Религиозные чувства под анестезией

Сейчас тема законопроекта о защите чувств верующих — тема сверхмодная. Мало какая тема за последнее время собирала на себя, с разных сторон, столько восхищения, неприятия, а часто просто откровенного стеба. Практически сразу появился в сети даже шуточный «законопроект о защите чувств НЕверующих».

Лично я понятия не имею, с помощью какой софистики будут определять, что есть чувства, что есть оскорбление этих чувств, кто есть верующие и во что должен верить человек, чтобы его этот закон защищал. Боюсь, что в дополнение к панк-молебну и панк-суду будет принят еще и панк-закон, по которому будут возбуждаться панк-дела. Во всяком случае, я пока не видел и не слышал ничего такого, что бы вызвало у меня какие-то другие ожидания.

Но я предлагаю нам, православным, оставить юридические тонкости в стороне и порассуждать больше о сути самого понятия «оскорбление»: что это такое, с чем его едят и, главное, как измерить силу оскорбления? Могут ли тут быть вообще какие-либо критерии?

Каждого из нас когда-нибудь кто-нибудь оскорблял. В жизни каждого из нас были случаи, когда мы чувствовали себя оскорбленными. Если так, то давайте вспомним моменты, когда мы чувствовали себя наиболее оскорбленными, кто из оскорбивших нас сумел нанести нам наиболее глубокую душевную рану.

Ну вот, допустим, иду я по улице, и сам того не ожидая, становлюсь участником конфликта с совершенно незнакомым мне человеком. И этот человек поносит меня последними словами. Обидно? Оскорбительно? Конечно. Но если я сам не усугублю конфликт, то, скорее всего, уже вечером того же дня, я об этом забуду, в точности по слову апостола Павла: «Гневаясь, не согрешайте: солнце да не зайдет во гневе вашем» (Еф.4:26).

Ну, а если сложилась такая ситуация, когда последними словами меня поносит не прохожий, а моя жена или мать, когда мои дети откровенно смеются и издеваются надо мной? Если такая ситуация складывается внутри семьи, то это может означать только одно: она готовилась, зрела много лет, чтобы в один прекрасный день выплеснуться наружу.

Скоро ли забудутся оскорбления сказанные в семье? В большинстве случаев они не забываются никогда. Много ли статистика знает случаев, когда человек пускал себе пулю в лоб или вешался потому, что его обхамили в супермаркете? Думаю, вообще не знает. А о том, сколько людей не выдерживают оскорблений, нанесенных своими, родными, как казалось, любящими и любимыми людьми, известно и без цифр.

Поэтому для меня, в первую очередь, критерием силы оскорбления является то, кто именно это оскорбление мне нанес.

Что касается внешних, чужих мне людей, то тут я могу сказать только одно: меня может оскорбить только тот, кому я позволю это сделать. Без моего «высочайшего соизволения» быть оскорбленным можете даже и не мечтать оскорбить мои, не только религиозные, но и вообще любые чувства.

Так что, господа оскорбители, кто не понял, повторяю: сначала пишете прошение на мое имя со смиренной просьбой меня оскорбить, а если у меня возникнет желание его в свободное время подписать, так уж и быть, оскорбляйте.

Среди своих — другая ситуация. Среди своих я беззащитен, меня можно брать голыми руками и оскорблять сколько угодно, и идти жаловаться мне будет не к кому.

Поэтому, если мы, христиане, называем друг друга братьями и сестрами и относимся к Церкви не просто как к клубу людей по интересам или к политической партии, но как к семье, а свои семьи именуем «малыми Церквами», то и без объяснений понятно, что оскорбление, нанесенное нам внутри нашей Церкви, в сто крат больнее, чем самая гнусная выходка чужака.

Поэтому вопрос: кто больше оскорбляет чувства верующего человека — панки, забежавшие в храм, или монах, который «как частное лицо» давит машиной людей, даже не требует ответа, настолько очевиден этот ответ. Именно поэтому акции бригады Энтео в разы оскорбительнее, чем действия тех, против кого эти акции направлены.

Разве ничьи чувства не оскорбляет священник, который крестит заведомо неверующего или суеверящего человека только потому, что он «оплатил Таинство»?

Или к кому мне было идти и плакаться со своими оскорбленными чувствами, когда однажды меня самого пригласили освятить якобы кафе, которое по факту оказалось борделем, и очень удивились, когда я, разобравшись, в чем дело, постарался поскорее уйти, потому что до меня приходили и освящали без проблем?

Тоже, считаете, «частное лицо»? Не соглашусь.

Или как быть с оскорбленными чувствами самого священника, когда к храму подъезжает машина, стоимостью, эдак миллиона в три-четыре, из нее выходит (как бы поприличнее сказать) гражданин, и, поигрывая ключами, спрашивает: «А где тут можно попа заказать, офис освятить?» Причем, ежу понятно, что попа в офис и девок в баню он заказывает одним тоном, и для него это вещи одного порядка.

И как священнику (если он честный человек) разобраться со своими оскорбленными чувствами? Отказать — получишь нагоняй сверху, т.к. «КАК МОЖНО отказать такому спонсору?» Поехать, чтоб профанировать церковную молитву — в зеркало потом на себя противно смотреть. Как потом возглашать «премудрость прости», если сам добровольно встал на четвереньки?

Это темы для внутреннего обсуждения, которые не стоит выносить на публику? Если Церковь — это секта, то да. А если мы любим говорить, что отделенная от государства Церковь не отделена, в то же время, от общества — тогда нет.

И здесь, конечно, нужно констатировать тот факт, что обсуждение законопроекта о защите чувств верующих — это не более чем очередной способ поорать на ток-шоу о третьестепенных проблемах, заглушая слабые голоса проблем главных.

Чувства, оскорбленные внутренними причинами, никакой закон защищать не будет по определению. И потому, когда я вижу православных, которые торопятся прокричать «осанна» грядущему закону и мечтающих «показать им всем.» уже не от ветра главы своея, а на законных основаниях, я вижу людей, подлинные религиозные чувства которых находятся под очень хорошей анестезией.

http://www.pravmir.ru/religioznye-chuvstva-pod-anesteziej/