Очерки по теории иконописания. Часть 12 (нерукотворность)

Теперь, говоря о творческом начале в иконописании, нужно объяснить, что подразумевается под нерукотворностью икон. Значение выражения «нерукотворный образ» следует понимать в свете Евангелия от Марка гл. 14 ст.58: «Я разрушу храм сей рукотворенный, и через три дня воздвигну другой, нерукотворенный» — образ этот прежде всего сам Христос, воплощенное Слово, явленное «в храме тела Его» (Ин.2:21). Со времени Его явления Моисеев запрет образа теряет смысл, и иконы Христовы, с точки зрения православия, становятся неопровержимым свидетельством воплощения Бога. Здесь не образ Бога, сделанный по образу человеческому, а подлинный лик ставшего человеком Сына Божия, который предание Церкви возводит к непосредственному соприкосновению с живым Его ликом. Значит, икона всегда, в принципе, воспроизводит первую, нерукотворную. Ее освящение — это подтверждение того, что нет пропасти между истинностью изображения и самой Истиной.

Нерукотворность содержится в самом творчестве иконописания. Творчество, как мы видели, основано на жесте доверия человека Богу, в ответ на Его верность своему творению. Художник, творя, ежесекундно принимает то или иное решение. И когда уже не сам художник, пусть себя смиряя, принимает эти решения, но с молитвой препоручает себя высшей силе — «не я, но Ты», — тогда открывается за изображением источник благодати, тогда — икона, а не картина. Икона — благодарность художника Богу в ответ на благодать. Все краски замешаны на благодарности.

Нерукотворность иконы — не от греховной немощи, а от другой немощи, немощи отдающейся, которая дает силе действовать в себе: «довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи» (1 Кор.12,8). Эти слова, обращенные к апостолу Павлу, поясняет митрополит Сурожский Антоний: «Вы, наверное, помните, как, когда вы были маленькие, ваша мать или отец или кто-нибудь другой вдруг, решил вас учить писать. Вы сели, не зная, что будет, вам вложили в руку карандаш, которым вы не умели пользоваться, и не знали, чего ожидать; а потом вашу руку взяла мать и стала водить вашей рукой; и пока вы понятия не имели о том, что должно произойти, пока ваша рука свободно двигалась в движении материнской руки, линии были такие прекрасные: и прямые и округлые, и все было гармонией. В какой-то момент ребенок думает: теперь я понял, я буду помогать — и начинает дергать карандаш; вот, хочу помочь; я вижу, что движение ведет кверху — я веду его до верха, уклоняется куда-то в сторону — я поведу его в сторону… И получаются каракули. Вот так человек пишет историю на земле. Если бы мы только отдались в Божию руку и дали двигать Богу нашей рукой, писать свою скрижаль таинственную нашей рукой, но его движением, не было бы того уродства, которое мы создаем на земле… И другой пример. Хирург надевает перчатки во время операции, такие тонкие, такие хрупкие, что ногтем порвать можно; а вместе с этим потому именно, что они такие тонкие, такие хрупкие, умная рука в перчатке может чудо совершить. Если вместо этой перчатки надеть крепкую, толстую перчатку, ничего нельзя сделать, потому что от этой гибкости, от этой слабости зависит и свобода движений. Вот и мы должны быть так же хрупки, так же отданы, так же свободны, как детская рука в материнской руке, как легкая перчатка на руке хирурга, как парус, способный охватить дыхание духа и понести судно, куда должно. Вот где немощь может стать помощью, а не поражением, вот какой немощи мы должны учиться». 1

Присутствие нерукотворной силы в иконописи персонифицировалось русскими мастерами образом ангела-премудрости Божией, помогающей евангелистам. Например, в миниатюрах новгородского Евангелия 15 в. (ГБЛ, Рогожск., N138) Марку и Матфею ангел-София указывает на тексты их сочинений, а в миниатюре с Лукой (первым иконописцем в Предании) — как бы водит его рукою, подложив свои пальцы под ладонь евангелиста (!!!). Причем, лики ангелов-премудрости трактованы нейтрально, они не дают материала для суждения об образе.

Н.В. Покровский указывал, что греческие подлинники изображения Луки с Премудростью не знают. 2 Тем более интересно, что новгородские мастера, стремясь показать, что между Лукой и Премудростью существует тончайшее и идеальное духовное согласие, постарались обратить внимание на то, что Премудрость не просто ведет руку евангелиста, но подкладывает руку свою под его пальцы; именно рука Софии оказывается ближе всего к иконе. 3 Синергия иконописца и Премудрости Божией показывают, что икона строится на мимесисе, подражании, трансцендентной неподражаемой идее; подражание — в самой сущности субъекта познания. Поэтому идеал такого подражания антиномичен — это «неподражаемое подражание» (подражание неподражаемому), но без этих онтологически-эстетических актов, по мысли св. Дионисия Ареопагита, невозможно приобщиться к Богу. Отец Павел Флоренский видел качественное различие искусств в том, какою из способностей художник действует в качестве основной, и какою — в качестве вспомогательной, то есть движение ли служит осязанию или осязание движению. Мимесис иконописца, как возможность высшего познания, основанного на принципах познания эстетического, делает икону действенной. Эти действенность и движение иконы и есть ее нерукотворенность. Вопреки кажущейся статичности, икона — это, прежде всего, движение. Но движение не в пределах своей рамки, а как раз за пределы ее: цель иконы — пробудить встречное движение. «Откровение», несомое иконой, — всегда диалог. В нем участвует не только говорящий, но и слушающий. Если икона — это весть, обращенная к человеку, то икона — это действие. Проще, икона — это приглашение к молитве.

Нерукотворность иконы есть составная часть единственного нерукотворного действия в церковном предании — литургии. Развитие предания — устроение жизни вокруг литургии. Икона как церковное искусство ставит человека перед тайной. Конечно, в некотором смысле и богословие, и иконописание всегда обречены на неудачу, так как человеческими средствами передают сверхчеловеческое и невыразимое. Но в этом-то и состоит их смысл: они подводят нас к последней черте и говорят: далее следуй сам. Тайна же христианства в сути своей предельно ясна, ибо предлагает однозначный выбор: ты со мною или против меня; ты приемлешь мою чашу или желаешь подменить ее другой, более понятной и рукотворной.

Иконоборцы приводят слова апостола Павла: «Бог не требует служения рук человеческих». Богу — утверждают они — не нужны наши иконы. В этом они правы. Но слова апостола Павла нужно читать полностью: «Бог не требует служения рук человеческих, как бы имеющий в чем-либо нужду» (Деян.17,25). Те же слова говорил Соломон, построив своими руками храм Божий; и при этом в основание храма клал необработанные камни (ибо церковь не может стоять на человеческом основании). Или вспомните совет Гамалиила: «Ибо если это предприятие и это дело от человеков, то оно разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его» (Деян. 5,38), имея в виду Церковь Христову. Храмы, иконы, жертвы не нужны Богу, но нужны нам: «ибо сильно желаем увидеть Его образ; потому что, как говорит апостол Павел, теперь мы видим как бы сквозь тусклое зеркало, гадательно. Изображение же и есть зеркало и гадание, соразмерное с величиною нашего тела. Ибо ум, и поле многих напряжений, не в состоянии выйти из пределов телесного», — пишет преп. Иоанн Дамаскин. Входя в храм, мы входим в нерукотворную реальность.

Итак, нерукотворность — это поставление человека перед тайной, вечный зов Творца к твари.

3. подробнее о миниатюрах см. Смирнова Э.С. Миниатюры двух новгородских рукописей // Древнерусское искусство, сб. N3, М., 1983, с. 180−202.

Интернет-журнал «Русская неделя»