Бутовский полигон: люди, победившие смерть

Мы беседуем с отцом Кириллом КАЛЕДОЙ, настоятелем храма Святых новомучеников и исповедников Российских в Бутове.

— Отец Кирилл, осуждённые люди, которые попадали на Бутовский полигон, уже не возвращались, расстреливали всех?

— Да, это был конечный этап. Мы не знаем случаев, чтобы попавший сюда остался жив. Бывало, что по каким-то обстоятельствам — нехватка фотографий или какие-то неясности в деле — людей возвращали в тюрьму, но затем всё равно привозили сюда, и здесь они заканчивали свою жизнь.

— Они жили какое-то время на территории Бутова или приговор сразу приводили в исполнение?

— Как представляется, их привозили сюда ночью или поздно вечером из московских тюрем — это в основном из Бутырки и Таганской тюрьмы. Есть обоснованная версия, что автомобили-душегубки (это машина с отсеком, куда попадали выхлопные газы, и где перевозились люди), были изобретены именно в Бутырке. Изобретателем был некто Берг, который руководил большей частью расстрелов. Людей привозили сюда, на полигон, заводили в барак и говорили, что будет санобработка. Им предлагали раздеться, и уведомляли, что они приговорены к высшей мере наказания, т. е. к расстрелу. Производилась сверка документов, наличие в деле фотографий. Затем человека уводили и расстреливали. Обычно в день расстреливали больше ста человек, в некоторые дни — более пятисот. Так 28 февраля 1938 года было расстреляно 562 человека.

Как рассказывал сам комендант полигона, некто Садовский, — в основном расстреливали из пистолетов, но исследования, которые были проведены, по благословению святейшего Патриарха общиной храма святых новомучеников и исповедников Российских, показали, что применялись и автоматическое ружьё.

Только вера в Бога, в Воскресение Христово, во всеобщее Воскресение, могла помочь сохранить образ и подобие Божие в таких условиях. Иначе всякий смысл жизни терялся. Поэтому очень показательно, что многие люди, которые по жизни были мужественными, военными, поднимали за собой армии, выходили в атаку, — в этих условиях ломались и писали на своих близких доносы и бред. Я говорю это, ни в коем случае не осуждая их, потому что ни дай Бог нам оказаться в подобных условиях, но это так.

Вместе с тем, какая-нибудь верующая деревенская старушка 70-ти лет совершенно спокойно говорила, что всё происходящее послано народу за его грехи. И что придёт время, когда храмы на русской земле будут восстанавливаться, и советская власть закончится. И её за эти слова расстреливали. Те люди, которые, казалось бы, могли устоять в таких условиях, но не имели веры — ломались. А, например, деревенские, простые люди оказывались намного сильнее и мужественнее именно благодаря вере.

— А те, кто писал доносы на своих, оставались живы?

— Как правило, те люди, которые подписывали на себя всякие бессмысленности и «ломались» на допросах, называли имена якобы своих единомышленников и этим самым способствовали их аресту и мучениям — сами потом были расстреляны. Так что это не помогало, но люди все равно старались хоть как-то спасти себя, совершая нелепые поступки.

— Как Вы считаете, люди, которые всё выдержали и не «сломались», должны были обладать особыми качествами характера? Почему та деревенская старушка осталась верной своим убеждением до смерти?

— Она с молоком матери впитала в себя веру, и самое главное — сумела эту веру сохранить. Именно это дало ей силы остаться человеком. Люди понимали свою человеческую слабость, но, как говорит апостол Павел: «Сила Божия в немощи совершается». И вот оказывалось, что этих немощных, как опять же Апостол говорил, Бог избрал и именно через них сохранил веру.

Мне особо запомнилась еще одна история. 5 ноября 1937 года, здесь, на полигоне был расстрелян Сергей Михайлович Ильин. Он был бухгалтером и глубоко верующим человеком. Помогал арестованным и репрессированным священнослужителям. В частности, имел переписку со священномучеником Кириллом Смирновым, митрополитом Казанским и оказывал ему материальную помощь. Удивительно, что он был ещё коллекционером: собирал грамзаписи духовных песнопений, у него при аресте было изъято более двухсот грампластинок. А ведь это было в тридцатые годы — представляете, какая фонотека для того времени!

У него был старший брат, священник Александр Михайлович Ильин, или как его звали в Москве, «отец Александр Горбатенький». Отец Александр имел родовую травму, поэтому действительно имел такой физический недостаток. Он был известным в Москве священником, длительное время служил в храме святителя Николая на Маросейке. Именно им была отслужена последняя Литургия перед закрытием храма. После этого отец Александр совершал богослужения в квартирах своих духовных чад. И вот некто об этом донёс. Но чекисты, придя на квартиру к отцу Александру не застали «А.М. Ильина» и арестовали «С.М.Ильина», приняв его за священника. И те обвинения, которые должны были быть предъявлены отцу Александру, были подшиты к делу Сергея Михайловича. И Сергей Михайлович нигде и никогда, ни одним словом не обмолвился, что обвинение относится не к нему, а к его брату. Отец Александр скончался во время войны от болезни, в оккупации. А Сергей Михайлович был расстрелян — за своего брата…

— А отец Александр знал, что его брата расстреляли вместо него самого?

— Думаю, нет. То есть он знал, что брата арестовали за что-то, что якобы он без права переписки, но тогда не сообщали, что осужденного приговорили к расстрелу. Я считаю, что Сергей Михайлович — святой, хотя, он пока не причислен к лику святых. Но процесс о канонизации идёт.

— А какая еще судьба священномученика Вам особенно запомнилась?

— Был такой замечательный священник Михаил Успенский. Он служил в селе Васютино Павло-Посадского района. У него был прекрасный сад. И вот на Праздник Преображения 1937 года он угостил прихожан яблоками из своего сада. Это было ему поставлено в вину. Здесь же он и был расстрелян… И старший сын его, Борис, был вместе с ним арестован, но расстреляли его в лагере, в Сибири во время войны. Они оба причислены к лику святых. Дата смерти сына известна, и его память празднуется в день памяти священномученика Михаила, т. е в день расстрела его отца.

Ещё мне сейчас не приходят на память мученица Наталья Скопинская, простая крестьянка. Жила себе, ходила в храм, воспитывала детей — их было у неё семь человек. В 1935 году арестовали её мужа, в 1937 — её и расстреляли.

Другой похожий пример — мученица Дарья Зайцева. Она жила недалеко от Нового Иерусалима. Ее муж пропал где-то в начале двадцатых годов, и у неё осталось пятеро детей. Она их поднимала одна, держала хозяйство. В конце двадцатых — начале тридцатых годов, когда начались гонения на церковь, она осталась старостой местного храма. Батюшку арестовывали — она тут же добивалась, что бы в этот храм прислали другого священника. Батюшку куда-то высылали — она добивалась третьего, затем четвёртого… Ну, а в 1937 году её саму арестовали. И, казалось бы, что ей нужно? Хватало ей и своих забот с хозяйством с детьми, а она, понимая, что такое храм, несла на себе крест его сохранения. Храм закрыли только после её ареста, но сейчас, слава Богу, он восстановлен и в нём совершаются службы, а Дарья причислена к лику святых.

— Говорят, что в наши дни оскудела вера и любовь. Как Вы думаете, в нынешнем поколении есть люди, готовые так же пострадать за веру?

— Наверное, ставить так вопрос не совсем корректно. Очень многим мученикам, которые пострадали в ХХ веке, и в голову не приходило то, что им придётся взять на себя такой крест. Наиболее ярко это выразил, наверное, владыка Вениамин, (ныне — священномученик Вениамин). Он в детстве написал в дневнике, что, читая о подвигах мучеников, жалеет, что сейчас нет гонений и он не может пострадать за Христа. Но ему и в голову не могло тогда прийти, что настанет время, когда ему самому придётся пострадать за веру. Хотя очень многие, в том числе и те, которые лежат здесь, принимали сан уже в годы гонений и прекрасно понимали, чем это грозит.

Есть такой наиболее яркий пример из жизни одного новомученика — о котором не все знают, но человек был удивительнейший — Митрополит Пётр Крутицкий, патриарший местоблюститель. Если бы мы знали, где лежат его останки, приходили бы просто могилу лобызать. Уже в годы гражданской войны Святитель Тихон предложил ему принять сан, чтобы стал его помощником. Он пришёл домой (был холост и жил в семье брата) и сказал о предложении святителя — стать епископом. Вот слова митрополита Петра: «Я прекрасно понимаю, что, если я приму это предложение, я подписываю себе смертный приговор. Но отказаться от этого предложения я не могу — иначе предам Церковь». Он принял это предложение.

Из двенадцати с половиной лет, митрополит Пётр двенадцать лет провел в ссылках и в заключении: ужасные условия, одиночные камеры без света. При этом он практически не имел никакой связи с внешним миром. И не шёл ни на какие уступки. Из здорового человека он превратился в развалину, и когда умер в возрасте 42-х лет от истощения и болезней, он выглядел как старик, проживший долгую тяжёлую жизнь.

— Батюшка, расскажите, как сложилось, что Ваша судьба связана с новомучениками?

— Я здесь с 1994 года, с тех пор, как наша семья открыла Бутовский полигон, принимая участие в создании церковной общины. Я был старостой, затем стал священником и по благословению Святейшего Патриарха несу послушание настоятеля. Так что моё священническое служение связано только с этим местом. А оказался я в Бутове благодаря тому, что здесь, пострадал мой дед — отец моей мамы, ныне — священномученик Владимир Амбарцумов. И, когда мы в 1994 году узнали о том, что он расстрелян и захоронен здесь, то, естественно, появилось желание построить на этом месте храм, хотя, конечно, не было мыслей о том, что дедушка будет прославлен в лике святых, тем более так скоро.

— Не знала, что у вас в роду был священномученик…

— Дедушка по происхождению наполовину армянин, а наполовину — немец. Его отец после смерти супруги-армянки обратился в лютеранскую общину с просьбой, чтобы кто-то из женщин помог ему в воспитании детей (он был лютеранином). И вот откликнулась молодая девушка, Каролина Кнобах, из христианских побуждений — она была верующей лютеранкой. А через некоторое время мой прадед предложил ей руку и сердце. От этого брака родились двое детей — дочка, к сожалению, умерла, а сын вырос — мой дедушка. Он первоначально получал высшее образование в Берлине. Там он познакомился с христианским международным студенческим движением, которое было достаточно активно в начале ХХ века, оно распространилось в Америке, Германии и Финляндии, а потом и пришло в Россию. Дедушка стал участником этого движения.

Когда он вернулся в Россию, то продолжил своё образование в МГУ. Поэтому его образ есть на иконе университетских святых, которая находится в храме мученицы Татианы при МГУ. Здесь же, в Москве он женился на «кружковке», (так назывались участники христианского движения) и в начале двадцатых годов возглавил российской христианское студенческое движение. Он имел интересную должность — был генеральным секретарём Комитета христианских студенческих кружков России. Под его руководством проводились всероссийские съезды этого движения, причём, до 1924 года это движение действовало официально. А затем было запрещено. Но, несмотря на это, вплоть до 1928 года подпольно проводились съезды. Работая в этом движении, дедушка тесно познакомился с Православием и во второй половине двадцатых годов принял Православие (до этого он был баптистом).

Достаточно быстро дедушка был рукоположен священноисповедником Виктором, епископом Глазовским. Первое время он был заштатным священником храма святого равноапостольного князя Владимира в Старых Садах, затем — настоятелем храма святителя Николая в Соломенной Сторожке. В 1932 году, когда был поставлен вопрос — или он подписывает декларацию митрополита Сергия, или уходит на покой и его отстранят от служения — дедушка ушёл на покой. Но продолжал совершать богослужения в домах своих духовных чад и активно занимался организацией помощи семьям репрессированных и арестованных священнослужителей, так как, если отца семейства не было, то для его матушки и детей, это была фактически голодная смерть. Причём эта помощь была организована достаточно чётко: каждый месяц в определённый день нуждающейся семье выдавалось какое-то количество денег или еды. Я знал, несколько семейств, которые выжили благодаря помощи, организованной дедушкой.

Имея высшее образование, дедушка работал в научных учреждениях (он закончил физико-математический факультет МГУ), занимался созданием установок искусственного климата, инкубаторов, конструировал измерительные приборы на основе логарифмической линейки, после него осталось более десятка авторских свидетельств.

Дедушку трижды арестовывали. Первый раз ещё в гражданскую войну в Самаре за его деятельность в христианском кружке. В 1920 году его перевели в Москву и выпустили с подпиской о невыезде. Так интересно — теперь из Москвы высылают, а тогда вот — в Москву. Затем, в 1932 году, его арестовывали, но по ходатайству Академии Наук, в которой на тот момент он работал, через три месяца освободили. На осеннюю Владимирскую, 8 сентября 1937 года, его снова арестовали. 5 ноября 1937 года он был расстрелян. Мы узнали об этом только в 1989-м, а изначально нам говорили, что он умер во время войны от болезни почек. Сергей Михайлович Ильин, которого я упоминал, был расстрелян по тому же делу.

— Отец Кирилл, может быть кто-то из тех, кто работал на полигоне и расстреливал, впоследствии раскаялся?

— Я не знаю относительно бутовских, потому что люди, которые подписывали те акты, сами были расстреляны (тот же самый Берг, потом Семёнов) — время от времени проходили так называемые «чистки в органах». Хотя кто-то из «расстрельщиков» всё же пережил это время. Имеются сведения о том, что кто-то спился, кто-то повесился и т. д. Но я знаю и такие случаи, когда участники тех расстрелов в конце жизни каялись, очень удивляя тех священников, которые принимали последнюю исповедь. Владыка Сергий (ныне — митрополит Воронежский) при освящении креста на полигоне в 1994 году сказал фразу, которая тогда меня поразила: «Здесь каждый нёс свой крест — и те, кого расстреливали, и те, которые расстреливали». После этого я стал очень осторожным в суждениях.

— Батюшка, а как можно умножить веру?

— Конечно, вера — это дар Божий. Для того, чтобы узнать человека, необходимо не только наше стремление к этому, но и его ответная реакция на это. Когда нам какой-то человек интересен — мы ищем с ним встречи. Вот и с Богом то же самое. Как говорил Владыка Антоний Сурожский, для того, чтобы действительно глубоко поверить в Бога, нам нужно Его встретить. Но эту встречу надо искать — тогда Господь откроется.

Конечно, возникают вопросы: как это — искать Бога? Где? В Евангелии есть такой эпизод: к Христу принесли расслабленного, и Христос сказал ему: «Прощаются тебе грехи твои!» Окружающие иудеи возроптали — кто это может прощать грехи, кроме Бога? А Господь им ответил: «А что проще: сказать «отпущаются тебе грехи», или «встань, возьми одр твой и иди»? Вот когда мы говорим кому-то: «Отпущаются все грехи твои!», эту фразу нельзя ощутить. Можно сказать кому угодно: «Прощаю тебе!», а прощение от Бога этот человек не получит — проверить же это невозможно… А Христос далее говорит: «Чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть отпущать грехи — тебе говорю — встань — возьми одр твой и иди!» И человек встал, взял одр свой и пошёл. А если не последует действие, если человек не исцелен, то все поймут, что сказавший — лжец.

Точно так же новомученики и исповедники доказали делами, что есть ценности, которые гораздо выше, чем человеческая жизнь. Да, это больно и страшно. Но для них жизнь вечная была гораздо важнее, чем земная. Они шли и отдавали свою жизнь — хотя им было тяжело, мы даже представить себе не можем, как. Об этом свидетельствуют письма всё того же митрополита Петра: «Отпустите меня, я готов отказаться от местоблюстительства! Я не могу уже больше. Я — старик, и это выше моих сил». Но, будучи местоблюстителем, он отказывался идти на компромисс, который от него требовали, на уступки советской власти.

И когда Русская Православная церковь совершила канонизацию этих мучеников, она засвидетельствовала перед современным, отошедшим от Бога миром, что есть иные ценности. И мы свидетельствуем, что подвиг этих людей, мучеников есть свидетельство о Воскресении Христовом. И пример этих людей для нас свят. В этом плане святые новомученики нам ближе, чем святые, которые подвизались и были прославлены Богом в иных обстоятельствах в прежнее время. Новомученики жили в конце XIX — начале ХХ века, они были такие же люди, как и мы! Мне иногда даже говорят: «Ну, чего такого, служил батя у себя на приходе. Совершал какие-то требы, кадилом, понимаете, махал. Ну, дети у него были, воспитывал их, ещё неизвестно, как — хорошо или нет! Что он такого совершил-то? Почему он вдруг святой, и мы ему должны молиться? Ну, всех расстреливали — и его расстреляли. Советская власть видела в нём врага — а она всех «врагов» уничтожала». Да в том-то всё и дело, что он был, как все. Но многие взяли и побежали или участвовали во всём этом беззаконии. А этот священник из захудалого села, понимает, что его долг — ходить в храм и молиться, хотя он понимает, что ему за это будет. Его предшественника увезли как-то ночью, и больше его никто не видел. И вот он служит понимая, что в любую минуту за ним приедут, и больше он света Божия не увидит. Ведь та же самая мученица Дарья Зайцева, была простая женщина. Никаких особых духовных дарований у неё не было, но была твёрдая вера и мужество по защите церкви. И она стала святой.

У меня в какие-то моменты жизни возникали сомнения и вопросы (а я вырос в церковной семье): «Что-то не клеится в жизни, почему так?» и т. д. И в такие моменты я вспоминал опыт одной бабушки, с которой Господь дал мне возможность пообщаться. Она жила в Сергиевом Посаде, и я часто заходил к ней в гости. Эта тётя Таня, как мы её звали (вообще, она была монахиня Магдалина) в двадцатых годах была арестована как верующая и отправлена строить вторые пути на БАМ в Читу. Там она посмотрела на условия, в которых содержали заключённых и поняла, что не отсидит эти 10 лет — умрёт. Отошла подальше ото всех и стала молиться: «Святитель Николай, ты же видишь, я не выдержу этого. Я у тебя в храме трудилась, помнишь? (Она, действительно, какое-то время убиралась в храме святителя Николая) Может, ты за меня два с половиной года отсидишь? И ты, Илья-пророк, я у тебя тоже в храме работала, и ты за меня два с половиной года отсиди, пожалуйста! Ну и Ты, Матерь Божья, возьми мои два с половиной года, пожалуйста! А два с половиной года я уж как-нибудь сама выдержу!». Тетя Таня всегда была простая, неграмотная, и вера у неё была чистая, наивная, детская. Через два с половиной года ровно — день в день — она получила освобождение.

— Это была амнистия?

— Точно не знаю. Пришёл приказ освободить ее. А тетя Таня перед этим утром встала и сказала: «Меня освободят сегодня». Её соузницы спросили: «Что, приказ вышел?» «Да нет, — говорит, — просто знаю, что меня сегодня освободят». Решили, что она умом повредилась… А днём её начальник лагеря позвал к себе и сказал, что пришёл приказ об её освобождении. Она села и расплакалась.

Я знал тетю Таню уже совсем пожилой. Она умерла от рака, и, хотя врачи говорили, что у нее должны быть такие боли, которые нельзя выдержать без крика, Господь её хранил. Для меня это удивительный духовный пример. Когда я её вспоминал — рассеивались все сомнения… Сказано же: «Стучите — и отворят вам! Ищите — и обрящете!»

С протоиереем Кириллом Каледой, настоятелем храма Святых новомучеников и исповедников Российских в Бутове беседовала Елена Коровина

В сокращенном виде опубликовано в журнале «Наследник»

http://www.pravmir.ru/article_2528.html