Православие и Мир | Священник Алексий Колосов | 05.02.2008 |
Что подталкивает человека к самоубийству? Если мы отложим такие причины как самопожертвование, психические патологии (в том числе и состояние делирия), аффективные состояния или бездумное ухарство, то вероятной причиной суицида внешне «благополучного» человека может быть названа боль. Боль, с которой человек не согласен. Причём боль эта не обязательно носит острый характер — она, скорее, изнемождает человека и в нём появляется то, что может быть названо «жаждой смерти». Жажда смерти — ожидание прекращения страданий, причём источником этих страданий человек видит сам себя: он понимает, что страдание имманентно ему самому, что невозможно отделить «я» от страдания, а имея сознание и самосознание, избежать осознания этого факта практически невозможно и тем мучительнее становится боль. В конце-концов, единственным выходом видится разрушение сознания или изменение его границ — в первом случае суицид, во втором наркотики, которые тоже, по большому счёту, есть род медленного самоубийства через расшатывание сознания и тела. В любом случае, человек пытается утолить жажду смерти коротким или долгим путём.
В чём источник этой боли? Почему она сражает вполне «благополучных»? Чтобы ответить на эти вопросы, надо отрешиться от самой идеи внешнего благополучия — внешние качества, т.н."объективные показатели", не играют совершенно никакой роли. Помните слова Христа: «что пользы человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей повредит"(Мф.16,26)? Здесь действует также логика — какая польза во внешнем комфорте, вещах, мелких материальных и физиологических утешениях, если они не в состоянии снять внутреннего конфликта? Человек необъективен и всё воспринимает строго через призму собственного «я». А если оно страдает? Тогда и всё восприятие будет окрашено страданием и утоление жажды жизни, жажды переживания блага, будет всё больше способствовать усилению жажды смерти — это замкнутый круг. Откуда происходит сам внутренний конфликт? От того, что человек переживает неправильность своего положения и внутреннего состояния — он не нашёл своего места в жизни, а решимости совершит кардинальный поворот нет. Осознание неправильности состояния, внутреннего тупика, есть, а решимости преодолеть инерцию среды или собственного «эго» нет: внешние или внутренние условности сковывают человека и он не может быть тем, кто он есть, но вынужден казаться таким, каким его хотят видеть или таким, каким подразумевает принятый на себя долг.
Для сознательного христианина здесь возникает вопрос смирения, несения своего жизненного креста и ситуация приобретает религиозное измерение, в котором даже эта боль обретает свой смысл и само страдание становится выходом с одной стороны, а с другой — от непоправимого поступка удерживает страх греха, боязнь оттолкнуть Бога. Но это, повторюсь, приложимо только к сознательному христианину, а как быть тем, кто не готов принять Бога? Чем можно помочь такому человеку?
Первая мысль — «откроем ему богатство премудрости и благости Божьей!» Мысль добрая, но малоэффективная — чтобы принять Бога в таком состоянии, страдающий уже должен иметь опыт сознательного религиозного искания, должен прозвучать тот вопрос, ответом на который является Сам Господь: тогда и слово Евангелия, и пример святости — всё может принести пользу. А если этого нет (более чем распространённый случай)? Чем можно поддержать падающего, кроме искренней молитвы?
Во-первых, общением. Ещё римляне говорили: «Dixi et animam levavi «- высказался и облегчил душу. Казалось бы, простое дело — внимательно выслушать болезнующего душой, — но может принести много пользы, если не пытаться перебивать человека и стараться проявить себя, вместо того, чтобы выслушать его: деятельное сострадание молчаливо.
Другой способ помощи и поддержки состоит в том, чтобы дать человеку пространство для движения, для изменения — не теснить его условиями и условностями: дать возможность сделать шаг назад с той позиции, на которой он испытывает боль. То есть не требовать соблюдения условий и условностей собственных замыслов и предпочтений, с гнетущей точностью, прикрываясь присказкой «Христос терпел и нам велел!», а дать человеку самому обозначить границы своих возможностей. Это особенно актуально на семейном уровне: нередко родные и близкие невольно содействуют развитию суицидальных склонностей, пытаясь притащить сына или дочь к счастью «за уши», не задумываясь о том, что опасно тащить к собственному виденью счастья чужие уши. Повторюсь: надо дать человеку самому обозначить границы своих возможностей, желаний, задач, а если он зашёл «не туда», то не «подпирать» его своей волей — где гарантия, что именно наша воля не сломает его? Пусть с нашей точки зрения это будет неверный шаг не в том направлении, но только живое ощущение свободы, возможность душевной и социальной динамики может снять эту боль. Надо дать человеку возможность признать себя слабым — показать, что признание слабости не значит отвержение: сила Божия не пренебрегает слабостью, но совершается и через неё. Не осуждать — иногда и этого достаточно, чтобы человек почувствовал поддержку.
Последнее — задача не только для личности, но и для общества в целом: профилактика самоубийств состоит не в том, чтобы красочно расписывать как это греховно или глупо, а в том, чтобы в кризисной ситуации человек имел бы возможность социального или духовного манёвра. Такого манёвра, какой видится необходимым самому страдающему, а не обществу или окружающим людям — в конце-концов, человек свободен и уважение к этой свободе есть фундамент христианского отношения к людям, имеющего своими гранями терпение и любовь.