 |
| Русская неделя | О. Ожгибесова | 07.02.2007 |
Четыре дома и храм — вот и все, что осталось от нее. Да еще дорожный указатель, ведущий в никуда, с белыми буквами на синем фоне — «Шабалино». Деревня эта исчезла с лица земли и с карты Тюменской области 35 лет назад. Крепкая была, зажиточная. Дома все больше крестовые да пятистенники. Основали ее в середине 19 века, как и большинство соседних сел, переселенцы из России. Места благодатные: бескрайнюю степь — чернозем, самая плодородная земля, в хорошие годы здесь снимали до 30 центнеров с гектара — сменяют рощи и перелески, бесчисленные озера богаты рыбой. Вокруг деревни их пять.
Шабалино в начале века насчитывало 90 дворов, а в тридцатые годы, незадолго до коллективизации, уже 168. Судьба у деревни — словно под копирку написана. Коллективизация, раскулачивание, война, хрущевские реформы. В шестидесятые попала в разряд неперспективных деревень. Закрыли клуб, акушерский пункт, детский сад, школу. Уезжали из Шабалино целыми семьями, увозили с собой дома — кто в соседнюю деревню Орлово, кто — в райцентр, в Армизон. В начале семидесятых деревня умерла. Остался лишь погост да церковь в чистом поле…
Десять лет назад уроженец Шабалино Валерий Сергеевич, поставив перед собой цель — возрождение села, составил подробную схему, обозначив на ней квадратиками каждый дом и вписав скрупулезно всех, кто, как он понял, жил в них: глав семейств, их жен, детей… Составлял сначала сам, по памяти, потом к его работе подключилась сестра, теперь уже покойная, потом воспоминания стали присылать односельчане. И если бы сейчас потребовалось восстановить село в его, так сказать, первозданном виде, степановская карта была бы ценным подворьем: в центре села — знаменитая на весь район церковь, две улицы, отходящие от нее, с символическими названиями Сибирь и Россия, проулки, пустыри, канавы и стоки для воды — все указано на карте до последней мелочи.
Улица Сибирь тянулась вдоль леска, где в тени берез и осин прячется деревенский погост, а другая — меж двух озер. Судя по всему, на улице Сибирь жили старожилы, которые приехали сюда первыми, еще в 19 веке. А на России селились те, кто подался осваивать плодородные сибирские земли в веке двадцатом, когда началась знаменитая столыпинская реформа.
Троица в Шабалино — престольный праздник. Служба в Троицкой церкви идет с половины девятого утра. Отец Владимир в этот день специально приехал из Армизона служить в шабалинском храме.
Народ на машинах съезжался из окрестных деревень.
Алексею 18 лет. Сам он армизонский, учится в Тюмени, а креститься приехал в Шабалино. Отсюда родом его родители, здесь на маленьком сельском кладбище похоронены его деды и прадеды, шабалинскую церковь своими рукам возводили его предки.
«Неужели в Тюмени нельзя было окреститься? — удивляюсь я. — Ехать в такую даль…» «Здесь моя родина!» — без пафоса и на полном серьезе отвечает мне Алексей. Женщина лет пятидесяти:
— Это наша красавица! Наша гордость! Все детство, вся молодость возле нее прошла… Ребятишки, бывало, едут мимо, издалека видят и кричат: мама, смотри, Москва! Москва!
Церкви, подобной шабалинской, на юге Тюменской области больше нет. Своими формами она воспроизводит московское и ярославское храмовое зодчество. Недаром шабалинцы называли ее «наш Кремль». Ее нарядный праздничный облик удивительно гармонирует с зеленью лесов и полей, с лазурью неба и озер, отраженной в широких окнах храма и голубых маковках куполов.
Сделана церковь из красного кирпича бархатистой фактуры, который изготовлялся здесь же, в Шабалино: в ряме, то есть заболоченной местности, нашли залежи первоклассной глины, сами лепили кирпичи, здесь же в самодельных печах и обжигали. Каждый житель села по пять дней должен был отработать на строительстве церкви.
Откуда пришел в Шабалино мастер, под руководством которого создавали это чудо, и как его звали — сейчас уже никто не вспомнит, а в архивах никаких данных не сохранилось. Но церковь получилась — на загляденье. После коллективизации ее хотели снести и пустить кирпич на строительство МТС. Председатель колхоза на крестьянском сходе предложил «разобрать церкву на кирпич». Кто-то из селян увёл его с трибуны со словами: «Ты не строил, ты и не предлагай ломать».
Службы в церкви продолжались до войны. В 41-м церковь закрыли, а священников — кого посадили, а кого и расстреляли. В «народном» храме были склады. Потом долгое время он стоял сиротой посреди поля, открытый всем ветрам, глядя на окружающий его мир разбитыми глазницами окон, устремив в небо чудом сохранившиеся кресты. Годы и сырость уничтожили росписи на стенах. Иконы и церковную утварь растащили потерявшие Бога селяне. Церковь была разорена. Сельскую жемчужину, символ своей малой родины, решил восстановить бывший житель деревни Валерий Сергеевич Степанов. Восстановить так же, как строили храм восемьдесят лет назад, — всем миром.
Валерий Сергеевич писал письма землякам по всей России, и отовсюду — из Иркутска, из Старой Руссы, из Екатеринбурга, Кемерово шли денежные переводы на восстановление храма. В архиве Степанова — записные книжки, где ровными столбцами — названия организаций, перечисливших деньги, фамилии тех, кто помог стройматериалами, рабочей силой.
На иконостас, созданный тюменским живописцем Анатолием Кваснецким, тридцать миллионов рублей выделил Леонид Рокецкий, бывший губернатор области, еще восемьдесят — тогдашний глава Армизонского района Спиридонов. Иконы, некогда принадлежавшие храму, собирали по окрестным деревням, по домам, где они хранились десятилетия, ожидая своего часа — возвращения в родные стены.
Первую службу в июне 1993 года — на Троицу — служили во здравие восьмидесяти трех человек — тех, кто помогал восстанавливать храм, на следующий год — во здравие еще сорока помощников. Несколько лет подряд раз в месяц сюда приезжал батюшка из Тобольска, проводил службу. Тогда собирался народ, церковь наполнялась звуками, согревалась людским дыханием и верой в возрождение.
Больше десяти лет восстанавливает храм Валерий Сергеевич Степанов. Вопрос «Зачем?» задавала ему не я одна. Вот и владыка Димитрий, архиепископ Тобольский и Тюменский, освятивший храм, тоже спросил: в Бога-то Степанов не верит, а тогда — зачем?
— Я взялся за храм, — честно отвечает Валерий Сергеевич, чтобы проложить дорогу к деревне, а дальше храм жизнь Шабалино продолжит.
Степанову скоро восемьдесят лет. Он одинок в своих усилиях и сам это понимает. Наивно думать, что кто-то возьмется заново отстраивать деревню, когда надо спасать те, что пока еще живы.
В Шабалино сегодня живут пять человек. Надежда Ильинична Шулепова и ее муж Иван Иванович перебрались сюда из Армизона одиннадцать лет назад. Хозяйство большое — корова (еще год назад их было три, но тяжело Надежде Ильиничне управляться — возраст), свиней с десяток, овцы, куры. Да три собаки -брехунка. Здоровенный черный кобелина, только что рвавшийся с цепи, готовый удавиться, но защитить хозяйское добро, позорно прячется в конуру, едва завидев направленный на него объектив видеокамеры, — принимает ее за ружье.
— Если бы не годы, я бы такое хозяйство здесь развела! — говорит Надежда Ильинична. — Если работать, жить можно вот так…
В Шабалино, кстати, есть и блага цивилизации в виде электричества и телефона. До ближайшей деревни Орлово — три километра, до Армизона — восемнадцать. Жить можно. А красота кругом какая! А лес, а грибы, а ягоды, а рыбалка…
У отца Владимира, армизонского священника, со Степановым свои «счеты». Отец Владимир хлопочет об открытии молельного дома в районном центре. «Церковь, — говорит он, — должна быть там, где люди живут».
Валерий Сергеевич его позицию не принимает. Зачем строить новую церковь, когда есть старая? Степанова понять можно: он боится, что забудут шабалинский храм, забросят. И так уже железо на куполах вздыбилось, а краска облупилась. С газовым отоплением ремонтники что-то не то сделали — зимой храм не прогревается, а потому служить в нем можно только в теплое время года. И если сейчас не взять церковь под опеку, то через несколько лет все усилия по ее восстановлению пойдут прахом. И тогда навсегда можно будет проститься с надеждой на возрождение родного Шабалино.
«Вот и сегодня, как всегда,
я улетаю в те края,
пройти по улице Россия,
которая меня растила…
Село мое — моя святыня…»
