ИА «Белые воины» | Борис Галенин | 27.05.2006 |
Облечен я весь
В одежды черного цвета
Черные, что ягоды тута.
«Кодзики». Гл. 21.
К полудню 14 мая 1905[1] года море в Восточно-Цусимском проливе стало затихать, а бывший с утра туман рассеялся. И картина, представшая в эти минуты любому ценителю прекрасного, окажись он там, напомнила бы ему гравюру в стиле Хокусая, или иных мастеров графики. По серо-синим волнам Японского моря, как нарисованные черной тушью шли военные суда под русскими Андреевскими стягами. Колонна их, казалось, скрывается за горизонтом. Черные тела их, цвета ягод тута, как сказали бы японские поклонники поэзии эпохи Нара, казались глыбами черного полированного мрамора. На носу каждого из них распластал крылья золотой двуглавый орел. Чуть правее и впереди основной колонны шли четыре огромных броненосца, первый из которых нес адмиральский флаг.
2-я русская Тихоокеанская эскадра во главе с флагманским броненосцем «Князь Суворов» шла навстречу своей судьбе. За кормой эскадры оставалось 18 тысяч морских миль, что сравнимо с длиной земного экватора.
Этот путь она прошла, не имея на нем ни одной угольной станции, ни одной дружеской базы. А проще говоря, во враждебном окружении всего, как сказали бы сейчас, свободного мира, под неусыпным наблюдением его флотов, особенно британского.
Единственным государством, соблюдавшим в Русско-японскую войну дружественный нейтралитет, была Германия. Именно благодаря германским угольщикам — хотя и здесь были накладки и немалые — эскадра смогла совершить свой крестный путь от Либавы до Цусимы. И только раз за все это плавание в немецкой африканской колонии Ангра-Пекена русскую эскадру ждал сердечный прием, а немецкий майор-«губернатор» колонии пил с нашими офицерами в кают-компании «Суворова» за победу над Японией и за погибель Англии.
Сам по себе переход огромной эскадры без баз и тылов от Либавы до Цусимы был подвигом, равного которому нет до сих в анналах мирового мореплавания. И подвигом этому эскадра была обязана в первую очередь железной воле адмирала Русского Императорского флота Зиновия Петровича Рожественского. С этим согласны, кажется, даже его недоброжелатели, число которых из пишущих про Цусиму, за сто лет не уменьшилось. Во всяком случае, в России.
В полдень 14 мая 1905 года на судах русской эскадры реяли стеньговые флаги, а офицеры поднимали бокалы с шампанским — многие последние в своей жизни — и кричали «Ура!» — в честь годовщины Священного Коронования Их Величеств.
Вопреки обычаю, адмирала не было в кают-компании флагмана. Уже более суток он не спускался с мостика. На мостике же он провел большую часть похода, часто даже ночуя там в кресле, особенно когда эскадре грозила опасность.
А севера-востока, еще не видимая нашими сигнальщиками, стремительно сближалась с нами светло-серая боевая колонна японской эскадры под флагом адмирала Хейхатиро Того. До визуального контакта оставался еще час, до огневого — полтора.
И пока эти часы длятся постараемся рассказать в телеграфном стиле предысторию событий, приведших к одному из трех крупнейших морских сражений XX века и мировой истории. Первому, не считая боя Порт-Артурской эскадры в Желтом море 28 июля 1904 года, и крупнейшему испытанию в бою паровых броненосных судов. А по масштабам с Цусимским боем могут сравниться только Ютландское сражение 1 июня 1916 года между английским Гранд Флитом и германским флотом Открытого моря, не имевшее решительных результатов, и бой в заливе Лейте 20−26 октября 1944 года, в результате которого перестала существовать военно-морская мощь Японской империи. Своего рода Цусима Японского флота.
Так вот. Предыстория рассматриваемых нами событий такова.
Одна тысяча восемьсот пятьдесят пятый год. Имеет место быть русская кругосветная экспедиция под руководством адмирала Путятина Евфимия Васильевича, в составе фрегатов «Паллада» и «Диана», на борту одного из которых присутствовал известный беллетрист Иван Гончаров. Указанная экспедиция, в результате цунами и других неприятностей лишается кораблей у берегов Страны Восходящего солнца. В районе порта Симода, с разрешения японских властей, русские моряки строят мореходную шхуну «Хэда». Японцы, которым только-только командор американских ВМС Перри объяснил на пушках опасность тотального изоляционизма, столь характерного для эпохи сёгунов Токугава, с восторгом наблюдают за постройкой указанной шхуны и делают далеко идущие выводы. Сперва может и не против России.
В 1868 году, сменив сёгунат, на демократическую (о чем основное население японских островов не знало до 1945 года, поскольку микадо был обожествлен) монархию, Япония быстро пошла по западному пути, отчего ей сразу стало тесно на любимых островах.
Армия новой Японии была построена по прусскому образцу. Флот — по английскому. Вкус у бывших самураев был хороший — ничего не скажешь.
В 1894—1895 годах Япония вдребезги разбила китайскую армию и флот, захватив в качестве военно-морской базы Порт-Артур на кратчайшем операционном пути к Пекину. А заодно, постаравшись присоединить к себе на память Корею. В ответ на эти спонтанные и опрометчивые действия, Токио строго погрозили пальцем из Петербурга — протектора целостности и независимости Поднебесной Империи, а заодно и Кореи. Японцы намек поняли и с занятых территорий удалились.
И тут русский МИД совершает непростительную оплошность. Да! России нужен был незамерзающий порт на Дальнем Востоке. Это понимали все государственно-мыслящие люди России от Государя Императора Николая II до великого ученого Д.И. Менделеева. Не понимающих эту аксиому просьба не беспокоиться и дальнейшим чтением не утомляться.
Но! Указанный порт, он же по необходимости военно-морская база, должен был по смыслу своему работать в тесной связке с Владивостоком, уже существующей базой русских тихоокеанских ВМС, но, к сожалению, замерзающей на долгие зимние месяцы. Гольфстрима в Тихом океане, во всяком случае у наших берегов нет, и граница оледенения спускается там существенно южнее Атлантической.
Базой, естественно связанной с Владивостоком, идеально мог стать корейский порт Мозампо, в сочетании с прилегающим архипелагом Карго до, где в 1905 году и поджидал нас в гости на Цусиму адмирал Того. Мозампо расположен на самом юге Корейского полуострова, аккурат против главной военно-морской базы Японии Сасебо.
На необходимость занятия именно Мозампо настаивал в своих донесениях тогдашний командующий эскадрой Тихого океана, великий русский человек и превосходный адмирал Ф.В. Дубасов, будущий подавитель московской крамолы 1905 года. Независимо от него, точно такой же точки зрения придерживался Государь Император Николай II. Он считал совершенно необходимой для России базу в районе Мозампо с выкупом за любые деньги полоски земли от Владивостока. Не поленись читатель взглянуть на карту. Сравни Мозампо или любую точку на южном берегу Корейского полуострова с Порт-Артуром.
Но МИД сказал — нет! Только Порт-Артур. Что это? Услужливый дурак, который опаснее врага? Или сам враг, маскирующийся под ценного специалиста?
Государя сумели переубедить. Телеграмма адмирала Дубасова, в которой он обосновал возможность и необходимость занятия нами Мозампо, почему-то пришла с трехдневным опозданием, как раз на следующий день после совещания, на котором было получено Высочайшее повеление о занятии Порт-Артура.
Надо совсем не знать и не понимать Японию, ее национальный характер с обостренным чувством чести, всегда готовый отдать за нее жизнь.
Удалить Японию из Порт-Артура, мотивируя это независимостью Китая и тут же занять его самим! Говорят, кайзер Вилли очень смеялся, узнав об этом, и тут же приказал какому-то германскому кораблю, оказавшемуся по случаю в тех местах, занять китайский порт Циндао под базу германских ВМС — от Китая-де не убудет. Послушные немцы заняли Циндао даже дней на 10 раньше, чем мы вошли в Порт-Артур. Но особенно радовались этому США, считавшие, что России в Сибири нечего делать восточнее Иркутска[2], и Англия. Для последней симпатии азиатских англо-колониальных народов к России, были острый нож в сердце.
Дальнейшее ясно. Схватка России и Японии с этого мига стала неизбежной. Но! Важный психологический момент: Россия к Японии близка, рядом нависает. А Япония от России далека. Почти не видна. Как Сатурн в популярном некогда фильме.
Отсюда разница в темпе подготовки. Япония бросила весь свой бюджет на постройку современной армии и флота. Штаты и Англия дали займы. На очень льготных условиях.
Построенный для Японии флот был не намного больше, а может быть и меньше, чем русский. Но, сконцентрированный в одной точке, сплаванный. Укомплектованный моряками от рождения. Ведь кто из японцев не моряк, хотя бы каботажный. Людьми, готовыми обойтись в день чашкой риса, а по праздникам или боевым действиям чашечкой сакэ.
Не то, что на Российском Императорском флоте, где без наваристого борща с почти кило мяса в день и с пол стаканом водки к обеду и ужину и служба-то не мыслилась. Но это в шутку. Хотя с питанием на русском военном флоте действительно был порядок, даже в кругосветных или около того плаваниях. Как вспоминал один из офицеров, 3-й кажется эскадры (т.е. «небогатовской»), плывущий на Цусиму: «В Индийском океане пришлось перейти на консервы. Но, надо отдать должное, рябчики практически не отличимые от свежих».
Любили русские Цари свою Армию и Флот. Даже баловали. Недаром, генерал Нечволодов писал, что Россия единственная в мире страна, где к изумлению и непониманию иноземцев, цари, обращаясь к солдатам, говорят: «Братцы!»
Другое дело: любит царь, не жалует псарь. Было. И еще как. Плавали — знаем. 2-я эскадра Тихого океана испытала это на себе — от командующего до последнего матроса.
И все же, только в нашем Царском флоте, офицер корабля (и будущий знаменитый адмирал!) в ответ на слова самодурствующего командира корабля, капитана I ранга:
— У меня так служить нельзя! — мог ответить:
— Я не у вас служу, а с вами служу Государю Императору! Меня нанять к себе на службу — у вас денег не хватит!
Русские морские люди еще понимали тогда в большинстве своем, что командиру они — только подчиненные, и лишь Государю Императору — верноподданные, что пред лицом Верховного Вождя и командующий флотом и матрос второй статьи — одинаково слуги Престола и Отечества, ревность и преданность которых одинаково ценится вне зависимости от их иерархического положения[3].
Это мировосприятие русских людей было следствием их православности, воспитывающей в людях такие качества, как верность, преданность, мужество, самоотверженность, терпение и другие, столь необходимые военному и просто человеку качества. К сожалению, с уменьшением православной веры в России, особенно в ее высших, так называемых образованных, слоях, приходили в упадок и указанные качества, что и явилось основной причиной всех революций и иных несчастий России в XX веке и текущем.
Короче. К началу 1904 года мобилизационная программа японской армии была завершена, а Японского флота завершилась покупкой у Италии крейсеров «Ниссин» и «Кассуга», встретившихся в Суэцком канале с броненосцем «Ослябя», не дошедшем по прихоти наших флотских властей до Порт-Артура, чтобы вновь туда пойти в составе 2-й эскадры. Японцы еще потом долго удивлялись, что их не потопили прямо в Суэце. Война была уже, или, во всяком случае, на носу.
В январе 1904 года в Порт-Артуре стояла довольно мощная русская эскадра, почти равная всему японскому флоту. На Балтике было тоже немало кораблей и часть строилась. Но до нее 18 тысяч миль. Инициатива у нас, увы, не поощрялась. И эскадра, вполне способная разгромить при внезапном нападении японский флот в его базах, спокойно дымила трубами на внешнем рейде Порт-Артура. Поскольку на внутренний могла пройти только во время прилива.
Столь любимый демократами «крупный русский государственный деятель С.Ю. Витте», тогдашний министр финансов, все государственные средства пустил на строительство причалов и прочей инфрастуктуры торгового порта Дальний, невдали от Порт-Артура. Прекрасно оборудованный, глубоководный и незащищенный Дальний был занят японцами в первые недели — месяцы войны, и исправно служил им операционной базой, как для действий против Порт-Артура, так и по переброске японских войн на сопки Маньчжурии. Не рассматривая здесь подробно этот вопрос, хочется все же задать его: «Для кого будущий граф Витте-Полусахалинский строил этот порт?»
В ночь на 27 января (9 февраля) 1904 года японский флот без объявления войны напал на нашу эскадру в Порт-Артуре и повредил два броненосца. Справедливости ради, следует отметить, что стратегической целью Того было уничтожение под шумок всей Порт-Артурской эскадры. Но до лавров Ямамото-Пёрл-Харборского Того было далеко.
Да, еще удалось захватить врасплох крейсер «Варяг» в корейском порту Чемульпо, где вместе с канонерской лодкой «Кореец», чуть ли не единственной обладательницей кормового Георгиевского флага в Русском Императорском флоте на текущий момент, он должен был по идее служить гарантом независимости Кореи от японских посягательств. И служил. До последнего снаряда.
Почти год героически оборонялся отрезанный от родной земли Порт-Артур. Что-то удивительное и тревожащее есть в звучании этих слов для русского уха. Название это дал корейскому порту командир английского королевского флота в память Короля Артура. Того самого. Любопытно, что Артурова кельтская Британия была крещена монахами из Александрии и исповедала Христианство Восточного обряда, хоть церкви тогда не были разделены. Оттого в артуровых легендах — любимые праздники как на Руси — Пасха и Пятидесятница-Троица, а не Рождество, как в католической Европе и остальном христианском мире.
Так что Порт-Артур был город-крепость как бы дважды Православный, русский. И спускать флаг в упор не хотелось. Под стенами Артура трагически и не очень плодотворно погибала 1-я русская эскадра Тихого океана, после неудачного прорыва во Владивосток 28 июля 1904 года. Вырваться из Порт-Артурской ловушки удалось только нескольким кораблям, таким как броненосец «Цесаревич», крейсера «Новик» и «Аскольд», «Диана». Но «Новик» погиб в неравном бою у Сахалина, другие интернировались. «Диана» в частности, во французском Сайгоне. Французские союзнички вообще вели себя в ту войну как всегда омерзительно. И не спасать бы их Париж следовало Русской армии в 1914 году, а усилить армии генерала фон Клука сибирскими корпусами. Глядишь и по сей день русский Император с германским кайзером приветственными телеграммами по соответствующим датам обменивались да в гости друг к другу ездили.
С «Дианы», в частности, на коммерческом пароходе смог уехать в Россию, герой Порт-Артура и будущий лучший летописец 2-й эскадры и Цусимы, капитан II ранга Вл. Семенов.
Важное замечание. За все время Порт-Артурской компании ни один броненосный корабль не был потоплен артиллерийским огнем. Да, повреждения бывали. Но тонули броненосцы исключительно при подрывах на минах. Это важно запомнить для оценки действий русского командования при Цусиме.
Более того, даже бой в Желтом море 28 июля 1904 года первоначально складывался для русской эскадры весьма удачно. Не сумевший охватить в тот раз голову артурской эскадры Того, чуть вообще ее не упустил, а догнав и вступив в артиллерийскую дуэль с русскими броненосцами, получил столько русских снарядов в свой флагманский броненосец «Микаса», что уже намеревался скомандовать отступление и выходить из боя.
Второе важное замечание. Того не удалось обхватить голову русской эскадры потому, что в бою 28 июля русские корабли имели эскадренный ход вполне сравнимый с ходом японской эскадры. Они, как и японцы вышли из базы, а не пришли на край света с изношенными механизмами и заросшими днищами.
Сражение по свидетельству самих японцев, и английских наблюдателях на их кораблях, не было ими проиграно лишь потому, что буквально в тот момент, когда Того хотел скомандовать отход, в русский флагманский броненосец «Цесаревич» попал крупнокалиберный снаряд. Броненосцу повреждений он практически не принес, но при взрыве погибли начальник артурской эскадры контр-адмирал В.К. Витгефт и большинство штаба. Следует отметить, что Витгефт отказавшись уйти в боевую рубку, а весь бой находился на открытом нижнем боевом мостике. Очередное фатальное невезение в русском флоте. После гибели адмирала С.О. Макарова.
Интересно, что такое фатальное невезение преследовало уже японский флот во 2-ю мировую войну, начиная с лета 1942 года.
Второй крупный снаряд в то же время попал в рулевое управление «Цесаревича». Флагманский броненосец выкатился из строя, а эскадра смешалась и подалась кто куда.
При этом за весь бой и разброд русский флот потерял только легкий крейсер — «Новик» — и тот уже у Сахалина. И миноносец. Да еще и «Рюрик» из Владивостокской эскадры. Но к бою 28 июля это не относится.
Третье и четвертое важные замечания. Очевидно, что русские и японские снаряды в боях 1904 года были совершенно сравнимы по ударно-взрывной силе.
Далее. Никакой выход «Цесаревича» из строя не помешал бы прорыву Порт-Артурской эскадры во Владивосток и практически без потерь. Для этого всего-навсего начальнику эскадры следовало отдать перед боем приказание следовать только курсом на Владивосток, кильватерной колонной за флагманским кораблем, а если вдруг он выйдет из строя — за следующим мателотом. Т. е. именно то, не терпящее двусмысленности, — а тем более многозначности распоряжение, которое адмирал Рожественский и отдал перед Цусимским боем, проанализировав причины наших неудач 28 июля 1904 года.
Тогда же, в августе 1904 года, в Петербурге решили отправить на выручку блокированной в Порт-Артуре 1-й Тихоокеанской эскадре и самому Порт-Артуру 2-ю Тихоокеанскую эскадру под командованием З.П. Рожественского.
И на тот момент это был не только не бессмысленный, но единственно разумный шаг. Соединившись, две эскадры действительно могли овладеть морем, что автоматически обеспечивало победу России в войне. Так как все поставки Японии в Манчжурию шли морем.
Пятое важное замечание. В отличие от Японии Россия могла выиграть войну и при потере флота. Может быть несколько медленней. Но наверняка. В этом сходятся мнения таких разных людей, как А.Н. Куропаткин, А.И. Деникин, Элиас Захариас — крупнейший американский разведчик и контрразведчик, работавший по Японии в 30-е годы и во 2-ю мировую войну, сами японцы, а также современные американские исследователи, такие как Эрик Гроув и Дж. Вествуд.
Во время стоянки 2-й эскадры у берегов Мадагаскара декабре-марте 1904−1905 годов, стало известно о падении Порт-Артура и гибели 1-й эскадры. Овладение морем становилось практически невозможным. Но сохранялась возможность прорыва во Владивосток. Еще в феврале месяце адмирал Рожественский обладавший своими источниками информации — недаром он уже в отставке, вместе с адмиралом графом А.Ф. Гейденом, сыграл большую роль в создании русской военной разведки — считал этот прорыв однозначно возможным. Действительно в январе-феврале японский флот проходил ремонт и перевооружение на своих базах. И если бы не «саботаж» немецких угольщиков, как раз с января по март, то эскадра пришла бы еще в феврале во Владивосток целой и невредимой.
Но опять же на основании анализа боя в Желтом море 28 июля 1904 года, адмирал Рожественский имел все основания считать, что прорыв возможен и в мае, хотя бы и ценой потери нескольких кораблей, скорее всего не броненосных.
А вот чего адмирал не знал и не мог знать, это то, что во время зимнего ремонта, японцы перевооружили свою эскадру на снаряды совершенно нового типа. Вместо бронебойных, они стали использовать фугасные снаряды, наполненные веществом типа напалма, от которого горит даже железо. При взрыве дают помимо страшной температуры, столь же страшную взрывную волну, массу мелких разлетающихся осколков, а также отравляющие газы.
Полигонные испытания были сверх ожиданий. Жидкое пламя после взрыва снаряда пожирало все вокруг, тысячи мелких осколков, вылетающих из огненного ада, вместе с ударной волной крушили все полигонные конструкции, скручивая стальные балки в узлы. Пламя также уничтожало кислород в районе взрыва. Кроме того, при взрыве выделялись ядовитые газы, губительно действующие на гортань и легкие. По взрывной силе снаряды эти превосходили использовавшиеся под Порт-Артуром по разным оценкам от 20 до 30 раз.
Таким образом, японская эскадра получила перед русской подавляющее огневое превосходство, страшное еще тем, что о нем никто на русской эскадре не подозревал. Даже прошедшие Порт-Артур. Пикантная подробность. Указанное вещество типа напалма изобрел уже чуть ли не в ходе Русско-японской войны то ли чилийский, то ли перуанский полковник. Будучи патриотом белой расы он сперва предложил купить патент на это вещество России, через русское посольство. Но посол был занят важными делами: то ли должен был везти букет роз жене эквадорского посла в связи с именинами, то ли сочинял письмо в МИД о необходимости увеличить штат посольства в связи с перегрузкой текущими делами. Поэтому на предложение полковника он сначала не обратил внимания, а потом и вовсе забыл. Есть, впрочем, мнение, что это предложение латиноамериканца все же дошло до русского МИДа. Но МИД решил проявить патриотизм и бережливость в расходовании казенных средств. И ведь хотел то полковник за свое изобретение какой-то пустяк: несколько тысяч золотых рублей. И потрать мы их вовремя — по-другому бы сложился день 14 мая 1905 года, да и 15 мая тоже. Полковник же хоть и не любил желтокожих, но, прождав безответно месяц-два, направил стопы уже в посольство японское. Где встретили его уже с распростертыми объятиями. Дальнейшее известно.
Итак, 14 мая 1905 года 2-я эскадра, к которой за несколько дней до того присоединилась эскадра адмирала Н.И. Небогатова в составе четырех устаревших броненосцев и крейсера, вошла в Цусимский пролив. С юга оставалась Ики-сима, а с севера-запада русским кораблям мрачно ухмыльнулась огромная расщепленная скала, известная под названием — Ослиные Уши.
К часу дня на горизонте появилась японская эскадра. Началось стремительное сближение. Того приказал поднять сигнал: «Судьба империи зависит от исхода боя. Пусть каждый исполнит свой долг».
Сигнал «Суворова» был краток: «Кура норд-ост 23њ. Бить по головному».
В 1 час 49 минут, когда японская кильватерная колонна, делала последовательный поворот для охвата головы русской эскадры и ложилась на параллельный курс, «Суворов» открыл огонь, а за ним ураганный огонь открыла и вся русская эскадра.
Через минуту или две огонь открыли и японцы. Я надеюсь, что внимательному читателю из сделанных выше замечаний уже ясно, что возглавляй русскую эскадру Нельсон, Ушаков, Нахимов, сам Того и будущий адмирал, а тогда мичман на его эскадре Ямамото, а также Хиппер, Битти, граф Шпее, Редер и кто-то там еще в одном лице, шансов у нее не было никаких. Ни единого.
Не говоря о чем-либо прочем, на стороне японцев было более чем полуторное преимущество в скорости эскадренного хода, что позволяло им как угодно отыгрывать расстояния и перемещения, плюс тридцатикратная огневая мощь. Это если считать по формальному запасу взрывчатки в русских снарядах. Но и то количество, что было, в основном не взрывалось. Какой-то умник (а может быть действительно умник и за хорошие деньги?!) велел чуть не втрое увеличить влажность пироксилина в снарядах для 2-й эскадры против стандартной. Выяснилось это только в 1906 году, когда однотипный «Суворову» броненосец «Слава» обстреливал взбунтовавшуюся крепость Свеаборг снарядами из запасов для 2-й эскадры, и ведущие наблюдение за стрельбой офицеры на мостике броненосца с изумлением видели, что снаряды не взрываются. И ведь хоть бы кого из ответственных умников повесили бы после этого. Глядишь, никаких бы 1917 годов не было!
В результате против страшных напалмовых снарядов мы отвечали в основном стальными болванками. Они чисто прошибали любую японскую броню — бронебойность у нас была на «ять», иногда даже оба борта, оставляя аккуратные круглые дырки[4]. Аккуратные японцы сразу после боя вставляли в эти дырки деревянные кругляши, закрашивали краской и хоть на парад.
Ясно, что в этих условиях эскадра могла только погибнуть. Что она и сделала, проявив чудеса героизма, доблести и отваги.
Истерические вопли нашей прогрессивной интеллигенции, все силы положившей, чтобы Россия проиграла Русско-японскую войну, и ее духовных потомков, о «Кровавом позоре Цусимы» вызваны были, формально говоря, действительно непростительным поступком адмирала Небогатова, сдавшего на другой день 15 мая остаток эскадры, оказавшийся к своему несчастью и позору под его руководством, мотивируя невозможностью сопротивления.
Как будто эта возможность была у ветерана русского флота, крейсера «Дмитрий Донской», еще с парусным вооружением вдобавок к паровой машине, принявшего в тот же день неравный бой с шестью японскими крейсерами у острова Дажелет.
У крейсера «Светлана», бывшей великокняжеской яхты, — отстреливавшейся до последнего снаряда из случайно уцелевших орудий.
Как у тяжело раненного в бою 14 мая крохотного броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков», в ответ на предложение о сдаче открывшего огонь по двум современнейшим японским броненосным крейсерам, расстрелявших его с дистанции недосягаемой для его старых орудий. Но орудия эти стреляли, когда «Ушаков» шел ко дну под Андреевским флагом. И уцелевшие моряки, в ледяной воде Японского моря, видя это, говорили друг другу: «Кажется адмирал Ушаков был бы нами доволен».
Так же героически вели себя командиры и экипажи подавляющего большинства других больших и малых кораблей 2-й эскадры до конца выполнивших последний приказ адмирала Рожественского «Курс N0 23њ».
Даже в окружении Небогатова нашелся корабль, не подчинившийся приказу о сдаче. Крейсер «Изумруд», под командованием барона В.Н. Ферзена, вырвавшийся из кольца японского флота. И что с того, что сел он у Владивостока в тумане на камни и был оставлен экипажем. Это так, фатальное невезение, столь часто сопутствующее нам в ту войну. Видно попущенное Господом Богом для вразумления русским людям, коему они в полной мере не вняли. Но честь русского флага «Изумруд» спас.
Подвиг «Изумруда», его командира и экипажа уникален тем, что он показал, что остались на Русском флоте моряки, помнившие и понимающие не букву, а Дух Морского устава, запрещающий сдачу кораблей под флагом Св. Андрея Первозванного при любых обстоятельствах. Для которых приказ о сдаче не был и не мог быть приказом. По тому же самому Морскому уставу, адмирал русского флота, отдавший приказ о сдаче, автоматически, до всякого судебного разбирательства, переставал быть адмиралом и командиром, и становился государственным преступником. Предателем.
Поскольку история «Изумруда» известна широкому читателю из совершенно неудовлетворительного изложения в «Цусиме» Новикова-Прибоя[5], приведем несколько слов из доклада капитана II ранга Бориса Соловьева, в Цусимском бою офицера «Изумруда», прочитанного по случаю 25-летия со дня боя в Военно-морском историческом кружке 25 мая 1930 года и напечатанного в том же году в виде литографированного приложения к «Морскому журналу»:
«Вдруг на броненосце „Император Николай I“ взвился сигнал по международному своду. На правом крыле переднего мостика „Изумруда“ четыре офицера лихорадочно разбирают сигнал. На кормовом мостике сигнальщики уже репетуют его, отвечая до половины.
„Окружен, сдаюсь, сдача“, — гласит сигнал. Все четыре офицера, как бы сговорившись, кричат на кормовой мостик крепкое русское выражение, а затем:
„Спустить сигнал! Не репетовать сигнала!“ Затем все бросаются к командиру, стоявшему у машинного телеграфа:
— Барон! Лево на борт! Полный вперед! Не сдаваться!
Но в это мгновение Командир сам уже перекладывал ручки телеграфа на полный ход. Последовал его спокойный ответ:
— Господа, я уже дал ход, мы не сдадимся, прошу разойтись по своим местам!».
Очень важное замечание: все буквально моряки кораблей, до конца выполнивших свой долг при Цусиме, а также офицеры вспомогательных крейсеров таких как «Рион», посланных за несколько дней до Цусимы — наводить шум по мере сил на японских коммуникациях, везде — в донесениях, протоколах следственных комиссий, мемуарах, отзывались очень высоко о своем «железном» адмирале З.П. Рожественском. Следует учесть, что никто из них не знал ни число реальных попаданий русских снарядов в японские суда, ни о качестве этих снарядов, из-за чего и возникла легенда о плохой русской стрельбе.
Если бы все корабли 2-й эскадры были также верны приказу «NO 23њ» а там — что будет, то день Цусимы отмечался бы и ныне как день траура, конечно, но и день величайшей славы русского воинского духа.
А японские военные моряки приводили бы свои корабли с гардемаринами к Цусиме и Дажелету, чтобы учить их умирать, как умирали за Веру, Царя и Отечество русские моряки 2-й эскадры.
Собственно, из 2-й эскадры по существу никто и не сдался, кроме израненного броненосца «Орел», единственного уцелевшего из красавцев — броненосцев 1-го отряда. Ни коим образом не в оправдание — сдача есть сдача. И спуск флага — спуск флага — но все же он единственный, при единственном уцелевшем 12-м орудии пытался начать стрельбу по японцам 15 мая. Дух адмирала Рожественского был еще как-то над ним.
Судьба, к сожалению, сыграла также злую шутку с адмиралом Рожественским, лежащим без сознания с тяжелой черепно-мозговой травмой в каюте миноносца «Бедовый». Массовая истерия охватила членов его штаба, еще вчера героически сражавшихся на горящем «Суворове», и, мотивируя свой поступок стремлением спасти жизнь адмиралу, они сдали «Бедовый». На беду и командир «Бедового» капитан 2-го ранга Баранов оказался недостойным своих эполет.
Против сдачи был только Владимир Семенов. С неработающими уже в результате ранений ногами, он пытался выползти на мостик миноносца, чтобы предотвратить сдачу. А когда не смог — попытался застрелиться. Слава Богу — не дали.
Семенову, как и его адмиралу, пришлось до конца пройти крестным путем плена, возвращению в Россию через взбунтовавшуюся Сибирь, судебный процесс и приговор. И хотя по суду он был оправдан, демонстративно вышел в отставку и посвятил остаток своей недолгой жизни восстановлению правде о Цусиме в Порт-Артуре.
Он умер в 42 года в 1910 году, на год пережив своего адмирала. Помимо трилогии «Расплата», автор ряда актуальных статей о порядках «под шпицем», весьма способствовавших оздоровлению флотского организма перед 1-й Мировой войной и нескольких замечательных рассказов в стиле военной «фэнтези».
Единственный эпизод Цусимского боя, который нельзя подвести под категорию «Курс NO 23њ» до конца, или «Окружен, сдаюсь, сдача», это отход на юг крейсерского отряда адмирала Энквиста, в составе новейших крейсеров «Олег» и «Аврора» и примкнувшего к ним «Жемчуга», вечером 14 мая 1905 года, в прямое нарушение приказа. Путь приведший эти крейсера в конце концов в Манилу, на Филиппины, где они и интернировались до конца войны.
Таким образом, Цусимскую эскадру по ее судьбе после 14 мая можно разделить на три группы или отряда:
1. Отряд «прорвавшихся», выполнивших свой долг до конца. Не опустивших флага и не сдавших оружие даже в нейтральные руки. К этому отряду можно отнести и крейсера, посланные перед Цусимой вредить на коммуникациях противника. И, в общем, не их вина, что работа, честно ими выполняемая не принесла ожидаемых и желанных результатов.
2. Отряд «небогатовцев». Сдавшихся. Пусть по приказу начальства, но не нашедших в себе мужества, подобно офицерам «Изумруда» ослушаться преступного приказа Небогатова. К сдавшимся следует отнести также командира «Бедового» и членов штаба Рожественского, кроме капитана 2-го ранга Владимира Семенова.
3. И, наконец, третий отряд. «Манильцы». И не сдавшиеся вроде. И сохранившие для России три корабля. Просто потерявшие эскадру, которую должны были охранять, отставшие от нее, а потому и не пошедшие на NO 23њ, хотя скорость «Авроры» и «Олега» была по крайней мере, в 1,5 раза больше скорости старика «Донского», не говоря уж о поврежденных кораблях.
Печальнее всех была дальнейшая участь сдавшихся. Особенно офицеров. И даже не судебный процесс, который должны были пройти. По нему большинство из них было оправдано.
Тяжелее всего было презрении товарищей. С «небогатовцами» отказывались служить[6]. При входе кого-нибудь из них в кают-компанию другие офицеры выходили из нее. Почти все они были вынуждены оставить флотскую службу. И на всю жизнь осталась у них обида на судьбу и на человека, который привел их к этой судьбе — нет, не на Небогатова — его как раз некоторые пытались оправдать. На адмирала Рожественского. Это сказалось на всем. На тех же донесениях о бое и подготовке к нему, на показаниях в следственной комиссии, на эпистолярном творчестве. Любопытно, что именно оценки «небогатовцев» превалируют в отечественных писаниях и исследованиях Цусимы.
«Манильцев» не судили. Но общественное мнение, в том числе, морское, международное, было как бы сказать, ироническим. И хотя многие из них, в отличие от «небогатовцев», сделали блестящую карьеру, всю жизнь они доказывали самим себе и потомкам своим, что единственное правильным государственным и патриотичным был приказ адмирала Энквиста вечером 14 мая, уведший их на Манилу. Он спасал остаток флота России. А вот Рожественский — нет. Он, конечно храбрый моряк и флотоводец хороший, но вот гражданского мужества ему не хватило. Так что в Цусиме — он виноват.
Сам адмирал З.П. Рожественский вину за поражение ведомой им эскадры, и даже за сдачу миноносца «Бедовый» возлагал целиком на себя. Утверждал даже на суде, вопреки всем свидетельским показаниям, что был в сознании в день 15 мая. Но эти слова всерьез не воспринимались даже обвинителями. Брать на себя ответственность за все и не искать себе оправданий — такова была натура адмирала. Это знали все.
Уже незадолго до смерти адмирал Рожественский написал в письме другу: «Я часто читаю тяжелые обвинения по своему адресу, и злобные строки представляются мне выражением горя общества о гибели флота, которым я командовал и который был и остается для меня дороже моей репутации, ценнее чести моей».
На мой взгляд, человек предъявляющий такие требования к себе и так беспощадно судящий свою жизнь и деяния свои, может смело представать не только на суд потомков, но и на Высший Суд.
[1] Все даты приведены по старому стилю (по новому стилю было 27 мая). Японцы в своих донесениях, воспоминаниях и исследованиях о Цусимском бое, а также иностранные исследователи, пользуются новым стилем.
[2] Черменский Е.Д. Русско-японская война 1904−1905 гг. Лекции, прочитанные в Высшей партийной школе при ЦК КПСС. М., 1953. С. 3.
[3] Семенев Вл. Расплата. Трилогия. Порт-Артур и поход второй эскадры. Третье посмертное издание. С-Пб. — Москва. С. 34, 39.
[4] Так в октябре 1944 года, в битве в заливе Лейте, гигантские бронебойные снаряды суперлинкора «Ямато», каждый из которых весил как цусимский миноносец, насквозь пробивали американские конвойные авианосцы, переделанные из торговых судов, не причиняя им никакого существенного вреда.
[5] Чтобы понять тональность изложения Новикова-Прибоя, приведем для сравнения строчки воспоминаний об «Изумруде» и его офицерах судового врача В. Кравченко (с Мадагаскара — врач на «Авроре»), автора книги «Через 3 океана». И сравним с компиляциями Новикова-Прибоя. Итак. Кравченко:
«Среди этой суеты („Изумруд“ достраивался на Невском судостроительном заводе) с большим трудом разыскал я командира крейсера, капитана 2-го ранга барона Вас. Ник. Ферзена, которому должен был явиться по случаю назначения на крейсер судовым врачом.
Барон — голубоглазый великан с открытым добродушным выражением лица, любезно предложил показать мне будущие владения… Обходя помещения, я знакомился со своими будущими товарищами, среди которых был рад встретить старых знакомцев-соплавателей… во время Русско-китайской войны… Приятно было слышать отзывы о командире и старшем офицере П. И Паттон-Фантон-де-Веррайоне. Ими не нахвалятся. Все рвутся на „Изумруд“ в надежде заслужить ему славу „Новика“».
Далее Кравченко говорит о спаянности, единодушии, энергии и неутомимости офицерского состава «Изумруда». Что только благодаря этому удалось превратить в единый боевой организм, набранный с бору-сосенки судовой экипаж («Через три океана». 2-е изд. СПб., 1910. С. 1−14).
Теперь Новиков-Прибой:
«Командир крейсера „Изумруд“ капитан 2-го ранга барон Ферзен был выходцем из Остзейского края… Он снисходил до частных разговоров даже с мичманами и матросами. При этом на его круглом и краснощеком лице с рыжевато-белобрысыми бакенбардами… играла отрепетированная улыбка. Самоуверенный, он не допускал никаких возражений со стороны своих офицеров. Плохую помощь оказывал ему старший офицер. Паттон-Фантон-де-Веррайон. Этот небольшого роста толстяк больше занимался выпивкой в кают-компании, чем судовыми делами. Глупый и самолюбивый он придирался к матросам… всячески издеваясь над ними… Командир и старший офицер не ладили между собой…». («Цусима». Т. 2. М., 1994. С. 112−113).
[6] Судьба самого адмирала Н.И. Небогатова также была незавидна. Интересно воспоминания одного из участников Гражданской войны в рядах Офицерского генерала Маркова полка относящееся к лету 1920 года т показывающее отношение, сложившееся в русском обществе к печально известному адмиралу: «Во время завтрака произошел случай, произведший на всех, кто был его свидетелем, большое впечатление. К дому подошел старик, большой грузный, опиравшийся на палку и попросил свидания с генералом Врангелем.
— Кто Вы? — спросили его.
— Я Небогатов.
Все сразу же поняли. Адмирал Небогатов… Командующий эскадрой… Цусима. Все почтительно отошли, а один офицер доложил генералу Третьякову. Старик стоял молча, с грустным, потупленным в землю взором. Генерал Третьяков выслушал пришедшего и… отказал ему в личном свидании с генералом Врангелем, но обещал написать Главнокомандующему о его просьбе. Он просил о выдаче ему пенсии, которой он лишился с начала революции, и вынужден был жить на средства своей дочери, учительствовавшей в местной школе. Старик медленной походной ушел…» (Павлов В.Е. Марковцы в боях и походах в освободительной войне за Россию в 1917—1920 гг. Париж, 1964. С. 285).
Страницы: | 1 | |