 |
| Православие и Мир | Священник Алексий Колосов | 07.05.2008 |
Здесь надо понять разницу между нашим восприятием Божественного Откровения и тем, как его принимали современники апостолов. Древний мир смотрел на божественное снизу вверх — как муравей, быть может, смотрит на человека, стоящего возле муравейника. Где-то там, далеко или близко, ходили боги и титаны, пребывая в постоянной череде симпатий и антипатий, поближе к человеку были духи мест, деревьев, источников и тому подобного, однако человек обречён был проскальзывать «между ног» всей этой мощи — как насекомое пытается лавировать между стеблями растений и лапами более крупных существ. Такое виденье было свойственно отчасти даже богооткровенной ветхозаветной религии — вспомним пророка Давида, вопрошавшего «то что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его ?"(Пс.8,5). Человек воспринимал непредсказуемо и свысока обнаруживающие себя божества, как неизбежность — мучительную неизбежность «стихий мира"(Кол.16,20): как щепку в бушующем море божественных страстей и возмущений. Отсюда, собственно, и родились понятия фатума и фортуны: благоволение божеств случайно и непредсказуемо, и лишь неумолимый ход событий являет тебе то, что замыслили о тебе боги. Неважно, какой ты — важна лишь суровая поступь богов, сотрясающая землю: это дрожание или двигает тебя вперёд, или отбрасывает назад. А может и обратить в небытие. В любом случае человек не ценнее той тины, из которой создан богами и выхода из этой порабощённости миру нет — как в известном фильме «Матрица»: мир нашего восприятия — сон, за которым стоит ужас полнейшего ничтожества и рабства.
И вот, среди этих муравьёв-насекомых является Некто. Само Его существование взрывает привычную для человека картину мира — оказывается, Бог не где-то в далеке. Это не далёкий Зевс или титан, а человек, во всём подобный нам, «кроме греха» (Евр.4,15) — то есть, само воплощение Сына Божьего показывает насколько близок нам Отец. Вернее, Бог открывается нам как Отец, благодаря воплощению и явлению Сына. Это — совершенно иное понимание божества и совершенно иная религиозность. Более того, сам факт явления Бога в людях в силе и славе — чудесен, ведь нет никакой лестницы снисхождения, никаких эманаций, никакой цепочки воплощений и богов — в людях является вся «полнота Божества телесно"(Кол.2,9). Причём является не в высоких и сильных, не в богатых и славных, а «немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное"(1Кор.1,27) — Сын Божий открылся в бедности и уничижении (вспомним слова прор. Исайи: «Господи! К то поверил слышанному от нас, и кому открылась мышца Господня? Ибо Он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его «(Ис.53,1−3))
То есть неважно кто ты и какое место ты занимаешь в обществе, не важно здоров ты или болен, умён или простоват, нищеброд с вокзала или рафинированная бизнесвумен, рокер или скрипач-виртуоз, выпускник МГУ в третьем поколении или гастарбайтер, вынужденный бросить семью и отправиться за тридевять земель на заработки — Бог с тобой и откроется в тебе по благодати (см. ап. Иоанна: «Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими !"(1Ин.3,1)), если ты сам открылся для Него верой и доверился Ему. Раб или свободный, богач или неоплатный должник — для всех открыто Его Царство! И залог этого — Сам Христос, открывшийся Сыном Божиим. Собственно говоря, именно поэтому проповедь апостолов была чужда догматизирования и системности — они проповедовали Христа распятого и воскресшего: это само по себе было вестью освобождения. Человек, принявший апостольское свидетельство, видел, что «стихии мира», рабом которых он себя мнил, ничтожны и нет ничего кроме Христа — всё в Нём: «в нём живём, и движемся, и существуем» — «жизнь — Христос, а смерть — приобретенье"(Флп.1,21). Нет гигантов, нет титанов, нет их тяжёлой поступи, нет никакой «Матрицы» — есть любящий Бог, который Сына своего отдал в жертву за наши грехи, а теперь держит нас в Своих любящих ладонях. Человеку открывалась богозданная простота мира, в которой путь человека виделся прямым и светлым — остаётся лишь, взяв Христа за руку, встать на этот путь в Крещении и идти по нему, принимая все скорби и лишения, болезни и немощи, как соучастие в Кресте Господнем!
Нам такое виденье не даётся легко — наше восприятие Христа иконографично: мы уже видим и мыслим Его в силе и славе так, как Он отражён на святых образах. Благородные лики, ясные краски, красивые ниспадающие ризы, нарочитая торжественность, предельная открытость всего сокровенного (отображающая суть и смысл происходившего) — всё это влияет на наше восприятие и момент откровения Сына Божьего «в силе, по духу святыни» оказывается смазанным — Христос оказывается не среди нас, а над нами, снова как бог или титан: мы восхищаемся Его подвигом, но Он — снова далеко. Снова приходится подниматься куда-то ввысь, карабкаясь по лестнице закона, которым «не оправдается никакая плоть"(Гал.2,16). А ведь Он никуда не уходил и не уйдёт из нашей среды — пусть Он вознёсся, но при этом, где двое или трое из нас с верой собраны во имя Его, там и Он явится во славе. В этом и состоит смысл Евхаристии — собираясь во имя Христово и принося по Его заповеди хлеб и вино, мы оказываемся в инобытии: лицом к лицу с Сыном Божиим — Он снова и снова открывается нам через наше же убожество. Поэтому и надлежит пребывать в «молитве и преломлении хлеба» как можно чаще — через это изображается в нас Христос (см. Гал.4,19).
