Русская линия
Православие и МирСвященник РПЦЗ Тимофей Алферов05.04.2007 

Великий Четверг

День Тайной Вечери… Мы вступаем в Крестную Пасху и не только следуем путем умилительных воспоминаний, но и вновь приглашаемся к испытанию совести.

Может показаться странным, но среди песнопений и даже чтений праздника едва ли не половина посвящается не Иисусу Христу, а…Иуде. Поминает его предательство и тропарь этого дня: Егда славнии ученицы на умовении вечери просвещахуся, тогда Иуда злочестивый сребролюбием недуговав омрачашеся… Вспоминается он косвенно и в наиболее часто повторяемом песнопении этого дня: Вечери Твоея тайныя днесь. Сыне Божий причастника мя приими, не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда. Здесь и разгадка такого необычного повышенного внимания к человеку, того недостойному: каждый из нас страшится повторить его дело. Каждый как бы вновь слышит голос Самого Христа: «Один из вас предаст Меня», — и в трепете от самой такой возможности вопиет в ответ: «Не я ли, Господи?»

Святые Отцы в проповедях на этот день входят в подробное исследование, почему же Иуда смог решиться на предательство. Петровы слова отречения нам вполне понятны, это немощь, знакомая каждому. Но Иудино вероломство представляется совершенно необъяснимым и невероятным. Неужели сами по себе сребреники могут побудить к такому? — Нет, конечно. Сребролюбие, как отмечают согласно разные православные толкователи, омрачило душу Иуды, и он потерял веру во Христа как в Спасителя, предпочитая сохранить низменно-жидовское представление о Мессии, как повелителе земном. Беседы Иисуса о Небесном Царстве проходили уже мимо слуха Иуды, равнодушие к вопросам вечности породило сердечное ожесточение, а смиренные поступки Господа вызывали уже не просто презрение, но и плохо скрываемую ярость.

Женщина, помазавшая Иисуса миром в Вифании, рассердила Иуду настолько, что он не сумел сдержаться от замечания вслух, и в тот же вечер пошел договариваться о предательстве с первосвященниками. Этот случай окончательно убил в Иудином сердце веру в своего бывшего Учителя. «Почему, если Он Мессия, то не объявил об этом народу в храме, не поднял людей за Собою, а вместо того принимает такие сомнительные услуги от каких-то нервных женщин, все вздыхает, что Его готовятся убить? Если Ты — Избранник Божий, так и действовал бы Божественной силой, а если нет, то зачем обманываешь нас?»

Песнопения Великой Среды отчетливо противопоставляют нам духовное состояние кающейся грешницы и ожесточающегося Иуды: оная убо власы разреши, а сей яростию вязашеся; сия Владыку познаваше, а сей от Владыки разлучашеся, сия свобождашеся, а Иуда раб бываше врагу. Что же касается решительности и силы духа обоих, то очень вскоре они раскроются при Кресте Христовом, где в числе мироносиц увидим мы и Марию, сестру Лазареву, уготовившую заранее Господа на погребение.

Теперь же Иуда приходит и на Тайную Вечерю, но уже не с тяжкими сомнениями и колебаниями, а с созревшим в сердце убийственным замыслом, с прямой целью предательства. Приходит и встречает новое событие, только утверждающее его решимость. Христос умывает ноги Своим ученикам, исполняет для них служение последнего между слугами. Презрение и злоба Иуды возрастают до предела: и такой ничтожный Человек еще смеет выдавать Себя за Мессию? — Но как бы в ответ Иисус вновь свидетельствует о Своем Небесном посланничестве: «Истинно, истинно, говорю вам: принимающий того, кого Я пошлю, Меня принимает, а принимающий Меня, принимает Пославшего Меня» (Ин., 13:20) Тотчас после этого Господь предрекает, что один из учеников предаст Его. Говорит это, как отмечено Евангелистом, возмутившись духом. Но и эту скорбь Иуда воспринимает, как признак слабости, рождающей подозрительность, и вскоре после сего он покидает собрание учеников.

Благовременно будет и нам задуматься о том, как отличать кротость от трусости, великодушие от слабости, сострадание от сентиментальности. Едва ли мы отыщем простой ответ. Такие противопоставления, как и тогда, может окончательно разрешить только Крест Господень. В тот час все будет ясно, но для Иуды эта определенность станет уже слишком поздней. Он увидит восхитительное бесстрашие и величие Своего Учителя, а Его прежнюю кротость и даже нежность к ученикам оценит, возможно, совсем иначе, но уже не найдет в себе сил восстановить так ужасно попранную любовь Своего Владыки.

Обратим внимание, что три первых евангелиста не смогли передать письменно повествование об умовении ног, и только один св. Иоанн решился на это. Никак нельзя объяснить это тем, будто забыли, или не придали значения. Св. Матфей был сам среди омытых. На св. Петра омовение ног произвело сильнейшее впечатление, о чем можно судить по словам Иоанновым. Такой поступок своего Учителя, от которого он пришел в трепет, Петр мог бы забыть не раньше, чем свое отречение, потому св. Марк-евангелист, ближайший ученик Петров не мог об этом не знать. Не сказали, очевидно, потому, что просто рука не поднялась записать. Не выдерживает человеческий язык того, что пережили они в эту минуту. Потому что это — не просто добрый пример Господа, который Он показал Своим ученикам, чтобы были дружны, взаимно уступчивы, не искали бы первенства и были готовы послужить друг другу. Конечно, от Господа исходило не только это. И, видимо, благовестники остереглись, что полностью их не поймут будущие читатели, а возможно, и как-то соблазнятся этим поступком Христа.

Лишь возлюбленный ученик сказал нам все по порядку, как это было, но и он предваряет свое описание омовения ног прямым раскрытием смысла этого поступка:

«Иисус, зная, что пришел час Ему перейти от мира сего ко Отцу, явил делом что,» (Ин., 13:1) Точно так же посильно передает состояние Господа и евангелист Лука в словах Христовых: «очень желал Я есть с вами сию пасху, прежде Моего страдания» (22:15). Повторяющиеся слова (желанием возжелех, возлюблъ возлюби) служат в славянской речи к усилению, показывают высшую степень чувства…

Ныне мы почти не видим Христова Божественного могущества, видим только человеческое снисхождение. Но и это для нас бесценно. Принимающий слезное омовение Своих пречистых ног, Сам столь же смиренно и участливо омывает ноги учеников. Значит, нужны Ему люди, ценны для Него. Богу не свойственно ни в чем нуждаться, не естественно Ему было бы служить кому-то. И чтобы до конца возлюбить Своих, Он служит им, как Человек.

Что имеет человек своего, тем делится с друзьями. Вот Христос разделил с нами все наше земное тленное смертное бытие. Отдал нам все, что можно отдать. Что остается у человека самым последним? — Только его собственное тело и кровь. Господь и Свое Тело и Кровь дает ученикам, освящая дар на Жертвеннике Крестном. Церковь воспевает священнодействие Жениха своего: Господь Сый всех и Зиждитель Бог, созданное Безстрастный обнищав Себе соедини, и Пасха за яже хотяше умрети, Сам Сьш Себе предпожре: ядите вопия Тело Мое и верою утвердитеся.

Но высшему проявлению человеческой любви Господа противостоит целая скала людской ненависти и ожесточения. Предательство Иуды совершается именно в этот час. Ужасаются тому церковные песнописцы, и каждому из нас предстоит содрогнуться. Постепенно нарастала в душе предателя злоба, питалась она одновременно и собственной нераскаянностью, и, как видим теперь, кротостью и заботой Самого Учителя. Каждое новое проявление доброты и участия, шаг за шагом умножало злобу. То же касалось и всех неверных иудеев. Каждое новое исцеление или благодеяние Господа приближало их ожесточение к опасному пределу.

В какой иной день станут нам ясны, как сегодня, таинственные слова пророка Иеремии: «они составляют замыслы против меня, говоря: положим ядовитое дерево в пищу его, и отторгнем его от земли живых, чтобы и имя его более не упоминалось» (Иер. 11:19) Что значит, вложить древо в хлеб? — Ныне пред нами и Хлеб жизненный, и Древо Крестное, уготовляемое в благодарность за Него. Где мы сами, куда стремимся, готовясь принять и в себя этот Хлеб? Как проявит, как высветит он сердце наше? Куда склонится наше произволение? Об этом трепещет ныне всякая душа верных, повторяя часто-часто: не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда.

Мы знаем о себе, что и в наших сердцах обретаются целые змеиные клубки страстей. Никто не застрахован от того, чтобы главная змея стала возрастать не только от своих мерзостных дел и впечатлений, но и от самых трогательных впечатлений душевных, вызывая сначала безразличие, скуку, потом и раздражение, наконец, просто ненависть. Вот Церковь и противопоставляет благость Господа иудейской злобе, чтобы каждый из нас опасался за свое собственное духовное состояние.

Вся служба этого дня проникнута благоговейным трепетом о приятии такого величайшего дара, как Тело и Кровь евхаристии. От обычных молитвословий вечерни и утрени остается только самое важное. Псалтирь уже не читается. Зато помногу, с повторениями в разные дни, читается Евангелие, расширяются отеческие чтения. Стихиры и тропари канона положено повторять неоднократно, так чтобы служба получалась достаточно продолжительной…

К этому дню приурочено и еще одно неуставное, но весьма почитаемое в Русской Церкви молитвословие: Акафист к Причащению Святых Тайн, составленный преосвященным Иноккентием Херсонским (наряду с замечательной книгой о последних днях земной жизни Господа Иисуса Христа и акафистом Страстям Христовым). По сути дела это именно Акафист Великого Четверга. В этот день при подготовке ко святому Причащению использовать его весьма уместно.

Литургия св. Василия Великого начинается с вечерни и приурочивается к послеполуденному времени. Эта вечерня начинает уже в богослужебном смысле следующий день — Великий Пяток. Стихиры возвещают о страстях Господних и об иудейской ненависти: стекается прочее сборище иудейское, да Содетеля и Зиждителя всяческих Пилату предаст. О беззаконных, о неверных! — Невозможно уклониться от греха, если не возыметь к нему прежде подлинного отвращения. Вот цель священных песнописцев, наиболее выраженная в последней стихире: Рождение ехидное воистину Иуда, ядших манну в пустыни и ропщущих на Питателя, еще бо брашну сущу во устех их, клеветаху на Бога неблагодарнии, и сей злочестивый Небесный Хлеб во устех носяй на Спаса предательство содела… воистину оных сын беззаконный, и с ними пагубу наследова. «Но пощади Господи души наша от такового безчеловечества…»

Торжественны и грозны глаголы нынешних ветхозаветных чтений. Сначала мы предстаем пред дымящейся горою Завета и вспоминаем, что ныне Тот же страшный Законодатель заключает с нами Завет Новый, освящает его Своею Кровию. Ныне Он кротко подъемлет уничижения по человечеству, но остается Собою по Божеству: Всесильным, Праведным Судиею.

Затем мы с Иовом созерцаем Творца и Промыслителя всей твари, показующего величественную картину всего мироздания. Слухом убо уха слышах тя первее, ныне же око мое виде Тя. Эти ответные слова страдальца имеют для него свой прямой смысл, но сегодня они особо звучат и для нас. То, что слышали мы от пророков о нашем спасении, то, что созерцалось ими в таинственных образах, ныне предстает пред взорами всех людей, как осуществившееся действие.

Третье же, самое прямое и понятное чтение предлагается нам из книги пророка Исаии: «Плещи Моя вдах на раны и ланите Мои на заушения, лица же Моего не отвратих от студа заплеваний. И Господь, Господь помощник Ми бысть: сего ради не усрамихся, но положих лице Свое аки твердый камень, и разумех яко не постыждуся…» Не напрасно Исаия именуется пятым евангелистом.

Затем Апостол Павел напоминает нам об установлении Таинства Евхаристии и о необходимости достойного приготовления к ней и испытания совести перед причащением. Евангельское же чтение, составленное из нескольких евангельских отрывков, повествует нам снова обо всех событиях Тайной вечери по порядку, оно ведет нас и к Гефсиманскому саду, к началу самого скорбного часа Господних страданий.

Последуем и мы за Господом в таинственную Гефсиманию, но это будет уже служба следующего дня.

http://www.pravmir.ru/article_1907.html


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика