О ревности духовной

(на память Ростовских святых — 5 июня)

Наш маленький, скромный град Ростов, который некоторые и градом не называют, до сих пор именуется Великим. И хотя есть другой Ростов, что на Дону, у которого гораздо большие размеры, известность и статус, однако, он не именуется Великим. Наш Ростов велик далеко не внешним величием, но величием внутренним, духовным. Он велик своими святынями и святыми. И сегодня, братия и сестры, мы собрались вместе для того, чтобы почтить в первую очередь, память всех Ростовских святых, святые мощи которых пребывают в наших храмах: святителей Леонтия, Исаия, Игнатия, Иакова, Феодора, Димитрия, Арсения, преп. Авраамия, архимандрита, преп. Петра, царевича Ордынского, блаж. Иоанна Власатаго Милостиваго, блаж. Исидора, кн. Василька.

Воистину, не погрешим, если скажем, что святых мощей в нашем городе больше, чем самих храмов. Но мы должны при этом предупредить вас, что удовлетворяться одним только сознанием того, что Ростов произвел стольких святых и хвалиться этим перед всеми, не стремясь самим быть причисленными к сему лику святых, это значит уподобляться тем иудеям, которые хвались тем, что в их роде были такие великие люди как Авраам, Исаак, Иаков, но сами не старались им подражать в их добрых делах. Невольно при этом вспоминается пророчество преп. Антония Великого о том времени, когда христиане будут только величаться своими святыми предшественниками, не стараясь подражать им в их благочестии, «как будто вся сущность благочестия заключается в достоинстве их предшественников». [1]

Мы не исполним на деле этого пророчества, братья и сестры, если поймем и признаем, что сущность благочестия зависит не от благочестия наших предков, но от ревности в подражании им. «Потому не будем полагаться на заслуги отцов, — призывает св. Иоанн Златоуст, — но хотя бы ты имел и удивительного по жизни родителя, однако же, не думай, что этого достаточно тебе для спасения, чести и славы, если ты не сделаешься родным ему и в нравах… В этом отношении не все между собою родные, а только те, которые согласны по образу жизни. В этом отношении не того мы называем братом, кто родился от одной с нами матери, но того, кто оказывает одинаковую с нами ревность». [2]

Почему ныне нам не встречаются такие святые, которые были в древности? Почему сами мы не идем по их стопам? Чтобы оправдать себя наша леность придумывает множество аргументов, имеющих правда только вид оправдательный, а не действительную силу. Говорит, к примеру, что ныне как никогда усилились соблазны мира сего, так что нет почти возможности им противостоять. При этом она совершенно не хочет признавать, что соблазны поставляются духовным законом в прямое условие достижения святости. Ведь неискушенный разными соблазнами и неискусен вовсе и даже если он сумел, вопреки закону подвижничества, избежав соблазнов, достичь святости, то сама эта святость его оказывается непрочной и сомнительной. В большинстве случаев такая святость оканчивалась великим падением приобретшим ее. Блаженным называется только тот человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни, который обещал Господь любящим Его (Иак. 1;12). В качестве другого препятствия на пути достижения святости леностью может выставляться сама немощь нашей плоти, якобы не дающей нашей душе совершать дела Божии. Для опровержения данного аргумента можно даже не приводить тот великий сонм святых угодников Божиих, которые будучи во плоти, жили по духу (Рим. 8;1). Достаточно напомнить о тех бестелесных мироправителей тьмы века сего (Еф. 6;12), которым отсутствие плоти не доставило не только святости, но и самого спасения, тогда как некоторые из имеющих плоть получили власть судить самих бестелесных (1Кор. 6;3). «Потому пусть никто не скорбит и не жалуется на свою природу, — говорят Отцы, — как бы она препят­ствовала, но на свое произволение».[3] На возражение об отсутствии положительного примера добродетельной жизни мы даже не будем отвечать по очевидности ответа, а по поводу отсутствия руководства в нашей духовной жизни укажем на св. ап. Павла, который по обращении своем ни от кого из апостолов не получил даже начатков руководства, но настолько горел любовью к Богу, что получал руководство непосредственно от Него Самого. А когда леность по великой дерзости своей обвинит нас в гордости, как взирающих на пример апостольский и желающих подражать ему, то мы закроемся от нее словами самого Апостола, говорящего: «Подражайте мне, как я Христу» (1Кор. 4;16). Кто же действительно считает, что нам нет возможности достичь того же совершенства, которого достигали апостолы и великие святые, тот по слову самих святых, еретичествует настолько, что своей ересью превосходит и затмевает все другие бывшие до него. [4] У нас нет причин для оправдания своей беспечности. И на вопрос о том, почему мы не достигаем меры великих древних святых наших правильнее отвечать так: «Потому что нет той же ревности духовной и решимости к жизни по Богу».[5]

От степени ревности духовной напрямую зависит и степени святости. По слову св. Отцов, ревность — это такая добродетель, без которой не производится ничего доброго. [6] Это сила на творение заповедей. [7] Именуется сия сила по-разному: иногда как готовность или усердие работать Господу, иногда как решимость точного исполнения заповедей Божиих, а иногда как теплота и горение духа. В зависимости от смысла этих наименований ревность определяют то, как некую богоугодную мысль движимую раздражительной силой души, [8] то, как пса, ревниво охраняющего закон Божий,[9] то, как огонь, который пришел Господь воврещи на землю естества нашего (Лук. 12;49).

Из сего явствует то, что ревность духовная рождается внутренним изменением сердца, под невидимым действием благодати Божией[10] и есть такое горение духа, которое выражается неутомимостью и живостью в делах богоугодных без всякого саможаления. Именно ее имеет в виду св. апостол Павел, когда заповедует нам быть тщанием не лениви, духом горяще, Господеви работающе (Рим. 12;11). Отметим, что быть тщанием не ленивым означает не только быстро и усердно действовать, но и добросовестно. «Чтобы кто не вздумал оправдывать своей медлительности тщанием, говоря: надобно же дело сделать как следует, он заповедует быть при тщании не ленивыми. А чтобы кто по той же лености не стал спешить делом, стараясь поскорее отделаться, сделавши дело кое-как, он при неленивости заповедует быть тщательными». [11] Но одной только видимости в делах благочестия недостаточно. «Внешнее исполнение уставов Церкви, равно как регулярность в делах, установляемая расчетливым рассудком, исправность, степенность и честность в поведении еще не суть решительные указатели, что качествует в нас истинно христианская жизнь».[12] Коль скоро к этому не присоединяется горячность духа, такого рода дела в сущности своей являются мертвыми, хотя носят имя будто живы (Апок. 3;1). И насколько такое внешнее благочестие неугодно Богу видно из таких слов Господа: «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: „я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды“; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» (Апок. 3; 15−16). Видимое благочестие без соответствия внутреннего более всего неугодно Богу, ибо обманывает своей мнимой добропорядочностью не только окружающих, но и себя самого. В результате образуется нераскаянный фарисей, хвалящийся из-за внешнего своим благочестием. К внешнему благочестию должно присоединить внутренний жар к богоугождению.

Впрочем, и сам жар не всегда свидетельствует в пользу того, что имеется духовная ревность. Ибо всякая ревность производит жар, но не всякий жар производит ревность духовную. Кроме духовной ревности существуют еще ревности душевная и плотская. Различить их от ревности духовной можно по признаку разумности или неразумности.

Ревность духовная это ревность разумная, хотя бы потому, что ревнует о вечном и непреходящем, а не о тленном и временном.

Душевная ревность производится силами души и о духовном, вечном помышлять не в состоянии. Ее законной областью является область душевно-телесной жизни. Уместно ее ревнование о науке, искусстве, устроении временного быта и совсем неуместна ее забота об исполнении Евангельских заповедей, о молитве и чтении Слова Божия. «Душевная ревность в лучших своих проявлениях, — по свидетельству св. Феофана Затворника, — холодна к духовному и отбивает всякую охоту заниматься тем, что удовлетворяет ревность духовную».[13] Ее можно назвать разумной только тогда, когда она подчиняется ревности духовной и в меру ревнует о том, что необходимо для земли.

А вот ревность плотская никак не может наименоваться разумной, ибо производиться неразумными страстями и есть душевный недуг, выражаемый ограниченностью в духовном разуме.[14] И будучи лукавой, она по действию лукавых страстей часто прикрывается личиной ревности Божественной и по наружности представляется благочестивой. Но такой мнимой ревности не приемлет Господь (Числ. 16;37), и Отцы всячески заповедуют остерегаться ее.[15] Усмотреть ее могут только имеющие духовное рассуждение. Люди же плотские не только не видят ее безрассудство и душевредность, но и всячески похваляют ее, называя эту ревность ревностью по Богу. Выдает же себя ложная ревность, прежде всего, своей обращенностью ко всему внешнему и своим страстным характером. Такая ревность по неразумию своему с увлечением обращается к внешней стороне жизни христианской, заставляя бедного человека выполнять длительные молитвенные правила, держать строгие посты, делать бесконечное число поклонов и совершать другие подобные этим подвиги христианской жизни. При этом, конечно же, целью поставляется святость жизни и связанные с нею сверхъестественные способности и совсем не замечается, что все совершается по действию и ради тщеславия. Доказательством тому может служить то обстоятельство, что когда страсть эта долго не удовлетворяется и так сказать устает ждать предполагаемого дара чудотворений, как средства доставления похвал человеческих, она побуждает предавшегося ей подвижника бросить взятые на себя подвиги как бесполезные и искать виновных. В своем безрассудстве она может дойти и до хулы на Самого Бога от собственной досады и разочарования. Хула, как порождение страсти, может проявить себя и в форме резкого и жесткого осуждения или обличения различных прегрешений ближних,[16] которые все представляются неизмеримо тяжкими и непростительными. Одним словом, мнительность, подозрительность и разгоряченность характерные черты безрассудной ревности, и жар, им производимый, всегда сопряжен с беспокойством, нашествием беспорядочных помыслов и действием страстей, главным образом тщеславия и гнева.

Духовная ревность по характеру своему тиха, негневлива, немногословна, снисходительна к недостаткам ближних, и не привносит в душу смущения при обличении, так как действие свое обращает не на ближнего своего, а на грех, живущий в нем, подобно тому, как опытный врач при помощи своего искусства поражает болезнь, не поражая вместе с нею и больного, чем и доставляет последнему облегчение и чувство благодарности. Такая ревность приобретается далеко не сразу и не одними усилиями человеческими. Ее источником является Дух Святый, а приемником дух человеческий очищенный от страстей и приготовленный продолжительной деятельностью по велениям Духа Божия. Производителями же этой деятельности являются с внешней стороны страх Божий и память смертная, которыми нравственная энергия возбуждается как бы нехотя принуждаемая, а с внутренней — ощущение сладости и радости от богоугождения, а также любовь к Богу, которая влечет к Нему так же сильно как жажда влечет к воде всякий животный организм (Пс. 41;2).

Итак, возревнуйте, братья и сестры, о спасении своем, ибо не неправеден Бог, чтобы забыл дело ваше и труд любви, которую вы оказали во имя Его, послужив и служа святым. Желаем же, чтобы каждый из вас, для совершенной уверенности в надежде, оказывал такую же ревность до конца, дабы вы не обленились, но подражали тем, которые верою и долготерпением наследуют обетования (Евр. 6; 10−12). Аминь.

Интернет-журнал «Русская неделя»