Адмирал Колчак, вопрос о единстве России и союзники

На примере политики российского правительства адмирала Александра Васильевича Колчака прослеживается бездоказательность инсинуаций об «антинациональности» Белого движения.

В условиях фактического распада Российской империи после революции и унизительного Брестского мира большевиков с Германией, девиз Белой армии «За единую неделимую Россию!» сплотил патриотические круги общества, хотя в обстановке упадка национального самосознания в народе не имел большого веса и вызвал враждебность провозгласивших самостоятельность правительств национальных окраин: Польши, Украины, Прибалтики и Закавказья. В 1919 году Колчак отклонил предложение главы финского правительства К.Г. Маннергейма, адресованное ему как Верховному правителю белой России, о военной помощи в наступлении армии Н.Н. Юденича на Петроград, на условиях признания независимости Финляндии (уже признанной большевиками) и «самоопределения» Карелии, несмотря на то, что к этому компромиссу его склоняли сам Юденич и видные дипломаты (подробно этот интересный сюжет исследуется в моей статье «А.В. Колчак и финляндский вопрос»). При этом большевистский вождь В.И. Ленин полагал: «Нет никакого сомнения, что самой небольшой помощи Финляндии (белым. — В.X.)… было бы достаточно, чтобы решить судьбу Петрограда»[1].

Важнейшим вопросом представлялось международное признание правительства Колчака. Западные державы после переворота в его пользу насторожились: они видели слабость свёрнутой демократической Директории, но их тревожили слухи о «реакционных» планах, распространявшиеся эсерами. Р. Пайпс пишет о том, что правительство Великобритании 14 ноября 1918 года приняло решение признать де-факто Директорию, но обнародовать его не успело[2]. По свидетельству английского историка Флеминга, первая реакция официального Лондона на известие о перевороте была близка к панике[3]. Управляющий МИД Ю. В. Ключников констатировал: «После дождя приветствий, который был раньше, наступило молчание»[4]. О растерянности главы британской военной миссии А. Нокса вспоминал генерал К.В. Сахаров[5]. Лишь последовавшие заверения Верховного правителя в отсутствии намерений «реставрации» успокоили западные державы. Всё это опровергает подхваченную советской пропагандой версию генерала М. Жанена о причастности английской военной миссии к перевороту и о Колчаке как «ставленнике англичан».

«Интервенция» великих держав почти не затронула коренные, внутренние области России и практически не сопровождалась вооружёнными столкновениями. Ни одна из них не объявила войны Советской России. Это объяснялось их истощённостью четырёхлетней мировой войной и популярностью Советской власти в те годы среди рабочих и демократической общественности Запада. В Сибири практически все формирования союзников стояли в глубоком тылу.

Основная помощь Антанты белым свелась к снабжению оружием и обмундированием. Если Красной Армии достались огромные запасы складов и арсеналов бывшей Русской армии, то белые были вынуждены пользоваться поставками союзников. Парадокс: космополитическому Советскому правительству пришлось опираться на собственные силы, а национальное Белое движение материально зависело от союзных держав. Но если англичане на Востоке и на Юге практически безвозмездно отдавали излишки оружия и снаряжения после мировой войны, то со стороны французов по сути имела место обычная торговля. США и Япония ограничились ролью наблюдателей на Дальнем Востоке, выжидая развитие событий и соперничая за экономическое влияние. В письме У. Черчиллю генерал Нокс, воздавая должное мужеству, патриотизму и честности Верховного правителя, с горечью писал: «Его трудная миссия почти невыполнима из-за эгоизма японцев, тщеславия французов и безразличия остальных союзников»[6]. Их разногласия дополнялись слабым знакомством с Россией. «Сибирская речь» иронизировала: «За границей о нашей внутренней жизни имеют такое же представление, как мы о Китае»[7].

По словам управляющего колчаковским МИД И.И. Сукина, «Колчак лично никогда не рассчитывал на иностранцев»[8]. Возмущение белых вызвало предложение президента США В. Вильсона и британского премьера Д. Ллойд-Джорджа в январе 1919 года о созыве на Принцевых островах в Мраморном море международной конференции по русскому вопросу с участием враждующих сторон, включая большевиков. Протесты выразили Русское политическое совещание в Париже, ЦК партии кадетов и его Восточный отдел, Омский национальный блок и ряд других организаций, политиков и органов печати[9]. Идея переговоров с большевиками воспринималась как попытка Запада «умыть руки». Лишь часть эсеров и меньшевиков поддержала идею «диалога».

Позднейшие утверждения советской пропаганды, будто инициатива Вильсона и Ллойд-Джорджа была обманным «спектаклем», а белые лидеры — его участниками, лишены оснований. О неожиданности этой инициативы для них свидетельствуют мемуары Г. К. Гинса и дневники В.Н. Пепеляева[10]. Да и на Западе не все одобрили эту затею. Политической ошибкой сочли её правительство Франции, ряд деятелей Великобритании во главе с У. Черчиллем, партия республиканцев в США.

Колчак отказался послать представителей на Принцевы острова и объявил в приказе по армии от 26 января 1919 года: «С убийцами и мошенниками, для которых ни закон, ни договор не писан, разговаривать не приходится»[11]. Конференция не состоялась. Для белых большевики были ещё и «немецкими наймитами», и в канун 1919 года кадетская «Сибирская речь» посылала «новогоднее проклятие… германскому народу — народу отравителю».

Декларация колчаковского правительства от 7 декабря 1918 года по поводу окончания Первой мировой войны выражала надежду на участие России в Версальской мирной конференции. Была разработана программа для русской делегации, наиболее важными требованиями которой были ограничение права самоопределения наций «культурными», каковой нацией признавалась лишь Польша в этнических границах (для остальных — автономия), и присоединение к России Дарданелл и Босфора, Галиции, Прикарпатской Руси и Буковины[12].

Но Россия получила лишь право на возмещение причинённого войной ущерба от Германии (передавшей Антанте полученную от Советской России контрибуцию по Брестскому миру, условия которого аннулировались). Версальская конференция постановила отложить рассмотрение вопроса о международном статусе и границах России до окончания Гражданской войны.

В связи с этим в стане белых росло чувство ущемлённого достоинства великой нации, понёсшей огромные потери на войне и три года державшей фронт, без которого не было бы победы союзников. Недоумевали даже иностранцы. Парижская «Фигаро» называла отсутствие делегатов России на конференции «странным явлением», чреватым последствиями, в которых история потребует отчёта от современного поколения политиков[13].

Иные западные лидеры вынашивали идею окружения Советской России «санитарным кордоном» малых государств, включая её национальные окраины, что узаконило бы распад Российской империи. Ллойд-Джордж в одной из речей напомнил слова Б. Дизраэли, видевшего в расширении России угрозу Великобритании. При этом недооценивалась опасность возрождения германского милитаризма, особую угрозу представлявшего для Франции. Вот почему правая французская пресса ратовала против расчленения России, дабы сохранить сильного союзника. В Англии эту позицию разделяли консервативная партия и военный министр Черчилль, имевший репутацию «лучшего друга национального (белого. — В.X.) движения за границей»[14].

Внешне союзники приветствовали в лице белых «Великую Россию», не признали суверенитета территорий Закавказья и Украины. Однако летом 1919 года последовали признания де-факто независимости Финляндии и государств Прибалтики. Сибирская печать вопрошала: почему союзники, с лёгкостью признавая отделение чужих территорий без согласия их хозяев, не дадут свободу собственным колониям? Обращалось внимание и на неисполнение обязательства о передаче России Дарданелл и Константинополя; Русское политическое совещание в Париже заявило протест на обсуждение судьбы бывшей Османской империи без участия России. В свете этого отношение к союзникам ухудшалось. В.Н. Пепеляев отмечал в дневнике: «Для нас на первом месте наша Россия, и мы должны быть свободны в выборе союзников»[15].

Нуждаясь в поставках союзников, Колчак хотя и считался с ними, но твёрдо отстаивал национальные интересы России, вопреки мифу советской пропаганды о «ставленнике Антанты». По воспоминаниям его сотрудников, адмирал, «мало эластичный и слишком твёрдо державшийся идеи великодержавной России, в сношениях с иностранцами шёл неизменно по линии наибольшего сопротивления»[16].

Так, в ответ на вручённый ему в декабре 1918 года мандат французского генерала Жанена, уполномоченного Антантой командовать всеми войсками в Сибири, в том числе русскими, Верховный правитель заявил, что скорее откажется от иностранной помощи, нежели согласится на это. В результате Жанен получил командование только над союзными войсками[17].

В дальнейшем Колчак отказался передать под охрану союзников золотой запас. По воспоминаниям Г. К. Гинса, при этом он без обиняков заявил: «Лучше пусть это золото достанется большевикам, чем будет увезено из России»[18].

И ещё яркий пример: владивостокский инцидент осенью 1919 года. После информации о подготовке восстания командующий военным округом генерал С.Н. Розанов ввёл в город дополнительные войска, в том числе на территорию, занятую японцами и американцами. Дальневосточное «союзное» командование в ответ потребовало полного вывода русских войск из Владивостока, угрожая силой. Реакция Колчака была предельно жёсткой. В приказе Розанову от 29 сентября 1919 года он писал: «Повелеваю Вам оставить русские войска во Владивостоке… Сообщите союзному командованию, что Владивосток есть русская крепость, в которой русские войска подчинены мне и ничьих распоряжений, кроме моих и уполномоченных мною лиц, не исполняют. Повелеваю Вам оградить от всяких посягательств суверенные права России на территории крепости Владивосток, не останавливаясь, в крайнем случае, ни перед чем… Адмирал Колчак»[19]. Проявление твёрдости достигло результата: «союзники» стушевались.

На фоне впечатляющих побед армии Колчака весной 1919 года на Западе наметилась склонность к признанию его правительства. Такие призывы зазвучали на страницах британской «Таймс», французских «Фигаро» и «Матэн», американской «Нью-Йорк таймс», в речах ряда политиков. Иные сравнивали адмирала с Наполеоном, который «усмирит» революцию, сохранив лучшее из её завоеваний. Польская газета «Курьер Поранны» отмечала: «Колчак также теперь в моде на Западе, как некогда царь»[20].

26 мая 1919 года пять ведущих держав Антанты (Англия, Франция, США, Япония и Италия) изъявили готовность признать колчаковское правительство всероссийским при условиях, что оно преследует демократические цели и не посягает на права нацменьшинств. Взгляды Верховного правителя были далеки от демократии и интернационализма, но игнорировать союзников он не мог, нуждаясь в военных поставках. Ответ был составлен дипломатично, в целом подтверждая запрошенные принципы, но с такими оговорками, что его можно было истолковать по-разному[21]. В письме премьеру П.В. Вологодскому министр иностранных дел С.Д. Сазонов предрекал: «Дальнейшие шаги в сторону официального признания… будут несомненно находиться в прямой зависимости от военных успехов сибирских армий»[22].

И действительно, в ответном послании от 24 июня державы Согласия хотя и выразили удовлетворение и обещали дальнейшую помощь, но в вопросе признания правительства Колчака заняли выжидательную позицию. Единственным государством, де-юре признавшим его правительством всей России в мае 1919 года, было Королевство сербов, хорватов и словенцев. Но позиция этой небольшой страны серьёзного значения не имела.

В сентябре 1919-го британское военное министерство У. Черчилля направило шифротелеграмму правительству Колчака: «1) Большевики предложили Эстонии, Латвии и Литве сепаратный мир (в 1918—1919 годах они вели военные действия против Советской России. — В.X.). Переговоры были прерваны, но должны были возобновиться 28 сентября. 2) Финляндия, возможно и Польша, также вступит в переговоры. 3) Балтийские государства согласились действовать солидарно, но это соглашение не исключает возможности принятия условий мира каждым государством в отдельности. 4) Большевики, предложив соответствующую границу, согласны признать независимость Балтийских государств. 5) Эти три государства неоднократно запрашивали Британское правительство в этом смысле. 6) Британское правительство считает этот вопрос подлежащим обсуждению Лиги наций, которая, в свою очередь (далее выделено мной. — В.X.), не в состоянии его разрешить без содействия Учредительного собрания, которое будет, вероятно, созвано в большей части территории России (что обещали белые вожди после победы над большевиками. — В.X.). 7) Есть опасение, что в случае, если Омское правительство не сделает соответствующих заявлений (о признании независимости. — В.X.), Балтийские государства прекратят военные действия (как видим, адресуется Черчилль именно к правительству Колчака, как Верховного правителя в глазах всей белой России. — В.X.). 8) Правительство Его Королевского Величества просит срочного ответа относительно взглядов Омского правительства»[23].

В ответном меморандуме МИД правительства Колчака, вручённом 7 октября (за месяц до падения Омска!) главе британской военной миссии Ноксу, бескомпромиссно подтверждалось, что Российское правительство стоит по-прежнему на позиции, обозначенной в пункте 6 телеграммы Черчилля, т. е. что этот вопрос не будет разрешён без согласия русского народа. Сожалея о позиции «вновь образовавшихся балтийских самоуправляющихся единиц» (не государств, заметьте!) относительно мира с большевиками, свидетельствующей, по мнению колчаковского МИД, об их «глубокой деморализации», правительство Колчака на правах равного советует союзникам «воздержаться от дальнейшей помощи указанным областям», добавляя, что это будет лучшим средством предостеречь их от такого шага[24].

И снова — о неоднозначности позиции союзников. Не говоря об инсинуациях советской пропаганды о белых как о «марионетках Антанты», широко распространено заблуждение, будто окончательным решением союзников в Версале было признание де-факто независимости Польши, Финляндии и прибалтийских республик и непризнание самопровозглашённых республик Закавказья (украинских «самостийников» никто всерьёз не принимал, равно как и мечты «независимости» Белоруссии и Средней Азии). Это не совсем так. После успехов белых армий на востоке весной 1919 года и на юге и северо-западе летом и осенью 1919 года позиция западных лидеров поколебалась в сторону уступок великодержавным устремлениям белых. Поверенный в делах (и.о. посла) в Лондоне Саблин в телеграмме управляющему колчаковским МИД Сукину 24 октября 1919 года (за две недели до падения белого Омска!) сообщал: Черчилль в своей записке британскому МИД рекомендует признать правительство Колчака и пойти на уступку России в отношении не только Кавказа, но и Прибалтики (однако не Финляндии, которую считает окончательно независимой). По сообщению Саблина, позицию Черчилля разделяет консервативная газета «Таймс»: «Относительно Польши и Финляндии — никаких разговоров, обе страны окончательно и бесповоротно независимы. Эстония, Латвия и Литва — автономные провинции федеральной (так в тексте. — В.X.) России. Россия не может быть отрезана от моря… Вопрос об Украине создан искусственно (выделено мной. — В.X.)»[25]. Итого получаются ровным счётом границы будущего СССР.

Однако если не считать англичан, помогавших белым больше всех прочих, вместе взятых, и державшихся корректно, другие «союзники» больше вредили междоусобной борьбой и амбициями. Позже, когда предприятие, в котором они так или иначе участвовали, окончилось неудачно (для них прежде всего убытками), их представители обвиняли в этом друг друга: англичане французов — в нерадивости и эгоизме; французы англичан — в безоговорочной поддержке режимов Колчака и Деникина без попыток их коррекции, что, по их мнению, привело к развитию худших черт этих режимов; те и другие обличали американцев в попустительстве большевизму; и все вместе возмущались хищническим поведением японцев. Со временем надежды на союзников таяли. Часть сибирских политиков и военных вынашивали мысли о перемене ориентации на Германию, исходя из того, что после разгрома в мировой войне она не опасна России (Н.В. Устрялов, отчасти В.А. Жардецкий)[26], либо на Японию (В.Н. Пепеляев, М.К. Дитерихс)[27]. Но эти планы не нашли поддержки у Колчака из-за сомнительных перспектив.

После крушения колчаковского фронта и падения Омска союзные правительства практически прекратили помощь. В заключение следует отметить, что Главнокомандующий белыми армиями Юга России генерал А.И. Деникин и его окружение выражали полную солидарность с великодержавной национальной политикой адмирала Колчака. Данные факты полностью развеивают спекулятивные версии об «антинациональности» Белого движения.

---

Примечания: