 |
| Православие и Мир | Наталья Смирнова, Священник Алексий Дарашевич | 04.03.2008 |
Будучи христианами, мы стремимся прощать обиды. Но стремиться и сделать — далеко не одно и то же. Почему же так сложно исполнить собственное намерение?
Жизнь во Христе — это не только молитва, богослужение, исповедь, но это и глубокая перестройка всех отношений с людьми. Такая перестройка очень сложна, поскольку здесь воля верующего сталкивается с постхристианским окружающим миром, в котором наши возможности что-либо изменить, как правило, очень малы.
Когда человек входит в храм, ему открывается новая возможность жизни. Он поражён и восхищён ею. Ему кажется совершенно логичным, что все остальные люди так же, как и он, должны принять это новое видение жизни, потому что оно просто, прекрасно и совершенно естественно разрешает все спорные вопросы бытия. Но, пытаясь разделить радость благой вести с окружающими, верующий человек вдруг сталкивается с другой волей, которая оказывается просто железобетонной. Даже когда «противотанковые барьеры» неверующего человека удаётся преодолеть, пролив немало крови, то почти обессиленный воин Христов натыкается вдруг на некое ядро, всё равно враждебное ему. Ему больно и плохо, он не может ничего сделать с ним. Ни добром, ни злом, ни лаской, ни таской. Ни наступательностью, ни уступчивостью. Ничем.
А ведь, кроме нашей воли относительно других людей, есть ещё их воля по отношению к нам, что еще более усугубляет ситуацию. Хорошо, если эта гнетущая и раздражающая сила достаточно сторонняя тебе. А если это нечто родное, частью которого ты являешься? Если этот человек — мать, брат или сын? Теоретически можно отвернуться, пройти мимо, но это только теоретически. Наша жизнь живая, и человек-мучитель оказывается не вне, а внутри моего сердца. Этим и отличается родной человек от не родного. Нравственную боль — ту, которая внутри — пережить бывает гораздо труднее, чем даже болезнь, смертельную болезнь. И тогда приходит обида.
Одна из основных истин православия состоит в том, что надо принимать от Бога всё, что Он ни пошлёт. Но одно дело — принять и перенести мелкую трудность, в такой ситуации мы справляемся, хотя и не всегда сразу. Или когда выпадает что-то средней тяжести, нам уже труднее, но мы тоже вытягиваем. А когда приходят большие и тяжкие испытания, то они нам кажутся уже неподъемными. И вот, что интересно: с одной стороны, мы знаем, что Господь не дает человеку испытаний больше, чем он может понести — это аксиома, иначе разрушилась бы сама мысль о Боге, и поэтому невозможно в этом сомневаться. С другой стороны, мы не можем понести обиду, с лихвой полученную от наших близких. В чем здесь дело? Наверное, в том, что друзьям Божьим, верным, тем, кого Он действительно считает своими, Господь дает испытания, граничащие или даже равные их силам.
Мы, в общем-то, себя щадим. Мы склонны жалеть и беречь своё слабое тело и душу, всячески уходить от испытаний. Такова природа человеческая. «Не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю», — говорит апостол Павел (Рим. 7,15). Если он сокрушается, то, как же нам выстоять?! Нужно научиться прощать. Любую обиду. Нам нужно полюбить прощение. Значит, нам нужно полюбить боль и обиды. Иного выхода нам Господь не оставил. Не обманывайтесь: наша обида не случайна. Это не простое стечение обстоятельств. Там, где присутствует Бог, не может быть случайности. Если даже волос с головы человека не падает без воли Божией, то любая обида — тем более. Это именно Господь четко, намеренно, в ясности Своей дал мне моё испытание. Приготовив царскую трапезу в небесных чертогах, Он вначале предлагает каждому его крест. И хотя это даже не само распятие, а только его подножие, всё наше существо сопротивляется боли.
Мне кажется, если мы не можем простить человека, мы больны недостаточностью любви. Господь, послав испытание, которое проявилось в нас в виде обиды, показывает нам нашу слабость. Это Его обращение ко мне: «Я знаю, в тебе должно быть больше любви. В тебе есть эта возможность. Ты еще не набрал той любви, которая в тебе должна быть. Вот твой уровень».
Высота предназначения
Иногда задаешься вопросом, почему Господь попускает испытания не нашего, вроде бы, уровня? Ты еще не научился любить тех людей, которые к тебе неплохо относятся, а обстоятельства таковы, что надо уже и врагов прощать…
Это было бы щадящим вариантом, но мы видим, как часто на наших глазах Господь попускает маленькому человеку неожиданные, подлые, что называется, невыносимые удары. Несомненно, Господь лучше нас понимает природу человеческую. Мало того, Он нас не меньше нас самих же и любит. Да, Церковь исповедует золотое правило постепенности. От малого к большому, от слабого к сильному, от простого к сложному, и от сложного — к кристально чистому и простому. Об этом же говорит апостол Павел: «Я питал вас молоком, а не твердою пищею, ибо вы были еще не в силах, да и теперь не в силах, потому что вы еще плотские» (1 Кор. 3,2).
Но если мы внимательно посмотрим на свой жизненный путь, то увидим, что просто не замечали тех подсаживаний нас, младенцев духовных, на ступени постижения мира, постижения человеческих отношений. Одновременно с такими ступенечками Господь, посредством обрушивающихся событий на избранных Своих, дает им некое сверхзадание. Для чего? А именно для того, чтобы человек понял, насколько серьезно его предназначение и высок тот уровень, к которому призывает его Господь. При этом Он не требует от нас, чтобы мы решили Его задачу тут же. Он дает время. Время решения — это и есть жизнь. Человек, выполнивший Его урок даже к самому последнему звонку, исполнил Божие веленье.
Как же к последнему звонку? А как к причастию подходить с непрощенными обидами, как молиться, когда свои долги не отпущены?
Господь отвечает просто — вернись и прости. Когда подходишь к Чаше и знаешь, что должен простить, то тогда и открывается, что такое причастие. Священник прочитал над моей главой разрешительную молитву, все идут, и я иду. Ведь мы, начиная где-то с десятого раза, привыкаем, это становится просто — как торжественно пообедать. В итоге, христианин может потерять ощущение ценности причастия.
А что же, вообще не причащаться?
Если Церковь тебе дает причастие, то делает это по милосердию Христову, а ты принимаешь его по послушанию. Если ты не можешь простить до конца обиду, но пытаешься, то, по крайней мере, ты понимаешь, насколько ты недостоин. Беда наша в том, что мы автоматически, став церковными людьми и причастившись 5−10 раз, считаем, что достойны. А мы еще меньше достойны причастия, чем это было в первый раз. Вот какое должно быть ощущение. У многих оно остается? Боюсь, что очень не у многих. По единодушному мнению святых отцов именно таким должно быть истинное отношение к Телу и Крови Христовой. Поэтому моя обида есть опаснейшая болезнь, а прощение обид — исцеление. Это есть некий корень духовной жизни человека.
Нужно простить. Как? Здесь мы встречаемся с собственным себялюбием. Оказывается, себя я люблю и жалею больше, чем другого, более того — себя люблю, а ближнего ненавижу, может статься, что и себя не люблю, а его всё равно ненавижу. Горе мне, страдальцу и всё равно — себялюбцу и себяжальцу.
В чем особая трудность прощения обид? В явной, вопиющей несправедливости, неправильности, усугубленной некой почти сатанинской злобности обидчика. Именно с этим очень трудно справиться. Кажется, что простить невозможно — ни сем веке ни в будущем. Здесь сталкивается моя обязанность принять то, что со мною происходит и невозможность принять сам принцип действия вот этого уродливого, не Божьего отношения не только ко мне, но и к другим людям. Принять, согласиться, одобрить? С этим душа не в состоянии примириться. Естественно прощать то, что все-таки справедливо нами заслужено. А если оно не Божье, если оно не имеет права на существование, как быть? «Не ненавидящыя ли тя, Господи, возненавидех, и о вразех твоих истаях; совершенною ненавистью возненавидех я, во враги быша ми» (Пс.138, 21−22)
У нас нет альтернативы
У многих из нас есть ситуации в жизни, которые мучают годами, мучают невозможностью простить даже уже умерших близких родственников. Теоретически понятно, что надо простить, но как это воплотить?
Люди, и в том числе наши близкие, делают иногда вещи, которых не должно быть. Но здесь мы опять встречаемся с недостатком своей любви, даже такой простой, как чувство жалости. Мы недостаточно их жалеем — наших обидчиков. Напротив того — осуждаем, то есть, оказывается, что мы — судьи, а они — наши подсудимые. Разве к этому призвал нас Господь? Он учил иному: «Не судите, да не судимы будете». Мы не заметили, как стали теми, кем нам категорически запрещено быть. Только Господь может судить, судить по праву Творца и Избавителя, и никто другой, «Его же милость безмерна и человеколюбие неизреченно». Нам же кажется, что обида, боль, а иногда и многие издевательства, которые мы испытали, дают нам право быть судьей. Не дают. Но, оказавшись в состоянии обиды, мы оказываемся в состоянии судьи. Это очень опасно. Это значит, что мы нарушили основополагающие отношения жизни, подвели себя к запретной черте. Мы своими обидами сами выводим себя за границы Церкви, из-под ее покрова, а Господь нас жалеет, терпит, старается удержать в лоне Церкви и спасти. Чья воля окажется сильнее?
Жизнь с обидой. Мы почти все носим в себе: кто-то малую, а кто-то большую обиду. Само устройство грешной жизни таково, что обиды эти, ежедневные и ежечасные, все больше множатся, а люди все меньше и меньше друг друга понимают и все меньше умеют учитывать состояние, я уж не говорю об интересах другого. Это происходит и с церковными людьми, потому что Церковь не в безвоздушном пространстве существует, а в реальном падшем мире, который все больше близится к своему концу. Нам все труднее быть христианами, скорее не потому, что труднее на службы ходить, или сочетать службы с работой, посты и молитвенное правило с сумасшедшим ритмом города, а потому что труднее всего — понять и простить.
Господь не случайно сказал: «Аще отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам отец ваш небесный: Аще ли не отпущаете человеком согрешения их, ни отец ваш отпустит вам согрешений ваших», эти слова читаются на прощеное воскресение перед Великим постом. Поэтому прощение обид для нас, православных Божьих людей, даже не обсуждается. У нас нет никакого другого варианта. Но наше недостаточное христианство не дает нам это сделать. Потому что мы слишком хорошо знаем — как нужно жить, эту меру накладываем на поступки ближнего и выносим вердикт: «Он — преступник». Но если в зале суда оглашением приговора всё заканчивается, то для нас всё только начинается.
Это фантастически трудная вещь — как существовать с этой преступной неправильностью? С безбожием соглашаться нельзя, это противно нашей природе. Если согласимся, станем лицемерами, и вообще не христианами. Соглашаться — запрещено, но принять — и можно и нужно. Это противоречие на простейшем уровне не разрешается. Оно разрешается только в пути, в работе, в жизни. Этот путь, во-первых, заключает в себя таинства, службу, как центр духовной жизни. Там мы больше всего и лучше всего понимаем, какими мы должны быть. Во-вторых, молитва домашняя. И пост. В-третьих, помощь ближнему. Это все орудия, условия для того, чтобы мы не сбились с дороги. Если мы будем держаться Божьего церковного пути, в одной лодке, в одной семье Божией, то мы придем все-таки к разрешению этого противоречия и простим и, действительно, примем ту боль, которую нанесли нам наши близкие. Мы, наконец, сможем простить обиды.
«И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим…»
