 |
| Русская неделя | Священник Филипп Парфенов | 26.12.2007 |
В этом плане остается загадочным, как люди, особенно среди духовенства, читающие из года в год Евангелия или слышащие слова Христа в церковном собрании, не только не меняются в лучшую сторону, но подчас становятся еще более властными и нетерпимыми к несогласиям с ними, к тем, кто поступает не по их воле. Вплоть до того, что такое замечательное слово, как «благословение» превратилось у нас в орудие административного давления, подчинения, принуждения или же угрозы в случае «неблагословения». При этом постоянно слышатся устно или читаются многочисленные рассуждения об отречении своей воли и послушании. Сами по себе эти взятые духовные принципы не несут в себе ничего негативного, если глубоко разобраться. Христос смирил Себя, «быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» Его Отцу (Флп. 2, 8). Но весь вопрос в том — ради чего… Послушание ближнему и отречение от своей воли в пользу него возможно только при наличии внутри себя этой божественной любви, и никак иначе! Любви Отца распинающей, любви Сына распинаемой… Которая не ищет своей воли, а лишь пользы и радости ближнему. Которая не самоутверждается, а самоистощается в своих проявлениях. Поэтому, кому дано в этой жизни больше других, или кто хочет, как замечает Христос, быть большим среди всех, да будет всем слугой и последним рабом (Мк. 10, 44−45).
Послушание ученика высшему духовному наставнику не может быть односторонним процессом, в идеале оно всегда взаимно. Новоначальный не сможет прочувствовать, зачем нужно вообще послушание, если он не увидит перед собой доброго примера со стороны более духовно опытных людей. В противном случае, не чувствуя любви в отношении к себе и среди окружающих его церковно- и священнослужителей друг другу, его страсти не будут исцеляться от наложенных на него послушаний, его воля не станет более просветленной от внешнего подчинения тем, кто только в силу обстоятельств оказался выше него, и дурной пример будет гораздо более заразительным, чем отдельные примеры людей доброй воли. И выхода из этого замкнутого и порочного круга не будет, а будет лишь царить принцип армейской «дедовщины»: те, кто в начале церковной жизни прошел через унижения и понукания, продвинувшись выше по служебно-иерархической лестнице, будут так же понукать других. И можно предположить с немалой долей вероятности, что в нашей Церкви существует устойчивая часть людей, стремящихся к монашеству и священному сану с тем, чтобы потом самоутверждаться, возвышаться над другими своим положением, руководя и властвуя над ними так, как они сами это видели и испытали на себе. Так называемое «младостарчество» — классический случай любоначалия, и он не мог бы взяться на пустом месте, если бы молодому духовенству не подавался пример со стороны высших церковных иерархов или старослужащих из среднего приходского или монастырского духовенства.
Разумеется, корни любоначалия кроются в гордыне и вообще в падшей человеческой природе. Но заключить это — еще почти ничего не сказать. Поскольку падшей природе еще много чего другого присуще в целом: и общая глухота к слову Бога и нечувствие Божией воли, и недостаток любви к Богу и окружающим людям, и плохо идущая и рассеянная молитва, и житейская суета и многопопечительность, и трудное прощение врагов-обидчиков, и мало ли что еще. Но далеко не всем свойственны воля к власти и дар к руководству. В этом плане те, кто его имеют и обладают организаторскими способностями, являются так или иначе инструментами божественного принципа, выраженного словами ап. Павла «нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» (Рим. 13, 1). Следует, однако, уточнить, что от Бога — сам принцип власти и иерархичности, но характер власти может быть далеко не во всем согласным с Божьей волей или просто антибожественным. Как и говорил Христос: «Вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так…» (Мк. 10, 42). А если бывает как раз именно так, то значит, это свидетельствует о маловерии или просто неверии Христу у тех, кто занимает подчас высокие церковные должности и посты. Но проблема ведь не только в них, а и в нас, легко с этим соглашающихся под благовидными и как будто убедительными с точки зрения церковного предания предлогами! Известно, что люди вообще не любят признавать своих ошибок, тем более начальствующие. А подчиненные склонны чаще всего выполнять приказы людей, облеченных властью, не задаваясь вопросом об их разумности. Причем везде, во всех культурах и цивилизациях, так что бытовая церковность не составляет здесь исключение. Но в таком случае это и свидетельствует о давно уже произошедшем обмирщении православных христиан, среди которых возможно исполнять даже самые абсурдные приказы отдельных лиц духовного сословия. Именно под предлогом послушания, в частности, любому архиерею, разве что если он не еретик.
Но ведь похожая логика — «меня благословили!» — была и у солдатов Третьего Рейха или сотрудников НКВД: «Мы выполняли приказ!». Личная свобода может представлять собой для человека иногда невыносимое бремя, поскольку бывает связана с принятием ответственного решения. И как же хочется иногда это бремя личной ответственности свалить на кого-то другого, кто кажется умнее, опытнее, «духовнее» тебя самого! По воспоминаниям хорошо знавшего о. Александра Меня музыканта Олега Степурко, «один православный критиковал о. Александра: „Вы неправильно ведется себя с прихожанами: люди хотят быть обманутыми и хотят быть водимыми.“ — „За что водимыми? За нос?“ — спросил о. Александр».
Разумеется, всегда найдутся готовые водить таким вот именно образом: есть спрос — будет, как говорится, и предложение!
Люди, стремящиеся к власти в Церкви, бесспорно, по-своему образованы и талантливы, и они про себя это знают. Когда требуется, они могут подавлять свои эмоции и стремления, и даже внешне выглядеть вполне послушными и смиренными. Эта та самая «гордость смиренных», которую обличал Н. Бердяев. Ради достижения своих честолюбивых целей они готовы многим пожертвовать в личном быту. Но они с большим трудом могут терпеть тех вокруг них, кто еще более способен и талантлив, перед которыми они начинают ощущать комплекс неполноценности, если не заурядную зависть. В таком случае власть, внешние регалии, награды и высокие должности для них — своего рода психологическая компенсация и способ самоутверждения. Но эта компенсация требует постоянной подпитки. Духовное лицо, получившее власть не как бремя служения и крест, который надо нести, сораспинаясь Христу, а как более психологически комфортный для него способ жизни, не удержится в равновесии на достигнутом высоком посту. Оно будет постоянно, еще и еще, требовать к себе знаков внимания, почтения и лояльности — разумеется, под предлогами соблюдения «порядка», «церковной дисциплины» ради общего дела или указания недостатков подчиненному. Когда у него, не дай Бог, кто-то не возьмет благословения из ближайших подчиненных, это будет воспринято чуть ли не как личное оскорбление… Если такое лицо не способно по-христиански прощать и любить, оно не будет вызывать у его окружения ответной искренней любви, а будет провоцировать лишь страх, зажатость, и, как следствие, неискренность, человекоугодие и подхалимаж. Разумеется, среди подчиненных обязательно найдутся те, кто будет превозносить данного служителя и все его положительные стороны, которые, конечно, существуют. А тех, кто станет откровенно высказывать критические замечания, будут постепенно оттеснять или изгонять из прихода (епархии). И всегда в подобных ситуациях появятся люди, стремящиеся к манипуляции доверием или недоверием данного духовного лица, к доносительству, наушничеству и прочим малосимпатичным вещам. Которые станут сводить счеты с неугодными оппонентами, используя власть и внешний авторитет руководителя, а свою близость к настоятелю или архиерею будут использовать для собственного самоутверждения, влияния и давления. Сам же высокий сановник, так или иначе чувствуя все-таки неискренность и натянутость в отношениях с ему подчиненными, все больше станет ощущать свое одиночество. Не имея любви к ним или, в крайнем случае, любя и симпатизируя только тем, кто выражает ему личную преданность не за страх, а за совесть, и по-неволе испытывая тягость от такого положения, он станет бежать от самого себя и от возникающих невеселых сомнений и раздумий хотя бы во внешнюю кипучую деятельность, богослужебную или церковнообщественную. Например, есть настоятели или архиереи, готовые много дней подряд, не одну неделю, каждый раз служить Литургию. Но если бы это их хоть как-то преображало и одухотворяло! Нет, иной раз видишь: отец/владыка и во время службы раздражен и резок, и после причастия все тот же… Или, сколько всяких крестных ходов организуется, поклонений иконам и мощам, паломничеств, конференций, съездов, освящений, строительств, встреч разных делегаций, куда собирают либо все духовенство епархии (округа), либо по очередной разнарядке. Разумеется, для людей с «административным восторгом» — очередное поле деятельности, либо для выслуживания перед вышестоящим начальством, либо ради ухода от себя самого. Надо ли говорить, что жизнь, как внутри-, так и внецерковная, не облагораживается и не преображается от всего этого? Притом, что отдельным рядовым верующим, бесспорно, такие мероприятия принесут и новые впечатления, и определенный духовный заряд, но ведь все это можно устраивать в гораздо более спокойном и мирном духе, без администрирований и демонстраций-массовок в стиле недавнего советского прошлого!
Так утверждается административно-командная система, паразитирующая на духовной жизни Церкви и фактически затмевающая истинную Церковь Духа Святого как ее двойник, по мысли Сергея Фуделя. Слова Евангелия обращены к личности и к братской общине: именно, будучи живым человеком в связи с окружающими братьями и сестрами во Христе, для него возможно духовное возрастание с выработкой терпения, смирения, прощения, снисхождения к немощам ближних, сострадания и любви к ним. Но это никак не возможно в системе. Церковь возрождает грешника, система его портит и развращает. Церковь учит прощать обидчика и врага, система не прощает ничего; не прощает даже мелкие ошибки по недоразумению, без злого умысла. Церковь учит принимать любого приходящего человека таким, какой он есть, прежде чем помочь ему подняться выше, чем он есть. Но люди системы не способны к этому — они принимают людей лишь по принципу выгоды или целесообразности, полезности: этот жертвователь, тот сотрудник мэрии, а тот сочувствующий журналист; надо им уделить больше внимания… Здесь постоянно господствует лицеприятие. Отсюда — вольное или невольное заигрывание и потакание светской власти, от которой есть шансы что-то получить. Перед сильными «мира сего» люди системы умеют подавлять свои эмоции и страсти, могут казаться воспитанными, культурными и любезными. Но все моментально меняется, когда они оказываются в своем тесном церковном кругу — подчиненные им могут непрестанно страдать от их невыдержанной распущенности, и только очень немногие, от природы покладистые и смиренные, могут утихомирить их и отчасти смирить своим смирением! Церковь видит в каждом личность по образу и подобию Божиему, член, без которого не могут обойтись другие члены того же Тела; система — лишь «штатную единицу», где «незаменимых нет», как еще говаривал тов. Сталин.
Усилению всех этих темных сторон способствует еще одна черта, кроящаяся в определенном типе богословствования. Церковь хранит полноту духовной истины в этом мире; епископ — голос или рупор Церкви. Все, что вне Церкви — ложь и обман, суета или иллюзия в лучшем случае. При этом вовсе не принимается во внимание, что же все-таки есть сама Церковь — наличная совокупность тех, кто называет себя православными, иерархическая административная структура с ее каноническими территориями, или все же что-то несравненно более высшее, границы которого в нашей жизни четко неопределимы? И где источник истины в Церкви, если каждый, в ней пребывающий, независимо от его иерархического положения, может погрешать и ошибаться, причем ошибались и целые соборы епископов? Только Дух Святой вместе с Христом являются источником истины. «Всякий, кто от истины, слушает гласа Моего» (Ин. 18, 37). Но может ли кто с уверенностью о себе сказать, что он действительно постоянно слушает голос Христов, а не просто «слышит» его и не подменяет слова Христа своими собственными соображениями? Здесь всегда есть тонкий и опасный момент отождествить себя самого и свои взгляды с церковной истиной — но отсюда один шаг до антихриста, до нетерпимости и деспотизма Великого Инквизитора в Церкви! Все уже заранее известно и решено — раз епископ решил, значит, на то воля Божия!
В данном плане, как это ни покажется парадоксальным и по-своему страшным, но современная Русская Церковь в ее административно-командной, «системной» части отстает от светского общества по элементарным принципам законности на несколько десятилетий, возвращая нас не то в сталинские времена, не то в средневековый феодализм. В самом деле, трудовые конфликты в любом мирском учреждении регулируются КЗОТом, а обвинения в чем-либо рассматриваются судами с точки зрения презумпции невиновности. Решение местного суда, воспринимаемое несправедливым, можно обжаловать в вышестоящей судебной инстанции. Но перед лицом отдельного сильного, влиятельного настоятеля или, тем более, архиерея, ничего подобного не исполняется, никаких правовых норм не существует, как не действуют и церковные суды. Целые многочисленные сообщества в Церкви, призванные жить выше закона, то есть по благодати, на деле живут лишь по понятиям или «благословениям» отдельно взятых младостарцев-священников, благочинных, наместников монастырей, епархиальных секретарей или архиереев. Если среди них попадается подлинно смиренный и терпеливый служитель — ему цены нет! А если нет?
Воистину, пророческими здесь оказываются рассуждения Бердяева:
…Нужно сказать, что не всегда свобода человека, свобода человеческого лица защищена в порядке благодати, она часто защищается в порядке закона. В этом положительная миссия закона. Средневековая теократия, восточная и западная, императорская и папская, хотела быть обществом, основанным не на законе, а на благодати. И это покупалось тем, что сама благодать подвергалась законническому перерождению. Теократическое благодатное общество символизирует Царство Божье в природно-историческом порядке, который подлежит закону. Свободу человека оно ставит в зависимость от благодатного перерождения другого человека, власти, всего общества. И когда это благодатное перерождение не происходит, свобода человека отрицается, он подвергается насилию, за ним отрицается всякое право. Тут обнаруживается все значение закона для социальной жизни человека. Жизнь человека, его свобода и право не могут исключительно зависеть от духовного состояния других людей, общества, власти. Жизнь человека, его свобода и право должны охраняться и в том случае, если духовное состояние других людей, общества, власти невысокое, если оно недостаточно просветлено благодатью. Общество, которое захочет себя обосновать исключительно на благодати, не пожелает знать закона, будет обществом деспотическим. Так, коммунистическое общество тоже исключительно основано на благодати, а не на законе, хотя и на благодати темной и нехристианской. В результате получается тирания, обратная теократии. И мы стоим перед следующим парадоксом: закон не знает живой, конкретной, индивидуально неповторимой личности, не проникает в ее интимную жизнь, но закон охраняет эту личность от посягательств и насилия со стороны других личностей, охраняет независимо от того, каково направление и духовное состояние других личностей. В этом великая и вечная правда закона, правда права. Христианство должно признать эту правду. Нельзя ждать благодатного перерождения общества, чтобы жизнь человека стала выносимой. Таково соотношение закона и благодати. Я должен любить ближнего во Христе, это есть путь Царства Божьего. Но если у меня нет любви к ближнему, то я во всяком случае должен исполнить закон по отношению к ближнему, должен быть справедлив и честен по отношению к нему. Нельзя отменить закон и ждать осуществления любви. (Н.А. Бердяев, «О назначении человека». М., Республика, 1993, с. 99)
Отсюда неизбежный вывод: необходимо развитие правосознания внутри Церкви, с верху до низу, с усилением не «властной вертикали», а соборной дискуссии по горизонтали и активности самого народа церковного, с постепенным движением к выборам настоятелей приходов и архиереев на местах. Замедление с этим чревато в будущем новыми нестроениями, куда посерьезнее и опаснее недавних выступлений еп. Диомида, которые по сравнению с последними тогда покажутся невинными детскими забавами. И на личном уровне — «выдавливать по капле из себя раба», как еще отмечал А.П. Чехов. «Раб не пребывает в доме вечно; сын пребывает вечно» (Ин. 8, 35).
