«Преступление и наказание» адмирала Колчака. Часть 7

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Часть 4

Часть 5

Часть 6

Итак. Подведём некоторые итоги.

Конечно, тема политико-правового статуса Белого движения вообще и Верховного Правителя адмирала А.В. Колчака — весьма обширна. Но даже имеющихся юридических и политических фактов, относящихся к 1917−1920 гг. вполне достаточно для того, чтобы установить:

— Февральский приговор 1920 года в отношении «врагов народа» Колчака и Пепеляева представлял собой исключительно политическое решение, решение в отношении политического противника, объявленного «вне закона», но, никоим образом, не «военного преступника».

— Иркутский Ревком мог принимать решения, квалифицированные как «судебные», что являлось распространённой правоприменительной практикой в РСФСР, однако решения о «смертной казни» должны были иметь чёткое обоснование.

— Мотивированность данного решения, вызванного опасениями «контрреволюционного восстания» в Иркутске, была существенно преувеличена.

— Следственные действия в отношении Колчака не были доведены до конца, а в отношении Пепеляева они вообще не производились. Несмотря на наличие «судебных полномочий» у ревкома, никаких действий, имеющих даже подобие суда, в отношении Колчака и Пепеляева не производились.

Это, что касается конкретно принятых тогда решений. Помимо этого, необходимо учитывать также следующее:

— Политико-правовые системы РСФСР и правительств, определённых как «белые», в 1917—1922 гг. практически полностью исключали друг друга, отличаясь чётко обозначенной непримиримостью к своему политическому противнику. На этом основании невозможно судить о неких «общих» для «белых» и «красных» политико-правовых нормах на тот период, равно как и судить о «правых» и «виноватых».

— Вынесенные «белыми» вердикты в отношении представителей советской власти, членов РКП (б), партизан и подпольщиков находились в правовом поле юридических норм, устанавливающих незаконность образования советской власти, преступность действий её сторонников и сотрудников, а также санкционирующих особый порядок управления территориями, на которых вводилось «особое», «чрезвычайное», «военное» положение.

— Категории «военных преступлений», существовавшие на тот момент, применялись в отношении правонарушений, совершенных по отношению к армиям и населению других стран, а не жителей одного государства, хотя бы и «расколотого» Гражданской войной. К иной категории относились преступления, связанные с несением «военной службы» (мародёрство, дезертирство и др.).

— Аналогично относительным и спорным является понятие «государственная измена» в отношении противоборствующих сторон Гражданской войны.

На основании вышеизложенных позиций представляется возможным признать реабилитацию адмирала А.В. Колчака как «жертвы политических репрессий» в рамках существующих правовых норм. Тем более очевидно данное решение в отношении В.Н. Пепеляева.

Конечно, всё перечисленное выше, имеет лишь юридическую трактовку. На деле же предстоит, видимо, ещё большая работа по разъяснению того очевидного принципа, что Гражданская война — это война народная, массовая война. Война, в которой одна часть народа (некорректно говорить лучшая или худшая) ведёт непримиримую борьбу против другой части народа.

Гражданская война по праву считается самой страшной из войн. И дело не только в её братоубийственном характере. Один из её признаков — отсутствие точного учёта тех потерь, которые несёт население прежде единого государства. Российская Гражданская война тому яркий пример. До сих пор неизвестно и, наверное, никогда не будет известно точное число погибших «красных», «белых», «зелёных», просто мирных жителей, обывателей убитых и ограбленных безо всяких политических причин, а в результате элементарного бандитизма, грабежей и разбоя. Не поддаётся учёту количество погибших в результате эпидемий, голода. В очень многих регионах отсутствовала реальная, сколько-нибудь устойчивая власть, и не вёлся элементарный учёт погибших и родившихся. Приблизительное количество жертв до сих пор исчисляется примитивным способом сравнения советских переписей 1920-х гг., с предреволюционными переписями (посредством вычитания или сложения двух соответствующих показателей).

Тем более некорректно, мягко говоря, приписывать погибших в годы Гражданской войны на территории Центральной России — «красному террору», Юга России — «деникинским бандам», а в Сибири и на Дальнем Востоке — «кровавому режиму колчаковщины». Сводки белой контрразведки, воспоминания участников большевистского и эсеровского подполья, повстанцев, не говоря уже о газетных сообщениях с той или другой стороны изобилуют, в большинстве случаев, «округлёнными», нередко субъективными цифрами погибших, а порядок цифр может колебаться от нескольких сотен до десятков или сотен тысяч.

Проводить на основе данных весьма субъективных источников исследования «красного» и «белого» террора можно только с оговорками, а уж делать оценочные выводы о том, «кто больше убил» — тем более некорректно.

Аналогично, спорным является, например, тезис о «расстреле Колчаком» членов Учредительного Собрания в декабре 1918-го. Известно, что в результате офицерского самосуда (а не по мифическому «приказу Колчака») был убит один реальный депутат — Нил Валерианович Фомин (бывший, кстати, в 1918 году активным антибольшевиком и поддерживавшим выступление Чехословацкого корпуса), а членство в Собрании второго убитого (А. Брудерера) вызывает сомнения. Уместно вспомнить и двух убитых в больнице, в результате матросского самосуда (а не по приказу Совнаркома) двух кадетских лидеров, депутатов Учредительного Собрания — А.И. Шингарёва и Ф.Ф. Кокошкина.

Увековечивать же память адмирала русского флота и, безусловно, выдающегося полярного исследователя (достаточно сравнить, например, результаты экспедиции капитана Седова, память о котором сохранялась и в СССР и не оспаривается до сих пор, с реальными результатами экспедиций Колчака) — необходимо, нужно. Очевидно и то, что память Верховного Правителя России, общепризнанного всеми белыми силами, также должна быть увековечена, коль скоро в современной России всерьёз даже не поднимается вопрос о демонтаже, например, памятника Ленину на Октябрьской площади в Москве (последний монумент «вождю мирового пролетариата» в СССР, посвящённый 70-летию «Великого Октября» 1987 года). А тезис о «полётах в космос, благодаря советской власти» ещё более сомнителен, раз уж капиталистические США запустили своего космонавта немногим позднее.

Важна память и о тех и о других. Без этого невозможно понимание и примирение, без чего невозможны сплочённость общества, истинный патриотизм и уверенное всестороннее развитие…

В заключение стоит привести весьма актуальные ныне, слова известного русского историка, профессора всеобщей истории Московского университета, а также организатора и руководителя Высших женских курсов в Москве (предшественниц МПГУ) В.И. Герье, даннные им в книге «Очерк развития исторической мысли»: «Ясное представление о развитии исторической науки особенно важно для начинающих заниматься историей. Эта наука едва ли не считается самой общедоступной. К изучению её можно, по-видимому, приступить без особенного приготовления, и выводы её кажутся понятными с первого раза. Это, с одной стороны, доставляет ей популярность, но с другой — влечёт за собой много вредных последствий. Ни об одном предмете не высказывается так много незрелых суждений, нигде нет так много непризнанных деятелей, ни в одной науке учащиеся не смотрят так легко на свою задачу, и нигде они не подвержены такой опасности — считать себя после непродолжительного труда за авторитеты и за специалистов. Знакомство с ходом развития исторической науки может лучше всего предохранить от этих ошибок.

Кто знает, как различно понимали в разное время задачу истории, с каких различных сторон подступали к её изучению, как часто злоупотребляли ею ради личных целей и в интересах партий, какие из неё выводили противоречивые результаты, тот легко поймёт, что чем обширнее этот предмет, и чем легче увлечься в его изучении преждевременными заключениями, тем серьёзнее должно углубляться в него и тем менее удовлетворяться достигнутым результатом.." (Герье В.И. Очерк развития исторической науки. М., 1865, с. 7−8.).

И принимая эту оценку, можно, безусловно, пожалеть о том, как много «дилетантов» стало «заниматься историей» и как, поэтому, понизился уровень её изучения. И именно из-за этого, появились далёкие от объективности оценки Белого движения и, в частности, адмирала Колчака.

Но, с другой стороны, уместно привести ещё одну цитату Герье: «..То, что мы склонны называть ложными взглядами на историю, никогда не было случайным явлением, и в самых этих заблуждениях мы можем найти разумную связь и последовательность..» (Герье В.И. Указ. Соч. с. 6.). Остаётся надеяться, что рано или поздно нынешние «заблуждения» рассеются и станут лишь неизбежным этапом в изучении многих драматических событий нашей отечественной истории.

P. S. В следующих публикациях документов и комментариях к ним будут рассматриваться проблемы возникновения, организации повстанческого движения в белой Сибири, а также методы борьбы с ним Российского правительства адмирала А.В. Колчака и подчинённых ему руководителей карательных экспедиций в 1919 году. Отдельной темы заслуживают свидетельства, связанные с т.н. «белым террором» во время подавления большевистско-эсеровского выступления в Омске в декабре 1918 года.