Главное в таланте — способность постигать человеческую жизнь

Отец Александр Волохов, член епархиального отдела по миссионерской, антисектантской и антираскольнической деятельности, настоятель Никитской церкви Домодедовского благочиния. Отец Александр закончил ГИТИС, а через 6 лет после выпуска был рукоположен во священники

— Отец Александр, расскажите о вашей семье, о родителях.

— Отец был, коммунистом, военным. Он окончил политическое училище им. Жданова. Был политруком на флоте, потом военным журналистом, он добился высокой должности. У него была крестьянская, но совершенно не церковная семья. Они жили в Брянской области. Странно, до революции это было дикое место, где в церковь никто не ходил, хотя храм был не так далеко. А мама наоборот была из православной семьи. Сколько я себя помню, между отцом и мамой было на этой почве напряжение какое-то. Но меня с детства водили в церковь, всё что нужно, я знал. А где-то, наверное, с 60-х годов мы стали жить по-церковному: дома постились, иконы висели, праздники отмечали. Потом, в юности я всё забыл, стал актером, кончил театральный институт, режиссерский факультет. Но внутренне я никогда себя неверующим человеком не ощущал, хотя у меня был период, когда я не любил церковь. Не любил, не понимал…

— А как получилось, что в Церковь Вы в конце концов пришли?

— Одним ударом. Это было как взрыв. Мама любила духовенство и помогала, как могла: шила подрясники, подризники — поэтому к нам приходили батюшки. Приходил и отец Василий Владышевский. Он вызывал у меня не очень дружелюбные чувства — высокий, красивый, открытый и очень энергичный человек. А я тогда, наверное, считал, что Церковь должна быть маленькая, тихая и скрюченная…

И вот как-то году так в 85−86 мой приятель говорит: «Слушай, я тут в одно место езжу, давай и тебя свожу?» И он меня привез под Можайск, в деревню Алексино, на приход, где этот священник был настоятелем. И как-то всё мгновенно перевернулось, буквально в один вечер — оказалось, что он очень глубокий человек. Кстати сказать, именно глядя на него, я понял, что талант даётся человеку в первую очередь как способность проникать в жизнь. Картины, романы, спектакли — это прикладное. Главное в таланте — способность постигать человеческую жизнь. Отец Василий был талантливым человеком.

И я сразу всё вспомнил, стал каждые субботу-воскресенье ездить туда. Алтарничал, пел на клиросе и с удовольствием всё учил. Я был человеком богемным, и считал, что это просто такая, ну вот… другая жизнь. Мы приезжали туда в субботу, служили большую Всенощную, ночевали, утром служили Литургию. Потом возвращались, и я продолжал жить, как жил… А однажды отец Василий посмотрел на меня в алтаре, посмотрел и говорит: «Слушай, а почему бы тебе в священники не пойти?» Я говорю: «Да ну что вы! Куда уж мне теперь…». А он отвечает: «А чего тебе? Вроде на тебе нет никаких канонических препятствий». Я говорю: «По сегодняшней моей жизни это совершенно нереально». Я никогда об этом не думал, не мечтал, не предполагал даже как самый фантастический вариант… Он говорит: «А давай попробуем!» И через месяц меня рукоположили.

Все очень быстро произошло. И безо всякого моего к тому участия. Поэтому я себя чувствую в Церкви достаточно свободным человеком: живу, как живу, служу, как служу, есть какой есть, не просился, не искал, все знали какой, я ничего никогда не скрывал. Вот какого поставили, такого и поставили…

— Ваша жена в то время ходила в храм?

— Мало очень.

— А как тогда происходило ее воцерковление?

— Нормально всё происходило, она просто стала женой священника. Она приняла все спокойно. В этом смысле она, конечно, молодец. Жизнь — сложная вещь, но по этому поводу у нас никогда не было ни конфликтов, ни разногласий. По всяким другим поводам были, а вот здесь — ни разу, хотя жили мы трудно: 10 лет я прослужил в деревне, где городскому человеку жить тяжело.

— А этот храм Вы когда получили?

— Четыре года назад. Здесь было пустое место, поросшее бурьяном. Никольский — наш первый храм. Наверное, через год мы начнем строительство еще одного на том месте, где раньше был храм великомученика Никиты, деревня по нему и была названа, и мы хотим его восстановить.

Когда мы приступили к строительству Никольского, был только расчетный счет с 700 рублями и пустое место — больше ничего. Строили быстро, в общем, на скорую руку. Мы строили так, как голый человек шьёт себе одежду — строили храм, где можно жить, с трапезной, школой. А теперь начнем строить храм в чистом виде, не спеша, продумано, хотим, чтобы было красиво…

— Есть ли при Вашем храме воскресная школа?

— У нас есть проект подготовительной школы, уже набралось пять-шесть детей, которым нужен подготовительный класс. Вот их мы и возьмем, со следующего года попытаемся перевести в начальную школу, а новеньких будем брать в подготовительную. А вообще мы, конечно, мечтаем, если Бог даст и всё сложится, организовать нормальную начальную школу, потому что из всего того, что мы делаем, мне кажется, школа — самое то. Заниматься детьми — ценнее этого сейчас ничего нет. Большинство приходов занимается школами с удовольствием. Это самое органичное, полезное дело: понятно, что нужно, понятно, зачем. И отдача видна сразу. Строить и детей учить — мне кажется, это две самые естественные задачи Церкви сейчас.

— Есть ли какие-либо различия между жизнью священника за пределами Москвы, в провинции, и священника в столице?

— Это два разных мира, совершенно не похожих. Тут приход — часть твоей жизни, а там — вся жизнь, то есть там ты священник постоянно, не отрываясь. Та жизнь сложнее, мне кажется. В идеале, я бы советовал опытных священников, уже поживших, послуживших и заматеревших, отправлять служить в деревню — то служение более ответственное, там гораздо сложнее.

— А в чем эти сложности заключаются?

— Там, в провинции, всё зависит от священника, он сам должен организовать приход, его вид, быт. Там абсолютно всё сделано из священника. Здесь приход, какой сложится, там — какой сделаешь.

— В Москве люди в храме часто чувствуют себя одинокими. У вас есть такое?

— Нет, у нас нет, я думаю. У нас всегда двери открыты… Хотя, кто знает…

— А что делать людям, которые одиноки в городских храмах, не могут влиться в приход?

— Надо искать свое, родное, потому что приход обязательно должен быть семьей. Без первого прихода, на который я попал, я бы церковную жизнь понимал бы совершенно иначе, нежели понимаю сейчас. Но мне там, в Алексино нравилось, я почувствовал, что это моё, что это мне очень надо. Какое одиночество — меня оттуда нельзя было вырезать даже газовой сваркой. А что человеку на приходе нужно? Священник нужен. Ну, а кто тебя может от священника отлучить? Придешь — и будешь его чадом. Вольешься — вольешься, не вольешься — не вольешься. Но если тебе нужен определенный священник, мне кажется, ты всегда добьешься его — священник, даже в любви, человек подневольный. А в приход можно в любой другой влиться. У меня много знакомых, с которыми мы общаемся, дружим, они приезжают ко мне сюда, но исповедуются в других храмах, у них свои духовники, свои общины, свои приходы.

— Следующий вопрос связан с Вашей бывшей профессией: когда-то актерское искусство считалось греховным, почему?

— В то время, когда это определение выносилось, так оно и было. Собственно говоря, нормальных театров, в нашем понимании, в 4 веке не было. В античной Греции так не считали. Так стали считать, когда театральное искусство превратилось во что-то совсем уже сомнительное. Святитель Иоанн Златоуст сравнивал театры, мягко говоря, со скачками и ипподромами. То есть там ничего, кроме порока и азарта, уже не было. Семьёй в театр не ходили. Я думаю, если бы в то время существовал античный театр, то, наверное, так не рассуждали бы. Но тогда, во времена Иоанна Златоустого, театр, актёрство были презренным и порочным занятием.

— А сейчас есть официальное мнение Церкви по поводу театра?

— Не думаю… Я знаю многих людей, которых занятие театром развивает. Но есть и обратная сторона: смотришь на актёров в старости: это, как правило, совершенно изношенные люди. Сейчас, когда кино и театр — целая индустрия, человека просто истаптывают, как ботинок.

А можно, будучи актером, как-то послужить Богу?

— Не знаю, если только как Мамонов.

— А Вы «Остров» смотрели?

— Да, смотрел.

— Интересно Ваше мнение…

— Мне очень Мамонов понравился. Мне кажется, для него это большая удача. А вообще… Чего меня об этом спрашивать! Мне кажется, фильм снят с любовью. Видно, что им всем было интересно всё это, по-настоящему интересно. Я начал критиковать по деталям, а жена говорит: «Слушай, чего ты критикуешь? Это кино не для тебя». Точно, не для меня, но мне понравилось.

Беседовали Анна Кастарнова и Ольга Ильина

http://www.pravmir.ru/article_1967.html