Целесообразны ли Божьи заповеди в политике?

— Некоторые люди считают, что в политике принципиально отсутствуют понятия чести, порядочности и справедливости, а есть только эффективность и целесообразность. Говорят, что мерки нравственности неприменимы к истории, к поступкам политических деятелей. Откуда такая точка зрения, на ваш взгляд?

— Эта точка зрения не удивительна. Карьера, работа, отношения между людьми тоже многим кажутся несовместимыми с христианской моралью — в храме я могу быть верующим, а за его стенами погружаюсь в соответствующую среду, становлюсь «как все». Эта точка зрения стала обыденной, «нормальной» для многих людей. А когда это проецируется на политику, то тем более соглашаются, что моральные нормы там не действуют.

Зачем Бог дает заповеди Нагорной проповеди? Чтобы успокоить, помочь пережить неприятности, как порой считают критики христианства, в качестве некой анестезии? Нет, Христос дает эти заповеди как нормальный закон жизни — другого просто нет и быть не может. Конечно, некоторые могут эти заповеди воспринимать как некий аутотренинг, для убеждения самого себя в том, что я должен быть добрым, смиренным, кротким и, наконец, казаться себе таковым.

Но если верить, что есть Бог, который помогает нам, и что мы своим послушанием через исполнение заповедей даем Ему возможность действовать в нашей жизни, то это уже совсем другой подход.

Заповеди — это ключ, которым открывается для Бога дверь в этот мир: если мы открываем, то Он входит и делает за нас то, что мы сделать не можем.

Что касается политики и принятия важных исторических решений, то тут это особенно актуально. Как бы ни был гениален человек, в принятии решений, касающихся целых стран и народов, он должен уповать на Бога, полагаться на Его помощь. А если он действует по своим законам, не совпадающим с христианскими, то здесь помощь Божья и не приходит. И решения принимаются такие, что, несмотря на кажущийся краткосрочный успех, в долгосрочной перспективе они заканчиваются крахом. Поэтому мораль и политика должны быть совместимы, только всё зависит от тех людей, которые эту политику делают, и тех людей, которые на этих политиков снизу смотрят.

— По словам Канта, «истинная политика не может сделать шага, не присягнув заранее морали». Но на деле приличный человек, придя в политику, вынужден поступаться своими принципами, или он перестанет быть политиком, его уничтожат. Нравственная политика — не утопия ли? Можно назвать хоть одно имя нравственного политика?

— В этой цитате Канта есть продолжение: «Так как мораль разрубает узел, который политика не могла развязать, пока они были в споре». То есть политика сама этот узел и завязала, а развязать уже не смогла. А мораль помогает этот узел разрубить, то есть решить неразрешимые проблемы. Кстати, в славянском языке слово «разрешить» означает развязать, освободить от уз.

Что касается человека, попавшего во власть: любая добродетель подвергается искушению. Бывают искушения простые, а бывают и сложные. Добродетель этим и проверяется, насколько она укоренена. И если человек под влиянием среды меняется, то, значит, не так уж укоренены были добродетели в его душе.

Когда мы говорим об истории политики, то в основном упоминаем войны, революции, победы, поражения, то есть события рельефные. И запоминаем даты войн, убийств, трагедий. Поэтому мы и вспоминаем тех политических деятелей, которые в этих деяниях участвовали. Но мы почти не описываем мирные, стабильные и спокойные периоды времени, нам это не так интересно, но именно в такие периоды было много хорошего, было много примеров нравственных поступков политиков, правителей, совершенных с упованием на волю Божью.

Есть же у нас в Русской Церкви лик благоверных князей — в их житиях можно найти много таких поступков.

Что такое подвиг? Это не то, когда ты народ кидаешь в жерло войны, в бойню, а когда жертвуешь собой, своей политической карьерой, своим добрым именем.

Например, Патриарх Тихон понимал, что некоторые его слова и поступки могут повредить его доброму имени в истории, но он жертвовал им ради пользы людей и Церкви.

Или император Николай II — я без особого пиетета отношусь к его деятельности как царя и политика, но то, как он закончил свою жизнь, внушает уважение. И Церковь причислила его к лику святых страстотерпцев не за мудрое управление страной (это у историков спорный вопрос), а за его личное благочестие и покорность воле Божией. У него были возможности спастись, призвать помощь на свою защиту, но он этого не сделал, понимая, возможно, что он отвечает за свои неправильные политические поступки. Он поставил на первое место заповеди Божьи, а не себя и даже не жизнь своей семьи. Возможно, его поступок предотвратил многие жертвы.

Кирпичи храма для свинарника, или Почему возможен православный сталинизм

— Внешнее исповедание христианской веры всё чаще совмещается с этой позицией, что в политике важна лишь целесообразность и эффективность. Всё больше становится верующих людей, симпатизирующих сталинизму..

— А что считать эффективностью в политике? Быстрые достижения или последствия этих достижений? Если посмотреть на политику Сталина в исторической перспективе, то станет видно, что она не была целесообразной для нашей страны — страна оказалась в глубоком кризисе — и экономическом, и политическом, и нравственном. Некоторые думают, что причина кризиса — в 90-х годах, а на самом деле исторические законы действуют на более протяженных отрезках времени.

Например, чеченский народ. Люди, не знающие, что было с этим народом в 1944 году, когда чеченцы были депортированы, будут удивляться, почему в 90-х годах чеченцы так относились к русским, откуда возникла эта ненависть, ведь всё было так спокойно во время советской власти.

Полвека обида за жестокость депортации дремала в недрах народа и, как только централизованная власть ослабела, вырвалась наружу.

Другой пример, униаты. Много слышим о том, как униаты на Западной Украине отбирают храмы у православных. Но ведь был в 1946 году так называемый Львовский собор, на котором их насильно присоединили, когда Хрущев по приказанию Сталина расправился с униатами — кого-то сослали, кого-то расстреляли, кого-то присоединили, а все их храмы отобрали. Приходит 50 лет, а ненависть никуда не девается, и отрицательный эффект бьет уже через поколение по головам тем людям, которые уже забыли, что там происходило.

Поэтому нельзя спешить с выводами об эффективности такой политики — это болезнь, которая загоняется глубже, а потом развивается с еще большей силой.

— Говорят же: Сталин выиграл войну.

— Не Сталин, а народ. Сталин был по-настоящему гениальным лишь в том, что касалось сохранения его личной власти. А войну выиграл народ, во многом не благодаря, а вопреки его руководству.

Жертвы, понесенные в этой войне, были ужасны и огромны, а что самое печальное, иногда не оправданные. Я считаю, что войну выиграли благодаря духовным резервам народа, накопленным еще до революции. Сейчас, думаю, несмотря на заявления о солидарности с нашими дедами, мы бы уже не смогли справиться с подобной бедой, как справились они.

А что касается поддержки верующими сталинизма — тут много зависит от необразованности, от того, что люди не знают о репрессиях и всех последствиях сталинизма. В 90-х годах была такая гуманистическая иллюзия, что если, мол, сейчас все люди прочитают «Архипелаг ГУЛаг», то тут же все точки над i будут расставлены и никаких вопросов возникать больше не будет. Но даже прочитав эту книгу, некоторые сказали: «Это клевета», а другие сказали: «Ну и что? А всё равно — победа, космос, ядерная бомба, индустриализация и так далее». Тут дело не просто в неосведомленности, тут удивительное отношение к ценности человеческой жизни. Вопрос «о счастье, добытом слезой ребенка» не только не обсуждается, но даже не ставится.

Недавно ко мне один дедушка подошел и спрашивает: «Вы, батюшка, как считаете: было лучше при социализме или капитализме?» Я говорю: «У вас сидел кто-нибудь?» — «Сидел». — «За что?» — «Советскую власть ругал, правильно, что посадили». То есть за дело сидел тот родственник. И такого дедушку уже не переубедишь.

Многие сидели во время сталинских репрессий, у многих были расстреляны близкие — мне кажется, что человек, у которого в семье было такое, должен же относиться однозначно к трагедии того времени. Однако нет, не всегда так. Мой прадедушка после того, как всю войну прошел (был ранен, награжден), в сорок шестом по доносу сел в тюрьму. До самого пятьдесят третьего года просидел. Он в частном разговоре где-то сказал, что у немцев вот так живут, а у нас вот этак, и что наши глупые офицерские бабы немецкие трофейные ночнушки надевают как вечерние платья и в них щеголяют.

Так пошутил — и сел на семь лет, за неосторожное слово. При этом он остался сталинистом до самого конца, считал, что во всём был виноват Берия, а не Сталин.

Поэтому положительное отношение к сталинизму бывает и от неосведомленности, и от отношения к человеческим жизням как к чему-то очень дешевому.

Когда я был на экскурсии в музее Волго-Донского канала, который строили в основном заключенные, экскурсовод сказала: «Ну, а что: здесь погибли всего лишь две тысячи человек». Мол, ради таких свершений это и ничего.

Одна женщина пересказала мне историю, которую ей рассказывала ее бабушка — о коллективизации, раскулачивании и расказачивании. И бабушка говорила, что она многое могла бы простить Сталину, но того, как эти выселенные люди шли по дорогам, в Сибирь, на пустые места, как у них на руках замерзали младенцы, и они не имели даже возможности их похоронить, потому что конвой их подталкивал, торопил, и они клали этих младенцев на обочину и шли дальше — вот этого зверства, говорила бабушка, этим нелюдям простить никак нельзя.

Еще одно наше заблуждение в том, что мы говорим только о Сталине. Но не всё зависело только от него. Как сказал Довлатов: «Четыре миллиона доносов кто-то ведь написал». Многое зависело от самого общества — как тогда многие соглашались с тем, что происходило, так и сейчас — мы говорим, что власть не справедлива, в политике всё плохо, но соглашаемся с этим всей своей жизнью.

Один мой друг, работающий в вузе, проводил среди студентов опрос. Первый вопрос: «Какая профессия самая непопулярная, кого больше всего не любят в народе?» Ответ у большинства студентов: чиновники. Второй вопрос: «Кем бы вы хотели стать?» — «Чиновником».

Люди видят зло, соглашаются с ним и готовы участвовать в этом зле. Всеми теми методами, которыми пользуются чиновники для личного обогащения, многие люди также готовы воспользоваться. Дело не в Сталине, дело в нас.

Многие боятся революций — и их действительно надо бояться, потому что если власть сверху поменяется, а снизу останется всё тот же не поменявшийся народ, будет только хуже, будет бунт «бессмысленный и беспощадный».

Люди сначала должны научиться управлять своей личной свободой, а потом требовать ее во всех сферах жизни.

Однажды, лет пятнадцать назад, мы обедали в трапезной храма. Была у нас бабушка-сторож, лет семидесяти с лишним. И зашел разговор о том, как раньше добротно строили храмы (тот волгоградский храм — конца XVIII века). Говорили о том, как яйца замешивали в раствор, поэтому такое всё было крепкое, большевики, когда взрывали храмы, не могли с первого взрыва уничтожить. А эта бабушка хлебает супчик и тоже вспоминает: «Да, когда мы у себя в селе храм разбирали в 40-х годах, чтобы из этих кирпичей свинарник строить, тоже было трудно — ломами кирпичи из кладки долго выбивать приходилось..» Все так и замерли, суп хлебать перестали. Немая сцена. А бабуля и не сразу поняла, что сказала что-то не то и не там.

Поэтому неправда, когда люди говорят: тогда была такая власть, поэтому всё было таким. Мы были такими!

Печать на государстве: демоническая или божественная?

— Бердяев писал, что государство «всегда голосует за казнь Христа». Возможно ли государство, основанное на христианских принципах, или это утопия?

— Это утопия. Если бы это было возможно, Христос дал бы для этого средства, но Он же говорил, что царство Его не от мира сего. При попытке создания теократии на основе христианских принципов обычно меняются сами эти принципы или меняются формулировки этих принципов (что одно и то же).

Я недавно перечитывал Социальную концепцию РПЦ, которая писалась к Юбилейному Собору 2000 года — думаю, те формулировки, касающиеся политики и государства, сейчас уже были бы другими. Хотя этот документ никто не отменял, но вспоминается он сейчас всё реже.

Нас всегда учили, что государство — это власть, насилие, машина подавления тех, кто не хочет исполнять законы государства. И тут всё зависит от тех законов, которые принимает государство. Государство является божественным попущением. Вспомним евангельский сюжет о трех искушениях Христа: в одном из них дьявол показал Христу все царства мира и обещал отдать Ему власть над ними, потому что эта власть принадлежит сатане.

Политическая власть принадлежит дьяволу, и он, не стесняясь, в этом признается.

Конечно, учитывая то, что он отец лжи, можно предположить, что и здесь он лжет, однако Христос спорит совсем не с этим тезисом и даже не опровергает его. Он просто отказывается принять эту власть на дьявольских условиях.

Но эта демоническая печать лежит не только на государстве или власти, она лежит на многом: на отношениях между полами, на творчестве, на общении между людьми, на экономике.

Поэтому нам нужна другая печать, чтобы противодействовать демонической — печать дара Духа Святого, которая дается нам в крещении. Мы забываем, что каждый христианин ею запечатлен. Если бы мы чаще об этом вспоминали, то никакая бы демоническая печать не имела бы власти над нами.

На творчестве лежит та же печать: в начале человек — творец, а потом примешивается гордость, тщеславие. Демоническая печать лежит на всём мире, в результате отпадения мира от Бога. Но Господь пришел именно в этот мир, принес Свои законы. И если бы мир жил по этим законам, то демонская печать самоликвидировалась бы.

Но мечта, что все люди будут жить по-христиански — это утопия, и ее отвергает Сам Христос, называя христиан «малым стадом».

У нас порой возникает желание обратить к Богу всех во что бы то ни стало.

Священники порой воспринимают неудачу своей проповеди как нечто ненормальное, говоря: я проповедовал ста человекам, а только один потом ко мне подошел и что-то спросил, а потом пришел в храм и уверовал. Может, я что-то недосказал, или я не так благочестив?

Но ведь и за Христом не все пошли. И к апостолу Павлу после проповеди в Ареопаге подошел лишь один и заинтересовался. КПД проповеди не очень велик. Но христиане должны быть «солью мира», не давать миру загнить, и «если соль станет несоленой, то чем ее сделаешь соленой?» Христиан мало, но от них многое зависит.

— Бердяев писал, что «никто не мог никогда толком объяснить и оправдать, почему несомненные пороки и грехи для личности — гордость, самомнение, эгоизм, корыстолюбие, ненависть, кровожадность и насильничество, ложь и коварство — оказываются добродетелями и доблестью для государства и наций». Он называл это «самой большой ложью мировой истории». Почему некоторые люди, даже и из христиан, считают, что для государства допустимо не считаться с судьбами отдельных людей ради каких-то своих — экономических или политических — целей?

— Наше христианство во многом теоретично. Выполняя церковные правила и заповеди, мы ждем награды в небесном Царстве, а здесь, в этом мире, мы считаем, что это не работает.

Наше христианство должно воплощаться в практику, потому что действие Бога в мире через нас гораздо сильнее, чем любые наши собственные действия. Хоть и бывают поражения, но всё равно настоящие христианские поступки нередко приводят к торжеству божественного уже здесь, на земле.

Почему мы привыкли считать государство чем-то отдельным от человека? Наверное, это связано с многовековой историей обожествления власти во всех культурах.

Почему не ставят памятников Чикатило? Потому что всем понятно, что это нелюдь, жестокий человек, действовавший во имя своих, непонятных нам, удовольствий. А если продлим линию про Чикатило: представим, что он не просто убивал, а вырезал органы у жертв, продавал за границу за большие деньги, а на вырученные средства потом строил заводы, больницы, школы — такой Юрий Деточкин. Интересно, поднялась ли бы у кого рука в таком случае поставить ему памятник, оправдать его? Думаю, вряд ли. А когда вопрос касается Сталина, то его почему-то оправдывают.

Мне кажется, что нынешний русский народ отличается от того народа, что был до революции и даже во время Великой Отечественной войны.

Этот народ изменился в результате естественного (и неестественного) отбора, он был столько раз просеян сквозь сита разного калибра, что, возможно, остались в основном те, кто это и делал: писал доносы, приводил в исполнение приговоры — по крайней мере, этих людей осталось очень много, а теперь остались их дети и внуки. Так что понятно — откуда гвоздички у могилы Сталина.

А кто возвысит голос за раскулаченных, расказаченных, всех сосланных и расстрелянных — целыми сословиями? Почему мы их не спрашиваем, как они отнеслись бы к подобному оправданию Сталина, кто выступит их адвокатом? Они тоже имеют на это право — поставить свою резолюцию с того света.

Такое чувство, что некоторые верят в особый рай для политиков, которых будут там судить по другим законам.

Люди несут цветы на могилу Сталина. Фото «Эхо Москвы»

Всенародное покаяние: «я помню, я скорблю»

— Почему не произошло национального покаяния, и может ли оно быть? Еще 10−15 лет назад об этом много говорили.

— Здесь опять проблема самоидентификации — с кем, с каким народом, с какой страной человек себя отождествляет. Возникает вопрос: а кто каяться должен? Те, кто совершал преступления? Они уже не в этом мире. Их потомки? Они могли не знать о злодеяниях предков. У нас часто каются не те, кто совершал эти преступления.

Я вспоминал слова Христа, обращенные к фарисеям, которые говорили, что они, будучи на месте своих отцов, не убили бы пророков: «Вы сами свидетельствуете против себя, что вы дети убивших пророков». И думал раньше, что если мы будем каяться за преступления большевиков, то тем самым мы как бы подтверждаем, что мы потомки этих преступников, поэтому я был категорически против этих коллективных покаяний.

Но коллективное покаяние — это коллективное осознание вины. Вины народа перед самими собой и перед Богом, осознание тех исторических ошибок, которые мы совершили в ХХ веке. Вот пример: довольно стандартное дело о расстреле калачёвского священника Феодора Карелина.

Последний документ в материалах дела — справка о реабилитации от 20 июня 1989 года. Она гласит:

«Карелин Федор Григорьевич подпадает под действие статьи 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 года „О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30−40-х и начала 50-х годов“».

Государство не сумело выдавить из себя не то чтобы слова какого-то покаяния, об этом и речи не шло, а хотя бы просто признания того, что человека осудили и убили несправедливо. Что он в конечном итоге оправдан. Он просто «подпал под статью». И всё. Расстреляли — «подпал под статью». Реабилитировали — тоже «подпал». Ни государство, ни народ, ни тем более наследники и преемники НКВД в лице современных соответствующих органов так и не попросили прощения ни перед миллионами людей, замученных и убитых, ни перед их потомками.

Мы сами себя не можем простить, потому что не можем попросить прощения.

Мы считаем себя причастными к победе дедов над фашизмом: «Я помню, я горжусь». И эта причастность к великой победе сплачивает народ. Мы считаем, что несем частичку славы наших предков, так почему же не написать на стекле своей машины: «Я помню, я скорблю»? Если хотим быть причастными к победам, то должны осознавать причастность и к бедам. Эта причастность сплачивает народ не меньше.

Осознание ошибок приносит перемену в менталитете народа. Но надо ли каяться в ошибках прошлого на личной исповеди — не знаю. Я никогда не каялся, хотя, может быть, и зря?..

— Часто считают, что христиане должны просить прощения, но просьба о прощении с государственной трибуны выглядит смешной, нелепой — ведь государство должно быть сильным, великим. Вспомним, как иронизировали по поводу покаяний Папы Римского, который просил прощения за Галилея, за ошибки католических миссионеров в Америке, Африке и Китае, у евреев и всех женщин мира. Возможно ли сейчас у нас, чтобы кто-то в Думе предложил попросить прощения у депортированных народов, например?

— А кто иронизировал? Как раз то общество, которое ничего общего с христианством не имеет. А у тех, кто знает, что такое покаяние и прощение, думаю, это не вызывало никакого смеха.

У нас сейчас по статистике на 100 браков — 100 разводов, эпидемия самая настоящая, институт семьи почти упразднен. А почему? Потому что прощать не умеем и просить прощения, не умеем начинать с чистого листа.

Поэтому христиане ли те, кто не умеет просить прощения? Декларативные — может быть, но еще не настоящие.

Все перемены должны начинаться снизу. Если не научимся просить прощения и прощать самых близких, членов своей семьи, то, конечно, мало кто готов будет одобрить призывы сверху покаяться перед депортированными народами, перед Чехословакией за 1968 год, перед Польшей за подавление восстаний и за разделы.

— Некоторые говорят, что в начале 90-х слишком много вылили чернухи, поэтому сейчас наступила обратная реакция. Подобно тому, как бывает у неофита, которому говорят только о том, что он «хуже всех». Спустя какое-то время у него вместо стремления к покаянию, изменению появляется усталость и желание «встать с колен».

А как правильно было бы добиться этого осознания, чтобы не было обратной реакции? Как соблюсти баланс?

— Не мазать всё одной краской. Если полностью вычеркивать какой-то период истории, то будет эта самая обратная реакция. Некоторые историки говорят, что пока мы включаем большевиков в правовое поле, то цепь настоящей исторической преемственности не восстановится. Но и выбросить эти семьдесят лет было бы неправильно. Может, сработает диалектика: раз были тезис и антитезис, то будет и синтез: научимся нормально относиться к своей истории, с уважением где надо и где надо с покаянием?

Надеюсь, мы когда-нибудь перестанем кидаться в крайности, и из великой страны станем нормальной страной.

В великой стране летают в космос, а в нормальной стране дети лечатся в нормальных больницах, и старики доживают свой век в нормальных условиях, нормальные машины ездят по нормальным дорогам. Но сейчас почему-то вся наша гордость заключается в исторических, политических достижениях, хотя они не всё определяют в жизни народа. Многое определяют культура, наука, искусство — для меня в этом патриотизма не меньше, чем в победах дедов.

Наша гордость: Пушкин или автомат Калашникова?

— Сейчас часто говорят не просто о «патриотическом воспитании», но о «военно-патриотическом». Что должен говорить военный священник, не окажутся ли неугодны его проповеди с призывом размышлять о том, нравственны или нет приказы начальства с точки зрения христианства?

Протоиерей Димитрий Климов

— Тут надо разделить: военно-патриотическое воспитание — это одно, а то, что говорит священник военнослужащим — это другое.

Мне не нравится сочетание «военно-патриотический» — почему патриотизм должен быть обязательно военным? Мне гораздо больше внушают гордость за Отечество наши великие писатели и поэты, словами которых люди во всём мире объясняются в любви. А кто-то горд тем, что люди во всём мире дырявят друг друга из автоматов Калашникова. Ну что поделаешь?..

Патриотичным должен быть предмет «литература» в школе, когда до учеников доносится не только красота слова этих писателей, но и их мудрые, нравственные идеи. Вот наши классики и могли бы стать основой для объединения нации.

А вот стоит ли гордиться умением собирать-разбирать автомат или тем, что у нашей армии на вооружении есть такой замечательный автомобиль — УАЗик (у которого на месте, где у других машин подушка безопасности, — железная ручка, о которую в случае чего голова точно расколется), — большой вопрос.

В суворовском или кадетском училище, конечно, акцент должен быть на военном патриотизме, но милитаризировать всё общество — совершенно излишне. Нельзя гордиться только тем, что было в прошлом. Да, наши деды выиграли великую войну, и наши предки многого добились, но что можем мы? Даже картошку вырастить не можем. Надо учить направлять свой патриотизм на настоящее, быть реальными творцами, личностями, от выбора которых всё зависит в истории. Правильный нравственный выбор в самом себе отражается на всей стране.

Какую пользу ты можешь принести не абстрактному государству, а людям? Сейчас и в педагогике уже нет этого, не спрашивают детей: а кем ты хочешь быть, кому принести пользу? Я сам проверял не раз это в разных детских и подростковых аудиториях: никто не говорит, что хочет быть врачом и помогать людям; учителем, чтобы учить других — эти альтруистические профессии уже не пользуются уважением.

— Хождение в народ как-то умерло.

— Да, оно было и в те времена таким романтическим действием, а потом народники поняли, что не особо они и нужны забитому и несчастному народу. Что барин этому народу нужнее, чем те, кто его лечит и просвещает. Но высокий порыв был, сейчас его уже нет.

А что касается того, что говорит священник военным — священник всё-таки не Гугл всемогущий и всезнающий, он не обязан иметь компетентное мнение по всем вопросам. Я больше за узкую специализацию, чем за псевдоэнциклопедическую разбросанность. Если священник пришел к военным, он не обязан говорить непременно о войне, казакам — о казачестве. Когда военный приходит к врачу, он хочет говорить с ним не о войне, а о своей болезни. Поэтому и священник должен говорить с военными о том же, о чем он говорит и со всеми другими людьми, о том, что пригодится всем.

Насчет размышлений о нравственности приказов — в армию обычно идут те люди, которые не особо склонны к самовыражению и творчеству, которые изначально настроены слушаться начальство — люди с определенными качествами. И на войне никак без послушания приказам.

Но когда приказывают стрелять в детей, в мирное население, сбрасывать бомбы на обычных людей — тут священник обязан сказать то, что требует сказать Бог.

И настоящие герои — те, кто находит в себе силы отказаться выполнять такие приказы. Вспомните генерала, Героя Советского Союза, Матвея Шапошникова, который отказался давить танками новочеркасских рабочих.

Ни в каких случаях нельзя отключать свою совесть, нравственное чутье. Выполнишь безнравственный приказ — через десять лет ты уже этого командира забудешь как звать, а вот совесть останется с тобой навсегда и будет не давать покоя всю жизнь. С совестью договориться намного сложнее, чем с начальником и командиром.

— Может ли христианин быть пацифистом?

— Смотря какое значение вкладывать в этот термин. Для кого-то пацифисты — это только хиппи и толстовцы. Но ведь и Христос пришел примирить людей с Богом, и Он говорил: «Блаженны миротворцы, ибо они нарекутся сынами Божьими».

Предлагаю тест: пусть человек зайдет в храм и посчитает, сколько раз за время богослужения произносится слово «мир», сколько раз священник, обернувшись к людям, говорит: «Мир всем», — и подумает: могут ли все эти люди, принимающие со склоненной головой пожелание мира, не быть пацифистами?

Есть войны неизбежные, есть войны отечественные, но нельзя оправдывать сам факт того, что люди убивают друг друга. Поэтому если пацифист — это тот, кто мир любит больше войны, то, думаю, христиане обязаны быть пацифистами.

C о. Дмитрием беседовала Ксения Смирнова

http://www.pravmir.ru/est-li-osobyiy-ray-dlya-politikov/