Штопанье дыр не годится. Без специальной программы мы рискуем потерять росписи Андрея Рублева

Чтобы сохранить работы Андрея Рублева (речь идет о фресках в Успенском соборе во Владимире, Успенском соборе на Городке в Звенигороде, иконостасе Троицкого собора в Троице-Сергиевой лавре), нужна специальная программа, иначе через десять — пятнадцать лет они полностью разрушатся. Таково мнение ведущих российских ученых, которое суммирует заведующий отделом древнерусского искусства Государственного института искусствознания Лев Лившиц.
— Работы Рублева в музеях, — уточняет он, — под постоянным наблюдением специалистов и реставраторов. Другое дело — произведения мастера в храмах, где постоянно идут богослужения, горят свечи, влажность и температура отличаются резкими перепадами.
На фресках в Успенском соборе Владимира иные туристы ухитряются оставить свои автографы, в храме их стирают мокрыми тряпками, что явно не на пользу средневековой живописи. Недавно реставраторы сделали пробы с икон в Троицком соборе в Лавре. Они под толстым слоем копоти, и их никто уже давно не видел. К счастью, красочный слой икон не разрушен, но если им не заниматься, сохранится он недолго.
— О невосполнимости утрат древних росписей в храмах ученые говорят не первый год, но почему сегодня вы ставите вопрос о специальной программе, без которой работы Рублева обречены?
— Потому что сегодня памятники, о которых я говорю, оказались в очень плохом состоянии. Мы не можем бесконечно заниматься их укреплением и расчисткой: это «штопанье дыр» для фресок — тоже травма. А у местного начальства нет рычагов воздействия на священников, которые бы убедили их вести службу, не нанося вреда росписям и иконам. На них не могут повлиять даже высокие духовные чины.
Несколько лет назад владимирская епархия согласилась проводить службы в своем соборе только в дни великих православных праздников, но договор сразу же был забыт. В Звенигороде научно-методический совет при Минкультуры разрешил церковной общине при Успенском соборе на Городке выстроить в его охранной зоне деревянную церковь. Мы надеялись, что непомерная нагрузка, которую испытывает Успенский собор, частично ляжет на новую церковь. Однако, ни с кем не согласовывая, община выстроила каменную церковь, а в Успенском соборе число служб не только не уменьшилось — их стало больше!
С трудом работающая вентиляция не может уберечь иконы и фрески от сажи и копоти, а то и дело выходящее из строя отопление не в состоянии поддерживать необходимый для них режим влажности. Средств на переоборудование у местных властей нет. Просить их из госбюджета целесообразно лишь при наличии серьезной, осмысленной программы, где будет четко оговорено, кто за какой участок будет отвечать.
— Кто готовит такую программу?
— Рабочая группа, в которую входят ведущие ученые по древнерусскому искусству. Возглавляют ее Геннадий Попов, директор Центрального музея древнерусского искусства имени Рублева, и ваш покорный слуга.
— Представители церкви будут с вами работать?
— Прежде чем их приглашать, мы должны иметь программу — понятную, убедительную и реальную. Когда Министерство культуры сочтет, что она готова для представления в правительство, мы обязательно познакомим с нею патриархию. Тем более что у нас уже есть удачный опыт взаимодействия с церковью. Это Успенский собор в Кремле, где службы проходят в рамках договоренностей между музеем-заповедником «Московский Кремль» и патриархией. В Ферапонтовом монастыре, в котором расположен музей и где двадцать лет по специальной программе работают реставраторы, службы проходят в надвратной церкви монастыря и церкви Святого Мартениана, примыкающей к собору. До сих пор обе стороны соблюдают все договоренности и обходятся без взаимных претензий.
— Но удастся ли вам найти компромисс в таком вопросе, как замена икон на копии в Троицком соборе Троице-Сергиевой лавры? Вы уже не раз говорили, что только так можно сохранить иконостас, расписанный Рублевым. Если церковь согласится на такой вариант, где будут храниться оригиналы — в музеях?
— В музеях. Но не обязательно в государственных. Музеи могут быть и церковными. До 1917 года таких музеев и хранилищ, открытых для публики, было немало при епархиях, братствах и монастырях. Между прочим, эта идея зародилась внутри самой церкви, среди интеллигентного культурного духовенства. Горько, что именно его Россия и потеряла после революции. Мы надеемся, что и сегодня в церкви есть люди, понимающие: сохранение древнерусской культуры — общая проблема и без совместной работы ее не решить.