Уран и Коран

Что происходит в исламском государстве, которое Соединенные Штаты могут избрать следующей целью для своего вооруженного вторжения

Чтобы поехать в Исламскую Республику Иран, надо получить визу. Визу дают не каждому и не сразу. Когда я пришел с челобитной в иранское посольство, то был подвергнут суровому допросу: зачем еду и что собираюсь там делать. «Собирать материал для статьи». — «А что вы намерены написать?» — «Правду», — честно признался я. Неулыбчивый дипломат, снимавший показания, поморщился: «Что есть, по-вашему, правда?» Тут у нас произошла дискуссия минут на тридцать по поводу того, какими глазами журналист должен смотреть на окружающий мир. Через месяц виза была получена. Я купил билет на самолет «Аэрофлота» и полетел в Тегеран, хорошо помня о полученных напутствиях: избегать принятых стереотипов и рассказать об Иране истинную правду.
Но сначала — о стереотипах.
Издалека Иран представляется многим как страна, сплошь населенная религиозными фанатиками. Суровые лики имамов, всевидящее око стражей исламской революции, женщины в черном, лозунги «Смерть Америке», отсутствие демократических свобод и подавление любого инакомыслия. Если приехать с целью обнаружить исключительно это, то и стараться особенно не надо, соответствующих фактов можно нарыть достаточно много. Но реальная действительность, как всегда, гораздо богаче на краски и оттенки.
Не претендуя на роль человека, докопавшегося до абсолютной истины, попытаюсь передать свои ощущения от этой ох не простой поездки.
Прилетев в Тегеран, журналисту первым делом надлежит найти ведомство, именуемое Эршад, министерство по делам культуры и исламской ориентации. По-нашему, что-то вроде агитпропа ЦК КПСС. Там обязан получить аккредитацию всякий приезжий корреспондент. Без пластиковой карточки с фотографией могут быть неприятности. Неприветливый чиновник в Эршаде опять, как и в посольстве, долго выведывал у меня обстоятельства моей биографии, проследил весь трудовой путь, поинтересовался фамилией родного отца, все это записал на бумагу и, наконец, спросил, с кем бы я хотел встретиться, чтобы написать правду. Вопрос прозвучал странно, потому что свои просьбы я уже заранее изложил в письме, направленном этому чиновнику заранее. Я их повторил.
Памятуя наставления бывалых людей, я не стал настаивать на посещении воинских частей, секретных лабораторий, тюрем и других режимных объектов. Было также не рекомендовано просить об аудиенции у аятоллы и президента. Мои желания были смиренны: пара интервью с министрами, встреча с руководителем энергетического ведомства, визит в парламент и короткое посещение столичного университета. По поводу университета чиновник встрепенулся: «А о чем вы собираетесь говорить с ректором?» — «Как о чем? О молодежи, студентах, системе образования». — «Только не о политике», — предупредил он и пообещал все устроить.
Начало вселяло оптимизм.
Территория трезвости
Однажды я уже был в этой стране — это случилось 12 лет назад при обстоятельствах, как говорится, форсмажорных. Меня с коллегой внезапно выдворили из Ирака, где происходила американская военная акция под названием «Буря в пустыне». Все дороги тогда сильно бомбили, самым безопасным вариантом выбраться был путь через Иран, им мы и воспользовались, предварительно получив, конечно, визы. Такси довезло нас до границы, потом мы долго шагали через обугленную нейтральную зону и, наконец, вот он — шлагбаум, за которым дежурят иранские пограничники. «А что у вас, ребята, в рюкзаках?» Мы с готовностью открыли свои пожитки. Пограничники крайне изумились, обнаружив несколько бутылок виски. «Это лекарство от традиционной русской ипохондрии», — пытался отшутиться мой друг. Однако иранцы шутку не приняли. Они хладнокровно вылили драгоценный напиток прямо на землю, а нас, несмотря на наличие виз, поместили в палаточный лагерь «для перемещенных лиц». Как мы оттуда выбирались — это отдельная история, к делу она отношения не имеет, но от тех дней в памяти еще долго оставался горький привкус обиды: Иран показался тогда враждебным, окрашенным в черный цвет недоброжелательности и подозрительности.
Годы стерли былые огорчения. Конечно, с тех пор здесь многое изменилось. Спиртное по-прежнему под строгим запретом, не сыскать даже пива, но темных красок значительно поубавилось. Иранцы уже не шарахаются от иностранцев, как от чумных, а девушки хоть и носят все поголовно хеджаб (это такая одежда, максимально закрывающая все части тела, исключая ладони и лицо), однако улыбаются вполне приветливо и не отводят стыдливо глаз, встретив взгляд иноверца.
Кстати, и по поводу алкоголя не все так безнадежно, как может показаться на первый взгляд. Однажды мой путь пересекся с маршрутом двух юных бродяг-туристов из Словении, они пояснили, что в любом селении «из-под прилавка» вам достанут практически любой градус. С наценкой за риск, естественно. Правда, если кто «настучит» и вы окажетесь в полиции нравов, то наказание будет почти неизбежным: экзекуция палками — для своих или крупный штраф с депортацией — для гостей.
У меня такое ощущение, что драконовские меры скоро будут значительно смягчены — на этом настаивают владельцы многочисленных ресторанов, об этом говорят политики, причем иной раз их аргументы выглядят достаточно неожиданно. К примеру, один человек, по обыкновению просивший на него не ссылаться, убеждал меня в том, что снятие запрета на легкий алкоголь поможет решить проблему наркомании, которая все больше заботит иранское общество.
Я мог свободно передвигаться по стране, чем и воспользовался, ожидая обещанных интервью. В Исфахан отправился на комфортабельном автобусе «Вольво» — с кондиционером, телевизором и легким ужином на борту (за 400-километровый путь надо заплатить всего-то $ 4). В Бушер — а это почти тысяча километров от столицы — полетел на аэробусе А-300 (билет в оба конца около 60 «зеленых»). В городах охотно пользовался такси, которое также можно считать самым дешевым в мире. Все дело в том, что государство удерживает весьма низкие цены на топливо: за доллар вам нальют 13 литров бензина. Поэтому все только и делают, что путешествуют из конца в конец своей великой родины. Билеты на внутренние авиарейсы можно достать с трудом, а Тегеран обилием машин и мотоциклов просто ошеломляет.
Великолепные автобаны с многоуровневыми развязками, вполне приличные гостиницы, неплохой сервис — чего еще надо, чтобы путешествие доставило удовольствие? К тому же Иран просто напичкан историческими памятниками и разного рода достопримечательностями, а по части сувениров и антиквариата ему вообще нет равных в Центральной Азии — рай для туриста, который предпочитает постигать мир не только на пляжах и дискотеках.
С этим — пляжами, дискотеками и прочими атрибутами привычного для европейца досуга — здесь как раз напряженно. Подвижки есть, но робкие. Пляжи даже на оффшорном острове Киш в Персидском заливе, где понастроили множество приличных отелей и торговых центров, только раздельные — для мужчин и женщин. Но и на женском дамам — и европейкам тоже — запрещено снимать с себя верхнюю одежду. Хочешь купаться — сигай в воду прямо в платье. Прежде запрещены были любые игры, даже шахматы, теперь в Тегеране можно набрести на бильярдный клуб, но и здесь для представителей различных полов существуют отдельные залы. Погонять шары с любимой девушкой за одним столом ну никак не выйдет.
Впрочем, хватит поверхностных наблюдений. Из них правдивой статьи не составишь. Пора погружаться внутрь.

Вперед, к победе исламизма?
Но это легко сказать. За два месяца до моего приезда в Исламскую Республику здесь случились студенческие волнения. Говорят, поводом для них стали слухи о возможной приватизации столичного университета. Молодежь выступила с протестом. В ходе митинга список протеста разросся, и наряду с социально-экономическими претензиями стали звучать политические типа: «Долой существующий режим!» Вдруг откуда ни возьмись студентов окружили «молодые люди в обычной одежде», то есть не полиция и не военные, а типа наших добровольных народных дружинников, и началось форменное побоище, в ходе которого и витрины били, и машины переворачивали. Четыре тысячи человек были задержаны, две тысячи до сих пор находятся под следствием.
За месяц до моего приезда родственники задержанных пришли к зданию тюрьмы и устроили там что-то вроде забастовки. Канадская журналистка иранского происхождения по имени Захра Каземи достала фотоаппарат. А надо сказать, что Эршад — тот самый местный «агитпроп» — еще во время июньских волнений разослал всем иностранным корреспондентам грозное предупреждение: появитесь рядом со смутьянами — пеняйте на себя. Так что канадская журналистка, видно, очень смелой была. Была, потому что теперь ее нет. И я не встречал человека, который бы поверил в официальную версию ее гибели… от внезапного сердечного приступа.
А рассказал я эту историю к тому, чтобы стало ясно, как непросто погрузиться постороннему в местную действительность. Здесь никто из чиновников не даст вам интервью без специального разрешения «соответствующих инстанций». Здесь любой иностранец постоянно находится под наблюдением и априори считается шпионом.
Чтобы понять эту действительность, предлагаю вспомнить (тем, кто, конечно, в состоянии) незабываемые годы советской власти. Сталинские. Хрущевские. И позднего Брежнева. Много общего. Только вместо портретов наших вождей с фасадов домов на вас взирают суровые лики имама и теперешнего главного аятоллы. И место коммунистической религии занимает религия исламская. И своя Лубянка есть в виде корпуса стражей исламской революции с добровольными помощниками «в обычной одежде». И еще один общий есть признак — очень важный для моего повествования. Как мы тогда в большинстве своем «другой такой страны не знали, где так вольно дышит человек», так и иранцы вполне терпимо относятся к существующему режиму. Во всяком случае если не считать студенческих волнений 1999 и 2003 годов, то других акций протеста или выступлений оппозиции там отмечено не было.
При этом градус внутриполитической жизни достаточно высок. Эта жизнь определяется почти открытым противоборством двух сил, именующих себя консерваторами и реформистами. Первых возглавляет духовный лидер страны аятолла Хаменеи, избранный на свой высший пост пожизненно. Вторых ведет президент Хатами, который тоже, между прочим, из иерархов, имеющий большой сан.
Что касается консерваторов, то упрощенно их позиция состоит в том, чтобы все оставалось, как есть, то есть в строгом (строжайшем!) соответствии с нормами шариата. Президент, он же глава исполнительной власти, зовет путем осторожных преобразований к построению «общества исламской демократии». Что это такое? А это общество, которое сочетает в себе общепринятые демократические ценности с национальными и религиозными традициями страны.
Возвращаясь к аналогиям с нашим прошлым, это как «социализм с человеческим лицом». Заманчиво было его построить, но ни у кого не вышло. Может быть, оттого что утопии возможны только в романах?
Казалось бы, идеи реформаторов должны быть дружно поддержаны населением Ирана. Своим собеседникам я задавал одинаковый вопрос: каковы могут быть итоги референдума, если спросить у населения, чей курс населению милее? Восемьдесят процентов однозначно выступят за реформы, отвечали мне. Возможно. Но и тут не все так гладко. В правительстве и парламенте сторонники Хатами имеют безоговорочное большинство. И среди губернаторов — сплошь «демократы». А вот состоявшиеся недавно выборы в городские и сельские советы они с треском проиграли. Например, из 15 мест в Тегеранском городском совете 14 заняли люди аятоллы. Произошло банальное: городское население просто проигнорировало выборы. И молодежь не явилась на участки для голосования, а молодые люди в возрасте до 30 лет в Иране составляют почти 70 процентов от всего населения.
«Реакционное духовенство» (по западной терминологии) очень осторожно отпускает вожжи, а иногда действует по принципу «шаг вперед — два шага назад». Да, в стране сейчас миллионы пользователей Интернета, но провайдеры обязаны фильтровать Сеть, отсекая все, что входит в противоречие с нормами исламской морали, все, что способно нанести ущерб исламскому государству. Да, есть парламент, но стоящий выше него Наблюдательный совет блокирует принятие целого ряда принципиальных законопроектов. Да, не существует цензуры, но редактор любой газеты хорошо ощущает границы дозволенного, потому что за нарушение этих границ кара следует незамедлительно.

За что приговорили Штаты
Сказать по правде, я приехал сюда скорее не по причине простого любопытства, а движимый корыстной целью понять, отчего эту древнюю страну так невзлюбили американцы, объявив ее чуть не следующей своей мишенью после Ирака. Вроде бы гнезд терроризма здесь замечено не было. И прямой угрозы западной демократии Иран не представляет. И атомной бомбой они не размахивают. Тогда что? Надо бы разобраться. Я старательно поднимал эту тему в разговорах с разными официальными и неофициальными лицами, пытаясь докопаться до правды. И вот что получилось.
Когда в 1979-м грянула исламская революция и толпы восторженных людей водрузили на трон имама Хомейни, то первым делом революционеры вымели из страны американцев и все, что было с ними связано. Лозунг «Смерть Америке!» стал одним из главных идеологических постулатов нового режима. Соединенные Штаты были назначены основным виновником всех социальных проблем, которые тогда существовали в стране. Прошли годы. Социальные проблемы остались, многие наивные иллюзии развеялись, однако грозный лозунг все еще не снят с повестки дня. «Может, вам пора как-то смягчить позицию по этому поводу, — задавал я явно провокационный вопрос своим собеседникам. — Сделать первый шаг навстречу врагу». Но никто на провокацию не поддавался: «Пусть они сначала сами прекратят антииранскую пропаганду». Однако в вашингтонской риторике Иран по-прежнему значится «государством-изгоем», а значит, и Тегеран держит прежнюю линию.
Вообще персы очень болезненно относятся к любой критике в свой адрес. Они справедливо полагают, что сама многотысячелетняя история их цивилизации не дает никому права указывать им на то, как надо жить. И лично я в этом их понимаю. Действительно, кому какое дело? Попробовали бы янки нам, гражданам СССР, лет тридцать назад диктовать свою волю — кому бы из наших граждан (кроме немногих диссидентов) это понравилось?
В прессе проскользнули «утечки» о том, что американцы в борьбе с заклятым врагом, возможно, пойдут не путем военного вторжения, а сделают ставку на своих союзников внутри страны. Но это смешно. Никакой сколь-нибудь серьезной внутренней оппозиции существующему режиму здесь, похоже, нет. То есть, возможно, она и есть, но тогда так глубоко законспирирована, что и проку от нее никакого. Зато оплот у аятоллы очень мощный. Это и вооруженные силы, прошедшие серьезную закалку в многолетней войне с Ираком, и корпус стражей исламской революции, в арсенале которого есть даже баллистические ракеты, и так называемые басиджи — те самые «граждане в обычной одежде», которые непостижимым образом возникают тут же, едва кто-нибудь замыслит даже самый безобидный митинг. А еще есть «дети шахидов» — молодые люди, чьи родители погибли на иракских фронтах и официально признаны «мучениками», героями, павшими «за истинную веру». Государство выделяет сиротам приличные пенсии, обеспечивает жильем, дает разные льготы — надо ли объяснять, чем эти ребята платят в ответ.
Короче, «холодная война» продолжается. Вашингтон стал еще активнее обстреливать Иран передачами на персидском языке, рассчитанными в основном на молодежь. Увеличены ассигнования на проведение тайных спецопераций. ЦРУ представило Бушу доклад о возможностях прямого военного вторжения. Реакция противоположной стороны тоже была конкретной: режим мулл недавно ввел еще более строгий запрет на пользование «тарелками» спутникового телевидения, снял со своих постов ряд чиновников-реформаторов и закрутил гайки в СМИ.
Насадив Иран на «ось зла», Вашингтон принялся объяснять всем, за что персы подвергнуты такой обструкции. Пункт номер один: пособничество терроризму. Однако кроме непризнания Израиля и симпатий к ООП других признаков пособничества не существует. Пункт номер два: отсутствие демократических свобод. Но тогда треть мира надо зачислить в «изгои», в том числе многие государства, которые ходят в друзьях у Штатов. Пункт номер три: разработка оружия массового поражения. Стоп! Вот тут-то американцам, кажется, улыбнулась удача. Ядерная карта в колоде существующих обвинений представляется им сегодня козырной.

Иран и уран
Бушерскую атомную станцию вот уже почти восемь лет сооружают при активном участии российских специалистов. В 70-е годы ее пять лет сооружали специалисты из ФРГ. Два блока были почти достроены, завезено оборудование, брезжил пуск. Но потом грянула революция, немцы в спешке уехали, все было законсервировано. В 80-е, когда Иран и Ирак сошлись в долгой и кровопролитной войне, откуда-то с моря прилетели чьи-то самолеты и выпустили по станции несколько ракет. Если это были иракцы, то надо отдать должное их летчикам: ракеты попали прямо в купола реакторных залов. Впрочем, некоторые серьезные люди считают, что это были не иракцы (американцы? израильтяне? советские? — не будем гадать, тогда у Ирана было много врагов).
В 1995-м Москва и Тегеран подписали почти миллиардный контракт на достройку одного из блоков АЭС в Бушере. Было принято решение провести тщательную ревизию тех сооружений, что уже построили немцы, и того оборудования, что немцы уже завезли. Годное — интегрировать под наш российский проект, а негодное — разобрать. Теперь те специалисты, с которыми я встречался в Бушере, уверяют, что было бы проще, дешевле и быстрее построить блок заново, но, увы, дело уже зашло так далеко, что ныне опять забрезжил пуск. А вместе с ним вокруг станции разгорелись нешуточные страсти.
Антииранские силы словно того и ждали. Ведь любому идиоту понятно: муллы строят АЭС исключительно для того, чтобы получить доступ к ядерным технологиям. Реактор в Бушере наверняка будет использован для последующего создания собственного оружия массового поражения. А Россия потворствует людоедским планам исламских фанатиков.
Каков сюжетец, а?
Ну скажите, разве я мог, оказавшись в Иране, не приехать на берег Персидского залива?
И прямо с самолета ранним утром отправился на объект. Мой сопровождающий из числа соотечественников, руководящих стройкой, толково и в доступной форме рассказал о состоянии дел и предложил совершить экскурсию по станции. Мы зашли в клеть рабочего лифта, чтобы подняться на верхнюю площадку реактора.
— От немцев еще остался лифт, — пояснил сопровождающий. — Надежная штука.
Лифтер-иранец нажал на кнопку. Лифт не шелохнулся. Лифтер выгрузил половину пассажиров и нажал снова. Эффект был тот же.
— Сглазил, наверное, — легко объяснил ситуацию мой гид и предложил подняться наверх пешком.
Я впервые в жизни оказался так близко к атомным делам (практически внутри них) и с интересом внимал объяснениям. Их суть состояла в том, что этот шар диаметром 62 метра с оболочкой из бетона и стали способен выдержать землетрясение силой девять баллов. Сейчас там ведется монтаж оборудования, а физический пуск реактора может произойти года через полтора. «Если, конечно, ничего не случится», — поправился собеседник, хорошо помнивший историю бушерской станции.
В разгар экскурсии по лестнице вслед за нами поднялись два взволнованных человека «из режима». Один из них, россиянин, был мокр с головы до ног. Пот так и катил с него градом, рубаху следовало немедленно выжать. Я еще никогда не встречал столь потного человека. Иранский товарищ
выглядел посуше, но тоже не скрывал озабоченности. Оказывается, разрешение на мое посещение объекта все еще не пришло из Тегерана, сам факт присутствия постороннего лица в святая святых АЭС выглядел вопиющим нарушением. Короче, меня немедленно выдворили вон, и остаток дня я провел в разговорах с нашими специалистами на территории их жилого городка.
Иранцы бдительно сторожат свою станцию. Вокруг нее понатыкано столько пулеметов, зенитных орудий, радаров и ракетных комплексов, будто третья мировая война уже началась. Иногда, проверяя состояние своих стволов, боевые расчеты постреливают в раскаленное небо. Этот Бушер многим как кость в горле. То Израиль грозится разнести почти готовый реактор к чертовой бабушке. То инспектора МАГАТЭ нагрянут. А уж янки, чьи авианосцы маячат на горизонте, те давно держат станцию на прицеле.
На самом деле никакого ядерного оружия на этом сугубо гражданском энергетическом объекте создать невозможно — это вам объяснит любой инженер. Когда-нибудь, скажем, спустя три или четыре года после пуска, можно извлечь отработанное топливо, пустить его на обогащение и уже затем попытаться смастерить бомбу. Однако если опасаться такого развития событий, то следует взять под подозрение все атомные станции во всех странах. К тому же персы согласились отработанное топливо возвращать обратно в Россию.
Тогда что? Казалось бы, и этот козырь бит. Но Буш не сдается. Теперь его разведчики накопали информацию о строящемся объекте по обогащению урана в городе Натанза. Да, отвечает на это Тегеран, мы действительно разрабатываем месторождения радиоактивного сырья и строим предприятия по его обогащению. Зачем? Потому что кроме реактора в Бушере хотим соорудить еще шесть блоков. При этом аятоллы согласны подписать т.н. «дополнительный протокол» МАГАТЭ, условия которого ставят ядерную программу страны фактически под полный контроль этой международной организации. Если подпишут, то интересно, что тогда придумают в Белом доме?
России участие в сооружении иранских атомных станций сулит явную выгоду. Даже этот единственный блок в Бушере обеспечил работой несколько тысяч наших квалифицированных специалистов, гарантировал стабильные договора для двух десятков отечественных машиностроительных предприятий. Если такое сотрудничество будет продолжено, то сумма заключенных контрактов может составить до 10 млрд. долларов. А такими деньгами не разбрасываются.

Иран — это огромное государство с населением около 70 миллионов человек, с развитой индустрией, колоссальными запасами минеральных ресурсов, древней историей и высокой культурой (к примеру, иранский кинематограф в последние годы почти на всех кинофестивалях ходит в лауреатах). Сегодня в Иране режим, который многим кажется реакционным, неправильным. Однако его не марсиане навязали, это был выбор самого иранского народа. И с этим надо считаться.
Сейчас Ирану непросто. Фактически со стороны США имеет место самый натуральный шантаж: или ты примешь наши условия, или мы тебя «поимеем так же, как поимели» весной Ирак.
По сути дела, сейчас Иран представляет собой брешь в том поясе американских военных баз, который формируется на юге: Турция, Ирак, Грузия, Азербайджан, Афганистан, Пакистан, Киргизия…
Что будет дальше — неясно. Как себя вести России в этой ситуации — тоже вопрос непростой. Судя по всему, Россия еще не определилась с ответом на него.
Что же касается моего желания написать правду, то, откровенно говоря, реализовано оно далеко не полностью. Удивительно, но ни одно из обещанных мне интервью не состоялось. Ни с министрами, ни с парламентариями…
Странная, однако, реакция на желание заезжего журналиста докопаться до правды.