Надо служить там, где поставит Господь

Семь лет служения в Цюрихе, семь лет вдали от Родины

Мы беседуем с настоятелем храма Воскресения Христова, отцом Олегом Батовым.

— Отец Олег, как Вы приехали в Швейцарию?

— Я служил алтарником на приходе в Москве и работал в Отделе внешних церковных связей. Главой Отдела является митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл. Именно он принимал решение о моем рукоположении, а все, кого он рукополагает в священный сан, проходят так называемый «сорокоуст» — практику в Смоленском кафедральном соборе. После этой практики по распределению меня направили сюда, в Цюрих.

Когда мы приехали в Швейцарию, то, конечно, после Смоленского кафедрального собора контраст был разительным. Мы оказались в маленькой комнатке, 40 квадратных метров, на первом этаже обыкновенного жилого дома. Это был храм. Вся церковь представляла собой двухкомнатную квартиру. В одной комнатке, поменьше, был свечной ящик, и она же являлась трапезной, а вторая — собственно храмом, где был небольшой скромный иконостас.

— И кто ходил в храм? В чём отличие здешних прихожан от русских?

— Первое отличие цюрихского прихода от привычных российских было в том, что он был очень неоднородным. Среди прихожан было немало швейцарцев, греков, сербов, румын, болгар, как говорится, — «каждой твари по паре». И русские прихожане тоже были очень разные. Были люди, которые, как и мы, приехали совсем недавно в Швейцарию, были те, кто здесь живет уже очень давно, кто родился за границей — потомки эмигрантов первой волны и представители эмигрантов второй и третьей волны. Вот это, наверное, было самое главное первое впечатление — приход разнородный, и к каждому прихожанину требуется индивидуальный подход.

— Расскажите, пожалуйста, о прихожанах. Есть ли среди них этнические швейцарцы, и как они пришли к православной вере?

— Самый яркий пример в нашей общине — это наш регент и чтец Даниил (Даниэль) Шерер. Он коренной швейцарец, преподаёт психологию в университете Берна. Главное в выборе Православия для него было — это церковная музыка. Даниил чувствовал неудовлетворенность в духовной жизни в своей церкви, присматривался к другим традициям христианским. И вот Православие его подкупило именно богослужебным пением, но не отдельно от богослужения, а именно как составляющая часть службы. Даниил рассказывал, что он, как и князь Владимир, почувствовал, что не знает, где находится — на земле или на небе. Именно через службу он пришел к Православию и, поскольку он человек довольно музыкальный, именно музыкальный компонент богослужения сыграл такую решающую роль. Даниил прекрасно знает греческую традицию церковного пения, но традиция греческая, сербская — они довольно чужды человеку современной западной культуры. А русское церковное пение соединяет в себе элементы, скажем так, классической музыки и «строгого» древнего церковного пения. Даниил, например, не любит оперность в службе, он хорошо чувствует, что является церковным. В нашем храме Даниил уже около 17 лет.

— Расскажите о создании прихода в Цюрихе, о его развитии.

— Я, можно сказать, унаследовал прихожан-швейцарцев, которые пришли в церковь благодаря проповеди Владыки Серафима (Родионова). 47 лет настоятелем нашего храма был этот замечательный человек. После войны он приехал сюда еще игуменом, потом стал архимандритом и в 71-м году — епископом Цюрихским. Владыка Серафим был первым епископом города Цюриха (Цюрих не имел своей кафедры) — он стал первым христианским епископом в истории с титулом «Цюрихский». Владыка Серафим был человеком равно как русской культуры, так и западной, он в ранней юности был вынужден после революции уехать за границу. Отец Владыки Серафима — Иван Родионов — был белым офицером, казаком и видным публицистом очень консервативного толка. Владыка Серафим много лет прожил во Франции, был прихожанином Трехсвятительского подворья в Париже, на Рю Петель, и уже после войны приехал в Швейцарию — лечить туберкулез, который он заработал на войне. И так случилось, что остался здесь на всю жизнь. 47 лет прожил в Швейцарии, и был настоятелем нашего храма. Первая волна эмиграции в Швейцарию была небольшой, Швейцария никогда не была большим центром эмиграции, неохотно принимала русских. Принимала в основном репатриантов, т. е. швейцарцев, которые когда-то выехали в Россию и потом вернулись с русскими женами, обрусевшие, принявшие Православие. Это и были наши первые прихожане. И когда вот это поколение основателей прихода уже уходило, Владыка Серафим понял, что надо привлекать швейцарцев. Он был миссионерски открыт и считал, что не случайно русские православные люди оказались в эмиграции, видел в этом промыслительное значение: открыть Православие для западных людей. И Владыка активно занимался проповедью среди швейцарцев, приведя очень многих к вере.

— Отец Олег, сколько сейчас человек в общине храма?

— Я думаю, что можно насчитать около 500 более или менее постоянных прихожан. На каждом воскресном богослужении бывает человек 100−150. Конечно, и в России не все ходят каждое воскресение, есть те, которые приходят раз в месяц или реже.

— Расскажите, пожалуйста, о деятельности прихода.

— В общем-то, у нас нормальная приходская жизнь, чего-то особенного нет. Раз в год мы обязательно устраиваем большие паломнические поездки. После самого первого паломничества в 2001 году (в Бари, к святителю Николаю), вернувшись из поездки, мы получили наш храм, в котором сейчас молимся. И с тех пор ежегодно обязательно куда-нибудь отправляемся. Мы побывали на Святой Земле, в Греции, в Сирии, Ливане и Иордании. У нас нет как таковой воскресной школы, но постоянной нашей активной прихожанкой является директор Русского детского центра «Матрешка». И «Матрешка» (ее младшая часть — детский сад, и старшая — школа) находится прямо в здании храма. Вот туда я прихожу с беседами — в старшую группу детского сада и в школу, в рамках урока «Беседы о вере». Такая вот форма, вместо воскресной школы. Сегодня я на службе объявлял, что у нас будет благотворительный базар. Время от времени мы пытаемся помочь, кому можем. В основном, это тяжелобольные дети, инвалиды. Сотрудничаем с Республиканской детской клинической больницей в Москве.

— Матушка тоже трудится в храме?

— Конечно. Матушка занимается нашим хором, записала диск с песнопениями. Во всем помогает, очень много делает. Все благотворительное служение нашего прихода на ней держится.

— Расскажите, пожалуйста, есть ли, как таковая, колокольня? И откуда колокола?

— Колоколов у нас всего два. Колокольня находится прямо под куполом. Храм у нас бывший протестантский, и посередине, вместо купола, было некое сооружение — небольшой шатер с конусообразной крышей. Мы только заменили этот конус на традиционный русский купол, он держится на восьми столбах и там свободное пространство, где можно было разместить колокола. В принципе, это довольно распространенный тип устройства колокольни храма, он называется — «храм под звонами» или «иже под колокола». Т. е. колокола у нас непосредственно под куполом. И вот здесь как раз была швейцарская специфика с их установками. Когда мы перестраивали наш храм уже в соответствии с православной традицией, с проектом любого переустройства здания должны обязательно ознакомиться соседи. Мы наш проект представили, но колокола вызвали самое резкое возражение. Пришлось даже решать вопрос об их установке в судебном порядке.

Но это не значит, что у нас плохие отношения с соседями. Просто здесь это нормальная бюрократическая процедура, которую нам пришлось пройти. Пришлось немножко побороться за право звонить. Колокола мы заказывали, когда уже было принято решение о том, что имеем право на установку двух колоколов. У нас четкий регламент, когда мы можем звонить, сколько времени — только в субботние и воскресные дни и на двунадесятые праздники. А сами колокола мы заказывали в Каменске-Уральском. Если подняться на колокольню, то можно увидеть на большом колоколе надпись, что колокола отлиты в Каменске-Уральском, в лето от Рождества Христова 2002, для Воскресенского храма в Цюрихе.

— Батюшка, кто звонит в колокола?

— Звонит либо уже упомянутый Даниил Шерер, наш регент, либо матушка, иногда — певчий. Здесь у нас нет большого разнообразия церковных звонов. Как я говорил, всё регламентировано швейцарским законодательством, соглашением с соседями. Но, тем не менее, звоним к каждой службе обязательно.

* * *

— Во-первых, недостаточное знание языка. Мы только начали учить с супругой немецкий язык, когда готовились уезжать сюда, пока оформлялись наши документы. Это было довольно долго, наверное, примерно полгода длилось. Вообще, швейцарская бюрократия очень неповоротлива. И матушка, и я учили в своё время английский язык — и в школе, и в институте. Но Цюрих — город международный и, даже зная только один европейский язык, здесь можно довольно легко себя чувствовать. Так что обходились английским на первых порах, изучали немецкий дальше, уже на месте.

— Насколько Ваши представления о Швейцарии совпали с реальностью? Не боялись ли Вы ехать в чужую страну из России?

— Конечно, поначалу было много волнений и переживаний. Честно говоря, Швейцарию я знал тогда очень мало. Представления были самые общие — страна маленькая, без какой-то такой большой культуры. Нельзя сказать, что Швейцария — страна великой культуры, как Франция, Германия или Италия. Я ничем не отличался тогда от, скажем так, среднего российского жителя, у которого представления о Швейцарии вполне стереотипные, как о стране банков, часов, шоколада и сыра.

— Теперь Вы можете сказать про себя, что Вы ее полюбили, узнали с другой стороны?

— Пожалуй, что да. Наверное, трудно или даже невозможно жить в стране, которую не любишь. Думаю, главное, что в Швейцарии нельзя не любить — это природа. Люди, действительно, очень любят свою природу, оберегают и ценят ее. Здесь особенно, как-то хорошо видно, что это творение, которое не осквернено деятельностью человека — такая первозданность творения чувствуется в очень многих местах.

— Швейцария — страна маленькая, ресурсов — кот наплакал, но одна из самых дорогих, с очень высоким уровнем жизни. Возникает вопрос: почему здесь так всё хорошо, а в России — с её богатствами и территорией — всё не очень здорово. Ваше видение этой проблемы?

— Сложный вопрос. Причин много, трудно сказать в двух словах, выделить что-то главное. Может быть, я сейчас скажу и не о самом главном, но всё же. Конечно, не последнюю роль сыграло и то, что Швейцария не участвовала в конфликтах последнего времени, чем швейцарцы очень гордятся — 200 лет Швейцария живет в мире, не участвовала в войнах. И то, что люди чувствуют свою реальную ответственность за жизнь страны — такая древняя, очень глубокая, демократическая традиция. Причем эта традиция, идущая из глубин истории, из глубин народной жизни, не новая, привнесенная демократия, а именно швейцарская, выросшая из народного вече.

Еще в 70-х годах, когда сюда приехал Солженицын, он описывал, как в одном из кантонов собирались на центральной площади мужчины и решали все вопросы жизни кантона. Точно так здесь и устроена жизнь сейчас, только с учетом современных технологий. Все участвуют в выборах на всех уровнях — на уровне местной общины, на уровне каждой деревни. Швейцария — очень децентрализованное государство, здесь очень мало общефедеральных законов. Каждый кантон живет своей жизнью. На маленькую Швейцарию — больше 20 кантонов. Это почти минигосударства, в каждом из которых жители реально решают свою судьбу и чувствуют свою ответственность за жизнь своей общины, своего кантона и, в конце концов, своей страны. Вот это очень важный, очень сильный момент в швейцарской общественной жизни. Этого нам очень не хватает. В России мы привыкли, что всё за нас решат сверху, придут и всё сделают без нашего участия. Нет живого чувства ответственности за свой дом и за свою страну. Конечно, катаклизмы 19 и 20 века по России прокатились очень серьезно, и просто нужно время, чтобы нам снова найти свой путь и прийти в себя.

— Я была поражена культурным уровнем в Швейцарии — когда машины притормаживают, чтобы не обрызгать пешехода; шелуху от семечек подростки складывают в специальные пакетики и выкидывают; кондукторы и продавцы знают несколько языков; а что такое коррупция — никто не имеет понятия. Почему в России по-другому? Неужели настолько сильна разница менталитета?

— Я думаю, это очень существенная черта, очень существенная разница в нашем отношении друг к другу и к жизни. Нам, действительно, есть чему поучиться у швейцарцев — их пунктуальности, добросовестности, добропорядочности. Вы упомянули о коррупции, в Швейцарии для чиновника совершенно немыслимо дать или взять взятку — это что-то из ряда вон выходящее, это трудно себе представить. Этого просто, действительно, нет в менталитете.

Но, в то же время, то, что люди в Швейцарии держат себя в рамках приличия, скажем так, в рамках какой-то законопослушности, имеет и отрицательную сторону — люди здесь очень разобщены, замкнуты и недостаточно открыты. Русские и сербы — люди другой ментальности, другой культуры — это очень быстро замечают. Очень трудно со швейцарцами найти такое же душевное, открытое общение, как в России. Это, действительно, национальные особенности менталитета, которые надо принять, как они есть, и просто учиться друг у друга лучшему. Может быть, мы здесь для того, чтобы немножко, скажем так, «разморозить» швейцарцев и поучиться их аккуратности, пунктуальности и добропорядочности.

— Приходилось слышать от иностранцев, что русские — самая неулыбчивая нация в мире. В московском метро, действительно, одни мрачные, серьёзные лица. В Швейцарии незнакомые люди улыбались мне всегда, и я моментально переняла эту привычку. В Москве, разумеется, было не до улыбок — у нас просто это НЕ ПРИНЯТО. Ваш взгляд на эту проблему? В чём Вы видите причину? Почему русские не понимают, как реагировать, когда им улыбается незнакомый человек и начинают переживать по поводу внешнего вида и напрягаться?

— Признаться, не замечал, чтобы люди на искреннюю благожелательную улыбку реагировали как-то неправильно. По-моему, чаще всего, как поется в старой песне, «и улыбка без сомненья вдруг коснется ваших глаз». У меня привычка радоваться встречным появилась вовсе не на Западе, а в тот момент, когда Бог впервые коснулся моего сердца. Хотелось поделиться со всеми этой радостью, обнять весь мир. Мне кажется, что сегодня в России люди стали гораздо чаще улыбаться друг другу, чем 10−15 лет назад. Это прекрасно. Главное, чтобы эти улыбки были искренними, шли от сердца.

— А почему наши соотечественники едут за рубеж, в частности в Швейцарию? Их привлекает прекрасно отлаженная система чужого государства, в которую они вписываются, и пугает российская нестабильность?

— Туристы едут, потому что хотят посмотреть мир и позволяют средства. Студенты и научные работники — потому что очень полезно расширить кругозор и приобрести опыт. Высококвалифицированные специалисты (а только такие имеют шанс на работу в Швейцарии) — потому что зарплата и социальные гарантии зачастую выше. Женщины и мужчины нередко находят спутников жизни в другой стране, и это тоже естественно и понятно. Кажется, я перечислил все основные категории наших соотечественников, которых вижу в нашем храме. Но, кроме того, у каждого — своя собственная история и свои причины. Кстати, только за последний год уже три человека из нашего прихода решили вернуться домой, хотя имели все возможности остаться в Швейцарии.

— Как Швейцария помогает эмигрантам? Для них какие-то программы, помощь государства? В чём она проявляется?

— Да, государство уделяет большое внимание интеграционным проектам, например, для всех желающих проводится цикл лекций и бесед «Мы живем в Цюрихе». Этот курс ведется на множестве языков, в том числе и на русском. Он помогает познакомиться с городом и системой его функционирования, куда по каким вопросам следует обращаться и т. п.

В целом же заботой государства является не стимулирование иммиграции, а, скорее наоборот, ограничение. В последние годы на выборах побеждает правая партия, лозунг которой можно сформулировать в двух словах: «Швейцария — для швейцарцев».

— А есть ли в Швейцарии малообеспеченные люди? Они получают какую-то поддержку государства?

— Да, конечно, в Швейцарии есть все слои, но социальная система работает очень хорошо. Нетрудоспособный или неработающий человек может получать либо пенсию по инвалидности, либо пособие по безработице, либо социальную помощь. На эти деньги вполне можно прожить. Очень скромно, но необходимости выходить на улицу с протянутой рукой нет.

— Сами Вы тоскуете по России, хотели бы вернуться на Родину?

— Сложный вопрос. Всё-таки желание есть служить там, куда поставит Господь, принять волю Божию. Я думаю, что это главное. Я бы не сказал, что мы чувствуем себя здесь совсем уж оторванными от России, всё-таки храмы всегда были центром русской жизни за рубежом, и здесь это для нас часть Родины. Можно сказать, что мы ее здесь воссоздаем, для этого мы здесь находимся, здесь трудимся, чтобы люди не теряли связь с Родиной, связь с русской культурой.

Со священником Олегом Батовым беседовала Елена Коровина

http://www.pravmir.ru/article_2937.html