 |
| Русская неделя | Станислав Суровягин | 15.01.2007 |
Видение начинает было таять, исчезать, как только слышишь от о. Андрея Кураева, что «Кинчев — современный юродивый», понятно, юродивый Христа ради. Песни Кинчева — протест против потребительства, материализма. Музыку «Алисы» сопровождают рифмованные проповеди. Да, это рок-аккорды, не знаменные распевы. Но давайте оденем Кинчева вместо шорт и майки, если и не в рясу, то просто в приемлемую для мест общественного присутствия одежду, которая вместе с нательным крестом укроет и татуировку. Придадим лицу благопристойное выражение. Ну, а проповеди — оставим. Оставим даже его «тяжелую» гитару. И что? Будут слушать его неистовые рокеры? Ни за что! Подобное понимает подобное. Вот и приходится Кинчеву надевать на себя личину без-образия, если иметь в виду «…по образу и подобию…». То есть юродствовать. Ибо сказано: не здоровые имеют нужду во враче, но больные.
Но тут видение снова начинает возникать. Разве обязательно быть больным, хотя бы по виду, чтобы «идти к больным»? Неужели нужно, хотя бы для личины, участвовать в делах тьмы.
Пьянствовать с пьяницами, разбойничать с разбойниками, с ворами и блатными «по фене ботать» и т. д., и т. п. Да «свет во тьме светит», светлое входит во тьму, чтобы ее преодолеть. Но ведь свет даже внешне, по форме, не становится тьмою, иначе он тьме явится как тьма, какие бы физические формулы о своей электромагнитной природе он при этом не приговаривал. Да, святое погружается в грязь, чтобы преобразить ее. Как пишет сам Андрей Кураев: «Святое, чистое, хорошее бросается в негожее место, втаптывается в грязь. Но зато эта грязь преобразится». Ведь как верно сказано! Но тут же сомнение шепчет на ухо: бросается-то не в форме комка грязи, обернутого страничкой из Евангелия (прости Господи). Христос явился к больному фарисейством и мытарством еврейскому народу не в виде фарисея или материалиста Маркса, а как прямая им противоположность не только в словах, но и в своей милосердности, кротости, смирении. Он явился жестоковыйным, сердечнокаменным людям как святая любовь, а не как одни слова из Святого Писания. Что твердите Господи, Господи… - разве не об этом предупреждал Христос? Христос посылал апостолов в мир, лежащий во зле, как «овец среди волков», но не как овец в волчьей шкуре, рыкающих праведные слова против потребительства и материализма.
«Слово Божие» пришло к проституткам и гаишникам (блудникам и мытарям) — остроумно обыгрывает исторический текст отец Андрей Кураев. Но ведь Иисус Христос пришел к блудникам и мытарям не в личине блудника и мытаря (прости Господи), а как святая им противоположность. Интересно, почему это «гаишник-мытарь» проникается Словом Божьим лучше всего из уст гаишника, конечно верующего? Из опыта известно другое: верующий преподаватель, инженер, ученый, рабочий, студент встречает полное непонимание среди своих неверующих коллег, и что-то в этих неверующих лишь шевельнется от соприкосновения с праведным батюшкой, а то и с самим святым праведником.
Отцы Церкви учат: каждому дано свое служение. Кто-то служит как ученый, облегчая труды человека. Кто — как писатель, поэт — «чувства добрые я лирой пробуждал», говоря словами Пушкина. Кто — как крестьянин, любовно взращивая хлеб для людей. Кто — как министр, с любовью заботящийся о благосостоянии народа. Кто — как певец поющий. И только «малое стадо» волей Божиею (а не по своей воле) освобождено от мирского труда и призвано к молитве и проповеди. Святые апостолы сложили с себя земные церковные дела, передав их в руки диаконов, себя же посвятили исключительно молитвам и проповеди. Каждый сведущий христианин знает, что проповедовать Слово Божие может только тот, кто предназначен для этого Церковью. Что будет, если на эстрадных и прочих подмостках вознесется к небу: «Аллилуйа!» И множество новоявленных Иоаннов Крестителей возопиет из гневных раскатов электромагнитного грома: «Покайтесь!» Право, чем не гром небесный. Но умный классик сказал: «Во множестве мудрецов мудрости не бывает». А Иисус Христос предупреждал, что многие придут под именем моим и многих прельстят. Хорошо еще, что Константин Кинчев пока один.
Итак, проблема в том, что Кинчев проповедует истину Христа то ли во имя свое, то ли во имя Господа. Ясно только одно, что делает это он по своей воле, без церковного благословения (отец диакон Андрей Кураев соответствующего чина не имеет), следовательно, не по воле Божией. Что значит, что Кинчев творит, казалось бы, благое дело во имя свое? Нет, тут дело не в дивидендах, не в кассовых сборах. Это — мелкое подозрение. Правда, странно, конечно, рокерам уяснить Христову истину: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Небесное» — от очень богатого лидера рок-музыки. Вот если бы он продал имение свое и раздал нищим, вроде юродивой Христа ради Ксении Петербургской, то сомнений никаких — он православный юродивый и талант его служит Богу. У графа Толстого христианского юродства не получилось — как было у него большое имение, так и осталось. И вышло у него псевдо-юродство, крестьянская рубаха и сапоги, правда добротные. Плюс христианские нравственные проповеди против потребительства и материализма. Как и у Кинчева. Но Толстой все-таки умом мировой гений и, стараясь хоть отчасти приблизиться к мужикам формой одежды и образом жизни, он делал это вовсе не для того, чтобы удобнее обращать мужиков и баб крестьянских к Богу, сколачивать из них толстовско-христианские общины.
«Во имя свое» означает в случае с Толстым, что проповедовал он толстовство не потому, что жил служением Богу, а потому что разумом понял, что жить человеку правильно можно только по христианской нравственности. Если Кинчеву посчастливилось так, что на него сошла благодать, и он живет отныне только ради Бога, тогда он творит свои рокерские «шабаши» как юродивый Христа ради, а не во имя свое, т. е. потому только, что нравственно прозрел до такой степени, что воцерковился и теперь горит всем проповедовать, что жить надо хорошо, по-христиански. В последнем случае, то есть во имя свое, получается совершенно по-протестантски. Кому не известно, что на Западе на протестантских службах-проповедях гремит рок, чтобы привлечь молодежь. Так что в этом случае отец Андрей Кураев пропагандирует в тандеме с Константином Кинчевым «прогрессивный» протестантский опыт. Только и всего. Они вступили в битву за молодежь. Причем самым современным методом: отец Андрей Кураев, как СМИ, разделяет отцов и детей. «Иконописные лики древних юродивых», — считает он, — для стариков. И недоумевает: «Почему подстраиваться под вкусы и мнения стариков — не зазорно, а вот говорить на языке, интересном молодежи, предосудительно?» Тут интересно даже не то, что о. Кураев защищает роковскую форму проповеди — это можно либерально считать за проблему. А именно то, что он считает «стариков» (читай — историческое христианство) устаревшими. Вот это совсем не оригинально. Кто только не клеймил ортодоксальную, каноническую Церковь! И резко, и прямо, и даже с гневом. А сейчас вот косвенно, по поводу, с легкой укоризной. Но это — философский вопрос, особенно любимый русскими религиозными философами. А вот делить на «детей» и «отцов», муссировать эту специально придуманную как политическое средство проблему — удобно ли священнослужителю? Ведь классик Тургенев совсем не так ставил этот социальный вопрос. Он и не мог подумать, что дело дойдет до оттаскивания всей массы молодежи от зрелой, умудренной жизнью, старшей половины рода человеческого. В его время «отцы» — это традиционные устои общества, испытанные в социальном благоустроении, а «молодежь» — бойкая, политически «продвинутая», нигилистическая частица молодежи. Отец Кураев до того возлюбил эту молодежь, что даже называет рокеров — дети. И если Церковь относится к рокерам и рок-музыке отрицательно, то о. Кураев отвечает так: «Сколько уступок делалось и делается нашей Церковью бабкам с их суевериями! Но сделать шаг навстречу детям отчего-то считается недопустимым!» Когда это Церковь делала уступки суевериям? Странно. Потом какие дети? Когда Иисус сказал своим ученикам: «пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное», — то это были действительно дети, самый невинный возраст. А рокеры, фанаты «Алисы» — разве дети. Их бы Помяловскому (знаменитому писателю о бурсаках) на глаза. Нет, неловкая аналогия с детьми получилась у о. Андрея Кураева.
Аналогия «детей-фанатов» с бабкиными суевериями удачнее. Действительно, руки фанатов, поднятые в сатанинском жесте — пальцы изображающие рога — нечто эзотерическое. Кинчев, правда, поясняет своим фанатам, что «пальцы сложенные в рога, должны ими пониматься как удар по сатане, как отпор греху». Ну, а сатанинский символизм этот все-таки к чему? Символ, как известно, онтологичен, и словесными пояснениями тут не поправишь. Можно, например, свастику — тоже тайный, эзотерический символ — пояснить словами, что это хороший символ, нужно только его понимать не так, как он был задуман, а наоборот, вот так. И к чему это приведет? К путанице понятий тьмы и света, добра и зла.
И все таки…Неправильные аналогии — это ошибки Кураева. А знаки (рога), на то они и эзотерические, что их никто не понимает, даже сам Кинчев. Но может Кинчев так пленен встреченной Истиной, что Кураев правильно применяет к нему слова Цветаевой: «Правота ищет помоста: все сказать — пусть хоть с костра». С костра, конечно, не то, что все и толики-то не скажешь, обычно вопиют. Мысль цветаевского поэтического образа в том, что человек говорит, проповедует истину, не убоясь кары сожжением на костре. Если бы Кинчев был таким! Но как это узнать? Кинчеву «угрожают» эстрадные подмостки, а не помост с костром. И все же — пусть эстрадные подмостки, но ведь Кинчев не виноват, что помост, с разложенным под ним костром ему не угрожает. Все равно он жаждет, больше жизни, говорить правду христианскую, и говорит ее так, как умеет — он не батюшка, не священник, он рок-певец. Да, проблема!
Но Кинчев не юродивый, по определению, даже в этом прекрасном порыве. Люди принимая на себя из любви к Богу подвиг юродства о Христе, добровольно отказывались от удобств и благ жизни земной, от выгод жизни общественной, от родства самого близкого и кровного, принимали на себя вид безумного человека, не знающего ни приличия, ни стыда, чтобы абсолютно порвать с этим миром — материально, психологически и социально. Здесь отказ от социального «Я», но не ради личной свободы и атараксии, как киники, а чтобы отдавши все человеческое жить только Богом, Только для Него. Юродивые Христа ради не только люди с ясным сознанием и глубоким умом, но и святые. Это была наглядная «агитация», что дается от Бога человеку, полностью отказавшемуся от себялюбия. Божий угодник в лесном скиту, в монастырской келье, в храме искушаем славой, почетом. Каждый хотел бы быть таким. Безумные (конечно, по видимости), непохожие на нормальных людей до неприличия, но имея благодатные святые дары, способности, юродивые пользовались необыкновенным уважением. Но никто не мог бы видеть себя таким же горьким и низким без содрогания. Кинчев не подходит ни к одному из указанных признаков. Особенно для него невозможна святость, наделяющая сверхъестественными дарами. Без святости же вместо юродивого Христа ради выходит просто киник — некто неприличный по виду и образу поведения. У Кинчева же нет даже того неприличия, которое было бы унизительным для него. Он в своем эстрадном неприличии — кумир публики, всякий фанат, да и не только фанаты, а вполне нормальная молодежь хотела бы быть таким любимцем публики, к тому же весьма обеспеченным. Есть только одно общее у Кинчева и юродивых Христа ради. Эти подвижники нередко вращались среди самых порочных членов общества и многих из этих отверженных возвращали на путь истины и добра. Разумеется, не надевая на себя личину порочности, а наоборот благодаря своей святости, которой у Кинчева нет. Так что общее только то, что вращались.
Сам Кинчев и не называет себя юродивым и таковым не считает. Это «медвежья услуга» ему от о. Андрея Кураева. Но может быть и без юродивости каким-нибудь другим образом «православный рок» Кинчева работает Господу. Кинчев так и говорит: «Я — рядовой ополченец Русской Православной Церкви. Все, что Церковь считает правильным, и я считаю абсолютно верным». Ополченец — дело военное. Конечно в данном случае не военные действия, но духовная борьба Кинчева не на жизнь, а на смерть с потребительством и материализмом, с примитивизмом общественного сознания. И Церковь ведет духовную борьбу с тем же самым. Не мир, но меч принес я, — говорил Иисус Христос. У Церкви духовный меч и у «православного рока» Кинчева духовный меч. Православие Церкви не воинственно, учит Святое Слово, и «православие Кинчева отнюдь не воинственно» — пишет о. Андрей Кураев.
Но нет ли и здесь противоречия между Кинчевым, рядовым ополченцем Церкви, и о. Кураевым, нерядовым ополченцем (все-таки диакон и ученый богослов)? Прежде всего противоречие оказалась между различными суждениями самого о. Кураева. То, по его мнению, православие Кинчева не воинственно, а то вдруг он начинает так: «Христианство не должно быть сладеньким. В нем есть место и Божию гневу. А какая музыка лучше, чем рок, способна это выразить?» Чтобы гнев не был воинствующим, это что-то новое в христианстве. Истина — это любовь, а гнев — тяжкий грех. Божий гнев — это одно, и мы не можем его понять на языке эмоций. Человеческий гнев — другое. Любовь в человеке от Бога, и человек ее призван выразить. Гнев в человеке не от Бога, и человек проявляет не Божий гнев, а свой. Любовь человека миролюбствует, гнев человека воинствует. Даже социально необходимое справедливое насилие (особенно военное) грех, и после него надлежит покаянная молитва. Гнев чувство плохое. Кроме того, праведник всегда обличает какое-то конкретное лицо, какую-то конкретную группу лиц. Например, псковский юродивый Никола Салос смело, а не гневно («страсть бесстрастная») обличал Ивана Грозного. И так всегда — кого-нибудь конкретно. Ни юродивые Христа ради, ни иерархи Церкви не ополчались (не были «ополченцами») вообще против миропорядка, хотя мир всегда лежал во зле. Их обличения были конкретно-адресны. И это было для них неизменно опаснее, ведь они обличали не сантехников, не слесарей водопроводчиков, как Аркадий Райкин.
Православный рокер Кинчев — наоборот. Не задевая лично сильных мира сего, он при вспышках пятиконечных звезд, в лесу рук, поднятых в сатанинском, рогатом жесте, (с лицом без пощады), громит под рок-аккорды мир потребительства и материализма. Возбуждает в распаленных фанатах позыв громить, громить абстрактно, разрушать все, весь этот проклятый мир — «мир насилия». Что это так, свидетельствуют футбольные фанаты, бессмысленный бунт студентов Франции в 60-х годах, надо думать, любителей рока. Православные хиппи, православные рокеры тоже самое, что и просто хиппи, просто «фанаты — рокеры» — это нигилизм. «Православный нигилизм»! Нонсенс. Круглый квадрат. Лично безопасно, героично, престижно, кем-то поощряемо, а для общества опасно. Понимает это о. Кураев? Константин Кинчев — вряд ли. В норме у него хорошее лицо, и вообще он искренен, и верит в самом деле, что служит Церкви и Богу. Поэтому и хорошо получается у него с патриотизмом. Военные марши, музыкальный образ воина («инока"-то смешно!) действительно резонирует с маршем «Прощание славянки». Клип «Небо славян», снимаемый на борту боевого корабля, нужен и морякам, и летчикам, и стрелковым ротам, повисшим в невесомости утерянного исторического сознания. Военно-патриотическое (да и просто патриотическое) воспитание молодежи — вот вся суть, альфа и омега Константина Кинчева. Это его крест, дар Божий и в этом заключается его личное служение Богу, талант, который он в любом случае обязан не зарывать в землю. Так что «Богу — Богово, Кесарю — кесарево». Церкви — молитвы и проповеди, К. Кинчеву — патриотическое воспитание. Иначе, в который уж раз (вспомним отлученного демсвященника Якунина) будут спутаны Дары Божьи с яичницей.
Теперь, кажется все ясно. Но нет. «Иоанн сказал: Учитель! Мы видели человека который именем Твоим изгоняет бесов, а не ходит за нами; и запретили ему, потому что не ходит за нами. Иисус сказал: не запрещайте ему; ибо никто; сотворивший чудо именем Моим, не может вскоре злословить Меня. Ибо кто не против вас, тот за вас» (Мар. 9.38).
Не так ли с «православным рокером» Кинчевым? Если он сотворит чудо — вылечит хоть одного фаната, и тот бросит о землю и разобьет свой рок-фанатизм и станет таким, как подобает православному человеку, то остается вслед за Иисусом сказать: «Не запрещайте ему». Это ли имеет ввиду о. Андрей Кураев? Так отчего же у него столько логических неправильностей и противоречий? Нет, не нужно идти путем ошибающегося. Не понадеемся на земную логику в духовных проблемах. Оставим церковному мнению, соборному по своей природе, решить: запрещать или не запрещать миссионерство в виде «православного рока», допустив икономию ради «жестокосердия» молодежи, как древним евреям — развод ради их жестокосердия.
Если Церковь запретит, то Кинчев с радостью подчинится. Ведь он же сказал: «Все, что Церковь считает правильным, и я считаю абсолютно верным». Кураев же держится некоей самостоятельности, коль скоро укоряет, что Церковь не спешит «сделать шаг навстречу детям», т. е. подросткам и более по возрасту, у которых сформировалась «зависимость» от деструктивной музыки. Если Кураев прав, то честь ему, что разглядел новую форму православного миссионерства. Если не прав, то «православный рок» — всего лишь новейшая форма «ширка», что означает в исламской терминологии, в широком значении, — богохульство, пусть и неосознанное самим исполнителем. Не поминай имени Бога всуе — сказано. Ибо «суетный» — относящийся до страстей человека (Даль). Православный рок, если это новейший «ширк», подлежит пословице: «Ты от суеты за — реку, а уж она на берегу!» А тот, кто в этом случае, защищал бы его и обосновывал — суедумец, т. е. лжеумствователь, лжеразумник (Даль). И краснослов, да суеслов.
Д.ф.н. профессор кафедры религиоведения ТГНГУ С.П. Суровягин
