Прикарпатская Русь под владением Австрии

Глава 2.

Оглавление книги

II. Политика Марии-Терезии и Иосифа II относительно русского народа и мероприятия австрийского правительства. Состояние русского народа

Пространство, занятое Австрией под названием Галиции и Лодомерии, составляло 83 тысячи квадратных километров с 2,7 миллионами жителей. Уже то обстоятельство, что венское правительство, желая узаконить свой захват и ссылаясь на исторические права на Галицию, вынуждено было познакомиться с историей этого края, должно было навести государственных деятелей Австрии на мысль, что приобретённая ими провинция не польская, а скорее русская. Русский элемент был тогда в Галиции ещё настолько крепкий, что с первого взгляда можно было заметить русский характер края. На пространстве от Вислока до Збруча и пределов Молдавии крестьяне, мещане (даже латинского обряда) и духовенство говорили по-русски.

Гофрат Куранда, убеждённый в противоположном и считавший Галицию польским краем, донёс в Вену, что в Галиции живёт народ хоть и не польский, а другой славянский, но только похожий на русский (russisch) или даже иллирийский (сербо-хорватский) [95, 461; 24, 1894]. Австрийское правительство пригласило своих писателей и учёных обратить внимание на новую провинцию, и, прежде всего, составить её историю. Эту задачу исполнили Энгель [85] и Гоппе [100].

Энгель обратил внимание австрийского правительства на то, что Галиция есть собственно русский край и правительство России может весьма легко требовать возвращения его на том основании, что Галицией владели потомки великих князей киевских. Вследствие таких же соображений первый губернатор Галиции, граф Перген, не советовал помогать усилению русских и предлагал лишь в случае нужды употреблять их как орудие против поляков [117, 19]. Однако венский двор, особенно же сам Иосиф ІІ, не имел причины враждебно относиться к галицко-русскому народу, так как соплеменники того же народа в Венгрии, находившиеся с давних времен под скипетром Габсбургов, не давали австрийскому правительству ни малейшего повода к недоверию. Напротив, преданность угро-руссов Австрии навела Вену на мысль привлекать мирских и духовных лиц из угорской Руси в качестве учителей для львовской и венской семинарий, предназначенных для обучения галицко-русского юношества духовного звания.

В это же время в иностранной политике Австрии произошел перелом, совпавший с направлением в 1779 году в Петербург нового посланника Кобенцеля. Император Иосиф II стремился примириться с Россией для решения своих многочисленных международных проблем, и прежде же всего восточного вопроса. С этой целью в 1780 году он предпринял путешествие в Россию для личного свидания с Екатериной II. Свидание состоялось в Могилеве, и в результате его в следующем году был заключен тайный союз против Турции. Второе свидание Иосифа II с русской императрицей состоялось в Херсоне в 1787 году, и последствием его была война Австрии и России против Турции.

Дружба Австрии и России благоприятствовала галицко-русскому населению прикарпатской Руси. Поскольку польская шляхта не стремилась идти на государственную службу, открылось широкое поприще для многочисленных поповичей и сыновей мелкой русской шляхты, получивших образование в польских школах. Так как на политические должности брали преимущественно немцев, русские большей частью поступали в суд и в городские управления. Таким образом, основной элемент галицкого чиновничьего сословия с течением времени составили русские и немцы. Неудивительно, что большинство нынешних (на конец XIX века.— Ред. ) чиновничьих фамилий в Галиции русского происхождения. Все Левицкие, Монастырские, Крижановские, Сохацкие, Попели, Мохнацкие, Яворские, Мацелинские, Тустановские, Созанские, Левандовские, Волосы, Нападиевичи, Крыницкие, Хойнацкие, Литинские, Калитовские, Городыские, Чайковские, Белинские, Сосновские, Киричинские, Ильясевичи и другие — потомки первых австро-русских чиновников [50, 1881-II]. Все они сегодня ополячены и окатоличены, чем и доказывают, во-первых, сколь ненадёжным элементом в национальном отношении является чиновничье сословие, а во-вторых, сколь мало нравственной силы есть в церковной унии, если сыны и дочери униатских священников при первом удобном случае покидают униатский обряд своих родителей…

Хотя обстоятельства благоприятствовали развитию и умственному подъему австрийской Руси, однако мы не видим в её представителях ни малейших усилий к какому-нибудь труду на литературном поприще. Труд такой вызвало пробудившееся позже национальное сознание. Но до тех пор, пока австрийская Русь сознавала себя лишь униатской, дух её был в оцепенении.

В пору занятия Галиции Австрией простой народ находился в полном закрепощении, но к его счастью, Иосиф II был тогда приверженцем физиократической экономической системы,[15] согласно которой благосостояние края составляет производство натуральных продуктов, и поэтому сельское хозяйство должно быть под особой опекой со стороны правительства. Хотя Мария-Терезия больше благоволила помещикам, нежели простонародью, её сын Иосиф II считал своим долгом поддержать земледельца и, насколько возможно, защитить его от притеснений.

С одной стороны, по почину Марии-Терезии вышли указы в пользу помещиков. Так, указ от 10 сентября 1774 года воспрещал крестьянам без разрешения своего помещика продавать упряжной скот и требовал от крепостных неукоснительно исполнять свои обязанности относительно помещика. По указу 1775 года государственные имения могли продаваться только шляхте.

С другой стороны, в это же время вышел ряд указов и в пользу крестьян. Ещё в 1748—1763 годах в чешско-немецких провинциях крестьянам было позволено покупать землю и были введены ограничения на судебную власть помещика. В 1775—1778 годах была упорядочена панщина, а в 1777 году было позволено заменять её оброком. Указ от 3 июня 1775 года воспрещал угнетать крестьян.

Но самые важные постановления в крестьянском деле вышли, когда Иосиф II уже самостоятельно управлял государством. В 1781—1785 годах было уничтожено крепостничество, и крестьяне объявлены лично свободными. Особенно важным для Галиции был указ 1781 года, по которому крестьянину, не получившему от помещичьего суда решения на свою жалобу в продолжение 30 дней, можно было всё дело отдать государственной власти. Помещикам воспрещено было посредством своих шинкарей в воскресные и праздничные дни насильственно налагать на селян десять и больше кварт водки, а также требовать от крестьян особого сбора за отходящего шинкаря. Помещикам было воспрещено получать куну (плату за позволение жениться) и навязывать своим подданным испорченные съестные припасы, продавцам же их не позволено устраивать попойки на счёт процессующихся крестьян [79]. Указом от 20 ноября 1781 года была сокращена барщина: от целого грунта — до трёх дней, от половины грунта — до полутора дней. Государственные органы получили приказ все прошения Императору принимать и доставлять в Вену, жалобы же против приговора помещичьего (доминикального) суда поступали в местные высшие инстанции, как, например, в окружное староство (kreisamt), губернию и в придворную канцелярию.

В 1786 году начался гигантский труд иосифинского кадастра [16] в связи с намерением австрийского государства составить целостную картину своих земель и проверить поземельный доход. Сотни офицеров и гражданских инженеров с тысячами писарей и рисовальщиков заняты были этим делом. Кадастровым комиссиям было указано отделить крестьянскую (рустикальную) землю от помещичьей (доминикальной), и этот раздел записать в отдельных книгах, составивших основу для распределения налогов и обозначения права собственности. Этот кадастр стал убийственным для угро-руссов, так как все леса и множество горных пастбищ были приписаны помещикам и крестьяне лишились права ими пользоваться [71, 103].

То же самое произошло и в Галиции. Здесь крестьяне боялись налогов и сами отказывались от собственности на землю, наивно надеясь и дальше пользоваться ею по разрешению помещика. На основании нового кадастра указом от 10 февраля 1789 года были расписаны новые налоги, обременившие как крестьянскую, так и помещичью землю. Распоряжением от 10 мая 1787 года крестьянам было позволено покупать землю в собственность.

Стремясь к упорядочению своей империи, Иосиф II намеривался привлечь к земледелию евреев и склонить цыган к постоянному местожительству. Ни то, ни другое ему не удалось вследствие племенных особенностей евреев и цыган. Более успешно действовало правительство в деле колонизации Угорщины и Галиции немцами, приглашёнными в 1777 и 1787 годах из Бадена, Гессена, Вюртемберга, Нассау и Баварии. За короткое время в Галиции возникло около 160 немецких сёл, сохранивших в большей части свой немецкий характер до конца XIX века. Немцы, принося с собой улучшенные земледельческие орудия и прогрессивные знания техники и сельского хозяйства, благотворно влияли на местное население.

Но не только в экономическом отношении должен был, по намерению венского правительства, подняться крестьянин. Оно позаботилось также о его просвещении. После долгих прений в различных комиссиях 2 января 1771 года в Вене была открыта «нормальная школа», а 6 декабря 1774 года издано «общее положение для немецких нормальных, головных и тривиальных (начальных) школ». Когда дело зашло о заведении школ в Галиции, гофрат Коранда решил, что преподавание в них должно вестись на польском языке. Однако этому воспротивился главный директор всех нормальных школ Австрии Фельбигер. 9 сентября 1775 года во Львове была открыта начальная школа с немецким преподаванием, а 27 марта 1776 года учреждена галицкая школьная комиссия и издано императорское постановление, чтобы интересы русской народности, «составляющей две трети населения провинции», принимались во внимание при учреждении учебных заведений, чтобы русские имели свои народные школы и чтобы вообще греко-католическое, римо-католическое и армяно-католическое вероисповедания в школьных делах были равноправны.

Однако учреждению русских народных школ кто-то помешал, и, видимо, поэтому в 1791 году был выпущен новый указ о том, чтобы в тех местах восточной Галиции, где не было ни немецкой, ни польской школы, учреждено было русское тривиальное (начальное) обучение. До 1791 года русских народных школ, скорее всего, не учреждали, ибо только в 1790 году в Вене был для них издан русский букварь. Польская шляхта препятствовала просвещению сельского народа, опасаясь потерять свои преимущества. «От уравнения всех сословий и допущения простонародья ко всем чинам, также как и от просвещения народных масс больше всего пострадает земледелие. Сын крестьянина позабудет о своём звании и о том, что он сотворен для плуга; он будет задумываться, как бы себя возвысить», — говорилось в одной из польских брошюр в 1790 году [120].

Недоброжелательство шляхты в деле народного просвещения и её влияние на внутренние дела Галиции со времени вступления на престол императора Леопольда II и вплоть до конца XIX века не давали подняться умственному уровню русских и польских крестьян.

Но всё-таки в целом положение галицкого крестьянина при австрийском правительстве улучшилось. Крестьяне были защищены от своеволия пана и, кроме умеренной барщины, государственных податей и выборочной 15-летней военной повинности, не знали угнетавших их в пору польской Речи Посполитой многочисленных податей: различного рода даремщины, платежей для экономов, на содержание казаков, смоляков (лесных сторожей) и прочих расходов на панскую прислугу. Поэтому и неудивительно, что австрийское правительство, приобретя себе симпатию низших сословий, стало твёрдой ногой в новой провинции. Такая же симпатия простонародья к австрийскому правительству была не только в Галиции, но и в Угорщине и в немецко-чешских провинциях, и она помогла впоследствии Австрии вынести потрясения, выпавшие на её долю в XIX веке.

Русское духовенство в то время находилось в жалком состоянии. Хотя оно добросовестно соблюдало унию, в Польше за ним не признавали прав, признанных для других католических духовных лиц. Униатских священников даже гнали на барщину, так как шляхта не делала различия между крестьянином и униатским попом. Ещё в начале раздела Польши (4 марта 1772 года) митрополит Володкович вынужден был отправить римскому папе Клименту XIV письмо об угнетении униатов [157, 417]. Латинское духовенство не признавало в них католиков, а считало униатов лишь временно присоединёнными к католической церкви с той лишь целью, чтобы они, перешедши затем в латинский обряд, могли впоследствии стать полноценными католиками. Поэтому и называли их лишь «униатами», а не католиками. Также смотрела на униатов и римская курия, поручившая заведование униатскими делами Конгрегации de propaganda fide,[17] то есть ведомству, которое занималось делами еретиков, миссий и отношений римской курии с иноверцами. По этой причине привлечение униатов в латинский обряд велось с большим усердием.

Иначе смотрело на унию австрийское правительство в пору Марии-Терезии и Иосифа II. Имея у себя в Угорщине много православных, в Вене надеялись посредством униатов воздействовать на них и, присоединив их к католичеству, привить им свою державную идею. Тотчас после занятия австрийцами Галиции (17 июля 1774 года) львовский епископ Лев Шептицкий жаловался через своего уполномоченного Ивана Гудза, получившего аудиенцию у Марии-Терезии, что латинские священники и даже каноники в Галиции обзывают русских собаками и их униатское вероисповедание собачьим, униатских священников — схизматиками, церкви — синагогами, священников — попами (!). Мертвеца, напутствованного униатским священником, латинские ксендзы не хотят хоронить. С сыновьями униатских священников обращаются хуже всего, их принуждают к барщине; всех же верующих этого обряда не допускают (конечно, это относится ко временам польского владения) ни к чинам, ни к цехам ремесленников и промышленников. Латинники мешают совершению униатских обрядов, не позволяют звонить во время Светлого Воскресения, если оно не совпадает с латинской Пасхой,[18] принуждают русских работать в праздники и всячески издеваются над исповедниками греческого обряда [121, 304].

Вследствие этой жалобы Мария-Терезия решением от 28 июля 1774 года приказала польским бискупам склонять подведомственное им духовенство жить в мире и согласии с русскими и называть их не униатами, а греко-католиками; также она поручила львовским губернским властям открыть доступ ко всем чинам и званиям сыновьям русских дворян и священников, по мере их способностей [121, 306]. Последствием этого было поступление множества пановичей и сыновей мелкой русской шляхты на государственную службу и в городские магистраты. Однако польские помещики долго не могли примириться с этим нововведением австрийского правительства.

В 1777 году Вена была принуждена очередным указом напомнить о запрещении гнать русских священников на барщину [94, 580]. Но и этот запрет мало помог, так как ещё в 1792 году священник из Ялинковатого в Скольщине работал в понедельник Светлой седмицы на пашне помещика. И опять придворная канцелярия наложила запрет на такие действия польских панов [59, 84]. Только воззвание Костюшко к польской шляхте с призывом изменить отношение к униатам и стремиться приобрести их благосклонность для польской идеи расположило помещиков в более человеколюбивом духе относиться к русскому духовенству.

Ко времени занятия Галиции Австрией галицкий сельский униатский священник внешностью своей ничем не отличался от крестьянина. В изношенной крестьянской одежде, с файкой во рту и с бичом в руке погонял он быков и коней, пахал, жал и косил сам [109, 1—7; 142, 94—96]. Его жена прилежно помогала ему в этом труде, занимаясь работой в поле, в огороде и на кухне. Местные тяжкие условия быта произвели тип сельской попадьи, успевавшей с ранней зари до захода солнца работать без отдыха, рожать и воспитывать здоровых детей. Собор униатских епископов и архимандритов в 1764 году удостоверил, что «русские попадьи содержат собственным трудом своих мужей» и что «неженатый русский священник ввиду бедности своей не мог бы существовать». Попадья была точно так же презираема, как её супруг. Ей нельзя было являться с ним публично, ехать с супругом в одной повозке. Несмотря на это, она развила семейные добродетели, и её трудолюбие и хозяйственные способности сохранились в отдельных случаях до середины XIX века, уступив в новейшее время во многих случаях место неряшливости и оплошности.

Доступ в священнический сан в последние годы существования Речи Посполитой так же, как и прежде, был открыт людям всяких сословий: сыновьям священников, мещан, мелкой шляхты и крестьян (последним, однако, лишь с соизволения помещика, что случалось не часто).

Для приготовления будущих священников униатская иерархия и Рим не делали почти ничего. В Риме существовал род семинарии для униатов под названием Греческой коллегии св. Афанасия, но из прикарпатских русских туда редко кто попадал. Перемышльский епископ Георгий Винницкий намеревался учредить семинарию в Перемышле и определил для этой цели в 1712 году фонд в 400 000 злотых, но по чьему-то внушению он уступил этот фонд латинскому ордену театинцев во Львове с препоручением, чтобы они на эти деньги воспитывали известное число русских питомцев. Этот фонд впоследствии увеличил епископ Устрицкий. Театинцы сначала содержали 6 униатских питомцев, но после никого из русских не принимали, отговариваясь недостатком средств.

В 1753 году папа Бенедикт XIV приказал принимать в эту семинарию униатских воспитанников из Луцкой, Перемышльской и Львовской епархий за счет Конгрегации пропаганды. В результате был принят один воспитанник, его продержали четыре года, но после него уже никто из униатов не удостоился этой милости [20, 52].

Более усердно занимались делом подготовки будущих священников русские перемышльские епископы. Ко времени занятия Галиции Австрией в Перемышле существовала епархиальная семинария при церкви Пресвятой Троицы в предместье Подгорье. В этой семинарии около 1780 года преподавали Игнатий Витошинский — нравоучительное и Яков Ланчинский — пастырское богословие. Предметы преподавались по-русски по рукописным руководствам, хранящимся до сих пор в библиотеке перемышльского собора крылошан [20, 76]. Эта семинария была закрыта в 1784 году.

В Луцке епископ Сильвестр Рудницкий-Любевецкий также содержал некое подобие семинарии. Это был деревянный дом в Резнищах, в котором кроме комнат для воспитанников находилась лавка с сукном и товарами, необходимыми для священнического облачения. Здесь обитал также и епископский портной. Епископ Рудницкий поочередно приглашал сельских священников, велел им брить бороды и шить «реверенды», и так отполированных отпускал домой. Кандидатов духовного звания держал он целый год, обучал их богословию и только потом рукополагал. Все пребывавшие в семинарии должны были платить за содержание, науку и сшитую для них одежду [108, 91].

И в Холме, и в Львове было обыкновением некоторое время держать кандидатов духовного звания при епископе, испытывать их способности и обучать их богословию. Для облегчения обучения в 1760 году во Львове была издана книга «Богословие нравоучительное, содержащее в себе поучение о Св. Тайнах, о добродетелях богословских, о заповедях Божиих… вкратце собранное… до сана иерейского готовящимся благопотребное».

Поступавших в священнический сан готовили или по «латинской», или по «русской» науке. Первых было весьма мало, так как закончившие латинскую школу предпочитали поступать на службу к помещикам или принимать должности городских писарей. Вообще школ в ту пору в Галичине было довольно много: в Бече (филиал краковской академической), в Збараже (эта гимназия переведена в Бережаны в 1805 году), в Бучаче (прогимназия монахов чина св. Василия Великого [19] для шляхты), в Дрогобыче (также школа васялиян), в Ярославе (иезуитская гимназия с 3-летним курсом философии и 4-летним — богословия; закрыта в 1782 году), в Коросне (иезуитская), во Львове (4 школы: колония академическая, иезуитская, пиарская [20] и театинцев), в Новом Сонче (академия), в Подолинце, в Перемышле (иезуитская), в Ряшеве (пиарская), в Самборе (иезуитская), в Станиславове (иезуитская), в Варяже (пиярская), в Замостье (академия), в Зборове (закрыта в 1812 году), в Золочеве (пиарская, закрыта в 1780 году; там воспитывался Михаил Гарасевич) [105]. Всего в Галиции в 1772 году было 24 средних школы, 15 полных гимназий и 9 неполных (прогимназий).

«Русская» наука состояла в домашнем обучении русской грамоте и чтении Псалтыри, Часослова и Св. Писания. Для обучения употреблялись печатанные в Вильне, Москве и Киеве буквари, или же состоявшие учителями дьяки чертили высоким уставом буквы на досках, учили их различать и складывать по складам, а потом переходили к чтению Псалтыри и Часослова (так учил отец Дубинский в Бортном до 1833 года) [23, 39]. Обученные таким образом молодые люди усваивали себе некоторые сведения из богословия и поступали в священники.

Несмотря на недостаток важнейших знаний, они были хорошими знатоками церковного устава и умели утвердить свою паству в привязанности к славянскому обряду. Прибывшие в Галицию немецкие чиновники заметили громадное влияние, производимое этими священниками на народ.

Униатское духовенство, за исключением монахов чина св. Василия Великого и происшедшей от них иерархии, сознавало себя русским и употребляло русский разговорный язык, несмотря на то, что львовский епископ Иосиф Шумлянский ещё в 1684 году приказал своему духовенству усвоить себе польскую речь. Метрические книги велись тогда почти везде в Галиции по-русски, также и различные записки и заметки, сохранившиеся до сих пор, составлены на русском языке (конечно, испорченном польским влиянием). Все эти записки и заметки тщательно собрал А. Петрушевич и поместил в своих «Сводных летописях» [43].

Русские называли себя тогда «русинами» или «россиянами» и считали церковнославянский язык своим литературным языком. Проповеди во время поминальных богослужений за Марию-Терезию и Иосифа II говорились «по-словянски», также и грамоты для духовенства, выходившие из епископской канцелярии во Львове, составлены были на этом языке. Немецкие ученые и литераторы называли русских, присоединенных к Австрии, Reussen или Russen. Кроме этого названия вскоре водворился австрийский официальный термин Ruthenen. Основание этому термину дали папские буллы и грамоты, выдававшиеся по делам униатов. В них всегда русские, соединенные с римской церковью, назывались rutheni (рутены), и это название до того привилось у униатской иерархии, что она даже в немецких своих письмах австрийскому правительству постоянно употребляла этот термин. Австрийское правительство, стремившееся германизировать своих подданных и сопротивлявшееся развитию их национального сознания, подхватило этот термин, существо которого состояло не столько в национальных, сколько в религиозных особенностях. Вена, так же, как и римская курия, в своих рутенах видела лишь неких универсальных греко-католиков и в том же духе решила воспитывать галицко-русское духовенство. Приобретенные Австрией рутены должны были сознавать себя прежде всего униатами, но не людьми, принадлежащими к какой-либо национальности. Решением властей от 3 августа 1776 года львовской губернии было приказано «по политическим и религиозным соображениям» принять под защиту лишь «греко-католический обряд» и водворить согласие между римо- и греко- католиками.

Этим настроением венского правительства воспользовался тогдашний львовский епископ Лев Шептицкий, самая замечательная личность, сыгравшая значительную роль в истории галицкой Руси. Вступив в 1749 году на епископскую кафедру, он задумал освободить униатскую церковь от преобладающего влияния монахов чина св. Василия Великого. Из их среды, согласно решениям Замостского синода 1720 года,[21] поставлялись епископы для униатских кафедр. Василиане, собственно, управляли униатской церковью с того времени, когда они (в Литве в 1626 году, а на Руси — в 1739 году) освободились от епископской власти и, кроме того, заняли при владыках место ближайших помощников и советников в управлении паствой.

Таким образом, епископы попали в полную зависимость от василианского ордена, проникнутого польско-католическим духом и никогда не подававшего голоса в защиту унии, а, напротив, способствовавшего переходу униатов в латинство. Василиане привлекли, конечно, белзского воеводу Николая Потоцкого († 1782) к унии, но это приобретение было ничем в сравнении с убытками, которые понесла уния во время преобладания василиан. В 1758—1765 годах в одной Львовской епархии перешло из унии в латинство 1200 знатнейших лиц. Василиане ненавидели белое униатское духовенство, стоявшее на русской национальной почве, не способствовали его образованию и, по-видимому, намеревались латинизировать весь русский народ. Ввиду такого положения дел сломать власть василиан в униатской церкви и отдать управление её в руки белого духовенства значило положить пределы латинизации унии и спасти Русь от полонизации.

Епископ Лев Шептицкий, намериваясь освободиться от василиан, решил устроить при епископской кафедре капитул по образцу латинской церкви, но из белого духовенства, чтобы этот капитул составлял бы совет епископа. Это было не нововведением, а лишь возобновлением древнего собора крылошан,[22] существовавшего при православных епископах в южной Руси. Шептицкий уже в первые годы своего епископства назначил каноников и прочих членов капитула, а в 1769 году судился с львовскими василианами и отнял у них право на львовские церкви. В защиту василиан выступил папский нунций в Варшаве, но так как Галицию вскоре заняла Австрия, то исход спора епископа с василианами должен был решиться уже не в польской столице, а в Вене.

В Риме по этому делу Шептицкий ничего не добился. Правда, ему удалось было выпросить у папы буллу, подтверждавшую униатские капитулы, но в последнюю минуту, когда булла была уже готова, вследствие происков львовского латинского архиепископа Сераковского решение папы было отменено и подтверждение капитулов не состоялось [121, 300].

В 1773 году Шептицкий направил в Вену своего уполномоченного каноника Ивана Гудза, проживавшего пятнадцать лет в качестве гувернера в домах польских вельмож, много путешествовавшего и усвоившего себе иностранные языки и великосветские манеры. Дельным помощником Шептицкого был и его генеральный официал Антоний Левинский, готовивший от имени епископа отчёты и другие документы для правительства. Все прошения в деле галицко-униатской церкви, от имени которой выступал Лев Шептицкий как помощник митрополита с 1762 года, шли через Гудза. Ему удалось добиться аудиенции у Марии-Терезии 26 февраля 1776 года, в ходе которой он подал жалобу на латинских епископов, стремившихся подчинить свой власти униатскую иерархию. Гудз доложил императрице о слухе, будто бы греко-католикам разрешено будет свободно переходить в латинство. «Положение нашего обряда и строгие посты, — сказал Гудз, — толкнут многих в латинский обряд. Не меньше отшатнет многих от русского обряда и нужда. Я сам, если бы руководился материальными взглядами, переменил бы мой обряд, ибо у меня лишь 76 гульденов в год на содержание». Императрица изумилась такой бедности. Гудз просил потом императрицу, чтобы она изволила утвердить русские капитулы и запретила переход из греко-католического обряда в латинский. Императрица обещала исполнить эти желания и успокоила Гудза насчёт его опасений касательно подчинения униатских епископов власти латинских. «Вот, — сказала она, — теперь освобождены мункачевский и фогарашский униатские епископы от подчинения латинянам, и то же последует с великоварадинским епископом. У меня хорошие и честные греко-католические епископы».

Но латиняне не унимались. В 1775 году латинский львовский архиепископ Сераковский и орден василиан посредством своего протоигумена Онуфрия Братковского подали представление в Вену против установления униатских капитулов. Вообще Сераковский относился к униатам враждебно. Когда Шептицкий после смерти Володковича в 1778 году был избран митрополитом и торжественно въезжал во Львов, кафедральные латинские викарии кинулись на свиту митрополита и пытались у ехавшего впереди на коне священника Протанского вырвать из рук архиерейский крест. Протанский отогнал их арапником [43, 1772−1780, 124].

В 1779 году Сераковский пытался запретить русским устроить публичное богоявленское водосвятие на рынке во Львове. Только по настоянию губернских властей он примирился с Шептицким в 1780 году и вместе со своим капитулом нанёс ему визит. Митрополит Шептицкий принял Сераковского с большими почестями, среди звона колоколов, в окружении своего духовенства. Козни латинников уменьшились и в связи с тем, что Шептицкий предъявил необходимые для содержания капитулов фонды, и они были утверждены Императором Иосифом II 5 октября 1786 для Львова, а в 1787 году — для Перемышля. Каноникам и советникам консисторий позволено было носить как отличие золотые кресты червонного цвета с изображением св. Георгия и Покрова Пресвятой Богородицы для Львова, святого Иоанна Крестителя и Божией Матери — для Перемышля. По неизвестным причинам правительство отменило потом это своё постановление, и только при Императоре Франце I капитулы были окончательно утверждены во Львове в 1813 году, а в Перемышле — в 1816 году.

Власть василиан в галицко-униатской церкви была сломана. Им ставили в вину, что они не сумели обратить в унию православных монахов в Манявском Ските. Василиане оправдывались тем, что их миссионерская деятельность не распространяется «на Валахию» и что ближайшие соседи православных монахов, театинцы из Городенки, не успели приобрести для унии этот единственный в Галиции православный монастырь. Чтобы себя оправдать в глазах австрийского правительства, василианский провинциал Иоанн Братковский советовал в 1775 году насильственно уничтожить этот монастырь. Несмотря на старания василианского ордена и его латинских покровителей, в 1779 году был выпущен указ Императора, отменяющий постановления Замостского собора и разрешающий выбирать епископов из белого духовенства. В силу этого указа Император после смерти Льва Шептицкого назначил 24 января 1780 года епископом Львовским Петра Белянского. Василиане были подчинены власти епископов и должны были оставить захваченные ими церкви, в том числе и епископскую церковь Святого Георгия во Львове. Некоторые из монахов-василиан всё же остались жить при церкви Святого Георгия до 1812 года, когда переселились частью в другие василианские монастыри, частью в Почаев.

Другим делом, озаботившим Льва Шептицкого, был переход униатов в латинство. Латинское духовенство, особенно же архиепископ Сераковский, усердно старалось, чтобы такой переход был позволен, и в 1775 году Сераковский подал просьбу об этом в Вену. 3 августа 1776 года австрийское правительство удовлетворило его просьбу и разрешило переход из унии в латинство, но в следующем году приказало держаться папских булл. Какие же это были буллы? Русские ссылались на письмо Урбана VIII от 7 февраля 1624 года, на энциклику Demandatum coelitus от 24 декабря 1743 года и конституцию Allatae sunt от 26 июля 1755 года, которыми переход из обряда греческого в латинский допускался лишь с соизволения папы. Однако польское духовенство настаивало, что циркуляром 1624 года по требованию короля и польских чинов воспрещался переход в латинство только униатским духовным лицам, а вовсе не мирянам. Энциклика же от 1743 года относилась лишь к греко-мельхитским униатам [23], а конституция от 1755 года — к униатам на Востоке, но не к Польше. Вследствие такого толкования папских энциклик переход в латинство происходил в громадных размерах. Римский обряд приняли все ещё остававшиеся в унии помещики и, помимо всех государственных и городских чиновников, множество мещан в больших городах. Все усилия русских епископов ограничить такое массовое отступничество были напрасны.

Передача управления униатской церкви в руки белого духовенства и ограничение влияния василианских монахов шло в русле всей внутренней политики Иосифа II. Основание этой политике дал министр Марии-Терезии Гаугвитц, а её сущностью был имперский бюрократизм, то есть соединение всех государственных дел в руках Императора и его чиновников.

Поскольку в Австрии католическая церковь пользовалась широкой автономией, то против неё прежде всего и действовало правительство. В 1763 году католический священник Иоанн Гонтгейм под псевдонимом Юстин Феброний издал на латинском языке книгу под названием «О положении церкви и законной власти римского папы» [87]. В ней автор доказывал, что власть папы должна ограничиться лишь церковными вопросами. Опираясь на воззрения, изложенные в этой книге, правительство стремилось управление католическими церковными делами забрать в свои руки. Поскольку власть папы опиралась на многочисленные ордена, то правительство взялось за уменьшение чрезмерного числа монастырей. Орден иезуитов был упразднён самим же папой в 1773 году [24]; такую же судьбу австрийское правительство уготовило многим монастырям во всей Империи.

В Галиции в 1783 году упразднены были следующие русско-униатские монастыри [43, 1772−1780, 196]: Бабянка (возле Бучача), Беседы (возле Жолквы), Белина (в Самборщине), Бельче, Бучина (в Золочеве), Верхрата (в Жолковском), Вицин, Волевин, Грабина (Золочев), Голубица (Золочев), Горпин, Городище (возле Кристинополя), Добряна, Добротвор, Деравлянская Волица, Дорожев, Задаров, Завалов, Збараж, Крылос, Каменка Струмиловая, Лесок или Чернилава, Лешня (возле Дрогобыча), Летня, Лука, Пацыков, Питрич (возле Галича), Спас (в Самборщине), Сокулец, Струсов, Стоянов, Сваричев, Щеплоты, Теребовля, Топольница, Угорники, а также женские монастыри во Львове, Сасове, Смольнице, Загвозде и других местах. Уневская архимандрия была закрыта в 1790 году, а её имущество в 1817 году передано львовскому митрополиту. Всего в 1782—1790 годах правительство упразднило в Галиции свыше 40 русских и 52 польских монастыря. Единственный православный скитский монастырь в Маняве был уничтожен в 1785 году. Одна часть его богатейшей библиотеки древних рукописей была передана в венскую придворную библиотеку, другая попала в частные руки. Иное имущество скита сначала было присоединено к буковинскому православному церковному фонду, а позже, в 1793 году, выкуплено государством и в 1812 году продано частному лицу [75, 241].

На Буковине было уничтожено 28 православных монастырей, сохранились лишь 3 мужских (в Дрогомирне, Путне и Сучавице) и один женский.

Из средств от продажи движимого и недвижимого имущества закрытых униатских монастырей правительство выручило около 400 000 гульденов, которые были переданы основанному в 1782 году религиозному фонду [25]. Полученные при закрытии латинских кляшторов средства были направлены на улучшение содержания белого духовенства. К 1825 году они составили значительную сумму в 10,5 миллионов гульденов. Одновременно с учреждением религиозного фонда было определено жалованье белому униатскому духовенству: 300 гульденов в год для настоятелей приходов, 150 гульденов для их сотрудников и 150 гульденов для немощных священников. Если доход церкви не достигал 300 гульденов, недостающую сумму доплачивал священнику религиозный фонд.

Червонно-русский народ отличался необыкновенным благочестием и привязанностью к своему обряду. Маленькое сельцо с 20−30 домами строило у себя церковь и посылало кого-нибудь из грамотных односельчан к епископу для рукоположения в иереи. Лев Шептицкий препятствовал чрезмерному дроблению приходов и перед рукоположением иерея требовал от общины, чтобы она обеспечила своему священнику достойное содержание. Несмотря на такую стеснительную меру, во Львовской униатской епархии в 1793 году было более 2000 приходов, в Перемышльской — более 1500 [19, 1883, 23]. Большинство этих приходов были крайне бедны, и тем не менее, при многих церквях было по два-три священника. Таким образом, в Галиции тогда было не менее 3500 униатских приходов (хотя многие из них позже в силу указа о секуляризации от 12 сентября 1782 года (см. ниже) были закрыты). Из этого можно сделать вывод о множестве униатских церквей и приходов в пору занятия Галиции Австрией.

Названным указом правительство повелело оставить греко-католические приходы лишь там, где приход составляет не менее 700 прихожан или в поселениях, самой природой весьма отделённых. Укрупнение приходов, однажды приведённое в действие, шло столь быстрыми темпами, что уже через 20 лет в Львовской, Перемышльской, Холмской и Брестской епархиях вместе взятых было лишь 2467 приходов, а значит, смело можно сказать, что половина их была закрыта. Закрытие приходов продолжалось и дальше без видимой необходимости, так что галицко-русские епископы, видя в этом мероприятии австрийского правительства нерасположение к славянскому обряду, должны были в 1813 году протестовать против дальнейшего «укрупнения» приходов. Это тем более угнетало русских архиереев, что в то же самое время число латинских приходов не сокращалось, а даже увеличивалось. Правительство не удовлетворило протест епископов и продолжало и в дальнейшем, вплоть до 1842 года, закрывать униатские приходы. Проведённая правительством концентрация приходов нанесла сильный удар русской народности, которая таким образом лишилась в Галиции около 1500 грамотных семейств духовных лиц и их потомства, могущих пополнить сословие мещан, разночинцев и интеллигенции. Во Львове были закрыты церкви с приходами: Воскресения в 1774 году (Краков. участок), Богоявления в 1800 году (Галицкий участок), Св. Феодора в 1800 году (Краков. участок), Честного Креста (Лычак. участок), Спаса (Жолк. участок), Вознесения, Собора Пр. Богородицы на Терновце — всего 7 приходских церквей [43, 1783, 196]. Конечно, это способствовало латинизации и полонизации львовского мещанства.

Венское правительство совершенно невозбранно могло по своему усмотрению руководить униатской церковью, так как папская власть в Австрии была значительно сужена и сама Католическая церковь в ходе секуляризации оказалась в большой зависимости от государственной власти. Законом от 26 марта 1781 года каждая папская булла должна была перед обнародованием получить одобрение государственной власти. В силу этого закона в империи были запрещены буллы Coena domini и Unigenitus от 1713 года, а решением от 16 марта 1786 года были ограничено применение постановлений Замостского собора. Указом от 21 сентября 1781 года епископам было дано право без согласования с римской курией разрешать от канонических препятствий вступающих в брак. Постановлением от 21 сентября 1781 года монахам было запрещено сноситься с их настоятелями в Риме. Решением от 21 июня 1784 года запрещалось публично выставлять мощи угодников Божиих; в 1786 году в латинских костелах было запрещено освящать хлеб, воду против огня, зелье и овёс. Указом от 26 сентября 1782 года были закрыты все церковные братства. 28 сентября 1783 года вышло постановление, запрещающее носить статуи при крестных ходах, употреблять барабаны, трубы и органный гудок в костельной музыке и в день трёх королей [26], кадить дома. Постановление от 13 декабря 1784 года рекомендовало воздерживаться от паломничеств для богомолья.

Запрещение деятельности церковных братств поставило в сложное положение львовское Ставропигиальное братство [27]. К тому времени братчики совершенно позабыли о своём прежнем православии, усердно придерживались унии, ввели в делопроизводство польский язык и в 1780 году просили римскую Конгрегацию de propaganda fide подчинить себя непосредственно римскому престолу. Последнему намерению воспротивилось правительство, так как, по тогдашним австрийским законам, даже епископам запрещено было непосредственно сноситься с Римом. Теперь, после издания закона о братствах, должна была и Ставропигия прекратить своё существование. Чтобы спасти себя Братство обратилось прямо к Императору. После долгих просьб и ходатайств вышло следующее распоряжение придворной канцелярии от 7 октября 1788 года: «Название братства упраздняется и вместо него оно принимает название „Собрание избранных греко-католической нации“ и титул „Отцов Ставропигиальной церкви и школы“». Особа, управлявшая имуществом собрания, должна была избираться из осёдлых и зажиточных мещан или другой знати. Отцы церкви обязывались содержать свои школы из средств Церкви и своих собственных сбережений и подчиняться государственной школьной власти. Ставропигиальная школа должна соответствовать государственным школам, однако в ней дозволялось сохранить церковный старославянский язык. При этом вменялось в обязанность обращать особое внимание на приём воспитанников из сыновей бедных греко-католических священников. «Рутенская нация» (собственно же её «отцы») получала право поставления приходника для церкви с условием, чтобы в случае недостатка фондов для его содержания сами из своих средств прибавляли недостающую сумму [43, 1787, 257]. Братская ставропигиальная больница при монастыре св. Онуфрия была закрыта, и её имущество передано львовскому фонду бедных. С тех пор Ставропигиальное братство, потеряв свои прежние преимущества, стало называться «Львовский ставропигиальный институт». Франц II в 1793 году признал за ним право печатания русских книг.

Некоторые австрийские епископы, увлечённые новыми веяниями, предлагали правительству для поднятия нравственности среди латинского духовенства устранить безбрачие. Но правительство не согласилось и вместо этого издало в 1788 году распоряжение, запрещавшее латинским духовным лицам держать женскую прислугу и родственниц, не достигших 40 летнего возраста.

В 1781 году был издан закон о веротерпимости для протестантов и православных, который открыл им доступ во все государственные учреждения, кроме вероисповедных и школьных. Распоряжением львовской губернии от 19 июня 1792 года было официально запрещено называть православных русских и румын в Буковине «схизматиками». В этом крае из имущества закрытых монастырей и церквей был образован отдельный греко-православный религиозный фонд, составлявший в 1825 года 2,5 миллиона гульденов. Чтобы расположить к себе православных буковинцев, Иосиф II в 1783 году приказал возвратить им мощи св. Иоанна Сочавского [28], вывезенные оттуда Иоанном Собеским. Они находились тогда в униатской церкви в Жолкве, и православные буковинцы вынуждены были ходить туда на поклонение своему чтимому святому. Чтобы не возмущать местного народа, вывоз мощей был устроен ночью 28 августа. Жителям Жолквы вместо мощей св. Иоанна Сочавского Иосиф II подарил мощи св. Парфения из монастыря клярисок в Вене [67]. Этим австрийское правительство достигло двоякой цели: оно задобрило православных буковинцев и устранило из Галиции памятник, напоминавший червонно-руссам, что они когда-то были православными.

Чтобы уменьшить зависимость духовенства от помещиков, правительство решением от 9 февраля 1784 года приказало, чтобы патрон выбирал приходника из представленных ему епископской консисторией трёх кандидатов. Но самое большое внимание Мария-Терезия и Иосиф II обращали на воспитание кандидатов духовного звания. Их должно было воспитывать государство. Для этого в 1783 году было решено устроить при всех университетах под надзором и руководством правительства «генеральные семинарии» и приказано не рукополагать во священники не окончивших семинарии кандидатов. Это касалось как белого духовенства, так и монашествующих. В 1784 году в таких семинариях было 763 воспитанника, а в 1789 году уже 1082. По желанию правительства кандидаты духовного звания должны были жить не в монашеской обособленности, а развлекаться весёлыми беседами за обедом и в собраниях и привыкать к обходительности. Направление наук было такого рода, что воспитанник должен был проникнуться убеждением, что он государственный служащий и как таковой должен укреплять в народе уважение к государственной власти.

Так как при Марии-Терезии и Иосифе II австрийская дипломатия много занималась восточным вопросом, то и вероисповедные дела русских, румын и сербов были удостоены особенного внимания правительства. В 1774 году Мария-Терезия учредила при церкви Св. Варвары в Вене «Императорскую генеральную греко-католическую семинарию» для русских епархий: Мукачевской (10 воспитанников, кроме монахов-послушников), Велико-варадинской (румынской, 6 воспитанников), Крижевацкой (хорватско-сербской, 6 воспитанников), Словако-русского благочиния на Спиже (позже Пряшевской епархии), подведомственного тогда латинскому спижскому епископу (2 воспитанника), Семиграда и епархии Фогарашской (9 воспитанников), епархии Львовской (6 воспитанников), Перемышльской (6 воспитанников) и галицких монахов чина св. Василия Великого (2 воспитанника) [140; 43, 1774, 55; 46].

Целью этого учебного заведения было воспитание духовных лиц, преданных унии и способных действовать в пользу перехода православных в римскую церковь, прежде всего в Угорщине. Воспитанники должны были усвоить себе греческий и немецкий языки. Церковная история преподавалась так, чтобы у воспитанников сложилось убеждение, будто восточная церковь за исключением нескольких перерывов всегда была в единении с Римом, и что якобы многие православные иерархи в Греции и на Руси признавали верховную власть папы. Учителей правительство подбирало из угро-руссов, например Самуила Вулкана и Андрея Бачинского. Угро-руссы Иоанн Земанчик и Пётр Лодий были также преподавателями философии на русском языке во Львовском университете.

Среди первых воспитанников, принятых в 1775 году в венскую семинарию, названную «Барбареум»[29], были будущий митрополит Антоний Ангелович, известный деятель народного просвещения Василий Гусаковский (†1788), Иосиф Лапчинский, преподававший пастырское богословие в закрытой в 1784 году Перемышльской семинарии. Мария-Терезия пригласила воспитанников в Шенбрунн [30], угощала их и благосклонно с ними разговаривала. По окончании четырехлетнего курса в 1780 году они опять получили аудиенцию у Императрицы.

В тоже время правительство потребовало, чтобы униатские епископы из собственных средств покрывали расходы на содержание этого учебного заведения. Епископы отговаривались недостатками средств, и венская униатская семинария в конце концов была закрыта в 1784 году. В Вене остался лишь греко-католический приход св. Варвары, первым настоятелем которого был василианский монах Иероним Стрелецкий, подведомственный венскому латинскому архиепископу. Когда в 1808 году во Львове была учреждена греко-католическая митрополия, церковь св. Варвары стала подчиняться непосредственно ей. Этот приход был первоначально определён не только для униатов, но также и для галицко-польских католиков, служивших в Вене по военному и гражданскому ведомствам. Они принимали в этой церкви таинство покаяния, и проповеди для них говорились по-польски. Когда в 1801 году в Вене был открыт собственный польский приход, церковь св. Варвары приняла исключительно греко-католический характер. Об этой церкви возник спор с румынскими униатами, добивавшихся посредством крижевацкого епископа Иосафата Басташича (†1793) совершения богослужения в ней по восточному обряду без изменений, введённых Замойским собором, то есть без всяких сокращений и коленопреклонений.

Между тем, по истечении некоторого времени правительство посчитало необходимым возобновить Барбареум на свои собственные средства, даже без содействия униатских епископов. Венская семинария была вторично открыта в 1803 году. Воспитанниками из Галиции в неё были приняты, в числе прочих, Снегурский, Скородынский и Барвинский. Впоследствии оттуда же вышли все виднейшие духовные лица, сыгравшие заметную роль в народной и церковной жизни галицкой Руси в период до 1848 года. Как мы сказали выше, целью заведения было укрепить католическое сознание в славянских воспитанниках, чтобы при их посредничестве перевести в унию всех православных жителей Австрийской империи. Поэтому неудивительно, что с 1816 года в эту семинарию стали принимать также и православных.

Не дожидаясь, пока Барбареум начнёт поставлять опытных миссионеров, правительство постановило использовать имеющихся униатских священников-славян для распространения унии среди православных. По-видимому, самое большое значение в то время власти придавали введению унии в Далмации, так как именно туда были направлены в 1805 году генеральный викарий Перемышльской епархии Юлиан Шпонринг, Николай Михайлевич из Холмской епархии и монах Лаврентий Березинский. Их миссия успеха не принесла. В 1819 году в Далмацию были направлены униаты перемышльский крылошанин Алексей Ступницкий, духовник львовской семинарии Савва Гарасевич и настоятель львовской семинарии Иоанн Честинский. Их миссия кончилась печально, ибо первый 10 июня 1821 года был убит в Шибенике, а два других вернулись, не добившись ничего. С этого времени правительство оставило свои попытки совращать миссионерами православных и ограничилось постепенным внедрением в воспитанников Барбареума и других униатских семинарий католического духа и австрийского патриотизма. И та, и другая цель была достигнута. Униатское духовенство становилось неподдельно католическим и преданным Австрии.

Если говорить о Галиции, то Барбареум произвёл на русских двоякое воздействие. Во-первых, галицкие воспитанники, соприкоснувшись с румынами и венгерскими русскими, у которых восточный обряд сохранился в первоначальной чистоте, больше привязались к нему и начали среди своих земляков возбуждать мысль очищения своего обряда от латинской примеси. Во-вторых, общение со славянскими учёными и славянской молодежью в Вене пробудило в русских галичанах славянское сознание, направлявшее их мысли и стремления на русскую национальную почву. Австрийский дух Барбареума сделал учащихся в нём русских противниками полонизма, и молодые галичане, получив в венском университете обширнейшие знания практически по всем отраслям наук и став широко образованными людьми, смогли успешно защитить свой народ от гибели.

Иосиф II приказал учредить для католического духовенства при университетах государственные семинарии под названием генеральных, а существовавшие епископские семинарии закрыть. В Галиции тогда были две епископские семинарии для униатов во Львове и Перемышле, преобразованные из прежних начальных учебных заведений. В 1782 году Император подарил Львовской семинарии, получившей название лицея, здание монастыря доминиканок. В этом лицее по-русски преподавали Иван Дорожинский (пастырское богословие), Иван Грабовецкий (логику и метафизику), Феодор Захарьясевич и Константин Липницкий [34, 1865, 76].

Одновременно с открытием 16 ноября 1784 года во Львове университета, в Перемышле по распоряжению Императора была закрыта епископская семинария, а львовская преобразована «в Генеральную семинарию для греко-католиков Галиции, Угорщины, Семиграда и Хорватии». В связи с этим встал вопрос: на каком языке преподавать богословские предметы воспитанникам этой семинарии, на немецком или на латинском, как в Барбареуме? Епископ Пётр Белянский подал Императору прошение, чтобы языком преподавания для греко-католиков был язык русский. Император лишь отчасти удовлетворил эту просьбу, разрешив 24 июля 1786 года преподавать по-русски пастырское богословие, нравоучение и догматику. Также по-русски воспитанники составляли свои катехизические упражнения, которые должны были представлять правительству. В ответ на вторичную просьбу епископа Белянского правительство решением от 9 марта 1787 года допустило в следующем учебном году все предметы на богословском и философском факультетах для русских студентов преподавать по-русски.

С тех пор день 1 ноября 1787 года стал народным праздником для русских, так как с него начались русские лекции во Львовском университете. Первыми преподавателями были уже ранее отмеченные нами выпускники Венской семинарии Антоний Ангелович — по догматическому богословию и Николай Скородынский — по догматике и цензуре русских книг (russischer Bucher), Андрей Павлович и Модест Шанковский — по нравоучению, Михаил Гарасевич — по церковной истории, греческому и восточным языкам, еврейской археологии и экзегетики, Иоанн Потоцкий (армянин) — по пастырскому богословию и катехизису, Иоанн Земанчик и Петр Лодий (угро-руссы), первый — по математике и физике, второй — по философии. Настоятелем университетской семинарии был угро-русс Михаил Щавницкий.

Введение русского языка в университете оскорбило немецких профессоров, и они не захотели признать русских преподавателей членами своей корпорации, называя русские лекции Winkelschulen (захудалая школа, рассадник невежества). В 1787 году русские лекции должны были читаться не в стенах университета, а в русской семинарии. Хотя по настоянию губернского правления с 1788 года русские лекции читались уже в самом университете, но академический сенат так и не принял русских профессоров в свою корпорацию и, не допуская их на заседания факультетов, подчинил непосредственному управлению ректора и деканов. Однако, так как ректор и деканы, обыкновенно немцы, не владели русским языком, то из среды русских преподавателей назначались заместители ректора и деканов для экзаменов и надзора за русскими лекциями.

И всё же русские лекции могли существовать в университете, по крайней мере, до тех пор, пока правительство оказывало им видимую поддержку. Когда в 1794—1796 годах униаты Подолии, Волыни и Украины перешли из унии в православие,[31] австрийское правительство, опасаясь, чтобы православное движение не охватило также русских галичан, лишило своей поддержки русскую национальность. Русские лекции в университете стали заметно сокращаться, а преподаватели были вынуждены искать другие места. К примеру, Петр Лодий в 1803 году переселился в Санкт-Петербург, где стал профессором университета. В 1808 году русское преподавание в Львовском университете совершенно прекратилось. Знамением недоверия австрийского правительства к русским было перенесение университета из Львова в Краков в 1806 году. Во Львове остался лишь лицей [117, 18].

В 1790 году Львовский университет выглядел так:

Факультеты	Всех преподавателей	Русских преподавателей	Всех слушателей	Русских слушателей
богословский	11	5	375	192
юридический	4	-	78	-
медицинский	6	-	135	-
философский	11	2	1004	84

В пору существования русских кафедр в университете слушатели их были принуждены много выносить от своих товарищей поляков и немцев, прозвавших их «аллилуйками», «псалтырниками» и проч. Священниками, учившимися в университете по-русски, пренебрегали, считали менее образованными и давали меньшее жалованье. Неудивительно, что в конце концов и сами русские студенты стали к своему языку равнодушны.

По смерти Иосифа II в 1790 году его преемник Леопольд II благосклоннее относился к католической церкви, и, почувствовав это, католические епископы стали добиваться закрытия государственных генеральных семинарий. Последовал императорский указ, и 20 мая 1790 года были восстановлены прежние епископские семинарии и богословские школы при монастырях, генеральные же семинарии были закрыты. Тогда галицко-русские епископы отправили депутацию к Леопольду II с просьбой, чтобы генеральная львовская семинария, с учётом её благотворного влияния на воспитание духовенства, и дальше существовала, чтобы греческий обряд пользовался равными правами с латинским и чтобы учреждена была Галицкая митрополия. Император позволил дальнейшее существование семинарии, подтвердил равноправность обоих обрядов, но учреждение митрополии отложил на неопределённое время.

Молодое униатско-русское духовенство того времени получало одинаковое воспитание в австрийском имперском духе в двух семинариях — венской и львовской. Священников утверждали в привязанности к унии и не допускали, чтобы в них развилось русское национальное сознание. Таким образом, из смеси униатско-польских воззрений и воздействия австрийской политики именно в период с 1800 по 1848 год образовался особенный тип «рутенского» священника. Такой священник был привязан к унии и душой и телом предан правительству. Под влиянием австрийской политики он сознавал свою принадлежность к некоей «рутенской нации», но суть этой национальности он усматривал только в греко-униатском обряде. Он говорил по-польски, но был чужд польских национальных устремлений, и в любую минуту правительство могло использовать его против поляков. В семинариях его воспитывали не по-монашески, а «для жизни». Вследствие этого он полюбил веселую жизнь, стал охотником до острот, пиршеств и увеселений и был любимым сотоварищем польского помещика и немецкого чиновника, которых умел своим остроумием забавлять. И прежний «поп», пахавший панское поле, и его супруга с хусткой на голове, работавшая в огороде, сошли в могилу. Их потомок, воспитанный в государственных школах, в реверенде или в модном сурдуте, уже лишь «надсматривал» за своим хозяйством, в праздничные же дни веселился в обществе друзей духовного и мирского звания.

В Жолковском у священников вошло в обычай устраивать во время масленицы польские «кулики», то есть увеселительные поездки на санях к соседу в гости.

Жёны священников стали одеваться «по-европейски» и тщательно расспрашивали в соседних местечках, какое платье в моде, опасаясь быть осмеянными женами чиновников-немцев или помещиков. Они научились кулинарному искусству, чтобы, по желанию мужа, уметь принимать гостей, и у них накопилась целая библиотека предписаний на испорченном польском языке, как приготовлять кушанья, печь торты и проч. Если же жена священника хотела блистать высшими великосветскими манерами, то брала в руки гитару и пела польские любовные песни, списанные у жены местного эконома, или садилась к столу для игры в карты. В семьях священников развилась и окрепла одна наклонность, присущая всему русскому племени, называемая психологами квиетизмом, то есть склонность к бездействию, спокойной, беспечальной жизни. Такой рутен избегал всяких споров, всякого напряжения духа и тела; его девизом стало: мир со всеми.

Так проживало галицко-русское духовенство до 1848 года. Оно не обращало никакого внимания на то, что приходская церковь разваливалась, церковная утварь портилась, а прихожане стали чаще посещать соседний костел или даже совсем переходить в латинство.

Несмотря на то, что некоторые воспитанники венского Барбареума стали носиться с мыслью о возвращении униатско-славянского церковного обряда к первоначальной чистоте, в него всё больше входило латинских церемоний. В городских церквях богослужение совершалось при органах, трубах и барабанах, в сёлах же дьяки, не зная ирмология [32], пели каждый на свой лад. Монстранции и супликации, являвшиеся в польские времена в Галиции лишь кое-где, стали теперь повсеместными [23]. Русские священники посещали латинские отпусты, помогали ксендзам исповедовать латинян и униатов и разрешали последних латинской формулой. При причащении исповедников греческого обряда добавляли они к молитве Иоанна Златоуста «Верую, Господи, и исповедую…» следующие слова из латинского мануэля: «Пане, не естем годен ни достоин, абысь вошол до прибытку сердца моего, але рекни слово, а будет збавлена душа моя».

К моменту занятия Галиции Австрией епископы по крайней мере с сельским духовенством говорили по-русски; теперь официальным языком русско-униатских консисторий помимо латинского стал исключительно польский язык.

В венгерской Руси народное русское сознание стояло крепче. Покровительствуя русским униатам, державшим всегда сторону правительства, Мария-Терезия в 1773 году признала независимость Мукачевской униатской епархии, считавшейся до этого лишь викариатом Ягерского латинского архиепископства. Так как полонизация не охватывала венгерской Руси, в домах угро-русских униатских священников и в некоторых дворах продолжал употреблялся русский язык. Угро-руссы обучались в Львовской духовной семинарии. Здесь в 1823 году закончил философский курс историограф Юрий Гуца, больше известный под именем Ю. Венелина. Вследствие более развитого национального сознания угро-руссы стали раньше заниматься своей историей и родным словом. В начале правления Марии-Терезии среди угро-русского духовенства только три священника умели писать по-латыни [169].

В богословской школе в Мукачеве, основанной около 1750 года, учили по-славяно-русски, и когда она в 1778 году была в качестве духовной семинарии переведена в Ужгород [43, 1772−1780, 119], русский язык всё-таки остался в ней языком преподавания. Но так же, как в Галиции, и здесь по смерти Иосифа II последовала реакция, непреклонная к русской народности. Начались происки против преподавания на русском языке в Ужгородской семинарии, и около 1809 года в ней был введён исключительно латинский язык. Напрасно епископ Бачинский призывал духовенство защищать родное слово. В 1806 году в одном пастырском послании он указывал на судьбу, постигшую моравский и чешский народ, «иже от святых отцов Кирилла и Мефодия приемше свет восточного благочестия, в начале быша славяно-русского языка письма и набоженства, после же, со залишением его, всячески переменился (обгерманизовался). Но что на тех народах зриши, внемли и бодрствуй угро-российская диецезие, да не и тебе тое случится с залишением отеческого и матернаго языка. Уже теперь не только в потупление, но паче в самое умаление день от дня приходят рущизна и наше русское набоженство».

Угро-русский народ, лишённый дворянства и мещанства и состоявший единственно из крестьян и сельских священников, не был в состоянии противостоять государственной политике, ставившей своею целью подавить национальное движение у славян. Этой политикой объясняется вынужденное переселение части образованных угро-руссов в Россию, происшедшее в начале XIX века. В числе переселившихся были Пётр Лодий, сотрудник графа Сперанского Михаил Балугьянский и Юрий Венелин. Русские в Угорщине были тогда более многочисленны, чем сегодня. По статистическим данным 1781 года [70, 75] всего в Венгрии было 8242 селения, из них 742 русских, 671 волошских, 663 немецких, 396 хорватских, 152 сербских, 28 польских, прочие мадьярские. Так как всего населения в Угорщине было тогда 6 300 000, то на долю русских можно числить около половины миллиона.

Когда Австрия заняла Буковину (1775), некоторые из присланных туда чиновников, ознакомившись с местными условиями, обращали внимание правительства на местных русских как на элемент, более пригодный для государственных целей [22, 1877, 14]. «Русские в Буковине, — говорится в одном из официальных докладов, — не так хитры, как румыны; они трудолюбивые и хорошие земледельцы!..» Однако австрийское правительство руководствовалось в своём отношении к Буковине иными соображениями, чем в отношении к Галиции. В Галиции правительство признало существование русского народа и даже короткое время поддерживало его, чтобы получить в нём противовес польским влиянию. В Буковине же поляков не было, и австрийское правительство предпочло выдвинуть там на первое место румын в противовес русским, соединенными с Россией языком и православной религией. В Галиции все русские были униаты, а в Буковине — православные. О перевесе русских над румынами в Буковине свидетельствует составленный на русском языке императорский рескрипт от 20 февраля 1784 года о введении метрических книг. Об этом же говорит и количество русских воспитанников в основанной в 1786 году православной духовной семинарии. В 1800 году из 54 воспитанников в ней две трети были русскими. Несмотря на это, Буковина в австрийских интересах получила немецко-румынскую окраску, и в училищах преподавание велось на немецком и румынском языках. Правительство пригласило в новоприобрётенную область инородных поселенцев: немцев, мадьяр и евреев. В 1781 году оно приняло в Буковину старообрядцев (филипонов) с Черного моря, выделив им Белую Криницу.

Чтобы освободить православных Буковины от подчинения ясскому митрополиту в 1781 году Радовецкое епископство было переведено в Черновцы и рескриптом от 30 сентября 1783 года подчинено в догматических и духовных делах карловицкому митрополиту.

Русское мещанство оставалось лишь в посадах и в небольших городах. Во Львове оно почти исчезло. С начала австрийского владения членами львовской Ставропигии становятся чиновники, а не мещане. Ставропигийный институт хотя и открыл школу, дозволенную ему правительством, и хотя носил шумный титул «отцов русской нации», ничем не способствовал возрождению церковного обряда и просвещения. Его типография подавала мало признаков жизни, а институтское начальство было занято улучшением своего материального положения за счёт институтских фондов. Оставалось лишь несколько помещиков, придерживавшихся униатской церкви. Такими были умерший в 1848 году Игнатий Сабатовский из Унятич (его сыновья продали поместье евреям), Викентий Дверницкий из Дунковичек и несколько других [23, 52]. В Угорщине остались верными своей народности Добрянские, Бачинские и Духновичи.