Матушка Серафима: доктор наук, профессор, игумения

Варвара Васильевна Черная, доктор технических наук, профессор, заслуженный деятель науки и техники РСФСР, лауреат Государственной премии СССР

Варвара Васильевна Черная (девичья фамилия — Резон) родилась 12 августа 1914 года в Санкт-Петербурге в семье чиновника Финляндского Статс-секретариата Василия Августовича Резона, надворного советника. Ее мать Леонида Леонидовна [1] была дочерью Леонида Михайловича Чичагова, впоследствии митрополита Серафима, принадлежавшего к одному из старейших дворянских родов — Чичаговых.

Отца своего Варвара Васильевна не помнит, так как в год ее рождения он ушел на фронт Первой мировой войны и не вернулся, пропал без вести. По сведениям Геральдического отдела Дворянского собрания, он был убит. В 1914 году Леонида Леонидовна осталась с двумя маленькими дочками Леонидой и Варварой. Она работала фельдшером в лазарете имени Государыни Марии Федоровны.

Революция 1917 года застала их в Петрограде. Леонида Леонидовна, бросив квартиру и вещи, переехала в Москву к своему отцу архиепископу Серафиму (Чичагову). Он отправил их в Александровский монастырь Калязинского уезда недалеко от города Кимры, где Леонида Леонидовна стала работать в земской больнице. «Барышне Чичаговой», неприспособленной к крестьянскому труду, пришлось обзаводиться хозяйством (корова, куры, огород). Старшую сестру взяла к себе тетка Екатерина Леонидовна, младшая дочь Л.М. Чичагова [2].

С детства помнит Варвара Васильевна монастырь, превращенный позже в рабочую артель; церковь, строгую и вечно занятую на работе мать, которую во время эпидемии сыпного тифа возили к больным из деревни в деревню. Иногда матери не было дома до двух недель. Вот как рассказывала сама Варвара Васильевна о своем детстве: «С трехлетнего возраста помню монастырские богослужения, которые мы посещали почти ежедневно. Мне нравилось без всяких понуканий вставать в 6 утра и бежать в монастырскую церковь, нравились церковные службы, молитвы, песнопения. Я охотно посещала в сельской школе, где училась старшая сестра Леонида, уроки Закона Божия….»

Детство Варвары Васильевны не было безмятежным и веселым, так как ее маме постоянно приходилось думать о куске хлеба и искать работу. Время было тяжелое — голод, не было вещей, чтобы менять их на продукты. «Уже лет с шести приходилось иногда одной оставаться „на хозяйстве“ — земля и корова обеспечивали наше сносное существование. В семилетнем возрасте начала подрабатывать в сельхозартели, которую разместили на месте упраздненного монастыря. Гоняла на молотилке коней по кругу. За это давали то мешок картошки, то капусты, то еще какой-нибудь еды». На всю жизнь запомнила Варенька вкус хрустящей французской булки, которую она впервые попробовала в 7-летнем возрасте.

«В 1924 году мать уволили за религиозные убеждения, и мне пришлось в эти годы в какой-то степени добывать хлеб для нашей семьи, хотя это кажется парадоксальным. Могу сказать, что это была для меня очень большая школа, потому что я сейчас в сельском хозяйстве разбираюсь и не боюсь абсолютно никакой работы… Мама устроилась работать в санаторий неподалеку от Новоиерусалимского монастыря. Там мы тоже постоянно посещали сохранившуюся старинную церковь и дружили со священнослужителями. Прекрасный Иерусалимский собор был виден отовсюду: из-за полей, из-за лесов, которые окружали это удивительное место, именно Новый Иерусалим. Это было замечательное, я бы сказала, необыкновенной красоты место, оно и сейчас сохранилось. Там училась с 5-го по 7-й класс, и каждое утро ходила в санаторий, где работала мать, на поденные работы, потому что денег в доме не хватало. На эти деньги мы ездили к деду, Владыке Серафиму Чичагову».

«С того момента, когда я уже что-то помнила, я знала, что у меня есть необыкновенный дедушка, который все время сидит где-то по тюрьмам. Вернулся он в Москву только в 1925 году, и с этого времени я с ним иногда общалась. После ссылок, лагерей и тюрем он в течение двух лет (1926 — 1928) находился в монастыре под Шуей. Дед мой там служил, он был хорошим музыкантом, он создал хор, проводил спевки. Я при всем этом присутствовала, так что монашеский образ жизни был мне очень близок с детских лет». Окончив семилетнюю школу в Новом Иерусалиме, Варя приехала в Москву учиться и много лет скиталась по чужим квартирам, снимая углы. С детства возникшая застенчивость и неуверенность в себе усугублялась на фоне нарядно одетых городских девочек.

По окончании нефтехимического техникума в 1932 году Варя поступила в Институт тонкой химической технологии, главным образом по той причине, что там было вечернее отделение, что давало возможность совмещать учебу с работой лаборанта в Военно-химической академии. Чудом окончила институт, учась подпольно в течение нескольких лет. Варвара Васильевна с юмором рассказывала об этом времени: «Мою группу (полимеров) ликвидировали, а я все равно продолжала ходить на занятия в параллельную группу, пряталась от декана. В общем списке моей фамилии не было, но в журнал меня вписывали преподаватели со слов студентов. Кончила институт, сдала экзамены, а мои документы нигде найти не могут. Говорю: „Посмотрите в отчисленных“. Спохватились, но делать нечего, так и выдали диплом. В комсомол не гнали, потому что в институте не числилась».

«В 1939 году я окончила институт и получила место инженера на знаменитом московском заводе „Каучук“. Моя специальность была технолог-резинщик. В 1941 году началась война. Завод целиком был демонтирован и эвакуирован в Свердловск. Но я не хотела уезжать из Москвы, и на мое счастье в последних числах декабря пришел приказ восстановить завод, потому что он выпускал изделия для военных нужд, для авиационной, автомобильной промышленности, аэростатные заграждения, спасательные лодки и прочее. Во время эвакуации завода (с октября по декабрь 1941 года) я стояла под открытым небом, даже во время бомбежек, и записывала, что грузят в каждый вагон состава. А в новогоднюю ночь явился министр и сказал, что завод надо восстанавливать, — нужны резиновые детали для танков, машин, авиации. Сначала был шок, так как никакой документации не осталось, надо было рецептуру восстанавливать по памяти. Память у меня была хорошая, хотя сама я была мала и худа, как спичка, весила 40 кг. Никто не мог поверить, что я могу что-то сделать. В сжатые сроки надо было выполнять специальные правительственные задания и заказы фронта. Только что была освобождена Калуга, я поехала в Калугу за резиной…. Нас, инженерно-технических работников оставалось всего пятеро, и нам пришлось впрячься в восстановление производства, осваивать все технологические процессы, то есть заново создавать производство в пустых цехах эвакуированного завода. Мы находились на казарменном положении, жили на заводе в течение 4-х лет, спали по 2−3 часа в сутки. Домой приходила раз в неделю на несколько часов».

Не смыкая глаз, ночами Варвара Васильевна ходила по цехам, наблюдая за рабочими, чтобы вовремя подбежать к работнице, уснувшей за шприц-машиной [3], и быстро схватить ее за руку, которая вслед за резиной уже начала погружаться в машину, и не испугать ее при этом. Или, взявшись за руки с другими инженерами, преградить дорогу женщинам, бегущим во время ночной бомбежки к своим детям, спящим в запертых квартирах. В последние дни жизни мать Серафима снова вспоминала этот колоссальный порыв женщин, бегущих домой к детям: «Когда на тебя вся эта толпа бежит, а ты должна ее остановить, ты не должна ее выпустить, потому что надо, надо, надо производить детали». Добрым словом вспоминала она о рабочих: «Этот необыкновенно хороший русский рабочий, перед которым я преклоняюсь…, мог простоять 12 часов без отдыха, и, если попросишь: „Ну, вот надо сделать, ну давайте еще на сутки останемся“, никто никогда не уходил с работы. Они говорили: „Раз ты остаешься, то и мы останемся“.

„Конечно, в эти годы у меня были очень ограниченные возможности для хождения в церковь. Завод стал оборонного значения: делали резиновые детали для самолетов и танков, инженерное имущество. Сначала работала в лаборатории, потом стала начальником технического отдела, затем заместителем главного инженера завода. Очень часто заменяла главного инженера, и даже директора завода“. Отрезанное от источников натурального каучука, расположенных в основном в Бразилии и в Индии, наше государство должно было решить проблему производства резины, особенно необходимой для военной промышленности…. Усилия ученых сосредоточились на разработке синтетической резины — латекса.

Именно в этой области я и проработала всю свою „академическую“ жизнь. Оглядываясь назад, могу сказать, что мне удалось внести в решение этой важной задачи свой скромный вклад. Это меня радует, так как этим я продолжила фамильную традицию служения Отечеству».

В 1946 году Варвара Васильевна ушла с завода, чтобы целиком отдаться научной деятельности. «В аспирантуру попала не сразу. На одно место мы претендовали вдвоем с другой „резинщицей“ — Екатериной Алексеевной Фурцевой [4]. Она уже, кажется, была секретарем райкома, а я даже в пионерах и комсомольцах не состояла. Но с третьего захода все же приняли, правда, на заочное отделение. Потом на базе „Каучука“ был организован Научно-исследовательский институт резиновой промышленности. После аспирантуры я возглавила в нем лабораторию, а после защиты докторской диссертации стала профессором, заместителем директора». С 1966 по 1982 год Варвара Васильевна была заместителем директора по научной работе. В течение двух лет она исполняла обязанности отсутствовавшего директора и занималась строительством высотного корпуса института.

«Я разработала технологию получения особо тонкой мягкой резины. Мой технологический процесс лег в основу нескольких новых заводов, например, по производству медицинских изделий, резиновых перчаток для хирургов, клапанов для искусственного сердца, трубок, зондов, катетеров, высотных радиозондовых оболочек. Тогда это было новое слово в химической промышленности. Участвовала в создании материалов для изготовления средств защиты космонавтов и других специалистов, работающих в условиях излучений, опасных для здоровья, разрабатывала элементы скафандра для космонавтов и перчаток для них: все сочленения надо было сделать двигающимися, а части эти резиновые, я же по специальности резинщица», — рассказывала Варвара Васильевна. «Довелось встречаться с авиаконструкторами АЛ Туполевым [5], А.С. Яковлевым [6] и другими».

«Незаметно накопились публикации, создавшие мне авторитет в научных кругах, и я стала ученым с мировым именем. С семидесятых годов меня стали посылать за границу на разные конференции и симпозиумы, я объехала весь земной шар, делая доклады на английском языке… организовала три больших международных конференции (по шесть тысяч человек) у нас, в Советском Союзе». «Опыт инженера и организатора производства как нельзя лучше пригодился в дальнейшем при реализации в промышленности результатов научных разработок и при руководстве большими коллективами научных работников и инженеров. Результаты работ, выполненных под руководством и при непосредственном участии В.В. Черной, позволили создать отечественную промышленность производства резиновых изделий из латексов. Более 15 сотрудников, работающих по тематике латексной лаборатории, защитили кандидатские диссертации. Работа по созданию изделий для внутреннего протезирования отмечена Государственной премией СССР», — указывается в письме Научно — исследовательского института резиновых и латексных изделий от 25.12.03 года. На счету у Варвары Васильевны более 150 печатных трудов, 36 авторских свидетельств на изобретения.

В течение долгой трудовой жизни Варвары Васильевны неоднократно поднимался вопрос о ее партийности. Многие предлагали свои рекомендации. «Тянула резину», говорила, что не готова. Оставили меня в покое, когда я уже работала в институте и только после того, как узнали, что мать моя монахиня. Я писала в автобиографии, что она похоронена в Куремяэ, не указывая, что это Пюхтицкий монастырь. Когда разобрались в чем дело, видимо поняли, что я не сдамся", — рассказывала она,

«Я была верующей с рождения. Крестным отцом моим был дед. Крестильный крест, который с благоговением ношу, знал руки моего деда. Правда, я не всегда ходила на службы из-за отсутствия времени, но церковь существовала для меня всегда. О Боге не забывала никогда. Не состояла ни в одной атеистической организации, ни в пионерской, ни в комсомольской, ни в КПСС. Правда, и не афишировала, что я верующая. Не раз бывали курьезные ситуации, когда высокое начальство, поручая ответственные задания, обязательно угрожало: „Не выполните в срок, — положите партбилет на стол!“. Начальству партийному даже в голову не приходило, что на высоких должностях, которые я занимала, может находиться человек без партбилета».

На вопрос о совместимости веры и карьеры в советское время, Варвара Васильевна отвечала так: «Эти два направления в моей жизни — духовное и светское как будто не пересекались». Ее заслуги в развитии отечественной химической промышленности получили высокую оценку: ей присуждена Государственная премия СССР, присвоено почетное звание «Заслуженного деятеля науки и техники РСФСР». Имеются правительственные награды: Орден Трудового Красного Знамени, Орден Октябрьской Революции и более 8 медалей.

Закономерно возникает вопрос: как же это могло произойти в советское время, что верующий человек, дворянка, закончила пролетарский вуз, работала на Оборонном заводе, была допущена к секретной работе, ездила за границу? Ведь за такое, по советским понятиям, можно было лишиться не только работы, но и жизни. «Мне помогали Иисус Христос, и Матерь Божия, и преподобный Серафим, которым я молилась, — просто объясняет Варвара Васильевна. — И, конечно же, митрополит Серафим, который уже был прославлен у Бога. Я говорю это не только по опыту моей молодости, но и по опыту всей моей жизни, которая корнями связана с дедом. Поступление в институт, поездки за границу не могли быть без его молитв. Ведь в анкете писала, что я из дворян. Эта чудесная помощь никогда не оскудевала и теперь ощущается мною даже больше, чем раньше…

Позже дед потребовал, чтобы я отплатила ему за эту помощь и поддержку, которую он мне оказал».

В те годы наука занимала главное место в ее жизни. И все же испытание благополучием, славой и мирскими почестями Варвара Васильевна достойно выдержала именно потому, что в ее душе с раннего детства горела неугасимая лампада православной веры. Приобретение знаний, занятие наукой не противоречат исканию Царствия Божия. При глубокой религиозности и убежденности в правоте своего дела ученый может принести большую пользу своему Отечеству. Митрополит Серафим писал: «Главное — чтобы дела мирские и земные не препятствовали делу духовному и небесному. Наука должна опираться на религию».

Варвара Васильевна рассуждала так «Чем ученей человек, тем он больше копается в своем собственном я. А религия воспринимается как таковая: или ты веришь в Бога, или ты не веришь в Бога. Копаться нельзя. Иначе попадешь в такие дебри, что из них не выберешься. Если вы начинаете копаться: почему вот, я верю в Бога, а все время на меня какие-то напасти, что-то случилось в семье, почему это такое? Вот тут и пойдет весь разлад душевный. За наши грехи все это… Я за все Бога благодарю. Вот ложусь и говорю: Спасибо Тебе, Господи, за все Тебе спасибо. Каждый Божий день, который прожила, принимаешь Бога как Он есть. И все можешь объяснить».

Вся жизнь Варвары Васильевны была той непрерывной и непрестанной молитвой, о которой митрополит Серафим говорил, что она необходима каждому христианину для спасения, а не только одним монахам. Он писал: «Непрестанная молитва есть наивысшая премудрость, и она не заключается в словах, в чтении вслух и в поклонах, в стоянии перед иконами, а требует только, чтобы мы везде и всегда памятовали о Боге, все предпринимали с мыслию о Нем, и все совершали во славу Божию [7] «.

Варвара Васильевна порою сокрушалась о своей немолитвенности. «Мне еще надо научиться молиться. Я еще молиться не умею», — вздыхала она по смирению своему. Горевала о своих упущениях в прошлом, о том, что мало общалась с дедушкой, «мало росла духом». «По каким-то ему одному ведомым причинам дедушка не давил на меня религиозно-духовным авторитетом: не заставлял ходить в церковь, читать богословские книги, исполнять молитвенное правило… По-видимому, он предоставлял мне полную свободу в выборе жизненного пути в те тяжелые годы, которые выпали на долю моего поколения», — писала Варвара Васильевна в своих воспоминаниях. О себе говорила честно и открыто, что в те страшные годы очень многого не знала, жила как загипнотизированная, как все: пели и плясали, ходили на какие-то парады в белых тапочках с голубой каемкой. Когда люди сидели в тюрьмах, мы не знали о репрессиях, мне ничего не говорили о деде. Все боялись. Поэтому я была совершенно сражена, когда осталась один на один со своим наследием. В церкви не крестилась при сотрудниках, и они при мне. Я понимаю, что надо перекреститься, и они понимают, что Варвара Васильевна на них смотрит…. Мы все боялись. Наше поколение боялось всего».

Больше всего сожалеет Варвара Васильевна о том случае, когда, оказавшись с коллегами в Бари, у раки Святителя Николая, не опустилась перед ней на колени. «Знаю, что четыре пары глаз за мной следят. Может быть, я могла бы поклониться и больше никуда не ездить. Конечно, я оскандалилась с христианской точки зрения. Приехала очень расстроенная, покаялась. Священник сказал: «Служи подряд несколько молебнов Святителю Николаю, может быть, замолишь свои грехи». Давно это было, но чувство вины сохранилось у нее до конца дней. И с какой беспощадностью к себе (а может быть, и в назидание другим) признается она в этом грехе малознакомым людям. Как апостол Петр до самой смерти ежедневно со слезами каялся в своем отречении от Христа. «Я сама никак не могу понять, как были все религиозными и вдруг в один миг стали носить красные платки и все свергать. Все рушить. Для России это было испытание за все наши грехи, которые делали не только мы, но наши деды и прадеды — поколения. Поэтому мы скатились так быстро. Старушечки потом вымолили все. Если бы не было старушек, не было бы монастырей — не было бы вообще веры в Бога. Крестьянки, женщины в разных красивых платках, которые приходят в храм и стоят, никогда не садятся, а стоят и четыре часа, и пять часов, если надо; стоят и молятся и несут благодать Божию в свою семью».

«После войны вышла замуж за Николая Валентиновича Черного, много старше меня. Он был искусствоведом и очень интеллигентным человеком. Такие люди чаще всего попадали в мясорубку репрессий». В 1937 году его арестовали как врага народа, он был заместителем директора Музея керамики в Москве и, по рассказам современников, выставил на обозрение царский сервиз. Он отсидел в тюрьме пять лет, прошел войну и после этого не мог устроиться на работу. Вернуться в Москву не разрешили — нельзя было жить ближе 101 км от Москвы. Только после смерти Сталина в середине 1950х годов пришла реабилитация и работа по специальности. Прожили вместе 38 лет, детей не было. Он умер в 1983 году. Варвара Васильевна отпела супруга в церкви и поставила крест на его могиле, что в те годы у многих вызвало шок. Это был единственный крест на всем Кунцевском кладбище. Кончина мужа, ее внезапность произвела на Варвару Васильевну неизгладимое впечатление и заставила задуматься о своей дальнейшей жизни. Вот как она сама рассказывала об этом: «В 1983 году в одну минуту, буквально у меня на руках умер мой муж. Он не болел, ни на что не жаловался. Раз — и жизнь кончилась. Это меня потрясло, я вдруг поняла: пора и мне собираться, ведь все может случиться мгновенно. Но с тем, что я к тому времени имела за душой, к Богу идти было нельзя. Я действительно была ученым с мировым именем, лауреатом Государственной премии и прочее. Гордилась тем, что я такая. Никакого смирения и терпения во мне не было. А Богу наша гордость не нужна. Как человек религиозный я это знала.

Когда я пришла, еще работая в институте, в свой храм во имя Пророка Илии, священник, который мне был очень близок, отец Александр Егоров [8], сразу сказал, что, по его мнению, мне надо повторить подвиг моей матери, то есть пойти в монастырь. После смерти моего мужа отец Александр часто повторял эти слова, особенно когда я возвращалась из очередной поездки в Дивеево или Пюхтицы. «Ну что, постриглась?», — спрашивал он. «Да что Вы, батюшка», — отвечала я, так как считала себя слишком земным человеком. А примеры в семье были: моя мать Леонида и две мои тетки Наталия [9] и Вера [10] приняли монашество. Себя же я как-то не представляла в монашеской жизни: слишком долго ходила я по грешной земле. Но надо мной тяготели эти слова». Оставшись одна и продолжая работать научным консультантом НИИРа, Варвара Васильевна все чаще стала обращаться своими мыслями к деду. «Собрать все сведения о нем и восстановить его живой образ в памяти русского народа сделалось главной целью моей жизни; разработка резины перестала быть для меня интересной, как раньше. Вообще, наукой надо заниматься в молодости, так как для этого нужна не только работоспособность, но и азарт. Трудоспособность у меня осталась, а азарт исчез… Не каучук, а дед был теперь объектом моего напряженного любопытства: почему он так жил? Что думал? Что чувствовал?».

«В 1986 году, когда уже трудиться по специальности стало не под силу, я пошла работать в храм во имя Пророка Илии, что в Обыденском переулке. Радостно было приносить хотя бы маленькую пользу церкви, которую я очень люблю. И вот я благодарю Бога, что Он привел меня именно в тот храм, который связан с именем митрополита Серафима, моего дедушки. Там есть две иконы, написанные им: «Спаситель в белом хитоне» и «Преподобный Серафим в молении на камне». Пришла туда на самую маленькую должность — продавать свечи. Многие мои знакомые изумлялись: «Я — и в храме, у свечного ящика». Но я там за пять с лишним лет много для себя открыла заново и многое в себе изменила. Мне необходимо было победить свою гордость, понять, что все мои звания и заслуги в миру ничего не стоят. Мне надо было обрести смирение, терпение, милосердие».

С окончательным переходом в храм была подведена черта профессиональной трудовой биографии Варвары Васильевны и началось служение на ниве Христовой.

«Годы работы за свечным ящиком научили меня очень многому. Я должна была объяснять людям, что они видят перед собой. Были и трудные вопросы -ведь люди приходят с улицы. Иногда я даже срывалась, но потом подходила, просила простить… Даже в самые серьезные и скорбные моменты службы человек должен чувствовать свет и тепло в душе. Встреча с Богом — всегда радость, праздник и никто не вправе его омрачать. Когда я начала прислуживать в храме, знакомые стали обращаться ко мне с разными вопросами. Тогда я создала дома что-то вроде кружка. Встречались со священниками и искусствоведами, изучали Священное Писание, церковное искусство, ездили по святым учились читать Псалтирь по церковно-славянски. В Обыденском храме рабочее место Варвары Васильев ны находилось прямо напротив большого образа Спасителя в белом хитоне — того самого образа, под котор ым полстолетия назад, в свои студенческие годы сидела на диване, слушая, как дедушка играл или сочинял духовную музыку, и ощущала благодать, от него исходившую.

«Возникла идея издать его труды. Но она появилась не сразу. Видимо, по Промыслу Божию, был мне вещий сон от моего деда. Он был облачен в черную рясу. Входит он в большую комнату, я даже знаю, где эта комната находится: в резиденции Патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского). Я туда очень часто ходила к деду, пока мы никуда не могли его устроить жить. И куда-то он спешит, собирается куда-то уезжать. Я к нему подхожу и говорю: «Дедушка, возьми меня с собой». А он меня взял очень крепко за голову, прижал к груди и говорит: «Нет-нет, ты должна послужить, ты мне еще послужи». Когда я проснулась, у меня было такое ощущение, что он меня крепко держит за голову. Что я должна была делать? Молиться? Мы всегда за него молились, выполняли все, что полагается в христианской жизни за умерших. Однако мне стали говорить священнослужители (в частности, отец Александр Егоров), что я должна написать о нем воспоминания. Я была, кончено, этим смущена, я не филолог и не богослов. Написать жизнеописание было довольно сложно: документов не осталось — все изъяли во время ареста; мамы и теток уже не было в живых, сама я мало что помнила. Однако за работу принялась. По крупицам начала собирать сведения, касающиеся тех страшных событий: стала заниматься реабилитацией и восстановлением доброго имени своего деда. Воскрешение его трудов и памяти стало в эти годы смыслом моей жизни».

В 1988 году Варвара Васильевна подала в Комитет государственной безопасности РСФСР заявление о реабилитации своего деда. Вскоре дело рассмотрела прокуратура Московской области. На основании протеста прокурора Московской области суд 10 ноября 1988 года принял решение о реабилитации митрополита Серафима (Чичагова). Постановление «тройки» при УНКВД СССР по Московской области от 7 декабря 1937 года было отменено и дело прекращено «за отсутствием состава преступления». Однако в документах дела, хранящихся в архивах КГБ, не было указано место расстрела и захоронения митрополита Серафима. Поиски и запросы Варвары Васильевны долгое время ни к чему не прибили. «Наконец, — рассказывала Варвара Васильевна, — и в этой новой работе я тоже получила его помощь: 8 января 1994 г. раздался телефонный звонок, и незнакомый голос спросил: «Вы знаете, где похоронен ваш дед?» — «Нет, не знаю». — «В Бутове, под Москвой». Теперь все стало известно: на Бутовском полигоне НКВД в течение нескольких месяцев 1937—1938 гг. было расстреляно более 20 тысяч человек [11], и среди них Леонид Михайлович Чичагов — митрополитом он ни в каких документах не числился. В декабре 1937 г. его увезли в ]карете «скорой помощи» из Удельной на Лубянку, а оттуда в Бутово, где он и принял мученический венец в возрасте восьмидесяти одного года». Варвара Васильевна получила эти сведения от Ксении Федоровны Любимовой, занимающейся вместе с Лидией Алексеевной Головковой поиском свидетельств о жертвах гонений на Православную Церковь в 1937—1938 годах. За свою подвижническую деятельность обе они удостоены награды от Святейшего Патриарха Алексия II — ордена святой равноапостольной княгини Ольги III степени. Ознакомившись с документами о расстреле своего деда, потрясенная Варвара Васильевна заново пережила потерю дорогого человека. «Поплакала я, когда узнала, что деда расстреляли. А потом меня Господь вразумил, почему это произошло. И сейчас я совершенно спокойно думаю: счастливый он человек. Вон он стоит у Престола Божия вместе с преподобным Серафимом Саровским, который явился ему в видении, когда дед дописал «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря». Поклонился ему в пояс преподобный и сказал: «Спасибо тебе за эту книгу. Проси у меня все, что ты хочешь за нее». «Мне бы только всегда быть рядом с тобой», — ответил он. А как может митрополит Серафим быть у Престола Божия? За эту книгу не может. Книг пишут много. Тогда бы все там стояли. А вот его мученическая смерть дает возможность думать, что теперь он стоит у Престола Божия вместе с преподобным Серафимом. Когда это все начинаешь воспринимать по-христиански, тогда понимаешь, что все это промыслительно».

При первой же возможности Варвара Васильевна стала посещать Бутовский полигон, с большим трудом и ухищрениями пробираясь на его территорию через маленькую дверцу в старом заборе, которая бывала запертой даже в разрешенные для посещений дни. Ей удалось передать через митрополита Ювеналия Святейшему Патриарху Алексию II один из первых, далеко не полных списков (250 имен) расстрелянных на полигоне, за что Варвара Васильевна удостоилась личной благодарности от Святейшего Патриарха. Варвара Васильевна деятель, но участвовала в организации установки большого поклонного креста и его освящении на Радоницу 8 мая 1994 года. Тогда же составилась община будущего храма во имя Новомучеников и исповедников Российских в Бутове. Варвара Васильевна как один из самых активных ее членов занималась всеми делами общины. С ее участием обсуждались проекты первого деревянного храма, варианты его создания, а также возможности обнаружения и идентификации честных останков ее деда — митрополита Серафима. Варвара Васильевна дол-то лелеяла надежду на то, что исполнится желание митрополита быть похороненным в Дивееве, скрепленное письмом Государя Николая II. «Мы в очень большом долгу перед новомучениками Российскими, говорила она. — Ведь их так долго не поминали в Церкви, и родные боялись даже имя вслух назвать; собственно, того и добивалась советская власть, чтобы самая память о них исчезла. Дети, конечно, молились, хотя бы тайно, а внуки и правнуки в основном забыли… Митрополит Серафим оставил большое литературное наследие, и я дала себе слово это наследие собрать».

В 1989 году вышла в свет первая статья Варвары Васильевны о своем дедушке «Митрополит Серафим (Чичагов)» в «Журнале Московской Патриархии», N2. Собирание архивных материалов, посвященных жизни и трудам священномученика митрополита Серафима, начиналось буквально с нуля. Как известно, в семье не осталось никаких бумаг, вещей, икон, так как после ареста Владыки никто не решился войти в его дом: все боялись.

Поиски информации были начаты Варварой Васильевной в Библиотеке им. Ленина (ныне Российская государственная библиотека). В Отделе рукописей были обнаружены документы, свидетельствующие об истории рода и о той большой роли, которую сыграл архимандрит Серафим в прославлении преподобного Серафима Саровского в 1903 году. Подготовка материалов к публикации, поиски издателей, типографии шли с огромными трудностями, которые иногда даже повергали в отчаяние. В один из таких тяжелых моментов в январе 1993 года в 2 часа ночи, как сквозь шум леса, Варвара Васильевна услышала голос: «Молись великомученице Варваре». Достала акафист и прочитала. Несмотря на все препятствия двухтомник богословских трудов митрополита Серафима под названием «Да будет воля Твоя» увидел свет летом 1993 года — к 90-летию прославления преподобного Серафима Саровского. По прибытии грузовика с книгами в Дивеево 31 июля люди, узнав, что это труды автора Серафимо-Дивеевской летописи, сразу организовали живую цепочку для разгрузки и переноса книг в склад. Книга еще не продавалась, была неизвестна цена, но один молодой человек, не дождавшись разрешения, оставил приличную сумму и умчался, прижав к груди двухтомник.

Направляя подарочный экземпляр архимандриту Иоанну (Крестьянкину) [12] в Псково-Печерский монастырь, Варвара Васильевна попросила его благословения на переиздание других трудов владыки Серафима — военно-исторических, медицинских. «Я спешу что-то полезное сделать своему деду, если Господь еще не прервет мою земную жизнь», — пишет она батюшке Иоанну. И получает ответ: «Думаю, что Божие благословение уже пребывает на Ваших благих намерениях молитвами дедушки Вашего… И так хотелось бы, чтобы все, что осталось от трудов митрополита Серафима, получило через Вас вторую жизнь для пользы тех, кто входит сейчас в Церковь» [13]. Благословение старца и молитвы митрополита Серафима помогли обнаружить и переиздать казавшиеся навсегда утерянными труды. В 1994 году переиздан «Дневник пребывания Царя-Освободителя в Дунайской армии в 1877 году» с большим дополнительным материалом (более 60 страниц), подготовленным Варварой Васильевной. Позже опубликованы «Медицинские беседы» в двух томах (более 1500 страниц), «О возрождении приходской жизни», «Что является основанием каждой науки», «Доблести русских воинов. Рассказы о подвигах солдат и офицеров в Русско-турецкой войне 1877−1878 гг.».

В 1994 году создан телефильм о Владыке Серафиме из цикла «Чада светлой России». Варвара Васильевна выступала с докладами о митрополите Серафиме в Дворянском собрании, в храме Илии Обыденного, в монастырях: Спасо-Бородинском, Серафимо-Дивеевском, Белопесоцком, в Коломне и других местах. Миссионерское служение стало составной частью ее жизни еще с конца 80х годов. На протяжении нескольких лет на квартире Варвары Васильевны проводились православные вечера, в ее уютной синей гостиной с антикварной мебелью, самоваром на столе и с камушком преподобного Серафима, расписанным в живописной мастерской Саровского монастыря. Еженедельно по четвергам собирались здесь люди, приглашенные Варварой Васильевной, чтобы послушать лекции со слайдами старшего научного сотрудника Государственной Третьяковской галереи, экскурсовода Дома-музея ПД. Корина Вадима Валентиновича Нарциссова, беседы со священниками, церковное пение, магнитофонные записи проповедей отца Всеволода Шпиллера, чтение Варварой Васильевной «Четвертого волхва» Генри Ван-Дейка и многое другое. В последний год перед постригом проводились беседы о митрополите Серафиме. Просветительская деятельность Варвары Васильевны способствовала воцерковлению многих друзей и знакомых из среды интеллигенции. Варвара Васильевна никому не отказывала в общении, совете, помощи. Возила в монастырь великое множество записок на разные требы, а также различные посылки, которые были неподъемными даже для крепкого мужчины. Только помолившись преподобному Серафиму, матушка могла оторвать их от пола и вытащить из вагона в Арзамасе или в Йыхве.

Умела общаться с молодежью, которая ценила ее прямоту, сердечность, сильный характер и чувство юмора. Одному юноше Варвара Васильевна в день Ангела подарила прекрасный альбом русских икон с чудесной надписью: «Дорогому Мите на добрую память… Когда тебе плохо, молись: «Боже, милостив буди мне грешному, во всей жизни моей, по исходе моем, по кончине моей не остави меня». С любовью В.В.Чичагова. 6 ноября 1993 г.».

При посещении игумений Серафимы в 1998 году молодым людям очень понравилось, что матушка, по их определению, «такая задорная, суперактивная в свои годы, суперостроумная, открытая. Легко находит общий язык с любым человеком. Всех помнит по именам, ее отношение к юношеству не изменилось. Часто у пожилых людей бывает предвзятое отношение к молодежи — критическое, назидательное. «Мы были другими», — считают они. Матушка никого не учит, не воспитывает, не одергивает даже взглядом. У нее редкое чувство юмора, простота в общении, нет чрезмерного религиозного пафоса. Она просто любит всех».

Ее любовь к людям была такова, что почти каждому казалось: «Меня она любит больше всех остальных». Очень любила Варвара Васильевна свою старшую и единственную сестру Леониду Васильевну. Они всегда вместе отмечали 17 декабря день рождения Леониды Васильевны и день Ангела Варвары Васильевны. В 1911 году рождение младенца Леониды доставило много тревог: в опасности была жизнь и матери, и младенца. Когда врачи признали свое бессилие, из дворца была доставлена мантия преподобного Серафима Саровского и ею была накрыта роженица. Чудом милости Божией по молитвам к Преподобному все закончилось благополучно. Леонида Леонидовна дала обет назвать вторую дочь Варварой в благодарность за благополучное разрешение от родов. Позже уже сам Господь распорядился дать этой дочери при постриге второе имя Серафима в честь святого, чьей целебной мантией были спасены ее мать и сестра.

Варвара Васильевна была уникальной, незаурядной личностью во всем: и в биографии, и в сущности своей цельной, глубокой, неповрежденной натуры. Эту глубину морскую ничто не могло поколебать. Волны, бури, грязь и пена где-то наверху — они ее не касались. Она любила Москву, невзирая на ее изуродованный облик; не боялась голода и холода; ее нельзя было испугать политическими и экономическими пертурбациями. Она делала свое дело в данный момент на данном месте. Варвара Васильевна верила в будущее России, в будущее науки. В начале 90-х годов она говорила: «Возродится Россия, не может Россия не возродиться. Наука у нас, конечно, и производство сейчас в ужасном состоянии, но это ведь временно. Не может Россия существовать без науки, не может; причем, в России есть очень много талантливых людей».

Цельность характера отражалась во всем. «Маленькая, легкая как пушинка, но очень сильная духом», — сказал о ней один из священников Новодевичьего монастыря. Так и видишь матушку перед собой: красивая, подтянутая, собранная, аккуратная. Речь неторопливая, простая, негромкий низкий голос, движения плавные, осанка прямая, улыбка добрая, спокойная. Ясность мыслей и чувств, определенность целей, мудрость в решениях и целеустремленность в их выполнении, как будто ей ведомо нечто важное и правильное. У Варвары Васильевны был внутренний камертон православного мироощущения: она не реагировала на лжестарцев, на измышления о Царской семье. В каждом человеке видела образ Божий, каждого любила и жалела, помогала, чем могла. Умела выявить лучшее в человеке.

После служб в Обыденском храме Варвара Васильевна в течение нескольких лет ежедневно ездила к слепой, престарелой монахине Серафиме (Розовой) [14]; помогла разобрать и восстановить ее давние записи лекций о Пушкине, а также писала под ее диктовку воспоминания о духовном наставнике монахини Серафимы — священ-номученике Вассиане (Пятницком). Приезжая в Пюхтицкий монастырь, Варвара Васильевна всегда посещала монахиню Сергию (Клименко) [15], с которой дружила ее мать. Последний раз навестила Варвара Васильевна мать Сергию, незадолго до своего пострига и до кончины матушки.

Гостеприимство игумений Серафимы не знало границ. Люди, приезжавшие из разных городов России и из других стран (Болгарии, Франции, США), находили у нее сердечный прием в любое время дня и ночи.

На молебен с акафистом у святых мощей преподобного Серафима Саровского в Богоявленском соборе летом 1991 г. по приглашению Варвары Васильевны пришло много ее знакомых, среди которых были и нецерковные люди. Варвара Васильевна дала каждому в руки текст акафиста, велела стать на колени и петь. Об испытанном глубоком потрясении люди не могут забыть до сих пор.

«Спасибо деду еще за одно, за самое ценное. Чтобы понять его жизнь, мне пришлось читать много духовной литературы, и тут во мне стал происходить процесс необратимого характера: я все больше начала осознавать тщету мирских устремлений и необходимость спасать свою душу для вечности. И я поняла, что самое большое препятствие для меня на этом пути — гордыня. Надо было во что бы то ни стало смириться. А я ведь привыкла к начальственным постам и славе». Выражение «во что бы то ни стало смириться» говорит об огромной решимости Варвары Васильевны избавиться от гордости.

«Потом я стала встречаться с митрополитом Крутицким и Коломенским Ювеналием, председателем Синодальной комиссии по канонизации святых, чтобы знакомить его с отыскиваемыми мной материалами. Как я теперь понимаю, он начал ко мне присматриваться… А потом предложил постричься в монахини и стать первой насельницей Новодевичьего монастыря. Конечно, были переживания и сомнения. «Мой ли это путь?» — спрашивала она, молитвенно обращаясь к своим предкам: деду, матери, теткам. Но ответа не получала. «Что я могу делать в монастыре?» — говорила Варвара Васильевна, — «Только картошку чистить или свечи продавать». Исполняя повеление деда «послужи еще», она трудилась за свечным ящиком и в этом служении прошла свой путь к игуменству. Монашество Варвара Васильевна приняла по послушанию своему духовному наставнику, которым с 1992 года считала митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия. О монашеском постриге матушка позже сказала: «Возвращение на круги своя — вот подходящее для моей судьбы определение. Ведь детство мое прошло в монастыре».

Словами митрополита Серафима можно сказать: «Господь, особым призывом Своим, отвлек ее от мирской жизни и… предназначил ее для начальнического, игуменского подвига, который один из самых тяжелых…"17 [16]. «Предложение стать игуменией восстанавливаемого Новодевичьего монастыря было для меня как гром среди ясного неба, и я отказалась. Но со временем поняла, что это моя судьба, к которой я шла всю жизнь, хотя и не прямым путем. Видно, Богу было угодно, чтобы сначала я послужила науке, нашему хозяйству. Чтобы нагрешила в своей «самости», чтобы имела возможность убедиться в тленности земных почестей и наград, задумалась бы: а с чем же, с какими духовными заслугами предстану я перед Всевышним?».

12 августа 1994 года друзья и коллеги собрались в уютной квартире Варвары Васильевны, чтобы поздравить ее с 80-летием. В адресе от института, наряду с признанием государственных, научных и педагогических заслуг, прозвучали такие слова: «Мы любим Вас за Вашу бесконечную доброту и человечность. Вы самый надежный друг!

Вы одаренная Богом творческая личность, что Вы великолепно доказали, когда написали замечательную книгу». За две недели до пострига произошла последняя встреча с научной средой — Варвара Васильевна была приглашена на Международную конференцию по каучуку и резине, которая проходила в Москве. Приятное общение с коллегами, прощание с прошлым без сожаления о нем.

Такой, казалось бы, стремительный переход от мирской жизни к монашеской и посвящение Варвары Васильевны во игумению могли совершиться только благодаря длительному, невидимому для постороннего глаза духовному ее возрастанию на основе веры, заложенной с детства, многолетней работы в храме, погружению в богословские труды митрополита Серафима, молитвам, внутренней работе над собой.

[16] «Орловская епархия…». С. 92.