 |
| Русская неделя | Егор Холмогоров | 13.06.2007 |
Некоторое количество необходимых мне работ я нашел, но у всех у них была одна и та же интересная особенность — они принадлежали иностранным авторам. Удивленный, я стал просматривать заголовки на сайте внимательней и обнаружил: статью американского богослова, две статьи сербских богословов, одну статью греческого богослова, выступление немецкого лютеранина, перешедшего в православие, интересный материал о православии где-то на Барбадосе, заметки о монастырях Греции, — и среди этого говорения многими языками робко приткнулись пара проповедей современных русских священников да несколько статей о связи Православия с русской державностью.
Державность, особенно православная державность, это прекрасно. Но все-таки, почему молчит некогда великая русская богословская школа? Почему ответ на основные вопросы человеческого бытия не дают русские авторы из опыта русской жизни? Или дают, но просто их ответы кажутся «неинтересными» и «не занимательными» по сравнению с сочинениями, иногда совершенно аналогичного содержания, но подписанными иностранными именами? К сожалению, приходится предполагать именно последнее. У нашей православной общественности, а кому как не ей отвечать и за православное просвещение остального народа, давно уже выработалось стойкое презрение ко всей православной литературе, написанной на русском языке, особенно в России, и уж тем более — после 1917 года. И напротив, всему, что написано на иностранных языках, эмигрантами, а лучше вообще иностранцами, восторги и повышенный интерес обеспечены заранее, вне зависимости от реального качества написанного. Такое ощущение, что знаменитые слова патриарха Никона «телом я русский, но душою — грек», не остались частным мнением одного, пусть и выдающегося иерарха, а стали кредо многих поколений наших богословов и церковных журналистов.
По молодости лет автору этих строк случилось быть студентом одного православного университета, и вот с тех пор в голове намертво засела наша тогдашняя иерархия сравнительных оценок литературы о православии: на первом месте — католики и вообще инославные авторы, интересующиеся православием, — уж они-то точно все знают; на втором — иностранные православные богословы, желательно тоже обратившиеся из других исповеданий; на третьем — авторы-эмигранты, желательно тоже переведенные с иностранных языков; лишь после этого — дореволюционные авторы, и уж наши русские современники в самом конце. Высшей характеристикой было что-то вроде: «Автор француз, двадцать лет у иезуитов учился, а потом обратился в Православие теперь вот про святых отцов пишет». Из авторов отечественных и современных респектом пользовался разве что отец Андрей Кураев, причем и в его работах занимали не столько его собственные идеи, сколько искусно выкладываемая им мозаика из работ авторов «высших категорий». Некоторые так и читали его замечательные работы, чтобы потом разбирать на цитаты…
Сейчас ситуация, конечно, несколько изменилась. Слепого доверия ко всему, что напишут о Православии «дружественные» католические авторы — намного меньше. Намного яснее стало то, в какой степени и западное и эмигрантское православное богословие ХХ века зависимо от блестящих наработок русской богословской школы XIX и начала XX веков, насколько мы до сих пор в неоплатном долгу у тогдашних духовных академий и насколько, с другой стороны, до сих пор, зависимы от их ошибок. Но, к сожалению, сохраняется психологическая аберрация, благодаря которой авторитет той или иной православной статьи или книги резко повышается, если в заголовке стоит сербская или греческая фамилия. Пример этой аберрации автору пришлось наблюдать меньше двух лет назад, на одной из богословских конференций, когда настоящий аншлаг вызвало выступление одного модного греческого автора, содержавшее несколько рассуждений о православном эротизме и две ученых цитаты — одна из Жан Поль Сартра.
Некоторые приходили на конференцию специально, чтобы только эту эротику послушать. При этом десятки других тончайших, глубоких по мысли и компетентных докладов и наших богословов и иностранных гостей остались практически незамеченными и заслушивались в полупустых залах.
Разумеется, сказанное мною не означает призыва развернуть какие-то гонения на зарубежную православную литературу, объявить «Россию родиной слонов и догматов». Православие — вера вселенская, вера кафолическая, как на греческом языке звучит то, что у нас переводится словом «соборная». Это означает, что она обращена к каждому человеку, каждому народу, на каждом языке, и православные всего мира являются нашими братьями во Христе. Но кафоличность означает и другое — то, что каждая поместная церковь содержит и сохраняет всю полноту православного Предания в ничем не умаленном виде. Этим православная кафоличность отличается от западного католичества, признающего статус Церкви только за всеми вместе местными церквями, собранными под главенством Римского Папы. Для православных каждая местная церковь полномочна и самодостаточна, и ее соединяет с остальными церквями союз любви в едином главе Церкви — Христе.
Волей Своего Главы — Христа, и постоянно действующего в Церкви Святого Духа, вселенская православная Церковь образовала несколько поместных традиций: византийскую, русскую, болгарскую, сербскую, греческую, египетскую, сирийскую, арабскую, грузинскую, румынскую и т. д.
Между ними нет разницы в догматах и канонах (а если она появляется, то церковное единство оказывается под угрозой), но довольно велико различие в церковной практике, в том подходе, в тех конкретных методах и примерах, с которыми Церковь обращается к душе человека. И это различие не столь уж малосущественно, поскольку тяготение к своему, родному, естественно для человека. Именно поэтому, в частности, Православие никогда не принимало трехязычной ереси: учения, что к Богу можно обращаться только на греческом, латинском и древнееврейском языках. Использование национальных языков и уважение к национальным христианским традициям есть норма для Православия. И от своей поместной Церкви каждый христианин может получить полноту таинств и православного вероучения, нравоучения, духовных наставлений, живых примеров святых — последнее исключительно важно, поскольку именно на примере святых, как ни на чем другом, строится жизнь христианина и вдохновение на христианский подвиг. Унижать свою Церковь, противопоставляя ей другие поместные церкви — дело постыдное, как унижение матери.
Тем более постыдно унижать Русскую поместную Церковь, как никакая другая многочисленную, давшую ни с чем не сравнимое количество святых, подвижников и мучеников. Церковь, образы святых которой — преподобного Сергия, преподобного Серафима, оптинских старцев, праведного Иоанна Кронштадтского, стали для православных всего мира такими же путеводными маяками, как святые древней Церкви, самых первых веков Христианства. Тем не менее, практика третирования Русской Церкви как вероучительно неполноценной в ХХ веке распространилась очень широко, вместе с общим распространением у нас русофобского самоедства.
Роковую роль тут сыграла книга выдающегося богослова и философа русской эмиграции о. Георгия Флоровского «Пути русского богословия». Этот масштабный труд, по своей идее, должен был дать полную характеристику развития русской богословской мысли сквозь века, однако превратился в собрание довольно субъективных мнений. Так, отец Георгий утверждал, что русское богословие с древности было молчащим, что нормально русская церковность развивалась только да падения Византии, а все, что было в нашей церковной истории после — это «кризис византизма», приведший русское богословие к переходу на ложные пути, к «западному пленению». Дальше на протяжении всей объемистой книги о. Георгий берет одного за другим русских богословов и церковных мыслителей, и каждого критикует за излишнее западничество, так что в итоге создается ощущение, что все русское богословие — это многовековое блуждание в ереси. Правда, чтобы сохранять эту тенденцию, под конец Флоровскому приходилось прибегать к откровенным манипуляциям. Он посвящает в книге десятки страниц «философскому литературоведению» и анализу взглядов… Александра Блока. Зато лишь один раз упоминает выдающегося богослова архимандрита Иллариона (Троицкого) (позднее священномученика), причем не в связи с его уникальными богословскими работами, а в связи с одним его публичным выступлением — речью в защиту восстановления патриаршества. Случайных ремарок удостаиваются такие заметные светские богословы как Михаил Новоселов и Лев Тихомиров. Тут уже хочется воскликнуть: «Это просто нечестно!»
Сам о. Георгий к концу жизни осознал, что перегнул палку и мечтал переписать «Пути…» так, чтобы дать объективную оценку исключительно богатому и оригинальному древнерусскому богословию и церковной традиции. Но сделать это о. Георгий так и не смог, его собственные богословские работы, в которых он засвидетельствовал, что русское богословие живо, знают немногие. А вот «Пути…» читали практически все «интересующиеся православием», и привычку походя унижать всю русскую богословскую традицию — усвоили.
Впрочем, у самого Флоровского подобный взгляд возник не на пустом месте — образец неуважения к русской церковной традиции был дан в XVIIвеке событиями, связанными с церковным расколом и осуждением патриарха Никона. Самое страшное было не то, что русские начали исправлять свои обряды, приводя их в соответствие с греческими (хотя объявлять старые обряды ересью было очень странной идеей, справедливо отвергнутой поместным собором РПЦ в 1970 году), а то, что назначили судьями наших церковных дел иностранцев, главную скрипку среди которых играл папский шпион, развратник и авантюрист Паисий Лигарид. В итоге на знаменитом соборе 1666 года были осуждены и старообрядцы, ушедшие в итоге в драматический многовековой раскол, и их противник патриарх Никон, мечтавший превратить Москву в центр вселенского Православия. Осуждены были и многие самобытные элементы русской церковной традиции, в том числе и такие ее самобытные образцы, как русское шатровое зодчество или русский иконописный стиль. Затем в течение полутора столетий положение только усугублялось. Тогда-то и произошло подлинное «западное пленение», а совсем не тогда, когда Москва объявила себя Третьим Римом и начала развивать оригинальную православную традицию.
С какой-то стати нашим греческим православным братьям было приписано право выдавать «лицензии на православие». Хотя греческая Церковь, пережившая века упадка под турецким владычеством, была ни чуть не в большей степени наследницей Византии, чем мощная, развивавшаяся несколько столетий и обогащавшаяся новыми знаниями Русская Церковь. По счастью, церковное возрождение России в начале ХХ века немного затормозило этот процесс. Иначе трудно сказать, какова бы была судьба Православия в России после того, как основные греческие патриархаты в 1922 году предали св. патриарха Тихона и поддержали заговор «обновленцев», стремившихся превратить Русскую Церковь в шута горохового при большевиках, провели у себя самих реформы календаря — вызвавшие, кстати, страшный раскол в православной Европе -, а патриархат Константинополя начал создавать расколы в границах канонической территории Русской Церкви. По счастью, православные русские не признали «лицензии», выданной греками обновленцам.
В последующие времена православные и в Сербии, и в Болгарии, и в Румынии, и в Греции и во Франции считали за честь учиться у эмигрировавших русских богословов, с интересом воспринимали те веяния, которые шли от Церкви в России. Но когда, особенно после хрущевских гонений на Церковь, православная атмосфера в СССР стала довольно душной, начался «реэкспорт» переведенного с французского Православия в Россию. Реэкспорт, необходимый тогда как временная мера. Но превратившийся у нас сегодня уже в совершенно ненужную привычку. Православное богословие на Западе, вольно или невольно, попадало под влияние тамошних социальных и духовных процессов — релятивизма, постмодернистской безответственности, пронизывающей западную интеллектуальную среду русофобии. Именно в такой среде стал возможен «святой отец Жан Поль Сартр», учащий о «православном эротизме». И признание за этой интеллектуальной средой права на высшую православную мудрость, стремление получить у нее одобрение нашим «провинциальным» потугам — это огромная ошибка. Ошибка и богословская и миссионерская.
Православная Россия не должна закрываться от мира. Напротив, она должна быть духовным и интеллектуальным лидером православного мира. На наших богословов, проповедников, церковных ученых должны равняться их западные и балканские коллеги, а не наоборот. И для этого необходимо обращение к той оригинальной, духоносной церковной традиции, которая веками составляла драгоценнейшее достояние Русской Православной Церкви. И тогда, когда мы поймем, что путь русского богословия — это именно путь, а не беспутье, может быть изменится в лучшую сторону и миссионерская ситуация в самой России. Слишком у многих наших современников в голове сидит странная идея, вбитая антихристианскими пропагандистами, что «Православие не русская религия». Хотя тысячелетний вклад русских говорит об обратном, если уж взбредет кому делить Православие, то оно русская религия более, чем чья-либо еще. Но вот только, передав кому-то еще право выдавать «лицензии на Православие», мы вряд ли сможем кого-то в этом убедить.
