 |
| Православие и Мир | Епископ Душанбинский и Таджикистанский Питирим (Творогов) | 17.12.2015 |
Прилетев на неделю из Душанбе в Москву, владыка Питирим, несмотря на свою занятость, нашел время и встретился с корреспонденткой портала «Православие и мир». И рассказал о своем детстве в Загорске, о том, как иеромонах-пустынник с Кавказа предсказал ему монашеский путь, и о том, как живет его нынешняя паства в далеком Таджикистане.
Епископ Душанбинский и Таджикистанский Питирим (Творогов) родился в 1967 году в Загорске (ныне Сергиев Посад) в семье служащих. После школы окончил Московский педагогический институт по специальности учитель русского языка и литературы. Работал учителем в школе.
В 1997 году был алтарником и чтецом в храме Живоначальной Троицы на Пятницком кладбище в Москве. Окончил Московскую духовную семинарию, а затем академию. В 2005 году пострижен в монашество архиепископом Верейским Евгением. В Московской духовной семинарии преподавал гомилетику и русский язык для иностранцев.
В 2012 году распоряжением Патриарха Кирилла определен в состав коллегии Издательского Совета Русской Православной Церкви по рецензированию и экспертной оценке. Принимал активное участие в работе миссионерского отдела Московской духовной академии.
26 июля 2012 года избран епископом Душанбинским и Таджикистанским.
Крещение на озере Искандеркуль
— Владыка Питирим, хочу начать наш разговор с таджикских лимонов и пянджских фисташек, о которых я прочитала на вашей странице в Facebook. Вы их периодически привозите в Москву для продажи на православной ярмарке и таким образом собираете средства на строительство епархиального духовно-просветительского центра в Душанбе. Вы так аппетитно описали вкус и полезность этих восточных даров. Кстати, как москвичи покупают ваш товар?
— Да смели всё за один день. Правда, пока рекламу не дал на Facebook, никто не покупал. Лимоны действительно очень вкусные. Как были в моем детстве — с тонкой корочкой, ароматные. Они когда полежат, становятся оранжевыми и по вкусу уже ближе к апельсину, сладкие. Такие лимоны можно еще встретить в Москве, а вот фисташки, которые я привожу из Душанбе, вообще в Москве не купить. Они до нас не доходят, поскольку урожай небольшой.
Растут они на границе с Афганистаном, это Пянджский район. На вид они, может быть, не такие презентабельные, маленькие, но удивительно вкусные и полезные. Вообще в Таджикистане вкуснейшие фрукты, овощи. Гранаты, абрикосы, яблоки, совершенно шикарный виноград. У него очень тонкая кожица, поэтому он быстро портится и к нам сюда его не довезти.
— Слушаю ваш рассказ и понимаю: эта богатая южная природа вас сильно утешила и примирила с переездом в столь далекие от родных мест края.
— Да, во многом, конечно. Природа Таджикистана очень красива, это известно. И для нас, людей средней полосы России, непривычная и неожиданная.
Душанбе, к примеру, окружен Фанскими горами и находится как бы в каменной чаше. И когда в середине июля наступает чилля — изнуряющая жара, длящаяся сорок дней, ночью с гор спускается спасительная прохлада и можно хоть как-то вздохнуть. В отличие от Ташкента, в котором в это время и ночью нет спасения от духоты.
— Читала на сайте вашей епархии замечательный репортаж о том, как в июле этого года, в день памяти святого равноапостольного князя Владимира вы отправились в горы и там, в горном озере, крестили людей.
— Это было уникальное событие. Крещение в этих местах проходило впервые. Озеро называется Искандеркуль в честь Александра Македонского. Сохранились свидетельства, что он проходил в этих местах, когда шел из Средней Азии в Индию. Есть легенда, что здесь умер его знаменитый конь Буцефал. И вот мы освятили озеро. Отслужили литургию на его берегу. Что тоже, думаю, впервые за всю его историю.
В эту поездку мы взяли с собой всю молодежь из наших таджикистанских приходов. Семеро человек окрестили прямо в Искандеркуле. Все, кто с нами был, причастились. Ощущение было совершенно необыкновенное и благодати, и красоты места. И природа постоянно менялась — то дождь, то солнце, такая была красивейшая игра света, всё было такое потрясающее.
Озеро Искандеркуль
Вообще в эту поездку было немало чудес. Мы пошли на Фанский водопад, который еще называют Фанская Ниагара, и, проходя мимо огромной скалы, я увидел на ней проступившую икону Казанской Божьей Матери, у меня даже есть снимок. А пошли на следующий день посмотреть, святого лика уже не было. Чудо ведь!
В эту поездку мы взяли с собой трэвел-журналиста, в дороге выяснили, что он некрещеный. Я его спросил: «Будешь креститься?» — «Буду». И пока мы ехали около пяти часов от Душанбе до Искандеркуля, я его катехизировал. Причем мы совершенно не рассчитывали, что он будет креститься, поэтому на него не взяли крестильную рубашку, но каким-то удивительным образом она для него нашлась.
Сразу после крещения он сильно заболел, и ему пришлось неделю побыть в Душанбе, хотя он собирался сразу уехать в очередное свое путешествие. За эту неделю мы его просветили, наставили в вере, и уже потом выздоровевшего отправили с Богом в дорогу. До сих пор пишет мне письма и с восторгом вспоминает свое крещение как чудо.
— Понятно, что вы закрепите этот опыт с крещением на озере Искандеркуль.
— Да, мы сейчас как раз закладываем православные традиции, которых здесь просто никогда не было. И крещение на озере в день памяти святого равноапостольного князя Владимира будет у нас ежегодным.
В следующем году это будет происходить в рамках молодежного форума. Мы уже позовем студентов из духовных академий Москвы, Ташкента, Казани. И можно будет удалиться поглубже, на Алаудинские озера, которые тоже необыкновенной красоты. И уже не на три дня ехать, а подольше побыть, до начала августа и отметить день памяти преподобного Серафима Саровского и Ильин день.
Вообще начало августа для меня знаковое время. Я прилетел служить в Душанбе 2 августа, на праздник пророка Божьего Ильи. А накануне была моя епископская хиротония в Дивеево, после которой владыка Викентий, глава Среднеазиатского митрополичьего округа, даже не дал мне на праздничном обеде побыть. «Всё, — говорит, — давай быстрей, поехали, у нас уже самолет».
И крестили меня в Ильинской церкви города Загорска, а сейчас Сергиева Посада. И первая моя исповедь произошла тоже с 1-го на 2-е августа, когда уже совершалась служба пророку Божьему Илье, и заканчивался день преподобного Серафима Саровского. Это не просто совпадения, а знаки свыше, важно их замечать и понимать, что они не просто так в жизни даются.
«Анчихрист» и первое причастие
— В вашей биографии написано, что вас крестили в младенчестве. Но для конца 60-х годов решение крестить ребенка было довольно смелым поступком — родители могли за это поплатиться работой. Но всё-таки они сделали этот шаг — они были верующими, или жизнь в таком святом месте их обязывала?
— Нет, и не верующие были, и жизнь в святом месте, может, и имеет какое-то значение, но в моем случае это было сделано по традиции — всех крестили, и меня крестили. Причем, если мою сестру крестили как-то без последствий, то за мое крещение отец схлопотал строгий выговор, а он был парторгом и руководителем на стройке. Но мое религиозное воспитание крещением и ограничилось. Родители были неверующие.
Тем не менее у меня сохранились детские воспоминания, связанные с церковью. Я помню, как моя двоюродная бабушка, сейчас уже почившая, привозила нам маленькую просфорку, и она мне казалась такой вкусной, что мне не нужно было ни конфет, ни каких-то других гостинцев. Я только ждал, когда она из своей сумочки достанет эту маленькую просфорку, и я ее съем. Иногда она бывала даже такая уже подсохшая, но она всё равно мне казалась удивительно вкусной.
Потом были какие-то разговоры о том, что меня нужно причастить, это я тоже помню. Я спросил: «Что такое причастить?» Мне сказали: «Тебе дадут кагорчика». Я говорю: «Что такое кагорчик?» — «Это что-то такое сладкое, как мед». Мне так хотелось чего-то такого сладкого, как мед, а мне его не давали, все только говорили-говорили, но так и не причастили. Настолько трудно людям не церковным сделать самые простые, элементарные и нужные вещи. Хотя моя детская душа, помню, стремилась — и просфорку мне хотелось, и причаститься, хотя я не понимал, что это такое.
Единственный раз, по-моему, меня причастили, когда я был в Курске, у другой бабушки. Она была верующая. Но темная, всё меня пугала «анчихристом», ведьмами. В тех краях была Курская магнитная аномалия и постоянно молнии шаровые летали, для них это и были ведьмы.
Я там сильно заболел. Помню, меня чем-то растерли и уложили спать. Моя сестра, на пять лет старше меня, пожалела меня, вытащила из-под одеяла, и мы пошли с ней гулять. Я так набегался, что температура уже была под 40.
Я терял сознание, может, даже умирал. И бабушка бухнулась на колени и начала усиленно молиться. И вымолила меня.
Когда я выздоровел, мы с ней пошли в церковь и вот тогда я впервые причастился. Мне было тогда около семи лет.
— Родители вас в вере не воспитывали, но вы росли в святом месте — Сергиевом Посаде, центром которого даже в советское время была Лавра. Как это на вас влияло?
— Я каждый день бегал в Лавру, потому что некуда было больше бегать нам, детям. Прибежишь туда, посмотришь. Что там мощи преподобного Сергия находятся, нам не рассказывали, да мы и не понимали, что это такое — мощи.
Нам говорили, что преподобный Сергий — основатель нашего города. Но что он был монахом, и не рассказывали, видимо, чтобы нас не пугать и не смущать, не дай Бог, мы начнем дальше про это думать. Знаменитая серебряная рака с мощами преподобного Сергия — все люди прикладывались к святым мощам, но нам нельзя было это делать.
Я вам больше скажу: вот мы бегали в Лавру, а монахов не видели. Я не помню ни одного монаха, ни одного священника, хотя вот они мимо нас проходили. Да, в церкви всегда было хорошо. Всегда. Но что касается веры, то это полностью было закрыто от нас, хотя мы и выросли в таком городе.
Надо еще учитывать, что в таких святых местах особо усиливалась антирелигиозная пропаганда. За нами следили.
На Пасху было оцепление из учителей, чтобы нас вылавливать.
Иногда из-за дерзости мальчишеской хотелось прорваться через этот кордон, посмотреть, не ради веры, естественно. Но стояли наши учителя, поэтому мы как-то не рисковали. Напротив Лавры был открыт кинотеатр «Мир» (сейчас его снесли, слава Богу), и всегда на Пасху там шли ночные сеансы каких-то интересных фильмов, чтобы нас туда завлечь.
Архангел Михаил спас
-В одном из ваших интервью вы рассказываете, что в Сергиевом Посаде живут подчеркнуто нерелигиозные люди, которые могут иметь дом рядом с Троице-Сергиевой Лаврой и ни разу в ней не побывать, которые не выносят колокольного звона. И вы подчеркиваете, что это характерно не только для Посада, но и для всех таких городов. Как вы это объясняете?
— Объяснить это несложно, потому что именно в эти святые места специально заселяли самых ревностных богоборцев, такая политика была у государства. Священников, дьяконов, церковных служителей арестовывали, дома отбирали, и на их место заселяли комиссаров и таких вот оголтелых атеистов. Хотя рядом с ними продолжали селиться и верующие.
Это происходило не только в Сергиевом Посаде, но и в Дивеево и в других святых местах. Например, в том же самом Сергиевом Посаде, когда верующий человек покупает какую-то недвижимость, у него, как правило, возникают конфликты с соседями. Я даже знаю удивительный случай, когда одна женщина, духовное чадо старца Кирилла Павлова, купила себе часть дома, соседи ее оказались алкоголиками, между комнатами перегородка была очень тонкая, и она постоянно слышала их дебоши.
Как-то она пожаловалась отцу Кириллу: «Я не могу больше жить. Батюшка, благословите меня, я эту часть дома продам или вообще уеду из Загорска, или другое жилье себе здесь найду». На что старец ответил: «Нет, ни в коем случае. Ты должна тут оставаться жить. Этими скорбями мы выживаем нечистую силу из святого места». И вскоре с женщиной произошла удивительная история. У соседей случилась очередная пьянка, на которой они договорились убить свою соседку и подослали к ней свою собутыльницу: «Иди, посмотри, что она делает».
Женщина услышала всё это, упала на колени и стала горячо молиться архистратигу Михаилу: «Помоги, меня сейчас убьют». И вдруг она слышит, как посланная к ней собутыльница в ужасе возвращается к своей компании и говорит: «Я к ней больше не пойду, у нее кто-то в белом стоит, не пускает». Так вот сам архангел Михаил ее сохранил. Соседи в скором времени спились и друг за другом поумирали. У меня был свой сосед, от которого я тоже натерпелся. Редко кому удавалось поселиться в этом городе без скорбей, без каких-то искушений.
— А что из детства вспоминается? Как вас воспитывали с сестрой, баловали?
— Да жизнь была такая, что не до баловства. Отец сначала работал в Загорском монтажном управлении, а потом на кирпичном заводе. А в конце 80-х открыл один из первых в городе кооперативов и к нему все пошли работать. И 90-е годы, которые все вспоминают как голодные, нищие, мы как раз пережили очень безболезненно. У нас дома стояли коробки с деньгами этого кооператива, которые не знали, куда девать, потому что купить на них уже ничего нельзя было. Но на плаву они нас продержали.
После педагогического института я устроился работать в школу и, получив первую зарплату, понял, что ее хватит на три дня, но у меня дома стояла коробка с деньгами, в которую я мог всегда залезть и купить себе всё, что я хочу. Под конец жизни отец оставил бизнес, когда начались бандитские разборки, он в это всё не вписался. И жил простым пенсионером.
А вообще из детства вспоминаются болезни (я часто простужался и подолгу болел) и книги. Поскольку, болея дома, очень любил читать. А когда выздоравливал, то пропадал в библиотеке, в читальном зале. Причем читал всё подряд.
Помню красные толстые тома Дюма, мне нужно было обязательно их все перечитать. Потом пошел Бальзак, Дрюон и все французы. Потом я перешел на англоязычных писателей — Драйзер и так далее. Потом до русской классики дошел, пока всё не перечитал, не успокоился.
Если книжка попадется, я всю ночь не сплю, потом в пять утра уроки делаю. Эта страсть у меня от мамы. Она тоже читала запойно, было совершенно невозможно от нее ничего добиться, когда она с книгой уединялась, подойдешь к ней: «Мам, мам», — канючишь и ждешь, когда она страницу начнет перелистывать, тогда можно успеть ей что-то сказать, и она тебя услышит, но если не успел, то стоишь, ждешь следующей страницы.
У меня до сих пор этот порок сохранился — пока книжку не «прикончу», не успокоюсь. Это, конечно, вредит молитве, такое вот безудержное чтение, поскольку оно развивает воображение, и когда ты молишься, оно тебя начинает отвлекать, ты впадаешь в такую мечтательность. Но зато хорошее воображение помогает в проповеди — у тебя быстро срабатывает мысль, выстраиваются образы. Ведь не просто так я потом оказался преподавателем гомилетики (науки о церковном красноречии и проповедничестве) в Московской духовной семинарии и в Свято-Тихоновском университете.
Протухший салат
— Вы о себе рассказываете: «До 29 лет я был человеком нецерковным. В храм не ходил. Вера не касалась моей жизни и была от меня сокрыта. А потом в Москве случилась моя встреча с удивительным человеком, иеромонахом-пустынником, прожившим в келье, в горах Кавказа 20 лет. Он-то и предсказал мне, что буду я монахом. Он, мой первый духовник и наставник, нашел ключик к моему сердцу». Расскажите об этой встрече?
— Один мой знакомый освящал в Москве квартиру и меня позвал, поскольку я из Сергиева Посада и, значит, как ему казалось, имею отношение к вере и как-то смогу помочь. Когда отец Гавриил появился, сразу стали происходить удивительные вещи. Известно, что воцерковляющемуся человеку Господь посылает чудеса. Старец, увидев меня, сказал, что мое лицо ему знакомо. Выяснилось, что он учился в семинарии в Посаде, но откуда он меня мог знать? Загадка.
Сели после освящения перекусить. День был постный, но мы об этом не знали. На столе у нас был винегрет, да я приготовил салат из рыбы. Моя мама была поваром в детском садике, и я научился у нее готовить. Отец Гавриил сразу мой скоромный салат отправил в холодильник. Отобедали винегретом. Старец уехал, и мы облегченно вздохнули, что теперь можем нормально поесть, достаем рыбный салат, а он оказывается протухшим. Как такое могло произойти?
Спустя какое-то время я попросился к отцу Гавриилу на беседу. Он говорил мне тогда очевидные и очень простые вещи, но я настолько был далек от веры, что до меня не доходили его слова. Я только понимал, что он какой-то необыкновенный человек, что от него исходит любовь и что мне хочется быть с ним рядом, слушать его и больше ничего.
Моя первая исповедь у отца Гавриила длилась два с половиной часа. Я впервые в жизни стоял на коленях. Они начали дико болеть, и я думал: «Всё, я стану инвалидом. За мои грехи буду в инвалидной коляске передвигаться». Но всё-таки терпел. Он вытягивал из меня грехи, и это была пытка, мучение.
Три с половиной года я жил возле старца. Мы с ним ходили в горы. И как непросто было находиться рядом с духовным человеком, потому что бесы ополчаются против тебя, чтобы оттолкнуть тебя от него, и это очень трудно вынести.
Я много раз слышал: «Мы хотим быть духовными чадами старца». А вы попробуйте со старцем, поживите хотя бы неделю рядом — вы сбежите просто с проклятиями оттуда.
Это просто невозможно вынести — то, что он терпит. И когда оказываешься вместе с ним, тебе тоже приходится это терпеть, а ты к этому совершенно не готов, ты изнемогаешь.
У меня были такие моменты, когда я не мог находиться рядом с отцом Гавриилом, я видеть его не мог. Потом он говорит: «Я молился за тебя. Мне приснился сон, что у тебя пожар, у тебя в комнате всё горит. Я помолился за тебя и всё это потушил». Понимаете, что происходит? Очень сложно находиться с человеком высокодуховным. Поэтому не надо к этому стремиться. Если Господь Сам пошлет тебе, тогда да.
— Закончив пединститут, вы недолго поработали учителем русского языка в школе, а затем стали трудиться в некой коммерческой структуре. Это были кооперативы начала 90-х?
— Это была биржа в Москве. Молодой был. Хотелось новой жизни, новых возможностей, и я сбежал из школы. Биржевые технологии, брокеры, менеджеры. Мы ничего не понимали в этом, но было интересно.
После биржи я стал работать в коммерческом банке. У меня пошли удачные сделки, и мое руководство стало продвигать меня выше, чтобы я начал подписывать какие-то документы. Но здесь Господь меня спас, возник какой-то страх, я понял, что выше не хочу. И я отказался.
Потом закончилось тем, что директор и его заместитель взяли кредит в банке и не смогли его отдать, их пытали в подвале и убили. Вот такая была страшная повседневность, которая всё ближе подводила к Богу, потому что в жизни без веры не было ничего светлого, а сплошная безысходность и никакого будущего.
«В том году я один в Лавре принял монашество»
— Вы были женаты, но, как сами говорите, не имея призвания к семейной жизни, семью не сохранили.
— У нас были хорошие отношения с женой. И до сих пор мы дружим. Она снова вышла замуж, у нее трое детей. Не то чтобы мы разругались. Она просто поняла в какой-то момент, что я ее не люблю так, как она хочет. Я не могу разобраться, в чем заключается то, что у тебя нет семейного призвания: ты не заботишься так, как муж должен заботиться о жене, не оказываешь знаки внимания — я этого не любил ничего. Мне всё равно было, будут у меня дети или нет.
Я сам думал, что я какой-то неполноценный, наверное, ненормальный: все так с детьми возятся, а у меня этого стремления нет ни к детям, ни к семье.
Тоже удивительно, когда она от меня ушла, это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Все плачут, сокрушаются — жена ушла, а я радовался. Потом, когда я понял, что есть путь другой, монашеский, это мне сразу понравилось.
— Не испугались этого непростого поприща?
— Отец Гавриил мне сказал, что я буду монахом, а потом иеромонахом. То, что епископом стану, не сказал, но я думаю, что знал, просто умолчал, чтобы не развивать во мне каких-то горделивых мыслей, чтобы я не мечтал ни о чем. Поначалу надеялся, что встречу такую сильную любовь, что женюсь, создам семью. Думал к жене своей вернуться. Но отец Гавриил говорил, что если уж разошлись, то не надо возвращаться.
Я в монахи шел совершенно сознательно, но за себя боялся, потому что когда я постригался, у нас в Лавре несколько монахов ушли в мир и женились. Тогда Патриарх Алексий II издал указ постригать через иночество, а не сразу через монашество. И вот в 2005 году так получилось, что я один в Лавре принял монашество. И ни разу и тени сожаления не было, что я сделал такой шаг. Я понимаю, что это мое.
С большим удовольствием учился в семинарии. Мне было 33 года, взрослый человек, но меня умиляло, как я подписываю свою семинарскую тетрадку: 1-А класс. Потом закончил академию, остался преподавать. А три года назад я отправился служить в Душанбе.
Почему русские уезжают?
— Как вы восприняли такую перемену в своей жизни?
— Это стало для меня неожиданностью. Я не был готов ни к климату, ни к местной еде. Но совсем по-другому я воспринял свою паству.
Ведь что такое епископ? Это как жених, а паства — это как невеста.
Когда я приехал в Душанбе, я понял, что это мое, родное, Богом данное.
У меня до этого были периоды, когда я служил в местах, далеких от родного Сергиева Посада, и я испытывал жуткую ностальгию, убирал фотографии Троице-Сергиевой Лавры, чтобы мне сердце не надрывали. Здесь же не было ничего подобного, я понял, что могу здесь безвылазно жить.
Правда, к жаре адаптироваться сложно для северного человека. Два раза я падал в обморок от тепловых ударов. Среднеазиатскую кухню я тоже не полюбил. Нашел людей, которые готовят нормальную русскую еду.
— Кто сегодня ваша паства, есть ли молодые? Ведь немало написано про то, что русское население в этой стране катастрофически вымирает.
— Да, русских всё меньше и меньше становится. Но мы проводим работу по привлечению молодежи в наши приходы. У нас в воскресную школу всё больше и больше детей ходят. Причем это дети от смешанных браков — мама русская, папа таджик. Эти детишки очень хорошо воцерковляются. Красивые, артистичные, талантливые, живые. Всё им интересно, на всё откликаются.
Есть у нас в приходах семьи, которые открыли свой бизнес или нашли хорошую работу. Если ты специалист, то в Таджикистане можно найти себе работу и достойную зарплату. Да, иностранцу здесь трудно начать свой бизнес, поскольку есть свои какие-то схемы, в которые иностранец не впишется никогда. А местные русские знают, как это всё можно обойти, загладить, плюс они тут давно живут и у них уже сложился здешний менталитет, который тоже им помогает. И бизнес у них процветает: одни шьют занавески, другие делают жалюзи, кто-то чинит компьютеры.
В Душанбе нужны кадры. И я всегда говорю, что если у кого-то из России есть возможность поехать жить в Таджикистан, то надо на это решаться и не бояться. Даже если ты обычный учитель, ты будешь получать хорошую зарплату, как в России, а жизнь здесь намного дешевле, чем в России.
Гиссарская крепость.Таджикистан. Фото: Фейсбук
-Почему же всё-таки русские уезжают, раз жизнь хорошая?
— Знаете, у них какой-то психоз, что для них Россия — это прямо земля обетованная. Я им объясняю: никто вас там не ждет, вас там будут обзывать, вы говорите с акцентом, на работу тяжело будет устроиться, вы детей своих пожалейте. Нет, всё равно, как только есть возможность уехать, они уезжают, и ничего мы здесь сделать не можем.
— Вы называете Душанбинскую епархию самой нуждающейся. Местные власти и бизнес вам как-то помогают? Какие у вас взаимоотношения с мэром Душанбе? Вам же, кажется, обещали помочь со строительством культурного центра на территории Никольского собора, где вы планируете обучать русскому языку и культуре крещеных и некрещеных.
— Я прожил здесь три года и теперь понимаю, что в Средней Азии нужно прожить не один десяток лет, чтобы кто-то сдержал свое слово. Там всё быстро не делается. С мэром у нас отношений практически никаких нет. Местная власть и не отказывается, но и ничего не делает.
Этот духовно-просветительский центр очень нужен и детям, и молодежи. Мы бы преподавали бесплатно русский язык, да еще бы кружки бесплатные пооткрывали бы. Нам помогают немного — храм отремонтировать, колокольню отстроить. Есть один-два благодетеля, но этого мало.
— Сегодня мы читаем о том, что началась исламизация таджикского населения, особенно молодых. Многие из них стремятся прямо в ИГИЛ (Террористическая организация, запрещенная в РФ), они себя видят в их рядах. Как могут этому противостоять православный епископ и его паства?
— Конечно, наше сопротивление — оно минимальное. Мы можем противостоять молитвой, у нас в Никольском соборе в Душанбе каждый день служится литургия. И многие какие-то страшные вещи, которые могли бы произойти, они не происходят благодаря нашей молитве.
Местные жители вспоминают, как еще во время гражданской войны начала 90-х святитель Николай ходил по Душанбе и спасал людей. Его своими глазами видели.
С ним ходили по улицам, ездили в маршрутке. Одна наша прихожанка рассказывала, что ей приснился сон: с гор спускаются черными потоками отряды боевиков, им навстречу выходит святитель Николай, раскидывает руки в стороны, и весь этот поток останавливается. Молитвой этому можно противостоять. Поэтому я постоянно призываю своих прихожан: вы молитесь, службу не пропускайте, причащайтесь. Но этой ревности, увы, пока не вижу.
Конечно, я выступаю в Славянском университете в Душанбе, рассказываю молодежи об опасности экстремизма, участвую во всевозможных конференциях и форумах по этой теме. Но их аудитория ограниченная, и на массы, в которых проходят эти опасные процессы, я влиять не могу. Но сами правительства всех среднеазиатских государств принимают жесткие меры против экстремизма. Поэтому даже в России, я думаю, опасность такого рода гораздо больше, чем в Средней Азии, как ни странно.
Святая земля. Фото: Фейсбук
— Недавно вы презентовали в Москве «Душанбинский альманах». О чем он?
— В нем собраны интереснейшие материалы с конференции «Христианство и ислам», которая проходила в июне этого года в Душанбе. Также — специально написанные для этого альманаха исторические и культурологические тексты всё на ту же тему: что нас, христиан, может объединять с исламом, мы ищем точки соприкосновения через культуру, литературу, историю.
Мы размышляем о времени нашего совместного существования сначала в границах Российской империи, потом советского государства, и сегодня по-прежнему сохраняется наше значительное влияние на этот регион. Мощная культурная экспансия и никакого прозелитизма — такова была всегда тактика России по отношению к Средней Азии. И она должна таковой и оставаться.
Беседовала Елена Алексеева. Фото Иван Джабир
