Русинская окраина советской империи

Прошлое за давностью лет приобретает образ идеала. Но мои первые детские воспоминания это расхожее мнение не подтверждают. Может быть, потому, что они связаны с портретом Сталина. Вернее, даже с его духом.

..Было мне в ту пору неполных четыре года. По русинским обычаям образа в наших домах располагались не в красных углах, как у русских, а на самых видных местах по всем стенам дома. На одном из таких мест среди образов в нашем доме висел портрет Сталина. Хотя к тому времени прошло уже более двух лет со дня его смерти, развенчания культа личности еще не случилось, и дух «отца народов» присутствовал во всем.

Несуразное соседство: в ряду святых, правда, немного особняком — портрет представителя Сатаны! Рискую вызвать гнев у его поклонников, но, тем не менее, замечу: таковым он называл себя сам при большом скоплении народа. А дело было так. В конце Ялтинской встречи руководители трех великих держав подытожили разговор, и то ли Рузвельт, то ли Черчилль, протягивая ладонь для рукопожатия, сказал примерно следующее: ну что ж, теперь, с Божьей помощью, мы победим врага! На что Сталин мгновенно отреагировал и заметил, что он, как представитель Сатаны (по всей вероятности имея в виду, что представляет в антигитлеровской коалиции атеистическую страну), обещаю, что, объединив усилия, мы одержим победу над нашим общим врагом. Но вернемся к портрету. В то время отец был на государственной службе, и отсутствие портрета в доме могло кого-то подтолкнуть к мысли, что хозяин дома неуважительно относится к «вождю всех народов». И тогда до Магадана и Воркуты рукой подать! Хотя это нигде и не зафиксировано документально, любовь к Сталину в СССР фактически была юридической нормой.

Итак, у каждого — свои первые воспоминания о детстве. У кого-то это — лицо мамы, бабушки. А у меня — страх, леденящий душу, сковывающий тело. и мгновенно наступившая гробовая тишина. Я стою посреди комнаты, все смотрят на меня, кто — с ужасом, кто — со злостью. Был праздник, и в доме, кроме родителей, находились еще взрослые, может родственники, может гости. Среди неестественной тишины, неожиданно прервавшей праздник, вдруг слышу изменившийся голос отца:

— Никогда больше не говори так, слышишь, никогда!!! Не смотри туда, это не для тебя!

Отец посмотрел на гостей, через силу улыбнулся и виновато сказал: «Ребенок, что с него возьмешь».

Все присутствующие враз зашипели на меня. Я потерял дар речи. Не понимал, что происходит, в чем провинился. Я не мог даже заплакать. А произошло следующее: рассматривая портрет, я обратил внимание на усы вождя и сравнил их вслух с усами какого-то животного. Чем и поверг присутствующих в ужас. Люди так боялись «отца народов», что, когда им на работе вместо мизерной зарплаты вручали облигации с неясной схемой и сроками погашения, они молча брали эти бумажки и с каменным сердцем уходили прочь, кляня свою судьбу и все на свете. Потому гости оказались людьми сообразительными: в те времена наказывали не только говорящих, но и слышащих. Так что мои умозаключения по поводу внешности вождя дальше стен нашего дома не ушли. А вскоре был снят и портрет, наводивший на меня после случившегося суеверный ужас.

Пришедшая на смену сталинского режима хрущевская «оттепель» наполнила души людей ожиданием перемен. Но во времена Сталина хозяйство на селе все-таки оставалось многоукладным — кто-то работал в колхозе, кто-то — в лесу, кто-то делал бочки, выделывал кожи, работала сельская мельница. Но самое главное, в хозяйстве можно было держать скотину. Что для в большинстве своем многодетных русинских семей было крайне важно. Хрущевские реформы, а попросту — хозяйственная вакханалия — отбросила русинов по уровню жизни во времена татаро-монгольского нашествия.

Меня трудно заподозрить в симпатиях к украинским националистам, пытавшихся действовать в ту пору в Закарпатье, но хочется привести выдержку из листовки, выпущенной ими к двухлетию Советской власти в этом регионе. Она была адресована местным жителям, но была ими не замечена. Но, тем не менее, является своеобразным свидетельством той, теперь уже далекой эпохи: «.. Вы оказались в еще большей нужде, нежели до прихода большевиков: вместо ожидаемой свободы пришел неслыханный до селе террор: вместо прав — новые ограничения гражданских свобод. Селянин, обложенный такими денежными и продуктовыми налогами, что при одновременном ограничении свободной торговли сельскохозяйственными продуктами, доходов от его годового труда хватает только на плачевное скотское существование, а купить одежду и что-то в дом, в хозяйство не на что. Рабочий, обремененный принудительным трудом на заводе, прикрепленный к месту работы, не имеет элементарной возможности бороться за улучшение условий труда, получает за свой труд мизерную плату, на которую нельзя даже прожить».

Невзирая на то, что данный текст написан людьми, к которым, как я уже говорил, особых симпатий не питаю, могу подписаться под каждым словом. Люди хронически не доедали, и лесоруб, вручную валивший лес в горах, зимой при температуре минус 20−25 градусов и ниже при полутораметровых сугробах, имел на обед пару вареных картофелин, луковицу, бутылку кислого молока, а вместо хлеба — кусок холодной кулеши (кукурузная мука, заваренная кипятком со щепоткой соли, или тертая картошка с пшеничной мукой, опять же, на воде). Как праздник — куриное яйцо, кусочек сала и ломоть хлеба! Работать приходилось от зари до темна. Жили эти люди, больше похожие на лесных призраков, в горах с понедельника до субботы включительно, в «колыбах» — таких своеобразных шалашах из бревен с открытым очагом посередине. Спали на лапнике. Только при Брежневе люди получили возможность жить на лесосеках в общежитиях с минимальными удобствами. Но «кукурузному гению» этого показалось мало, и он решил еще радикальнее изменить жизнь людей «к лучшему». У людей забрали угодья, на которых взрослые и детишки постарше могли хоть что-то сделать для приварка к семейному котлу. По сути, запретили держать скотину — не более одной головы на семью. На полях, единственном источнике заготовки сена, насадили деревья, большей частью хвойные, а кое-где — фруктовые, без должного ухода превратившихся в дички.

Но на этом хрущевские инновации не закончились. Поступило распоряжение перевыполнить план по сдаче мяса в погоне за Америкой. И в колхозах началось побоище. Сотни, тысячи буренок были забиты, но мясо в торговую сеть и на мясокомбинаты для переработки не поступило — там попросту не было холодильников. И через неделю ободранные туши потащили на свалки. Школа, в которой я в тот год учился, находилась как раз недалеко от такой свалки, которую мы называли «Заринок». Голодные дети целый год видели разлагающиеся горы коровьих туш. Мы тогда не представляли, в какое затруднительное положение ставили учителей, пытаясь добиться от них вразумительного объяснения этого невиданного ранее расточительства.

Потом началась вырубка твердых пород деревьев в нашем лесхозе. Срубили, что помельче — сложили в пачки, отрапортовали ..и оставили гнить в лесу. Сотни кубометров отличной деловой древесины годами тлели в лесах. Но никому нельзя было взять или купить ни ствола! Все это числилось в каких-то отчетах как народное добро.

Люди, потеряв традиционные источники пропитания, попали в отчаянное положение. Промышленности в нашем крае было мало, и надеяться на зарплату не приходилось. Да если таковая и была, то никак не соответствовала той, что получали рабочие в средней полосе России. Уж не говоря о Сибири. Если у нас рабочий в 60-е годы прошлого века получал в лучшем случае 60−80 рублей, то в России 200−300 рублей были не пределом. С наступлением космической эры в Закарпатье медленно, но уверенно наступал скрытый голод. Люди катастрофически не доедали, но стыдились в этом признаться. Радио, газеты непрестанно расхваливали нашу счастливую жизнь, и потому многие комплексовали, думая, что только они — такие неудачники. Народ страдал и искал выход из создавшегося положения. Многие нашли его в миграции в Сибирь и в северные районы страны, где жизнь получше. По подсчетам учёных, в России в настоящее время проживает от 200 до 300 тысяч русинов. Не каждый народ может выдержать такую миграцию! Но и это не все. В ту «светлую» эпоху вся живность была обложена натуральным налогом: от каждой коровы в сельсовет требовалось отнести определенное количество молока, от курицы — яиц и т. д. А если своего продукта в данный момент не было — многие покупали в магазинах и сдавали. За землю, на которой стоял дом, нужно было отработать несколько дней в году в колхозе, разумеется, без оплаты. В моей памяти сохранилась картинка из детства. Впереди по дороге идет изможденная женщина в ветхой одежонке, в литых резиновых сапогах. Встретившейся соседке на ее вопрос она ответила, что сдавала в сельраду последнее молоко. И в сердцах добавила: «Бог дай, подавились!» Сорок лет прошло с той поры, но до сих пор в моем сердце живет боль за эту женщину и других моих односельчан.

Люди, чтобы хоть как-то свести концы с концами, стали держать одну коровенку на три-четыре семьи. В былые времена так не жили даже самые бедные крестьяне в Прикарпатской Руси. Вот свидетельство из позапрошлого века. Русинский выдающийся общественный деятель Олександр Духнович писал (думаю, перевод не требуется): «Нравы народа сего суть на исте прекрасныи, яко род сей. есть смиренный и прото повинуется каждому, верхность же свою чествует сердечно, есть далее чистого сердца. Он не жадает чужое, он красти не знает и прото все его имение смело лежит без замков. И то паче есть ему природно, что он не усилуется некое имение стязати, его все богатство состоит в 4 волах, едной корове и 10−12 овцех или козах, в двох или трех пняков пчел..» Спасибо нашим правителям за наше «счастливое» детство!

Кому-то вздумалось в Закарпатье установить Московское время, переведя стрелки часов со среднеевропейского на два часа вперёд. Взрослые на работу, а мы, дети, в школу вставали фактически в пять часов утра. Потом, в 80-х годах, когда через пытку недосыпанием прошло несколько поколений ребят — врачи забили тревогу. Они определили, что из-за временного сдвига дети болеют, отстают в учебе, плохо развиваются. Питание в нашей школе в то время не было организовано, а имевшееся подобие буфета назвать столовой — большое преувеличение. Кто там в то время столовался, для меня и поныне является загадкой. На уроки еду было брать не принято. Так что, возвращаясь из школы, мы от голода еле передвигали ноги. А если кому-то из нас случалось добыть куриное яйцо — почти всем классом шли менять его на черную, как земля, булку хлеба. У магазинов, видимо, существовал план по приему яиц у населения, и продавцы охотно шли нам навстречу. Буханка хлеба в мгновение ока разрывалась на куски, которые тут же съедались. В такие дни дорога домой была веселее и казалась короче.

А однажды утром, спеша в школу, я увидел на плакате в центре села под лозунгом Ленина и дополненного Хрущевым: «Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация и химизация всей страны», что надпись «Н.С. Хрущев» закрашена. Войдя в класс, никому ничего не говоря, взял тряпку, запачканную мелом, и со всего размаху запустил ее в неимоверно сытую, как мне казалось, рожу, взирающую на нас со стены. Не думаю, что это был осознанный поступок. Скорее всего, так сделать меня заставило желание хоть как-то отомстить за посаженные на наших сенокосных угодьях сосны и ели, загубленных понапрасну буренок и само наше полуголодное существование. Лицо на портрете из-за меловых разводов стало не узнать. Через несколько минут в класс вошла учительница, сняла портрет, и, не промолвив ни слова, вышла с ним. Таким образом, еще один политический авантюрист, обещавший за двадцать лет построить в СССР коммунистический рай, был низвергнут с политического Олимпа, но навсегда оставшийся «героем» народного эпоса. Вскоре мы узнали имя нового горячо любимого всем народом руководителя партии и правительства.

Так я дважды в детстве посягнул на честь вождей, вернее, на достоинство их изображений. Но, несмотря ни на что, мы любили нашу Родину — самую лучшую в мире. Мы восхищались ее просторами, гордились полетом Гагарина в космос. И были просто рады, что родились в СССР. Все мы мечтали стать если уж не космонавтами, то защитниками Родины — непременно!

Сентябрь-октябрь 2006.

Красноярск