 |
| Русская неделя | Священник Филипп Парфенов | 17.05.2007 |
«Итак, стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства» (Гал. 5, 1). Вся двухтысячелетняя история Церкви на земле — это не только история святых ее, максимально возможно явивших миру образец стояния в Христовой свободе, но это и история непрестанных поисков этой свободы, как на индивидуальном уровне, так и на общественном, и, увы, история непрестанных ей измен. Ибо — «всякий, делающий грех, есть раб греха» (Ин. 8, 34). Поэтому чтобы идея охранительства в Церкви могла бы найти реальное воплощение и приносить плодотворные результаты, необходимо уяснить и уточнить, что нуждается в охранении и какими средствами охранять. Чисто человеческими усилиями это охранение заранее обречено на неудачу — оно всегда приносило только разделения, или же, в лучшем случае, вырождалось в музейный консерватизм и многовековое археологическое консервирование.
Можно напомнить, что Самого Христа уже пытались охранять при Его земной жизни: «Будь милостив к Себе, Господи! Да не будет этого с Тобою» (Мф. 16, 22) или «Господи! Не ударить ли нам мечом?» (Лк. 22, 49). Вольно или невольно то же самое искушение преследует христиан во все времена и, пожалуй, всех без исключения (неужто мы сильнее и опытнее первых апостолов?) — в отношении евангельской истины. В каком охранении нуждается она?
Лучшее охранение ее — это свидетельство о ней: «О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами… о Слове жизни, — ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам» (1 Ин. 1, 1−2). Свидетельство всей своей жизнью, ежедневно следуя стопам Христовым: «кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и ежедневно следуй за Мною» (так в ряде древних списков Евангелия — Мк. 8, 34). В эпохи гонений за веру самым верным свидетельством о Христе было мученичество — высший подвиг свободы во Христе и ради Христа. Каждый из мучеников-свидетелей мог бы повторить вслед за Ним Самим про свою же собственную жизнь: «Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее. Никто не отнимает ее у Меня; но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее» (Ин. 10, 17−18). И чем больше гнали христиан, тем ярче расцветала Церковь. Но такое свидетельство, вопреки всем немощам и страхам человеческим (все же оставили Христа все Его ученики перед Его крестными страданиями), стало возможно благодаря будущему исполнению Слова Божия: «Но вы примите силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете мне свидетелями… даже до края земли» (Деян. 1, 8). Дух Святой — вот первый и самый верный Свидетель о Христе, поруганном и прославленном, распятом и воскресшем, вот источник всякого достоверного свидетельства о Нем! «Когда же приидет Утешитель, Которого Я пошлю вам от Отца, Дух истины, Который от Отца исходит, Он будет свидетельствовать о Мне. А также и вы будете свидетельствовать, потому что вы сначала со Мною» (Ин. 15, 26−27). Итак, сначала — Он Сам, Дух истины, наставляющий верного ученика Христова «на всякую истину», и только потом уже — ученик, наученный Духом.
Дух Святой — источник не только истины в Церкви, но и свободы. «Где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3, 17), и истина для христианина неотделима от свободы; свобода не может выражаться без стремления к истине и истина не может быть воспринята без свободы. Он же — и их хранитель. Если брать любую поместную церковь как организацию, как структуру в ее земном аспекте, то везде — грешники, «всяк человек ложь» (Пс. 115), и совокупность всех нас, грешников, от мирян до патриархов, не может дать иного качества, кроме как суммы всех грешников, вместе взятых. Хранитель же и охранитель истины в Церкви — не миряне или иерархия, взятые вместе или по отдельности, но тот же Дух Истины, «жизни Податель», Которому молятся православные большую часть года и Которым совершаются все церковные таинства. По грехам христиан в те или иные эпохи огромные массы верующих могут становиться менее восприимчивыми для действия Духа Святого, и это было не только на христианском Западе, но и на Востоке. Падение Константинополя в 1453 г., раскол внутри русской Церкви в середине XVII века, попрание святынь, «мерзость запустения» и еще серия расколов внутри нее же в ХХ-м… Господь часто говорит со всеми нами языком исторических обстоятельств, и как же трудно этот язык изучается нами и доходит до нас! С другой стороны, «Дух дышит, где хочет», и канонические границы той или другой церкви для Него явно не преграда. Грехи нас всех уравнивают, они воистину «экуменичны». Истинные добродетели — тоже. Если нам, православным, больше дано, чем другим, то с нас больше и спросится, по Евангелию. И уже спрашивается, и как давно! Но многие из нас все еще это понять, как следуют, не хотят, а только на врагов все спихивают, внутренних ли, внешних…
Нестроения и разделения внутри отдельной церкви, начиная с элементарной ее единицы, прихода, или же между разными церковными сообществами часто являются следствием утраты свободы в Духе, при сохраняющейся в то же самое время ревности к охранительству, которое часто понимается весьма и весьма по-разному. Молитва, пост, благочестивая жизнь — главные подспорья для индивидуального охранения. Но как заходит речь о расширении охранения от одной личности до целого общества, возникает ряд неустранимых проблем, поскольку нам не дано изначально воздействовать на волю, убеждения, пристрастия и вкусы окружающих нас людей без их внутреннего на то согласия. Мы если и можем что-то изменить, то начиная с себя, и то убеждаясь чаще в своем бессилии; соблазн «переделать» ближнего своего возникает чаще у того, кто не внимает самому себе. Здесь — тайна реальной неприкосновенности личности как образа и подобия Божия, даже если эта личность не хочет раскрывать свое богоподобие, но становится звероподобной. А с другой стороны, мы все друг на друга влияем, и всегда находятся люди, святые или порочные, которым более многих других дано или попущено Богом влиять на огромные массы людей и даже вершить их судьбы. Обладающий даром убеждения и власти может сломать человека, подчинить его себе, устрашить или же приласкать, приманить, притянуть к себе, играя на определенных человеческих слабостях. Таковой приходит «во имя свое» (Ин. 5, 43), и его чаще всего принимают. Оставим, однако, мир внешний — «время начаться суду с дома Божия» (1 Пет. 4, 17). Действующий по образу Пастыреначальника Христа занят отнюдь не только своим собственным охранительством, или, проще говоря, спасением, — он всю свою жизнь полагает ради спасения других. При этом он не просто охраняет богоподобие и свободу ближнего своего — он борется за них! Борется за раскрытие каждой личности со всеми ее оттенками и талантами, со всей ее душевностью и человечностью. Умалять божественный замысел о человеке, по замечанию схиархим. Софрония (Сахарова), один их великих грехов современности: «Из-за того, что люди не видят ни в себе самих, ни в брате своем подлинного и вечного достоинства, они так зверски злы в своих взаимоотношениях и и так легко друг друга убивают». Как будто сказано о нашей настоящей всероссийской смутности, затрагивающей, к сожалению, и церковный быт, и взаимоотношения между неумудренными пастырями и израненными овцами…
Часто многие новообращенные православные любят противопоставлять душевность и духовность. Но что есть духовность, никто, однако, не смог до конца определить… С уверенностью можно сказать только, что духовность ни в коем случае не отменяет человечность и душевность (не зря же Бог воплотился и стал человеком с собственной душой!), но она ее включает, охраняет, возвышает и преображает. У Христа духовность и человечность совершенно неотделимы, и Он-то и показывает нам, каким в идеале должен бы быть человек, созданный по образу и подобию Божию. К охранению призваны быть не только догматы веры, но и сам человек как живая икона Божия, пусть и запыленная, пусть и внешне ничем не примечательная или стершаяся, пусть это едва видимый образ, далекий от желаемого подобия.
Итак, предстоит еще долгая и нелегкая борьба за человеческое достоинство, за охранительство образа Божия в каждом человеке, за его богоподобную свободу, которая возможна лишь в Духе Святом. Но дары Духа различны, природные человеческие способности тоже, и потому неизбежны различия в духовном и житейском опыте, вследствие ограниченности каждого, и значит неизбежны разномыслия, дабы открылись искусные (1 Кор. 11, 19). По многим вопросам, не касающимся догматов, у святых отцов были совершенно различные высказывания, что многие служители и миряне в России принимают с трудом. Отсюда — подозрения и даже обвинения в ересях или устрашающем экуменизме и модернизме, когда цитируются святоотеческие тексты или даже стихи из Нового Завета, будто статьи и параграфы Уголовного Кодекса! Между тем, для каждого из нас, рано или поздно, должен настать этап в жизни, когда мы приобретаем живой личный опыт богообщения, живой опыт восприятия догматов веры, живой опыт общения с совершенно различными, непохожими друг на друга людьми, как в Церкви, так и вне ее. Без этого личного опыта будет только простое мертвое книжничество, начетничество, талмудизм и рационализм. Да, отработанными, привычными формулами и схемами жить по-своему легко, по-человечески это понятно, но вот Сам Христос пришел 2000 лет назад, и в одну из таких схем, иудейско-раввинистическую, не вписался. А у иудейских раввинов много чего хорошего и душеполезного можно было взять в ветхозаветную эпоху, как у св. отцов и старцев в новозаветную. Если мы будем жить только внешними авторитетами, ссылаясь на того-то отца, другого, традицию, каноны, постановления и прочее, мы никогда не сможем воспринять волю Божию о нас самих здесь и теперь, в каждой конкретной ситуации, которая может быть неповторима и уникальна, как неповторим и единствен каждый из нас! Вот почему Христос, наверно, и настаивает, чтобы мы были как дети пред Богом, а дети — таковы, какие они есть, и все очень разные, подчас капризные, надоедливые, но простые и открытые, легко прощающие обиды и не придающие значения многим условностям «grandes personnes», о странностях которых написано в известной сказке Сент-Экзюпери. Быть самим собой пред Богом и людьми еще надо учиться, отсекая все наносное, поверхностное, что не есть я сам, и это не просто нелегко, — это тот же крест, и иногда нужно быть готовым ко всему, включая полное непонимание, одиночество и изоляцию. Охранительство самого себя, нахождение пути к самому себе — начало всех начал. Или еще — «охранительство сердца», по выражению современного поэта, инока Всеволода (Филипьева).
«Дети! храните себя от идолов» — еще один важный момент в охранительстве (1 Ин. 5, 21). Самые разные идолы могут незаметно связывать нашу свободу во Христе и Святом Духе. Идолом могу стать я сам («самоистукан бых страстьми», как сказано в Великом каноне преп. Андрея Критского), идолом может стать некий земной авторитет, традиция, форма, сокровища земные, — все, что не имеет вечного и абсолютного значения. В церкви это могут быть или где-то уже стали… Типикон, гербаризированные святоотеческие тексты, законсервированные обряды, богослужебный язык, почитание отдельных святых. Не хватает многим современным верующим чувства иерархии ценностей, чувства места и времени «всякой вещи под небом» (Еккл. 3,1). Охраним же свободу нашу от всякого подобного порабощения!
И последнее замечание: «Не оскорбляйте Святаго Духа Божия, Которым вы запечатлены в день искупления. Всякое раздражение, и ярость, и гнев, и крик, и злоречие со всякою злобою да будут удалены от вас…» (Еф. 4, 30−31). Нет у христиан духа любви, дара самого главного, превосходящего все другие дары, — отнимаются или угасают постепенно и все другие, включая дар рассуждения. Прочувствуем же это и будем молиться не только во дни Пятидесятницы, но и на всякий день из глубины той трясины, в которую часто попадаем: «…Утешителю, Душе Истины… Прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны» и спаси, сохрани, охрани, Блаже, души наши, и наставь нас на землю праву, на пути правые!
