться из любви к ней. В монастыре Святые Архангелы оказывается давление на монашество и требуют смены игумена Бенедикта, которую братия отказывается принять. Сходная ситуация и в других монастырях, в которых монахам угрожают, что не дадут им канонического отпущения и боюсь что в итоге некоторые уйдут без отпущения, а другие вынужденно останутся еще на какое-то время, некоторых возможно отправят под суд и попытаются лишить их сана. Те монастыри, которые, благодаря Богу, были оживлены, восстановлены и построены за 20 лет, начиная от Црной Реки и далее, боюсь, останутся пустыми. Уже начался хаос в епархии. Это касается не только монахов, но и верующих, так как все-таки мое пребывание в течение 20 лет во главе епархии создало между нами известные отношения. Огромное число верующих не принимает нынешнее положение и может произойти новый исход народа. И есть признаки такого варианта развития событий. Еще в феврале я сказал монашеству, что каждый из них должен принять решение о том, что будет делать и принять ответственность за свое решение. С другой стороны постоянно рассказывают как священство облегченно вздохнуло с приходом нового администратора. Эта картина не соответствует реальности.
— Если так произойдет, что часть монашества и верующих из Косово перейдут в епархию в которой Вы разместитесь не станет ли раскол в СПЦ чем-то большим чем предположение и кто в таком случае будет его творцом: 15 000 верующих, поставившие подписи за Ваше возвращение в епархию или официальная СПЦ, не удовлетворившая эту просьбу верующих?
– Нет, сохрани Господь! О расколе и разговора нет. Это даже в рассмотрение не берется. Это выдуманное утверждение, чтобы мой груз был как можно большим. Разумеется непринятие сложившейся ситуации не означает непринятия СПЦ, патриарха или Синода. Суть в том, что люди чувствуют неправду и на этом можно поставить точку. Я буду жить там, где буду принят как гость и приму духовный разговор со всяким, кто ко мне придет, но в дела епархии вмешиваться не буду. Если владыка-хозяин позовет меня где-нибудь вместо него или с ним отслужить литургию — с радостью соглашусь, но сам — никак. И мои монахи, если будут приняты владыкой у которого я буду, останутся лояльны Церкви, как и прежде. Когда-нибудь раньше монахи в Архангелах бунтовали? Не было потребности и не будет. Это измышленный фарс.
— Может ли расправа с епархией Рашко-Призренской рассматриваться как месть и за что?
– Вопрос Косово необходимо было убрать с повестки дня и мое присутствие там мешало этому замыслу. Моя борьба за Косово известна во всем мире, от Америки до Австралии. Были годы, когда я пять-шесть раз ездил в Америку и не было такого года до провозглашения независимости Косово, чтобы я не съездил в эту страну. Кого я только не принимал в Грачанице, из международных дипломатов — ООН, НАТО, КФОР, УНМИК, всегда защищая позицию, что Косово и Метохия не только часть Сербии, но и ее сердце, колыбель сербской культуры, духовности и государственности. Я везде открыто говорил, что Сербия и сербы никогда не примут отделения Косово от Сербии под каким-либо видом независимой или поделенной территории. А они работали над этим с самого начала. Потому и произошли бомбардировки, изгнание сербского народа, разрушение церквей и в итоге самопровозглашение независимости Косово при помощи со стороны Запада. Тогда и прекратился мой контакт с ними.
Моя борьба за Косово и Метохию является причиной неустанной травли, продолжавшейся три месяца, которую, особенно в начале и во время Собора, проводили массмедиа в Сербии. Я не отвечал на клевету, хотя и сталкивался с ужасными инсинуациями и открытой ложью.
— Из епископа со своей позицией Вы стали политическим противником правящей политической олигархии. Насколько этому способствовало ваше сопротивление приезду Байдена в монастырь Дечаны, а затем открытая критика в адрес президента Тадича?
– Вопрос Байдена, который во время посещения Белграда и Приштины без предупреждения решил посетить монастырь Дечаны, переполнил чашу. Я решительно сопротивлялся этому визиту. Байден не смог этого вынести и удар пришел с той стороны. Это стало спусковым крючком, а я — перманентным препятствием для того, чтобы завершить дело вокруг Косово при помощи Брюсселя, Вашингтона и, к сожалению вынужден сказать, при помощи и наших властей в Белграде. Сам президент страны игнорировал наше присутствие в Косово и Метохии, он дважды приезжал в монастырь Дечаны, но при этом не сообщал соответствующему епископу, хотя бы протокола ради. Представьте, скажем, что кто-то заходит в его кабинет и разговаривает с чиновниками о важных вещах, не предупреждая его. Это недопустимо. Запад и наша власть, как его продукт способствовали тому, чтобы найти какой-нибудь повод для того, чтобы начать процесс против меня, который довел бы до того, что произошло. Не удалось найти ничего и тогда была придумана афера о финансовой деятельности в епархии, меня, моих соратников и прежде всего отца Симеона.
— В тот момент, когда сообщается о тайных переговорах между Приштиной и Белградом Косово стало сербским Сектором Газа. Телефонная связь не работает, переход Мердаре закрыт для автобусов, жизнь сербов невыносима. От кого вы ожидаете, что он возьмет на себя вашу роль и скажет «Косово на кресте, Белград жует жвачку»?
– Люди, находящиеся у власти упорно рассказывают народу как они не отдадут Косово, при этом сербы оказываются во все более угрожающем положении. Каждый день власть повторяет, что Европе нет альтернативы, чтобы ввести нас в этот рай земной под названием ЕС. Многие знают каково там, но это людей у власти мало беспокоит, за время своего мандата они должно выполнить задание, полученное от хозяев из Брюсселя. В заявлениях вроде этого и заключается объяснение моего смещения.
— В истории СПЦ нет случаев, чтобы на оккупированной территории сменяли владыку? На Соборе, прошедшем в 1992 году Вы открыто встали против тогдашних властей. Получается, что власть, которую Вы называли диктаторской не угрожала Вам так как нынешняя.
– Сатанизация существовала и тогда. После войны моя позиция известна. Во время бомбардировок и после того как из Косово ушло 250 000 человек, а осталось 130 000 я, через прессу, терпел жесточайшие нападки властей из Белграда. Тогда я был слишком занят нашим горем, а позднее услышал истории, которые ходили обо мне в Белграде. То что я остался в Косово сорвало планы того правительства. Та власть шла на то, чтобы весь народ покинул Косово и Метохию, чтобы потом размахивать перед Западом лозунгом: «Посмотрите что вы наделали». Если бы я не удержал народ, то вопрос Косово был бы решен еще в начале 2002, но тот факт, что остался народ, монашество, священство, что оно преумножалось, монастыри расцветали в самое тяжелое время было той силой, которая кому-то мешала.
— Факт, что во время власти Милошевича не нашлась та церковная рука, которая сменила бы вас. Так как Вас сместили не Тадич или Правительство, а церковное руководство. Можно ли снять с них ответственности за Ваше смещение?
– К сожалению это очевидно всем. Это знают не только в Косово и Метохии и Сербии, но и во всем мире. Кто хоть немного интересуется церковной жизнью знает суть происходящего.
— Стало ли обвинение, которые Вы направили против стран, бомбивших святыни Косово приговором для Вас и Рашко-Призренской епархии и можете ли Вы объяснить почему мировые и церковные власти так легко передали православные святыни в раздел косовского культурного наследия, в котором они рассматриваются как часть их туристических достопримечательностей?
– Все это в одном пакете. Мне ставят в вину то, что уже пять — шесть лет я не выполняю решения Собора и Синода, хотя и это под вопросом, так как на все их решения имеются и мои ответы. Все началось после мартовского погрома 2004 года и обвинений, которые я выдвинул против четырех стран НАТО в погроме и разрушении святынь в Косово. Последовал Меморандум о восстановлении разрушенных монастырей, формируемый Советом Европы через косовские органы власти. Мой принцип был в том, что те, кто рушил наши монастыри не могут их восстанавливать. Его святейшество патриарх Павел под давлением Синода подписал Меморандум, чтобы затем отозвать свою подпись. Позднее Синод сам, без Патриарха ратифицировал этот Меморандум и тогда началась жесткая переписка между Синодом и мной по поводу вмешательства отдельных людей в деятельность епархии Рашско-Призренской через голову епископа. И сейчас эта переписка трактуется как мой грех и непослушание Синоду.
Я рассчитывал, что в ходе процесса, который должен был бы проходить по всем каноническим принципам, предоставлю все эти факты, чтобы была основа для правильного решения. Был подготовлен профессиональный документ в котором я изложил все свои позиции по вопросам Меморандума и упомянутую переписку, он был передан Соборуу в прошлом году, но никогда даже не рассматривался. Кроме того, многие мои акты и предложения никогда не вносились на Собор. Кто в ответе за это? В конце концов множество решений Собора не исполнялось, а многие из братьев-епископов действовали вопреки этим решениям, как, к примеру, когда речь идет о богослужениях. Но для Сербской церкви это не проблема.
— Процесс против Вас, как и само заседание Собора прошел под знаком конспирации и предположений. Что именно произошло за дверями Грачаницы, а затем и здания Патриархии?
– За последние 15 лет финансовый контроль не проводился ни в одной епархии, а в епархии Рашско-Призренской дважды, в 2006 и 2010 годах. Через день после прибытия этой, второй комиссии в епархию начались манипуляции в общественности и тогда впервые была упомянута сумма в не больше ни меньше 350 000 евро, которая в глазах народа выглядит чудовищно огромной. Приписать эту недостачу епископу было бы несколько чересчур и потому обвинили моих ближайших соратников, прежде всего отца Симеона, объявленного главным преступником. А он рядом со мной, под моим надзором и духовным руководством провел 22 года. Я его знаю лучше всех о чем свидетельствует и награждение чином архимандрита. Обвиняя в растратах, стреляя по нему попадали по мне. Но это обвинение в растратах не соответствует реальности, так как они видели квитанции, документирующие выплаты из кассы, но не захотели посмотреть во что эти деньги были вложены, так как существуют объекты, построенные на эти средства. Вопреки этой непоследовательности в заявлении на заведение дела в гражданском суде указаны «выплаты за фиктивные работы», что подписано и Синодом. На основании их толкования моей работы в Косово написано обвинение, врученное мне за два дня до начала Собора и, что важно, без определенного срока, чтобы на него ответить. А на Соборе вопрос, касавшийся меня и епархии был отложен под самый конец. В итоге обвинение против меня было зачитано перед всем Собором, представлено восемь томов сопроводительных материалов, ни один из которых не был даже открыт и они послужили лишь для создания впечатления. Когда было прочитано обвинение я попросил слова и после многократных просьб получил возможность обратиться к присутствующим мне было сказано, что я могу говорить только о прочитанном тексте. Я сказал: «Я не смогу так, ваше Святейшество. У меня нет с собой архива ни в кармане ни за спиной в таком объеме как вы его доставили. Мои ответы в Грачанице, так как когда я получил обвинение на нем отсутствовал срок в течение которого я должен на него ответить, что принято, когда речь идет о гражданском или всяком другом деле».
Когда в 60-х годах было выдвинуто обвинение против владыки Дионисия в Америке Собор предоставил ему срок в три месяца на то, чтобы он на него ответил. Мне срока не дали, требовали чтобы уже через два дня я ответил устно. Я сказал: «Нет, об этом я говорить не стану» и решил прочитать то, что написал на одном листе бумаги. Содержание моего письма касалось прошения о том, чтобы Собор сначала определился по поводу решения Синода от февраля — принято ли было это решение в соответствии с уставом или нет. Это сможет стать, сказал я, началом дальнейшего разговора. Если решение противоречит уставу то оно не имеет силы и необходимо восстановить положение до его принятия, что подразумевает мое возвращение в епархию, а если есть причины для суда, сказал я, то пусть дело ведется по принципам, предусмотренным канонами, на суде с предоставлением их и моих аргументов, которые покажут где истина.
— С точки зрения мировых законов нового времени, учитывая то, что вас обвинили без доказательств преступления, точнее «косвенной ответственности», не были ли в Вашем случае нарушены все права человека?
– Я наказан и через первое решение Синода и второе решение Собора без суда и приговора, без права на защиту. Это факт. Были дискуссии в Соборе со стороны епископов, поддержавших мои уставные права, но решение не могло быть принято консенсусом, единодушно. Тогда прибегли к голосованию, нетипичному для Церкви в которой действует Святой Дух и важен принцип: «Угодно Духу Святому и всем нам». Вместо этого Собор превратился в городскую скупщину, где решение принимается большинством голосов.
Как я принял решение Синода, хотя с ним и не согласен, так как оно противоречит уставу, так я принял и решение Собора. Сначала мне предлагали, чтобы я попросил разрешения или отправки на пенсию по здоровью. Я сказал: «Извините, вы обвиняете меня в том, что я нарушил множество канонов, а сейчас подталкиваете меня на то, чтобы я нарушил еще один, сказав ложь. Нет, это не рассматривается. Вы принимайте какое захотите решение, а я его приму».
— Складывается впечатление, что начинается отчуждение части церковных сановников от своего стада, что соборность, одна из центральных категорий в СПЦ ставится под вопрос. Насколько точны такие подозрения?
– Я сказал бы как будто не придерживаются того что такое Церковь. Она не только епископат, не только священство, не только народ. Епископ, священство и верующие составляют Церковь. Однако наиболее многочисленная ее часть, то есть народ, исключена, хотя известно в истории СПЦ и записано в послании восточных патриархов от 1848 года, что хранитель истинной веры — народ. Так как-то, что не примет народ то и не существует. Когда в 15 веке, чтобы преодолеть раздел между Царьградом и Римом и из-за опасности, угрожающей со стороны турок, царь и патриарх попроси помощи у Запада был организован Собор во Флоренции и достигнуто некое соглашение об объединении, известное под названием Флорентийская уния, лишь один владыка Святой Марк Эфесский не подписал ее, объясняя, что это предательство православия. Уния не была принята народом. Так что один Марк Эфесский с народом сохранили православие. Думаю, что и у нас в итоге будет услышан голос народа, так как не напрасно сказано «глас народа — глас Божий».
В общей ситуации и это тоже имеет значение. Всем известно мое отношение к папизму, экуменизму и глобализму и многим именно в Церкви это не нравится. Видно какие плоды приносят новшества в служении литургии, какие разделы в народе в отдельных епархиях. Господь в Евангелие говорит: «По плодам их узнаете их». Плоды такой работы очевидны и видны на каждом шагу, но они горькие и в жизни сербской церкви и жизни сербского народа. Какие плоды принесет новый способ удаления владыки Артемия покажет время.
— В чем сущность споров между теми, кто служит литургию по новому и теми, кто служит по старому?
Есть решение Собора, повторенное трижды, по вопросу богослужения сформирована комиссия, которая изучит это дело и предоставит извещение Собору, а до этого служение проводится по вековой практике. Оно не выполнено. Комиссия никогда не заседала и факт того, что значительное число епископов не выполнило решение Собора несет за собой огромные последствия. И что в итоге из этого выйдет только Бог может знать и предвидеть. В теологии принимаются новые учения по вопросам исповеди и постов, а все это часть пакета обновления и новаторства. Сербский народ плохо это принимает, так как здесь очевидны отступления от веры и православия, такого православия, каким народ принял его от своих предков: Святого Саввы, Николая, Авы Юстина. Они настоящий эталон веры. Как поется в тропаре Святому Николаю «Правило веры и образец кротости». Кто отступает от такой веры — виновен.
— По поводу сбора подписей за Ваше возвращение в епархию, а также протестов перед Патриархией против экуменизма и приглашения папы в Сербию официальная СПЦ назвала часть верующих псевдозилотами и еретиками. В какой момент испорченными стали те, кто следовал словам Патриарха Павла, направленными папе: не добро пожаловать?
– Я не стал бы это комментировать. Но могу сказать, что голос народа не уважают. Тот народ, который был 13 февраля перед Патриархией на этом ненастье, который поставил свою подпись на эти требования, а их было почти 15 000 не заслуживает тех эпитетов, которые на него лепят. Если это хулиганы, если это мафия, как их называли, то у нас нет верующих. Я тяжело воспринял оскорбление этого народа. Этих людей нужно было молча выслушать, без обязательств выполнить их требования. Когда-то существовали Церковно-Народные Соборы и, скажем, в Воеводине на них решались многие проблемы.
– Как произошло, что неприемлемые аналитики Церкви стали желаемыми толкователями Собора, а епископы — инсайдерами из верхов СПЦ?
– Это случилось, хотя как явление это не хорошо, так 13 февраля на заседании Собора было сказано, чтобы заявлений для прессы не давалось. Я молчал, но уже на следующий день через прессу потекли потоки заявлений отдельных епископов, которые сообщали свое мнение, предоставляли «факты». Это происходило и все время пока продолжался Собор.
– Как Вы трактуете тот факт, что Ваш учитель Ава Юстин канонизирован непосредственно перед Вашим разрешением, на том же заседании Собора?
– Я считаю, что с канонизацией все в порядке и она должна была произойти еще раньше. Не думаю, что это было сделано с целью манипуляции, но если так было, то это проявится.
