Преподобномученица Елизавета: тайна свидетельства о Христе до крови

«Я же приняла это не как крест, а как дорогу полную света, которую указал мне Господь после смерти Сергея, и стремление к которой уже много-много лет назад появилось в моей душе. Не знаю когда — кажется, мне с самого детства очень хотелось помогать страждущим, прежде всего тем, кто страдает душой. О, это не новое чувство, оно всегда жило во мне, Господь был так милостив ко мне».

Двадцатый, жестокий и немилостивый век, что остался за спиной у человечества, все еще считающего годы от Рождества по плоти Бога Слова, напомнил о начале. О Ранней Церкви. О поре юности — «…вот, и Я увлеку ее, приведу ее в пустыню, и буду говорить к сердцу ее… в преддверие надежды; и она будет петь там, как во дни юности своей и как в день выхода своего из земли Египетской. И обручу тебя Мне навек, и обручу тебя Мне в правде и суде, в благости и милосердии. И обручу тебя Мне в верности, и ты познаешь Господа. И будет в тот день, Я услышу, говорит Господь, услышу небо, и оно услышит землю…» (Ос.2:14−20)

Она, дева-Церковь, лишенная всего и поруганная, будет петь — это свирель мартирии Ранней Церкви, свирель мученического свидетельства.

«Новомученики», «неомартиры» — так теперь называют тех христиан, кто был убит за имя Христово. В античной традиции слово «неос» перед именем означало, что та же сила, что была, по мнению язычников, в том или ином древнем божестве (Зевсе, Аполлоне, Дионисе) теперь явилась в данном человеке, происходило как бы «возвращение бога».

В византийской традиции слово «новый» ставилось перед именем мученика, который пострадал позже своего тезки. Христос является в страданиях Своих свидетелей, мартиров, мучеников — снова и снова.

И рядом с мартирией — монашество. Словно смешались эпохи — ведь монашество родилось после того, как, вместе с прекращением гонений на христиан, закончилось мученичество в Ранней Церкви.

Была ли монахиней Великая Княгиня Елизавета, основательница Марфо-Мариинской обители? Тщательный разбор документов, проведенный Любовью Карпычевой, свидетельствует о том, что нет. Она хотела принять монашество, хотела уйти в затвор, оставив дела другой настоятельнице. Но ушла не в затвор, где в монашеском бескровном подвиге иноки стремятся исполнить мартирию древних мучеников — она ушла в тайну свидетельства о Христе до крови.

Были ли монахами Великие Каппадокийцы? Ни Василий Великий, ни Григорий Богослов, ни Григорий Нисский не были монахами в нашем понимании. Однако именно их труды вдохновляли и вдохновляют иноков и желающих стать на этот путь.

Василий Великий на свои средства открыл первый ксенодохий в Каппадокии — лечебницу для неимущих. «Голодающие умирают!» — восклицал аскет и тайновидец, автор монашеского устава. Ему было дело до тех, кто страдает. Его верный друг Григорий использовал свой риторский дар для того, чтобы убедить богатых сограждан жертвовать на помощь страдальцам.

«Не будучи монахинею в собственном смысле этого слова, она лучше многих инокинь соблюдала великий завет святого Нила Синайского: «Блажен инок, который всякого человека почитает как бы богом после Бога…» (митрополит Анастасий).

Ее осуждали, обличали в тайном протестантизме. Саратовский епископ Гермоген был категорически против того «новшества», что она собиралась ввести. Действительно, Великая Княгиня Елизавета опиралась на большой опыт социального служения, который был развит к тому времени у западных христиан.

Она изучала западных христианских авторов, занимавшихся разработкой духовных основ служения милосердия, таких как Винцент де Поль или Тереза Авильская. Великая Княгиня внимательно читала уставы организаций евангелических диаконис, а также англиканских и римско-католических сестричеств, занимавшихся благотворительностью.

Она глубоко изучила жизнь диаконис из Кайзерсверта, одного французского римско-католического объединения, а также деятельность «малых сестер любви» в Лондоне. Неслучайно английский дипломат сэр Самуэль Гоар, делясь впечатлением о Марфо-Мариинской обители, отметил, что она напомнила ему «англиканские сестричества» (иподиакон Николай Тон).

Действительно, творческое усвоение того, что имел западный мир, всегда было характерно для России, для русской культуры. У Великой княгини, которую злые языки звали «немкой» и «англичанкой» — у любимой внучки королевы Виктории, была русская душа.

Неслучайно жители Московского «дна» — Хитровки звали ее «сестрой Елизаветой» или «Матушкой» — а полиция тем не менее предупреждала ее, что на Хитровке ее безопасность не может быть гарантирована. Ее убили не на Хитровке. Она знала, что жизнь ее — не в руках полицейских, а в руках Христа.

Деятельность Марфо-Мариинской обители «ставила перед собой цель, трудом сестер, а также иными возможными средствами, в соответствии с духом истинного христианства, помогать больным и бедным и оказывать поддержку и утешение бедствующим и пребывающим в заботах и страдании».

В интерьере обители преобладал белый цвет, в убранстве использовался ситец светлых тонов. Сестры носили специально сшитые для них светлые длинные платья и белые апостольники, напоминавшие одеяние св. Елизаветы Тюрингской. Этот цвет напоминает нам теперь о белых ризах, которые получают от Христа мученики — так случилось в двадцатом веке, когда тосковавшие по мученичеству за Христа люди, такие, как сщмч. Вениамин, получили исполнение своей радости.

Истинное монашество и истинная мартирия — вот образ подвига преподобномученицы Елизаветы. Она была близка к своим сестрам, как основательница одного из первых женских монастырей, преп. Макрина, сестра Василия Великого и Григория Нисского. Как и св. Макрина, она не видела в сестрах рабынь, крепостных. Она всегда брала на себя все самое сложное — проводить ночи с умирающими, ассистировать при трудных операциях, уговаривать опустившихся родителей отдать ей на воспитание своего мальчика или девочку, чтобы их не засосал жуткий омут Хитровки — и перебирать картошку с сестрой, которой все отказались помочь.

Надо отметить, что преподобномученица Елизавета очень трезво относилась к желанию девушек и женщин вступить в сестричество. Они давали обет безбрачия на время, могли покидать обитель и выходить замуж. В этом случае сестра получала от обители приданое и была хорошо обеспечена — нечто невероятное для нас, но ясно показывающее заботу Великой Княгини о юных девушках. Она не только не хотела ломать судьбы девушек, пришедших послужить Христу и ближнему — она отказалась от совершения ночных молитв сестрами, понимая, что они крайне нагружены днем.

Много сказано и написано об отношении преподобномученицы Елизаветы к страждущим, но не стоит забывать и ее любви к помощникам, к сестрам, поступившим под ее руководство. Ее материнскую любовь испытывали все. Она не делала себе имя, заставляя сестер надрываться в непосильных трудах, и не объявляла это «особым аскетическим подвигом», хотя сама тайно носила и власяницу, и вериги.

Для нее путь ко Христу был «дорогой полной света» — и она узрела во свете Его Самого, в тайне мартирии, венце всякого свершения христианина на земле.

http://www.pravmir.ru/prepodobnomuchenica-elizaveta-tajna-svidetelstva-o-xriste-do-krovi/