 |
| Православие и Мир | Елена Альшанская | 13.07.2016 |
Когда стало известно о том, что детский омбудсмен Павел Астахов покинет свой пост, в Интернете началось обсуждение возможных кандидатов на новую должность. Самое большое количество голосов набирает петиция в поддержку Елены Альшанской, руководителя благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам». Сама Альшанская не инициировала кампанию в свой адрес, однако она одна из тех, кто имеет наибольший опыт решения самых разных проблем детей в современной России. «Правмир» сделал подборку наиболее важных высказываний Елены Альшанской о семье и детях.
О Фонде
Фонд «Волонтеры в помощь детям- сиротам» (www.otkazniki.ru) вырос из общественного движения, возникшего в 2004 году. Волонтеры объединились, чтобы помочь «отказникам» в больничных палатах, оставшимися без заботы своих родителей и помощи государства: привозили памперсы и питание детям, оплачивали работу нянь.
Сегодня наша деятельность значительно шире. У Фонда множество программ по четырем основным направлениям: профилактика социального сиротства, помощь детям в больничных и сиротских учреждениях, содействие семейному устройству, а также программа, нацеленная на изменение системы защиты детей в нашей стране и обучение коллег по нашему сектору.
В реализации каждой из этих программ основную роль играют волонтеры. Более 800 постоянных добровольцев и 2000 помощников ежедневно оказывают всестороннюю помощь по всем программам Фонда.
Отказники
В 2005 году мы встречали в больницах младенцев, новорожденных, которых кормили разбавленной манной кашей, потому что не было детского питания в бюджете. Я понимала, что мы не можем до старости возить памперсы и питание в больницы и передать это в наследство своим внукам. Я стала обивать пороги министерств и ведомств, писать письма, добиваться встреч. В итоге удалось добиться, чтобы в Подмосковье часть расходов на детей-сирот в больницах была включена в местный бюджет: обеспечение детей в больницах памперсами, одеждой и питанием.
Когда удалось поменять законодательство в Подмосковье, мы поняли, что мы что-то можем. Вначале мы ничего не понимали — в чем проблема, как ее решить. Нам казалось, что самое главное — обеспечить сначала памперсами, материальной помощью. Потом мы стали устраивать в больницы нянь. Третий этап — мы стали искать приемных родителей. И только четвертым этапом стало осознание, что у этих детей есть кровные родители.
Когда моей дочке было семь месяцев, она спала на пеленальном столике, а я зашла на балкон снять белье. Порыв ветра захлопнул балконную дверь, которая открывалась изнутри комнаты, и я осталась запертой на балконе. Передо мной стоит пеленальный столик с ребенком, я его вижу, но не могу туда попасть. Муж возвращался только поздно вечером. У меня нет телефона, он в комнате. Балкон выходит на заброшенную стройку, мне даже кричать некому. Я стояла там минут двадцать, я видела, как она спала, как проснулась. Как плакала, все сильнее и отчаянней, потому что к ней никто не подходил, как менялось ее лицо, как менялся плач. Я стояла за этим стеклом и ничего не могла сделать. В итоге я сумела найти старый цветочный горшок, разбить стекло и выйти.
Я видела наглядно, что пережил мой ребенок, и представляла, что чувствуют дети, у которых эти часы никогда не заканчиваются, превращаются в сутки, сутки в недели, недели в месяцы. И люди, которые к ним приходят, кормят, меняют памперсы, это каждый раз разные люди, которые снова исчезают. Я видела этих детей — это чудовищное, тотальное отчаяние.
О взаимодействии с государством
У нас иногда есть представление, что где-то стоит страшный черный дом, там сидят люди с тремя головами, и на доме написано: «Государство». И если кому что-то очень надо, он идет туда взаимодействовать. Ужас! Но, понимаете, мы взаимодействуем с государством каждый день. Вы платите налоги, вы ходите в поликлинику. Почему, когда вы пишете какое-нибудь заявление, вам в этот момент не кажется, что взаимодействие с государством — это что-то особенное?
Если не воспринимать государство как какую-то вражескую систему, аморфного спрута, а понимать, что вы взаимодействуете каждый раз с конкретными чиновниками, — это гораздо проще. Да, чиновники часто начинают вас футболить, потому что им придется напрягаться, что-то решать, или потому что ваша проблема им не кажется актуальной, или потому что «вообще-то до вас никто не жаловался» — и поэтому жалобу не принимают. Да, это сложно. Сложно в том числе потому, что у наших чиновников нередко есть ощущение, что они взаимодействовать с населением не сильно обязаны.
Вот сидит эта начальница, и, возможно, в ее интересах сделать так, чтобы вы поскорее сдались и ушли, и она могла бы пить чай. Но ваша-то задача другая! Если вы увидите в ней человека, который может быть некомпетентен, может быть уставшим, может не разделять ваши цели и задачи, — то с этим можно справиться. Тем более что вы не жениться на ней пришли, вам нужно просто пережить этот конкретный разговор в комнате и по возможности попасть к вышестоящему начальству, например. Ну вот, так мы и действовали. Хамство и грубость чиновников — это то, с чем нам приходится сталкиваться до сих пор. Но, я вам скажу, с каждым годом все реже. Все больше встречается людей понимающих и готовых взаимодействовать с НКО ради перемен к лучшему.
О кровных семьях
В последние годы у нас в семьи берут детей все больше — около 70 тысяч в год. Но вот изымают детей из неблагополучных семей у нас точно больше, чем где-либо. Поэтому одно из главных направлений, которое мы стали развивать, — это работа с кровной семьей. Постепенно мы осознали, что дети, которыми мы занимаемся, не самозарождаются в больницах, они приходят из семей.
И когда мы увидели этих реальных женщин, которые приходили на свидания к своим детям и стояли часами под окнами, потому что их не пускали, стало понятно, что многим из них можно и нужно помочь. Часто это обычные люди, попавшие в беду и не умеющие с ней справиться. Наше мнение о них очень сильно изменилось. Изменилось и понимание того, что нужно делать. Ведь идея всех устроить в приемные семьи не бьется с реальностью. Многих надо устраивать в их собственные семьи, родные. Мне давно уже казалось странным, что кровную семью никто не воспринимает как ресурс, с которым можно и нужно работать. Сейчас это начало меняться. И мы в очередной раз убедились, что нужно не бояться говорить и делать — понимание передается, как заряженная частица. Например, лет 15 назад у нас на всю страну был один приют для мам с детьми при католической церкви. Потом появился второй, и они существовали во всей нашей российской вселенной вдвоем. А буквально за последние несколько лет этих приютов по стране стало около шестидесяти.
Все дети, у которых живы кровные, прямые первые родственники, но по каким-то причинам они живут в детском доме, называются социальными сиротами. Таких детей среди живущих в государственных учреждениях — 80−90% (каждый год ситуация разнится). Однако они не всегда являются оставшимися без попечения родителей по своему текущему статусу. Часто родители просто написали просьбу о временном размещении ребенка.
Вопрос не только в том, чтобы всех сирот отправить по семьям, но и как остановить приток новых детей в эту систему. Единственный ответ на этот вопрос — это работа с семьями, чтобы детей оттуда не забирали. Если мы говорим о бедности и материальном неблагополучии, то таких семей очень много, это огромный слой населения. Если мы говорим о каких-то поведенческих вещах, с такими семьями тоже можно работать по разным программам, которые помогают им изменить свое поведение. Но чаще всего это комплекс проблем, в основном социально-экономических.
О социальной реформе
За 12 лет работы у нас появилось понимание, как нужно менять семейную социальную политику нашей страны. Во многом благодаря нашему фонду изменилось законодательство, регулирующее работу сиротских учреждений. В 2015 году вступило в силу постановление правительства РФ «О деятельности организаций для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, и об устройстве в них детей, оставшихся без попечения родителей». Теперь пребывание ребенка в детдоме считается временным, а приоритет — возвращение ребенка в его кровную семью или устройство в приемную.
Перед сотрудниками опеки теперь стоит задача понять, чем можно помочь кровной семье. Требуется, чтобы группы детей были разновозрастными. Чтобы там могли быть дети с разными группами здоровья. Условия должны быть приближены семейным, и сама группа должна быть такой мини-квартирой. Семейный тип детского дома постепенно заменит наши огромные казарменные многочисленные детские дома.
Понятно, что это история не на один год, потому что это требует перестройки сознания, понимания, что нужно по-другому взаимодействовать с детьми. Заботиться, пока они находятся вне семьи, поддерживать родные семьи, что нужно содействовать семейному устройству, а не противиться ему. Это серьезные перемены.
Сейчас у нас есть закон, который по сути впервые с советских времен меняет цель работы и принцип работы этих учреждений. Но на то, чтобы эти изменения вступили в силу, нужны финансы. Нужны средства на переобучение кадров и организацию служб на местах, чтобы они могли работать над возвращением в кровную семью детей и устройством в новую семью; на переоборудование зданий, чтобы сделать там группы по семейному типу; на изменение штатного расписания — это дорого. Но это со страшной силой экономит социальные расходы в будущем. Эти дети, которые будут жить по-новому, не станут социально опасными элементами, которых мы потом будем содержать в тюрьме, а станут полноценными членами общества, которые будут платить налоги.
Мы сейчас проводим мониторинг детских домов в регионах. Приезжаем в разные регионы, смотрим, как меняется или не меняется жизнь в детских домах. Практически все уже понимают, что работать придется по-другому. Где-то мы видим компетентных чиновников и руководителей учреждений, которые с радостью восприняли перемены. В то же время, мы встречаем людей, которые совершенно не понимают смысла реформ и пытаются отстоять право своих организаций соответствовать новым требованиям чисто формально, ничего не меняя.
К сожалению, некоторые регионы не думают о долговременном экономическом планировании. Понятно, что сегодня есть дополнительный повод для экономии. Ведь реформа совпала с экономическим кризисом, и государственные структуры вынуждены экономить, в том числе и на социальных проектах. Однако надеюсь, что Правительство возьмет эту ситуацию под свой контроль и будет организовывать проверки работы сиротских учреждений на федеральном уровне. Для того, чтобы перестроиться и соответствовать новому законодательству, нужно провести огромную работу. Пока что в большинстве сиротских учреждений делаются отдельные шаги в этом направлении.
В Положении нет такого указания, согласно которому губернаторы должны, например, в течение года все многокомплектные детские дома закрыть, но региональные власти сами должны понимать, что создать в них условия, приближенные к семейным, не представляется возможным, и искать выходы из ситуации. Например, открывать малокомплектные учреждения для детей-сирот (или хотя бы не закрывать те, которые есть). А большие отдавать под школы, колледжи, центры реабилитации.
До сих пор многие учреждения финансируются по госзаданию, в котором прописывается количество койко-дней, количество детей. Это означает, что на содержание 20 детей выделяется одна сумма, а на 30 детей — уже другая. Если у организации «не хватает» детей, то она не выполняет госзадание, и должна вернуть неизрасходованные средства в бюджет, тогда она начинает «наполнять» себя детьми.
Есть регионы, где находят выход из этой ситуации. Чтобы избежать финансовых потерь и сохранить работу своим специалистам, организации берут на себя дополнительные функции. Например, преобразуются в реабилитационные центры или работают с семьями.
С моей точки зрения, это путь для домов ребенка, ДДИ и всех коррекционных интернатов. Интернат, с его программой образования и евроремонтом, открыть для всех детей, живущих вокруг. Дом ребенка — сделать базой реабилитации детей младшего возраста для всех семей. И тоже самое с ДДИ. А жить дети должны отдельно, и как и все получать в этих организациях реабилитационные или образовательные услуги.
Дети должны быть там (в доме ребенка — прим. ред) самое минимальное время. Жить в небольшой группе с постоянным взрослым. Маленький ребенок должен ходить в детский садик, а не сидеть в доме ребенка круглосуточно. Ребенок постарше должен ходить в школу. Ребенок с инвалидностью должен получать реабилитацию. Должна быть возможность у детей пересекаться с миром, видеть других людей, общаться с ними.
Как должна выглядеть работа по устройству ребенка в семью
Нужно менять, по сути, социальное устройство общества, экономическую структуру, а прежде всего — сознание людей. И при этом дети, которые все равно будут попадать в интернатные или транзитные интернатные учреждения, будут, но их будет очень мало. И с ними не будет никаких проблем даже с текущим количеством потенциальных приемных родителей, не нужно будет стимулировать их сумасшедшими выплатами или придумывать какие-нибудь пляски вокруг них, чтобы они появились. То есть если мы создадим систему помощи детям, которых скорее всего не возьмут, и систему помощи семьям, которые потенциально могут потерять своих детей, потому что не справляются или у них какая-то тяжелая ситуация, то тех детей, которые нуждаются в семейном устройстве, останется очень мало. Если мы пытаемся об этом забывать и чисто механически увеличить количество приемных семей через их стимуляцию — это очень плохая история.
Сегодня у нас устройство в семью абсолютно не проактивно. Опека настроена на обслуживание запросов приемных семей. Не ребенок устраивается в семью на самом деле, а выполняется запрос приемного родителя. В лучшем случае публикуется информация о детях, а потенциальные родители их выбирают и приходят в органы опеки.
При этом важно понимать, что если нормально работать с кровными или родственными семьями и оказывать им реальную поддержку, половина детей вернется в них.
Следующий этап — это родственники. Обычно органы опеки сразу же просят родственников, особенно малообеспеченных и дальних, написать заявление, что они не будут брать ребенка.
Третий этап — это круг знакомых ребенка. Школьные учителя, воспитатели, родители друзей. Органы опеки должны попросить школу провести собрание в классе, пообщаться, позитивно рассказать о ситуации, пообещать поддержку.
Это нужно делать для того, чтобы ребенок, потеряв маму, по возможности, не потерял весь мир, в котором он жил. Конечно, если речь идет о младенце, то там обычно нет этого окружения. Но если мы говорим о ребенке, который уже ходит в школу, у которого есть круг друзей, интересов, знакомств, это надо учитывать и хотя бы попробовать найти взрослого в этой среде.
Потом надо пытаться найти ребенку семейное устройство на той территории, где он проживал. Это и участие СМИ, и просвещение населения, выезды с рассказами, передачи.
Только после этого — выходить на федеральный уровень. Так должна выглядеть проактивная серьезная работа, которой пока просто нет.
Единственная реально сложная ситуация — дети с тяжелыми заболеваниями и физическими патологиями. Конечно, надо в первую очередь сохранять их в кровной семье, поддерживая семью с особым ребенком всеми возможными и невозможными способами. Когда кровная мама получает на ребенка-инвалида денег в десять раз меньше чем приемная, понятно, какой посыл дает государство этой семье: сдай инвалида в детский дом, сдай его чужому человеку, и тогда я буду его поддерживать.
Дети перекладываются как бревна — из одной поленницы в другую, из одной семьи в другую, бездумно. И очень часто поддержка той же приемной семьи сугубо материальная, да и то не всегда. Людям не помогают справиться с теми реальными сложностями, которые могу возникнуть в период адаптации, по сути, оставляют их со всеми проблемами один на один. Отсутствие финансовой поддержки кровной семьи, сам принцип работы органов опеки, которые очень часто не настроены на работу с семьей и семейное устройство, — все это нужно менять. Я надеюсь, что это наш следующий шаг, мы обязательно этого добьемся.
Родственным семьям оказывается очень мало поддержки. В первую очередь, они не проходят никакой подготовки и зачастую не понимают, на что идут, и как справляться со сложностями. Обучение предусмотрено только для неродственных опекунов и усыновителей, и это неправильно. Для родственных семей подготовка должна быть еще более серьезной, потому что у них возникает намного больше проблем, взаимных обид, каких-то имущественных историй.
Когда нужны профессиональные приемные семьи
С моей точки зрения, профессиональные семьи нужны в трех случаях. Во-первых, когда ребенка только-только изъяли из семьи, лучше, чтобы он не помещался в среду с сотней таких же. Ребенку объяснили бы, что он немного поживет «в гостях». Тем временем кровная семья проходила бы реабилитацию. Если же выясняется, что вернуть ребенка в кровную семью или родственникам невозможно, ему подыскивается постоянное устройство.
Во-вторых, для детей с очень тяжелыми патологиями. Хотя, я считаю, ребенка с любыми патологиями можно попытаться вернуть в кровную семью или устроить в постоянную приемную. Меня возмущают фразы о том, что некоторые категории детей невозможно устроить. Нет никаких категорий детей, есть конкретные дети. И усилия взрослых по изменению их судьбы должны быть максимальными.
В-третьих, подростки с трудным поведением, совершившие правонарушения. Вот этой категории нужны именно профессиональные воспитательные семьи. Не любой человек в 14 лет хочет попробовать все с начала и снова стать чьим-то сыночком, он уже почти взрослый. Для многих из них нужны семьи с определенным образованием, опытом и подготовкой, чтобы помогать такому ребенку справиться с собой и социализироваться.
Об общественном мнении
То, что существует, всегда существует при общественном принятии. Нет таких вещей, которые в государстве и обществе происходят и при этом считаются недопустимыми. Поэтому правильны слова о том, что каждый народ заслуживает свою власть. Все, что происходит, происходит с нашего внутреннего согласия, которое может даже быть не высказано вслух. Об этих детях удобнее просто не думать, не видеть, не справляться. Надо сказать, что в больших городах ситуация как раз меняется благодаря медиа, СМИ, социальной рекламе.
Самая главная идея, которой мы следуем и которую планируем развивать в дальнейшем: своим активным участием люди могут менять общество. Вовлечение людей и изменение доступными средствами того, что нам не нравится в окружающем социальном пространстве, и есть основная идея нашего фонда.
О запрете иностранного усыновления
Это совершенно политический шаг не имеющий никакого отношения к сфере семейного устройства или желанию реально помочь детям. Но при этом я говорила и буду говорить — иностранное усыновление создавало сильнейший коррупционный фон (и создаёт), с ним надо разбираться, либо ратифицируя гаагскую конвенцию, либо принимая своё четкое законодательство определяющееся последовательность работы с ребёнком и его судьбой. И конечно нужна работа по выявлению коррупции в этой сфере.
