 |
| Православие и Мир | Игумен Нектарий (Морозов) | 25.10.2016 |
В храм хоть в шортах?
«Православие — религия запретов».. С таким мнением сталкиваться приходится то и дело: человеку внешнему в христианстве все представляется не чем иным, как совершенно неоправданными, иногда смешными, иногда неразумными, а иногда прямо-таки изуверскими запретами.
Женщине не следует заходить в храм без платка и в брюках — смешно! Постом запрещается вкушение скоромной пищи — разве же это не глупость? Нельзя вступать в брак столько раз, сколько хочется, нельзя изменять супругу или супруге, даже если полюбил кого-то другого — изуверство ведь, надругательство над любовью.
И вот о чем не могу не сказать: как бы ни возмущалось мое сердце, когда слышу подобные речи, я отдаю себе отчет, что в них заключено рациональное зерно, по-своему они логичны и разумны. То есть в каком-то смысле я с ними согласен.
Нет, при этом я не считаю, что традиции ничего не значат и можно ходить в храм в чем угодно — хоть в штанах, хоть в шортах, хоть вообще без штанов. И не думаю, что пост — пережиток, с которым следует скорее расстаться. И почему личная жизнь человека должна предполагать не только следование за неожиданно возникающими импульсами и эмоциями, но и ответственность, и хранение целомудрия, тоже понимаю очень хорошо.
Но вот именно в этом-то всё и дело: я понимаю, а они нет!
И я знаю, почему не должен чего-то делать, а что-то, наоборот, должен, а они не знают, потому и удивляются, возмущаются, смеются.
Мне ясен смысл заповеди, говорящей «не вкушай», а тем паче «не укради» и «не убий». Я осознаю, что подобное поведение не только нехорошо по отношению к другим или ко мне самому, но, что гораздо важнее, страшнее — поступая вопреки заповеданному Богом, я становлюсь Ему чужд, оказываюсь перед пропастью, которая отделяет меня от Него, или стеной, заслонившей Его от меня.
Не запрет, а элемент мастерства
И я совершенно не воспринимаю заповеди в качестве запретов. Как не воспринимаю подобным образом и другие подобные «не».
Разве спортсмен в период подготовки к очередным соревнованиям не отказывается от вредной для него пищи? Разве не подчиняет он свою жизнь строгому распорядку, не становится до определенной степени «аскетом»? И ведь делает он все это не потому, что тренер говорит «Запрещаю!», а потому, что знает по опыту: если не придерживаться этих правил, придешь к финишу позже всех, или команду подведешь, или схватку проиграешь. И если первоначально слушаешь тренера, слепо подчиняешься ему, со временем приходит опыт, все становится на свои места, и запрет становится не запретом, а благом: возможностью, преимуществом, выгодой, даже хитростью, элементом мастерства, секретом успеха.
Если в спорте, который созидает по преимуществу тело и в гораздо меньшей степени душу, это так, насколько же верно это в отношении «упражнений духовных», а точнее — жизни духовной, христианской! «Все испытывайте, хорошего держитесь» (1 Фес. 5:21) — эти слова апостола Павла универсальны, о чем бы речь вообще ни шла.
Беда, мне кажется, на самом деле не в том, что кто-то, не зная этой жизни, внимательно приглядываясь к ней или же вскользь посмотрев на нее, неправильно интерпретирует отдельные ее моменты. Переступив порог и войдя в Церковь, эти люди во всем смогут разобраться, научатся правильному пониманию христианства, забудут все эти «бессмысленные запреты», точнее, не будут их больше так воспринимать.
Смогут, научатся, забудут. Если только не окажутся среди тех, кто, прожив в Церкви долгие годы, из детских пеленок так и не вырос. Для кого в христианстве все по-прежнему делится на «можно» и «нельзя». Вот тогда-то и будет беда.
Когда нет места подвигу
И мне кажется, что это едва ли не первый пастырский долг наш — учить людей жить в Церкви осознанно, разумно и ответственно. Не шарахаться между «накажут» и «наградят», а научаться познавать волю Божию, приобретать опыт, который позволит понять: поступая так, я ощущаю мир и сердечный покой, а действуя вопреки, я мира лишаюсь.
И не пренебрегать, конечно же, наставлениями тех, кто прошел этим путем до нас и достиг вожделенной цели — спасения. Имею в виду святых отцов, оставивших нам свои слова и писания — у кого же еще учиться жизни христианской, как не у тех, кто в ней очевидно преуспел!
Жизнь эта — удивительна, парадоксальна. Она не укладывается в наши привычные представления, у нее есть свои правила. Но есть и то, что выше правил. Стоит формализовать ее, и ничего от нее не останется, стоит утратить свободу, и все в ней исказится.
Из жития преподобного Пахомия Великого мне буквально врезался в память такой эпизод. Преподобный заметил как-то, что на трапезе совершенно перестали подавать вареную или вообще более-менее питательную пищу. Он призвал повара, расспросил его о причинах, и тот объяснил: «Братия наши такие подвижники, что нет нужды в готовке, достаточно воды, каких-то трав, зелий и сухарей». Пахомий не принял такого ответа и сказал, что повар лишил братий возможности подвизаться (!), отняв у них выбор. И повелел, чтобы трапеза вновь стала достаточной, разнообразной, чтобы те, у кого есть такая нужда, питали и подкрепляли должным образом свою плоть, а произволяющие упражнялись в воздержании.
Иными словами, лишь тогда, когда есть свобода, выбор, есть и место для подвига. Когда человек знает, что может поступить так, а может иначе, и не люди, не Церковь, даже не Господь, но лишь он сам решает — как, руководствуясь тем же, чем и апостол: «Все мне позволительно, но не все полезно» (1 Кор. 6:12). Когда его действия не обусловлены ни страхом, ни «правилом», ни «разрешением», ни «запретом», а лишь стремлением быть со Христом, они могут быть Христу по-настоящему угодны.
А иначе. Иначе, запутавшись в сетях этих самых «правил», «разрешений» и «запретов», можно прожить жизнь совершенно зря, подвизаться, но незаконно, неразумно, бесплодно, и никакого венца не стяжать.
