Обсуждение доктрины

С.М. ГРИГОРЬЕВ: Я, как и большинство здесь присутствующих, не сумел, конечно, познакомиться со всем трудом, но просмотрел тот раздел, который касается духовной жизни и духовных размышлений о будущем нашего Отечества, и вынужден выступить с нелицеприятной критикой этого документа. На мой взгляд, будущее нашей Родины, как это было и в прошлом, будет зависеть от той конфигурации, которая сложится в отношениях между Церковью и государством. Практически вся история человечества и отдельных народов, если ее рассматривать в духе Священного писания, в реальности зависела в первую очередь от устройства взаимоотношений церкви и государства.
К сожалению, авторы концепции не сумели даже главу выделить для этого важнейшего вопроса и нигде не говорят об этом напрямую. Как же всё же видятся авторам взаимоотношения Церкви и государства? По прочтении этой главы, становится понятным, что рассматривают они будущее России чисто по-светски, а я бы сказал — по-советски. Не случайно в русском языке два этих слова очень похожи. Именно разделение Церкви и государства с 1917 года и сохраняет предложенная концепция, конечно, не всех перемен октябрьского переворота, то есть концепция конечно не большевистская, но она, очевидно, поддерживает те два декрета, которые, на мой взгляд, в первую очередь и разрушили русскую жизнь. Это отделение Церкви от государства и школы от Церкви. Пока это не будет как-то решено (каким образом, я не знаю), ничто не изменится и, во всяком случае, никакая концепция, на мой взгляд, не может существовать без ясного и четкого ответа на этот вопрос. Именно решение этого вопроса сможет одушевить наше общество или оставить его в его нынешнем унылом состоянии.

Как бы можно было бы подойти к решению этого вопроса, какие могут быть здесь направления? На мой взгляд, их надо определить, как противоположные. Одна, которая прямо указана в концепции, и другая, которая намечена в известных трудах приснопамятного митрополита Иоанна (Сычева), предполагающего будущее устройство России, как православного государства, как православную государственность. То есть к возвращению к тому, чтобы государство стало православным. Значительная часть русских православных верующих чает и разделяет идеи православной самодержавной монархии. Но очевидно не может быть православного самодержавия без православного государства. Монархия у нас и сейчас есть, да и всегда была, а вот православное самодержавие возможно только в государстве, где Православие — государственная религия, а Русская Православная Церковь — первый и важнейший государственный институт.

Есть и прямо противоположная концепция. Она предполагает сохранить нынешнее статус-кво, несколько подправив его большим уважением к Православию. Кого может вдохновить такая концепция? Разве что и без неё вдохновлённых, таких, как, к примеру, Николая Кузьмича Симакова. Открыто и честно высказанные в своё время в трудах митрополита Иоанна идеи воодушевили такое множество людей, что сейчас они становится едва ли не официальной патриотической идеологией. Вспомните, какой всплеск среди верующих вызвали и вызывают до сих пор те публикации. Почему? Там поставлены высокие цели, и вам, берясь за разработку концепции, следовало бы ставить высокие цели. На мой взгляд, концепция нашего будущего должна быть революционной по духу и контрреволюционной, консервативной по своему воплощению. Наше общество ужасно уныло, а без воодушевления, никакое, не то что развитие, а и просто существование, не возможно. Возможно только умирание.

Без всего этого доктрина становится просто повторением ныне существующего положения, сдобренное разными умными словами, умными текстами изложенное, но концепции в ней нет, потому что остается невыясненным, а православная ли она? Что же, надо считать, что государство, отделённое от Церкви есть православное государство? Наш народ попросту гибнет, гибнет сам по себе, без всякой войны, и я считаю, что в первую очередь именно из-за того, что государство отделено от Церкви.

А как сама Церковь смотрит на это? Вы говорите, что обращались к митрополиту Кириллу, и он сказал, что все это очень хорошо, что доктрина вполне его устраивает. Что же тут удивительного? Социальная концепция Русской Православной Церкви, разработанная под его руководством, для большинства наших ученых-мыслителей, преподавателей соответствующих кафедр, явилась настоящим откровением, но скорее потому что они не знакомы с предметом, чем по своей сути. В тоже время социальная концепция католической церкви разрабатывалась и была принята, если не ошибаюсь, в 60−70-х годах. С ней можно было познакомиться в начале 90-х уже свободно на русском языке. Я ничего не говорю, наша, конечно, лучше, но по внутренней своей сути это та же самая концепция, в которой церковь представляется неким религиозным центром, который издали, вне государства, наблюдает за деятельностью этого государства и ставит ему нравственные оценки. Так вот, до тех пор, пока наша Церковь, в советский период вынужденная именно так себя вести, будет издали наблюдать и давать нравственные оценки, общество, за которым надо наблюдать, просто перестанет существовать. Такая позиция конечно очень удобна, она была провозглашена (надо заметить, что в совершенно иных условиях) приснопамятным митрополитом Ленинградским Никодимом, который стремился к созданию этакого православного ватикана в России — отдельная от государства Церковь пасет мирян, действующих на государственном и общественном поприще и дает нравственную оценку этой деятельности. Можно сколько угодно повторять, что церковь, отделенная от государства, не отделена общества. Но у нас нет общества, мы привыкли к государству, которое для нас и отец, и мать, и общество и пр. И кормить нас должно и — окормлять.

Всё это требует и осмысления и обсуждения. Возможно, я не прав в оценке той или иной модели взаимоотношений Церкви и государства, но не сомневаюсь, что без обсуждения этого вопроса, всё остальное окажется весьма туманным, надуманным, и я уверен — не случайно. Больше часа участники проекта представляли свою доктрину, но сформулировать её ясно и лаконично им всё же не удалось, и не из-за того, что у них недостаток способностей. Это, безусловно, способные, грамотные и очень уважаемые люди. Но думаю, что и для себя они вряд ли могут отчетливо её сформулировать. Доктрина остаётся размытой, не до конца или вообще не очень понятной. На этот момент (церковно-государственные отношения) я хотел обратить ваше внимание и предложить высокому собранию заняться именно этим коренным вопросом, то есть тем, что все почему-то боятся обсуждать: надо ли стремиться присоединять Церковь к государству снова, как это было в царской России, и как это возможно устроить при Патриархе, а не Синоде, или не надо — это всё вопрос обсуждения. Без этого мы, конечно, ничего не решим, а будем вот так, как в болоте, по-светски-по-советски продолжать гнить физически и духовно.

Н.К.СИМАКОВ: Хотя я успел прочитать лишь половину этого труда, мне в целом эта работа понравилась. Прежде всего, хочется отметить его положительный, позитивный смысл. Во-первых, это действительно, творчество коллективное или даже соборное, что очень важно. Подобные доктрины возникают обычно в период, когда наша страна переживает катастрофические времена. И хорошо, что эта доктрина обсуждается до катастрофы, а уже не после того, когда уже обсуждать будет поздно. Кроме того, авторы проникнуты любовью к России и Православию, хотя, конечно, в представленном документе существуют определенные недостатки, проблемы, которые следует решить. Но зачеркивать на этом основании весь этот труд, потому что там чего-то пока нет, с моей точки зрения, нельзя. Это большой труд, который сегодня очень важен.

Накопилось множество проблем, и они не сводятся только к союзу Церкви и государства. Да, действительно, это одна из важнейших проблем, которая стоит перед Россией, но, кроме этого, существует и масса других вопросов. Мы сегодня живем в эпоху великого переселения народов с востока на запад, в Европу, и в том числе в Россию. Они несут с собой свою традицию, свою веру (например, Китай и исламские страны), и мы фактически можем потонуть в этом новом переселении народов. Что с этим делать?

Кроме того, наша государственность сегодня, очевидно не соответствует нашему традиционному типу цивилизации — прежде всего, православной цивилизации. И вот в этом смысле хочется сказать, что подобный труд необходимо было бы дополнить таким важным, с моей точки зрения, разделом как «Религиозно-мессианский смысл русской истории» (истории вообще и русской истории в частности). Сегодня, когда мы говорим о русской истории, то, прежде всего, необходимо объяснить людям, как история России связана с историей Византии, и вообще, со священной историей спасения. Потому что Россия всегда осознавала себя как страну, которая продолжает христианскую священную мессианскую историю. И если таковой России больше не будет, то она окажется не нужной для будущей истории — придут другие народы. Призвание России, прежде всего, в этом — нести религиозный мессианский смысл. В этом ее роль, ее миссия. Кроме того, начиная с 1917 года, наступил какой-то особый период в русской истории, период исповедничества, период русской Голгофы. По существу, XX век — это век русской Голгофы и период этот до сих пор не закончился. Мы сегодня живем в исповеднический период — и в религиозном, и в историческом, и в национальном смысле. Это обстоятельство не нашло воплощения в «Русской доктрине» в том виде, как бы этого хотелось.

Кроме того, с моей точки зрения, сегодня в малой степени осмыслены катастрофы, которые постигали в истории Россию. А это очень важно. Катастрофы русской государственности в истории — почему они происходили, в чем их причины? И речь здесь не только о катастрофе 1917 года или сегодняшнего времени, но и о катастрофах в предшествующие периоды. И конечно, геноциду русского народа в XX веке — этому тоже следовало бы уделить больше внимания.

Далее — это проблема человека. В XX веке стало очевидно, что со «смертью» Бога наступила смерть человека и истории. И тут встает проблема человека, русский персонализма. Русская философия, прежде всего, занималась проблемой истории, христианского осмысления человека как личности. И патристика, и святоотеческое Православие, и русское Православие, русская религиозно-философская мысль. Вот, что очень важно — русский персонализм, проблема человека, человек в традиции русского мировоззрения. Сегодня человек — это транссексуал для западной культуры. Я недавно водил финнов по православному Петербургу. Они говорят: нельзя осуждать транссексуалов, вообще никого нельзя осуждать, все хорошо, полная толерантность. Но для нашей культуры и мировоззрения это абсолютно неприемлемо.

Кроме того — это «виртуальный человек», смерть человека в современной техно-виртуальной цивилизации. Это одна из тех проблем, которую необходимо обсудить, потому что существуют и другие проекты человека. Это мусульманское, буддистское, индуистское, оккультное понимание человека и так далее. Каково именно русское понимание человека как личность — это очень важно. А в «Доктрине» этого нет. А ведь мы стоим перед проблемой возрождения человека. Без духовного возрождения русского человека будущее России неизвестно, проблематично. Так же как и без понимания религиозно-мессианского смысла нашей истории, потому что для русского человека, для русской традиции, для русской нации это важнейший вопрос, вопрос ее существования. Она служит, прежде всего, Богу, Божией правде и в этом смысле — всему человечеству. Невозможно, чтобы русский человек осмыслил свою историю, как служение себе, только своей цивилизации. Самодостаточность национального или патриотического самосознания для русского человека, для русской нации невозможна. Равно как и антропоцентризм, который привел к полной смерти человека. С моей точки зрения, это те темы, которые напрашиваются для продолжения «Русской доктрины».

С.А.ВОРОБЬЕВ: С учетом того, что я являюсь координатором петербургского отделения Русского имперского движения России, которое представляет собой фундаменталистскую, крайне правую организацию, я стою на позиции, что государство, не являющееся православным, никакой ценности не имеет, и оно, естественно, должно быть сметено, и для каждого православного — это основная задача. Нам нужно возродить именно православную государственность, иначе мы сами будем осуждены за наше бездействие. С нас спросят, когда нас повлекут по мытарствам, что мы сами-то делали, будучи православными и живя в неправославном государстве. Но, несмотря на то, что я принадлежу к такой организации и для меня изложенная концепция не во всем приемлема, тем не менее, я хотел бы выразить оптимизм и большую благодарность авторам, потому что ситуация в течение ряда лет была, на мой взгляд, просто катастрофической.

Огладываясь вокруг, мы видели только выжженные поля, и не видели никаких идеологических ростков, не было никаких работ, подобно той, что мы обсуждаем сегодня. Первым, да, пожалуй, и единственным, таким ростком стала появившаяся работа М.В.Назарова «Тайная Россия». Сейчас мы видим, что поле зеленеет, определенно наступил переломный момент, появилась масса людей, находящихся в элитном интеллектуальном слое, которые разделяют наши взгляды. Пусть пока еще существуют какие-то спорные моменты (и их немало), но принципиально говорить о православной государственности вслух и пытаться продвигать эти идеи в жизнь, это, бесспорно, большой шаг. И мы поддерживаем его. Я не согласен с Сергеем Михайловичем Григорьевым, что надо сразу попытаться «прыгнуть» в православное царство. Это должно быть постепенное движение и то, что делается, это как раз и есть один из шагов в этом направлении. Поэтому я хочу выразить благодарность авторам, начинание которых мы, безусловно, поддерживаем.

А.Н.ШВЕЧИКОВ: Я, к сожалению, пока не читал «Русскую доктрину», но определенная ориентировка у меня сложилась после выступлений авторов, после выступлений тех, кто прочитал этот труд. Я бы хотел, прежде всего, поблагодарить авторов за то, что они подняли эту тяжелейшую тему, что они проявили эту инициативу. Бесспорно, это полезная и важная работа. Спасибо вам за нее. Мы постараемся вам посодействовать. Я представляю организацию православных ученых, православной интеллигенции. У нас в организации около 60 человек, имеющих ученые степени кандидатов и докторов наук. Неделю назад мы собирались и приняли решение изложить страниц на 25−30 свое видение выхода России из нынешнего состояния, наметить пути этого выхода. Правда, в нашей разработке в основном будут представлены практические предложения. Едва ли мы сделаем эту работу ранее 15−20 января, но я думаю, что уже к концу января мы сможем представить вам свои соображения. Может быть, вы что-то там учтете.

Теперь несколько моментов, связанных с православной ориентацией. Надо, уважаемые авторы, твердо отбивать всякие попытки ограничить православную составляющую. Православия в русской доктрине много быть не может. Поэтому отбивайтесь, как можете, от тех критиков, которые сетуют на то, что в вашем труде слишком много уделяется внимание этому вопросу. Россия вне Православия истинной Россией быть не может. Все доктрины, связанные с её жизнью, будущим и настоящим, естественно, должны иметь православный дух. Мы также должны иметь в виду и то, что мировая ситуация складывается таким образом, что нам, России, в самом деле отводится определенная миссия. Если мы, по разгильдяйству своему и мягкотелости, неорганизованности и слабости духа не выдержим напряжения, которое на нас сегодня свалилось, то страдать будем не только мы, страдать будет весь мир.

В ближайшие 50−70 лет западная цивилизация может быть окончательно добита исламской цивилизацией. Идет процесс ассимиляции Европы, совершенно откровенный, совершенно очевидный, и сами западные ученые, которые занимаются разработкой перспектив этого общества, придерживаются пессимистической точки зрения. Если мы, как сегодняшние политики, находящиеся у власти, будем бежать вслед за Европой и рваться во ВТО и другие организации, то нас ждет точно такая же судьба. И тогда мы сгинем уже к концу этого столетия. Если дальше развивать эту идею, то исламская цивилизация, бесспорно, задавит и Индию, и Китай. Будущее мира — это будущее ислама. Так мне представляется. Противостоять исламу страна или цивилизация, духовно ослабленная, не имеющая той твердости веры, которую имеет ислам, не может. Вот такая перспектива. Может быть, вы эту идею проработаете, посмотрите сами, и каким-то образом она найдет отражение в вашей работе.

Еще одна идея, связанная с нашей перспективой. Неизбежно мы выходим на роль духовного центра мира, поскольку замысел христианства, тот замысел, который вложил Христос в него, до сих пор не реализован. Западная цивилизация свела христианскую идею к корпоративности, а это лишь некая пародия на соборность. Между тем, христианство предложило именно соборность как способ существования общества, предложила такой способ, когда учитывается и личность с ее интересами, и интересы общества или человеческой общности, когда эти интересы как бы уравниваются, гармонизируются. Повторяю, до сих пор этого не получилось. Нам помешали. В середине XVII столетия мы к этой соборности подходили. В Московском государстве того времени была такая вера православная, какой не было нигде. Но до конца реализовать замысел христианства нам помешали. Помешал раскол, помешали петровские реформы и вся последующая история. Так вот, если мы не вернемся к этому, если мы не попытаемся реализовывать на нашей русской основе эти изложенные Христом принципы, то мы не выполним свою миссию. Ну, а если мы ее выполним, то это будет серьезным противовесом и тормозом наступлению исламской цивилизации.

О. НИКОЛАЙ ГОЛОВКИН: Мой род занятий — проповедничество. Что несёт священник? Несёт Христа. Кому? Людям, миру. Что проповедует? Царство Божие. Поэтому, я считаю себя как бы практиком. И в этом ключе, в этом контексте, мне видится следующее. Прежде чем начать говорить, хочу сделать одну оговорку. Сегодня неправильно была расшифрована фраза: Церковь воинствующая. В понимании нас, православных священников и верующих людей, Небесная Церковь — торжествующая Церковь, а земная — воинствующая, в смысле войны со страстями и грехами. А отнюдь не несение меча, ведь кто с мечом придет, от меча и погибнет. Вспомните, Господь наказывает Петру не брать меч. Церковь земная — она воинствующая со страстями и, прежде всего, со своими. Ну и помощь в этом другим людям.

Теперь по «Доктрине». Для того чтобы инициировать и активизировать людей в деле несения наших идей, нужно понимать следующее. Наша главная цель — русская монархическая государственность; наше средство — соборность русского народа. Как нести эту идею? Мне видится здесь следующие рычаги продвижения этих идей в народ. Прежде всего, материал «Русской доктрины» в том виде, в каком он сейчас существует, многим не подъять, поэтому нужно его сжать. Конечно, нужно продолжать работать над ним, использовать книги митрополита Иоанна, Льва Гумилева, может и других, при доработке этого труда.

Но как нести эти тезисы, как сформулировать основную идею? Что я предлагаю? Здесь говорилось о неком интеллектуальном уровне, который способен воспринять изложенную в «Доктрине» информацию и затем нести ее людям. Для того, чтобы люди могли активно трудиться на этой общественно-политической ниве нужно вовлечение их в некий Русско-национальный собор, в какую-то некую общероссийскую организацию, имеющую во всех регионах свои местные отделения. Это движение может быть основано на членстве и по принципу дистрибьюторства: люди, потрудившиеся и зарекомендовавшие себя, приведшие в организацию, к примеру, еще десять человек, будут продвигаться дальше. Так выявятся активные интеллектуалы и работоспособные люди. Здесь же я не услышал, как продвигать «Русскую доктрину» как продукт. А ведь «Доктрина» не должна быть трудом, написанным «в стол». Мы видим, что книга многим нравится, ее будут дополнять и совершенствовать, она когда-нибудь станет совершенным трудом, и этот совершенный труд окажется невостребованным…

А нам нужно активно действовать, у нас мало времени. И главное, мне кажется, необходим четко сформулированный тезисный труд, который будет всем понятен и близок. Этот труд также должен раскрывать и методы привлечения людей к реализации изложенных в нем идей. В противном случае, будет очередной труд в корзину, хотя он может быть даже отшлифованным, выверенным и так далее. Свой метод организации я уже предложил — несение идеи, вовлечение людей, и стимулирование людей тем, что они как интеллектуалы, как активные люди могут продвигаться и воздействовать на широкие массы.

Б.Г.ДВЕРНИЦКИЙ: Я один из тех, кто держал эту доктрину в руках, несколько раз открывал ее, пытался читать. Я считаю, что в наше время нам брошен вызов. Кому? Не России, не Православию, а Русскому народу. Это вопрос о его существовании. Если сохранится Русский народ, то тогда будет и Россия, и Православие. Не будет народа, исчезнут с ними и они. Вот с этих позиций я и стал рассматривать «Доктрину». Несколько раз я ее бросал. Почему? Говорят, что ложка дегтя может испортить бочку меда. И я каждый раз попадал на этот деготь. Что же я считаю дегтем? Первое — это геополитическая беспочвенность. Авторы пишут так, как будто не было до них ни основоположника русской, или даже мировой, историософии Н.Я.Данилевского; не было К.Н.Леонтьева, который ввел понятия о разных возрастах империи и народа; не было евразийцев, с последним их классиком Л.Н.Гумилевым; как будто не было и русских националистов, трудов П.И.Ковалевского и так далее… Это всё как-то отбрасывается, и вводятся модернистские или даже постмодернистские понятия, такие как сверхнационализм и многое другое. Я на этом ещё остановлюсь. Это первая ложка дегтя, которая мне встретилась.

Следующее — это практически не признание русской нации как таковой. Высшей ценностью опять провозглашается человечество. А что такое человечество? Откуда это вы взяли? Ведь человек принадлежит не только к биологическому, животному миру, природе — он еще принадлежит и истории. И вот тут мы уже можем обращаться к Священному Писанию. А оно повествует о племенах, народах, языках (культурах). И так от начала до самого конца. Но понятия «человечество», между прочим, там нигде нет. Так что как такового понятия человечества, как нечто ценностного, не существует, зато существуют племена и народы. Следующий онтологический уровень — это нация, которая имеет свои интересы, свои задачи, свои цели. И, наконец, следующий — это уже личность и ее состав в Церкви. То есть существует четыре онтологических уровня, по которым мы и должны говорить.

Что такое сверхнациональность, о которой говорится в «Русской доктрине»? Да это наше Православие. Вот наша сверхнациональность, и не надо ничего больше придумывать. Сказано, что во Христе нет ни эллина, ни иудея. Правда, на этом обычно обрывают цитату. А там дальше сказано, что нет ни мужчины, ни женщины, ни раба, ни свободного. Но ведь Церковь существует в какой-то нации, имеющей свои особенности. Ведь не значит же из приведенной выше фразы, что вовсе не существует ни мужчин, ни женщин. Они реально существуют и имеют свои особенности: женщин, к примеру, не рукополагают в священники, у них другие правила поведения в церкви и прочее. Так и нации — это реально существующее категории, и мы должны об этом говорить.

Во многих местах «Русской доктрины» упорно подчеркивается, что русские должны служить, должны всему миру что-то показать, что-то сделать для всего человечества. Опять этот вечный интернационализм! Чтобы не быть голословным я процитирую фрагмент из этого труда: «Чтобы удержать свою высокую роль, мы должны выдвинуть глобальную альтернативу — русский проект мироустройства. Не предъявив человечеству такого проекта миру, русские исчезнут навсегда». Смею уверить, мы не исчезнем навсегда, даже если и не примем этот проект. Но в «Доктрине» именно человечество признается высшей ценностью — ни Церковь, ни нация, ни Родина, ни Россия, а человечество. Русским же вообще, на мой взгляд, не повезло в этой доктрине.

Цитирую дальше: «Формула нашего национального устройства — это сверхнациональная русская нация, нация объединяющая помимо великороссов, представителей самых разных племен и рас. Русскими в проекте будущего будут считаться даже не славяне и многие некоренные обитатели исторической России. Россия всегда было общим делом, а не национальностью…» и так далее. А возьмем того же Гумилева, ведь он говорил, что есть народности комплиментарные нам и некомплиментарные. К примеру китайцы, активно к нам едущие, они некомплиментарные, и мы не можем сюда приглашать китайцев, это совершенно ясно. Корейцы — скорее комплиментарные, и поэтому они могут здесь жить и развиваться. Это надо учитывать, без подобных вещей мы никакого проекта не напишем.

Я понимаю, конечно, озабоченность авторов, связанную с тем, что мы живем в стране, где еще существуют и другие народности, этносы. Как себя вести с ними? Что объединяет нас с татарами, карелами, чувашами? А объединяет нас не сверхнациональность, а патриотизм. Патриотом России может быть и татарин, и карел, при этом оставаясь татарином и карелом. У нас с ними общая Родина и они, и мы ее вместе защищали. Это дает нам новое название — россияне, которое, из-за того, что его употреблял Ельцин, не любят употреблять. Но вот, что говорил до него М.И.Кутузов: «Пускай земледелец, обрабатывая вокруг укреплений мирное свое поле, не трогает их своим плугом, пускай и в более позднее время будут они для россиян священными памятниками мужества». Так что понятие «россияне» — совершенно нормальное.

Мы должны понимать, что «Русская доктрина», должна предусматривать, прежде всего, участие Православной Церкви — в этом настоящая Россия, которая, кстати, началась в Киеве, с Крещения Руси, а не в Московской Руси. Дальше — это государственное чувство, которое она сохраняет, которое после смуты у нас стало вечно настоящим. Это «имперскость», которую мы приобрели в период Российской Империи. Вот эти вечные истины, они должны нас сохранять, они должны быть вечно с нами. И мы должны их дальше развивать. Что сейчас нас может объединить? Русский проект? Но русский акцент в «Русской доктрине», к сожалению, отсутствует.

Но предложенная нам «Доктрина», я прямо скажу — соблазнительна. Она предлагает нам выход из сложившейся ситуации, ни слова не упоминая о национализме. В наше время слово «национализм» стало каким-то бранным, даже табуированным и все боятся о нем говорить. А почему? Да потому, что это возможно, что национализм — это то место, с которого, быть может, и начнется наш путь к победе. Если мы откажемся от национальности — это будет полный крах. И это надо ставить во главу угла. Поймите меня правильно, если вы начали это благое дело, а это дело благое, то надо не избегать, не бояться быть русским националистом в самом прямом понимании, и тогда ваше дело будет жить. Если нет — то оно умрет. Это будет лист, который завянет.

С.В.ЧЕЧАНИЧЕВ: Если рассматривать эту доктрину как документ некоторого переходного периода, то, на мой взгляд, это вполне нормальный и закономерный продукт. Если учесть то, что Русский народ сегодня в большинстве своем не церковный, и даже неверующий, то ему надо объяснять истины простым, доступным ему языком. Если мы будем говорить на языке Церкви с большинством русского народа, то этот язык будет просто непонятен. И в этом смысле я поддерживаю основные мысли «Русской доктрины». С другой стороны, хотелось бы видеть, конечно, в этой доктрине то, что имеет стержневой для нас и нашей истории характер — роль Русской Православной Церкви. Это необходимо в «Русской доктрине» не просто учитывать, а очень четко очерчивать. А я не услышал ничего о духовной составляющей в этой доктрине. Боюсь быть неточным, но, по-моему, Патриарх Тихон ещё говорил о том, что грех растлил нашу землю. На мой взгляд, мы ничего не сможем сделать, не осознав этого. Без принесения покаяния, без осознания своего греха, своих преступлений перед Богом вряд ли Русский народ сможет вернуться на круги своя и построить то государство, которого мы желаем. Ну и естественно, мы должны стремится к возвращению к симфонии властей, к тому, о чем говорил в своих трудах митрополит Иоанн (Снычев).

А.Л.КАЗИН: Нам предложена общая теория всего. Тут уже перечислялось несколько фундаментальных проблем, которые заложены в этой книге. Я, к сожалению, не смог прочитать её всю, но из выступлений авторов я понял, что этот труд — всеобщая теория русского мира. Такие темы очень трудно обсуждать, потому что здесь есть всё, поэтому каждому хочется изложить свою собственную историософию в ответ на предложенную нам. Она в чем-то будет отличаться от предложенной, иногда весьма существенно. Естественно, сейчас у меня нет возможности это делать, тем более, что я когда-то уже это сделал в книге под названием «Последнее царство. Русская православная цивилизация», которая была издана по благословению Патриарха в 1998 году. Один из авторов «доктрины» сказал, что он знаком с этой книгой. Недавно вышла моя книга «Россия и мировая культура», там тоже изложена моя версия этих проблем.

Сейчас я могу сказать только одно: сегодня вопрос стоит не просто о выживании России, вопрос стоит о том, существует ли она в плане Божьего Замысла о ней, или она существует как некое воспоминание об этом Божьем Замысле. Вот это место у нас болит. То место, которое когда-то в русском сердце занимал Бог. Западное христианство фактически умерло, еще начиная с эпохи Просвещения. И перед нами встает вопрос, что остается после этой смерти делать последнему царству, русскому православному царству на фоне всеобщей апостасии.

И возникает несколько частных модификаций этого вопроса. Например, соотношение Церкви и государства. Сегодня вопрос стоит даже не так — будет ли русское государство православным государством. А сегодня речь о том, сохранится ли сам принцип государственности на фоне тех сетевых структур, которые могут быть представлены самым разнообразным образом, прежде всего, конечно, это денежные, финансовые структуры? И в этом плане можно представить себе историософию как нисходящий ряд от священнической, теократической власти через власть воинскую (то есть собственно государственную), к власти денежного мешка, которая подразумевается сегодня под словом демократия. Не говоря уже о том, что сам демократический принцип — один человек — один голос — это, в сущности, антихристианский, антииерархический и антисодеражательный принцип. Тогда возникает ситуация, при которой, скажем, насельник монастыря и пьяный бомж имеют одинаковый голос в демократической процедуре.

Далее, это сам человек, его личность. Вопрос сегодня стоит не только в том плане, имеет ли место в сегодняшней нашей действительности христианский человек, а имеет ли место сам принцип личности? Потому что сегодня мы имеем дело с децентрированным субъектом, с человеком, который распадается на части, на функции, на дисциплинарные пространства, на трансгрессии, на что угодно. Вот весь этот постмодернистский набор понятий описывает реальный кризис личности в современном мире, в том числе и в России. И все это как бы работает на пессимистический сценарий и спрашивается тогда, зачем вообще авторы писали эту многословную 500-страничную книгу? И у кого найдутся силы, чтобы прочитать ее до конца, кроме Солженицына и Дверницкого? Может быть, у кого-то и найдутся, но тогда возникает вопрос: что является основанием для оптимизма в этой ситуации?

Мне представляется, что только одно: мы живем в мире (я имею в виду светскую ситуацию) превращенных православных форм. Нынешнее состояние русского народа — это ситуация распада когда-то существовавшего православного синтеза. И вот в этой ситуации распада первичного православного синтеза, на котором выросла и тысячу лет стояла Русь, приходят люди, которые говорят: давайте восстановим этот синтез с четырьмя процентами воцерковленного народа. Надо просто петь гимны и слагать поэмы о них. Конечно, Россия в этом плане имеет колоссальное преимущество перед Европой, потому что она начала разлагаться в христианском смысле лет на пятьсот позже, чем западное христианство. У нас есть некоторый запас во времени. Наша христианская энергетика более мощна, чем нарциссическая энергетика современного Запада. К сожалению, никакое человеческое дело не делается без греха, мы не совершенны.

Спасибо, что авторы предложили свой национальный проект: им надо за это в ножки поклониться. Единственный вопрос, возникающий у меня в этой связи — это вопрос о христианской победе в истории. Ведь в Писании ни о какой христианской победе на земле не сказано. Последняя книга Библии называется Апокалипсис, и все знают, о чем там написано. Современный Запад пришел к чему-то совершенно иному — демократии, правам человека, венчанию однополых браков — и он тоже называет это христиаанской победой. На самом деле это постхристианские победы, которые Запад одерживает перед тем как погибнуть в ближайшие 100 лет. Подлинно христианские победы будут связаны с совершенно иными духовно-онтологическими категориями, теми самыми категориями, о которых совершенно правильно пишет А.С.Панарин в своей замечательной книге «Православная цивилизация в глобальном мире» (2002) и о которых писал я в 1998 году в упомянутой мною книге «Последнее Царство».

Русская православная победа — это не обязательно победа новой христианской государственности, а это победа духовного выбора, которая осуществляется, быть может, в тех самых сердцах, которые Писание относит к нищим духом, к тем самым изгнанным за правду, которые ближе к Богу. В Писании сказано: восстанет народ на народ, и царство на царство, и по причине умножения беззакония в людях охладеет любовь. И тогда придет конец. Разумеется, если мы хотим жить, если мы хотим выращивать своих детей, нам надо составлять такие доктрины. Нам надо работать на это, нам нельзя приближать Апокалипсис своими руками. Но при этом всегда надо в национальном сверхсознании помнить об этой парадоксальной христианской идее победы-поражения. Это уже некая сверхзадача, это сверхдоктрина и, может быть, в начале или конце, в послесловии или предисловии к ней, надо сказать, что все победы в этом мире не стоят и ломаного гроша перед той победой, которую одержал Христос на Кресте.

С.В.ЛЕБЕДЕВ: Скажунесколько слов в защиту авторов «Доктрины», хотя как и большинство здесь присутствующих, я ее внимательно не читал, а только пролистал. В начале скажу по поводу обвинения авторов в том, что они не достаточно предусмотрели тех или иных христианских ценностей. Вы понимаете, доктрина — это особый жанр, это если хотите, рабочий документ, нечто вроде военного устава. Поэтому сложную философию доктрина по определению не должна иметь. Если судить по содержательной стороне, то в принципе практически все вопросы более или менее в документе затронуты. Хотя, наверное, авторам надо было отдельно выделить значение Церкви и религии, но критикуя их за это, мы должны учитывать, что доктрина — это все-таки не философская книга, это не диссертация, это особый жанр. Но меня, например, смутило не раз упоминавшееся слово «смыслократия». Будем надеяться, что единственный неологизм и, видимо, он объясняется в доктрине. А так если судить по тому, что я успел посмотреть, особых претензий к «русской доктрине» у меня нет.

конецформыначалоформы

А.И.БАКУЛИН :Я также испытываю некую неловкость оттого, что не читал обсуждаемый сегодня труд. Вспоминаю молодость, когда обсуждали А.И.Солженицына, причем активнее всего обсуждали те, кто его работ не читал.

Но исходя из выступлений авторов, я понял, что «Русская доктрина» — это документ прямого действия. Любая попытка сформулировать русскую идею, по-моему, заслуживает самого глубокого уважения и поддержки, но в данном случае, я считаю, что это должна быть, в первую очередь идея, основанная на почвенничестве. Не надо придумывать сегодня то, что уже было сказано, было сделано. Как людям высокообразованным, берущимся за формулирование идеи в сегодняшнем времени, вам нужно исходить из уже сделанного, с учетом исторической сути произошедшего на данный момент. Нужно ли сводить сегодня государственность и Церковь? Я представляю сегодня, что было бы, если бы сегодня государство управляло Церковью. Это было бы страшно. Говорю так потому, что зная очень многих лично из тех, кто сегодня управляет государством, зная не понаслышке, а находясь с ними много лет в близких отношениях, я с ужасом думаю, что произошло бы если бы им была дана хоть какая-то частица права управления Церковью. Поэтому, может быть оно и хорошо, что Церковь и государство сегодня отделены друг от друга.

Но для чего мы все это формулируем, для чего светлые умы, взялись за эту концепцию, доктрину? Здесь должна присутствовать практическая сторона, мы должны четко определить для чего это пишется. Только для того, чтобы какие-то умные люди могли почитать ее, или она должна стать основополагающей для формирования идей на политическом уровне? Наверное, это тоже сегодня не менее важно, чем правильно понятая идея русскости, идея русского духа, все, что составляет общую совокупность русской идеи. Поэтому хотелось, чтобы вы внимательно отнеслись к тому, что было создано до вас, и подумали бы о том, как идеи, изложенные в «Русской доктрине», будут в дальнейшем реализовываться.

СТЕПАНОВ А.Д.: Хотел бы пару слов сказать перед тем, как представить слово для заключительного слова докладчикам.

Мне вспоминается телевизионная картинка: приходит Сергей Кириенко к президенту Владимиру Путину, кладет ему на стол толстые-толстые тома и говорит: «Вот СПС представляет свою концепцию развития России». А нам, православным людям, русским консерваторам, патриотам нечего было противопоставить либеральной модели. Создавалось впечатление, что существует только либеральный проект реформирования России. Теперь у нас есть ответ. И это само по себе замечательно. Обществу предъявлена связная концепция, которую можно показать любой взыскательной аудитории. Это — фундаментальный документ, который можно обсуждать, можно предложить в переработанном виде в качестве программного документа для общественно-политического движения или партии консервативно-патриотического направления, либо в качестве пособия для учителя. Это, конечно, очень радостный и симптоматичный факт.

И я понимаю Николая Кузьмича Симакова, понимаю его воодушевление, с которым он читал эту книгу. Мы видим, что пришло новое поколение русских интеллектуалов. «Русская доктрина» — это плод творчества поколения тридцатилетних ученых. Новое поколение русских интеллектуалов уже способно создавать солидные интеллектуальные продукты, и это очень радостно.

Вместе с тем, хотел бы обратить внимание на один существенный недочет, о котором в самом начале обсуждения говорил Сергей Григорьев. Он, может быть, говорил с излишней резкостью, но, по существу дела, сказал совершенно справедливые слова о том, что именно церковно-государственные отношения являются сегодня нервом всей социальной проблематики. Значит без правильного устроения церковно-государственных отношений, без того, чтобы было четко и внятно сказано, как будет выглядеть в современных условиях симфония властей, перспективную русскую доктрину не сформулировать. Пока же в тексте доктрины представлен только образ Церкви как нравственного судии общества и власти. Предполагается, видимо, что Церковь будет находиться в некоторой отстраненности от власти и отчасти от общества. Предлагается построить своего рода «православный Ватикан». Но этот образ не соответствует той традиции церковно-государственных отношений, которая на протяжении веков была в России. Да и в русской интеллектуальной традиции Церковь и государство всегда мыслились двумя частями единого целого, находящимися в постоянном соработничестве.

Пока же, как мы знаем, церковно-государственные отношения никак не выстроены. Как правило, они сводятся к характеру личных отношений между губернатором и архиереем. Там, где они хорошие, все ладится, там же, где отношения испорчены или враждебны, от государства нет никакой помощи и поддержки Церкви. Более того, нередко принимаются абсурдные антицерковные решения. Так, например, недавно одна из областных дум приняла решение обложить Церковь налогом на прибыль по всем параметрам.

Неопределенность отношений между государством и Церковью ведет и к тому, что вне контроля оказываются священнослужители, особенно в сфере финансовой. В Российской Империи за этим худо-бедно присматривал институт обер-прокуратуры. Это не означает призыва вернуться в буквальном смысле к синодальному периоду, чего как огня боятся наши архиереи. Я знаю, что синодальный период многократно был осужден еще до революции славянофилами и их идейными наследниками… Но думать над этим необходимо и необходимо ставить этот вопрос. Без выработки модели церковно-государственных отношений никакого продвижения не будет. И отсутствие такой модели является, на мой взгляд, существенным недостатком доктрины. Конечно, надо отдавать себе отчет, что разработчикам такой модели придется столкнуться с определенным противодействием как со стороны некоторых групп внутри РПЦ, так и неких государственных структур.

Все мы понимаем, что без объединения русского народа смуту не победить. Не случайно такое внимание обращается на проблему объединения РПЦ и РПЗЦ. Казалось бы, ничтожная проблема. Что там осталось от Зарубежной церкви, чем может усилить нашу Церковь несколько сотен малочисленных приходов? Но сам факт воссоединения очень важен, ибо он будет означать преодоление раскола, символическое окончание гражданской войны. Однако преодоление раскола с изгнанной после 1917 года частью русского общества может быть только первым шагом к окончанию смуты. Потребуется еще и преодоление раскола внутреннего — раскола между государством и Церковью, ликвидацию последствий декрета об отделении Церкви от государства.