 |
| Православие и Мир | Елена Зелинская | 14.01.2020 |
«Правмир» продолжает публикацию фрагментов из романа Елены Зелинской «На реках Вавилонских», герои которого — реальные, не вымышленные люди, стали участниками и очевидцами революции 1917 года и Гражданской войны.
Добровольческая армия отходила за Дон.
Генерал Чеглов ведёт Корниловское училище из Ставрополя в Новочеркасск, там они получают приказ охранять Ростов и железнодорожную переправу на Батайск.
Туда же стягивались отступающие от Волги части кавказской армии; войска отходили в Одессу и Крым. Лютая стужа, потёмки, от усталости люди ложились на дорогу, падали кони. Пулемёты волокли на санях. Тиф. Сыпняк.
«О, русская земля, ты уже за холмом.»
Разбитая, казалось бы, армия внезапно останавливается на берегу Дона.
«Быти грому великому. Идти дождю стрелами с Дону великого. Ту ся копием приламати о шеломы половецкие. тьма свет покрыла».[1]
Здесь, между Доном и Каялой, 800 лет назад сложил головы полк князя Игоря.
К ночи метель улеглась. Всё стихло: степь, небо, гладь, деревеньки, полустанки — мир словно замер и ждал Рождественской звёзды.
В окно видна зеркальная поверхность Дона, чёрный силуэт виадука, и над ним, как северное сияние, как ореол — огни Ростова.
Привалившись к печке, дремлет на соломе смена дозорных юнкеров. В трубе воет ветер. Оттаивают и покрываются капельками воды, как росой, шинели, с английских ботинок натекли лужицы.
Точными, рассчитанными движениями генерал Протозанов разливает спирт из червленой фляги:
— Да, это, конечно, не чугуевская жженка, — вздыхает он, — и здесь, прямо скажем, не Ротонда. Помните, как Шаляпин в Собрании пел?
— Где офицер, там и собрание, — благодушно отозвался Барбович, подвигая ближе сковороду с пышущей жаром яичницей и прозрачными кусками сала, нарезанными крупно, от души.
— Ну что, господа, — следующее Рождество в Москве? — Григорий взял стакан, генералы поднялись, выпили, крякнули, вытерли усы.
Дверь отворилась, и в клубах холодного воздуха возникла сначала спина Москаленки, а затем — дощатый ящик с притороченной к борту ёлкой; из-за него видна была красная с мороза, довольная физиономия Геннадия Борисовича.
— Добытчик, — с похвалой в голосе встретил его полковник, — где ж ты елку в степи отыскал?
— В городском парке шашкой срубил. Какое Рождество без ёлки? А большевикам она без надобности, — ответил Москаленко, выгружая консервы и пакеты, всем своим видом показывающие, что в них завернуты батон колбасы, круг сыра, рыбий балык. Все это распространяло забытый запах Елисеевского магазина. Юнкер у печи, не продирая глаз, пошевелил кончиком носа, повернулся и заснул ещё крепче.
— Ну, Геннадий Борисыч, на те деньги, что мы тут собрали, такого добра не накупить, — заметил Протозанов.
— Склад помогал ликвидировать, — скромно ответил Москаленко, вытаскивая со дна ящика два серебряных горлышка, — шампанское! А вас, Григорий Трофимович, какой-то офицер спрашивает. Я ему сказал коня у ограды привязать.
Офицер уже заходил. Оживлённо отряхивал полушубок, растирал замёрзшие уши, топал ногами, стряхивая с сапог снег. Черные американские усики, гладко выбрит — по случаю праздника, видно, глубоко посаженные светлые глаза. Малиновые погоны. Дроздовец.
— Ваня! — радостно встает навстречу Григорий Трофимович. — Вот не ждал! Господа, разрешите представить, — мой двоюродный брат, штабс-капитан Иван Платонович Магдебург.
— Капитан, — заинтересовался генерал Протозанов, — дроздовские части уже в городе?
— Сегодня встали у Мокрого Чалтыря, в двух верстах от Ростова. Я услышал, что переправу держит ваше училище, и подумал, что могу найти Григория — Рождество встретить в семейном кругу.
— К столу, к столу, — потирая руки, позвал Барбович и разлил шампанское по стаканам.
Москаленко приладил ёлочку на лавке в красном углу хаты. От отмерзшей, расправившей лапы хвои повеяло на них домом, детским весельем, разноцветными свечками, щелкунчиком, ватными слюдяными игрушками…
— Всем хороша ёлочка, да украсить нечем, — Москаленко отступил на шаг, с сомнением оглядывая деревце, — и звезды Рождественской нет.
— Звезды, говоришь. — задумчиво произнес Григорий Трофимович, отстегнул орден Анны и одел на колючую ветку.
Сверкала, переливалась огнями, бликами ёлка. Сияли на ней светом взошедшей звезды и воинской славой два персидских Льва с бриллиантами, Белый Орел, ордена Святой Анны, Станислава с мечами, Святого Владимира с мечами и бантом, Святой Анны с надписью «За храбрость», Святого Николая Чудотворца, Святого Георгия…
Помедлив, прикрепил Москаленко на зелёную макушку над всеми офицерскими орденами своего Егория.
[1] «Слово о полку Игореве» (перевод Николая Заболоцкого).
