 |
| Православие и Мир | Митрополит Вениамин (Федченков) | 09.01.2007 |
Пред торжеством
Я вошел в ту же церковь, в которой был и вчера, а точно что-то ныне новое в ней. Чувствуется торжество. Дивно, но это так. Ощущалось торжество, именно торжество. Слава… Хвала…
«Весел ли кто?»
Запели стихиры празднику. «Приидите, возрадуемся Господеви» (первая стихира на «Господи воззвах»). И накопившееся чувство торжественной встречи с Господом нашло себе выход!Хотелось петь! Не читать, не размышлять, а именно петь. Всегда в радости поют. Благодушествует ли кто, да поет (Иак. 5, 13). По-русски переведено яснее: Весел ли кто? Пусть поет псалмы.
А теперь у Церкви — свои псалмы, свои стихиры. И хотелось петь громко, свободно, торжественно. Так бывает лишь во время славных торжеств, во время славословия.
Поэтому, когда святой пророк Исайя слышал пение Серафимов Сидящему на престоле высоком и превознесенном… Свят, Свят, Свят Господь Бог Саваоф! Вся земля полна славы Его!, то поколебались верхи врат от гласа восклицающих (Ис. 6, 3, 4).
Жаль, что нас было мало. А если бы еще на два лика, попеременно. А потом бы сойтись вкупе на «катавасию» (сходку), как это бывает в монастырях… Ах, как хорошо!
А до этого бы звон в тысячепудовые колокола по всем церквам. После него «малиновый» перезвон. Блестящие облачения. Хоры певчих. Бас протодиакона. О! Сколько красоты в богослужении…
Но все это меньше сердца… Если в нем торжество, то главное есть. И тогда все прочее точно забывается.
Весел ли кто? Пусть поет!
Все ожило!
И вдруг ожили слова. Сколько я выписывал из Святых Отцов о Рождестве! И те же самые слова выписывал. И знал их на память. И было, однако, прежде мертво: память знала, а сердце не чувствовало.А теперь слова точно именно «ожили»: лучшего слова не придумаешь. Да и не придумывал я: оно само собою явилось во мне тогда же, как только запели.
Всякое слово «хватало за душу»; всякое слово соединялось с тем, о чем говорилось и пелось. А так как все говорило о Боге, Христе, о плодах Его «домостроительства», то все это так ярко ощущалось сердцем, будто бы не только «зрелось», а происходило «со мною», в моей душе.
Разрушается «градеж» (преграда) между Богом и нами. Уж нет его: мы вместе. Доступ открыт! Архангел с пламенным мечом отступает, и врата рая оставляются растворенными: вход всем открыт! «Аз райския пищи наслаждаюся».
«Царство Твое, Христе Боже, Царство» — вечное. В Царство Божие Христос Царь пришел возвратить нас.
«Что Тебе принесем (в благодарность)? Ангелы — пение; небеса — звезду; волхвы — дары; пастыри — чудо; земля — вертеп» А мы? Мы тоже принесем: «Mamepь Деву». Она — от нас, от человеческого естества. «Наш» дар! Мы теперь вписаны как «вернии» (верноподданные) «в едино владычество (или Царство) Божества». И наше имя — Божественное, то есть мы Божии. Так говорит песнопение: «Написахомся (прописаны) Именем Божества, Тебе вочеловечшагося Бога нашего». Христианин — Божий человек.
И в Писании часто говорится об этом имени: «Чистые сердцем Бога узрят» (Мф. 5, 9). Господь нам дал власть чадами Божиими быть (Ин. 1, 12). Христианин — раб Божий (1 Пет. 2, 16). Теперь мы род избранный, царственное священство,… люди взятые в удел Самого Царя (1 Пет. 2, 9 — 10).
И все это ожило! И еще лишний раз я и понял, и почувствовал, что подлинное восприятие праздника и церковных песнопений (и даже святоотеческих поучений — об этом епископ Феофана говорил в свое время) может быть лишь в храме, и именно во время самого праздника.
Торжество на душе бывает лишь во время самого торжества действительного! Это — много раз подтвержденная истина!
Дар торжества Пропели громогласнейше «Свете тихий». Потом — так же прокимен. И я вышел читать паремии. Ну сколько же раз я их слушал. Десятки лет (с одиннадцати-двенадцати лет до сорока восьми — значит, тридцать шесть — тридцать семь лет) я в храме. И все на клиросе. И вот слышу, бывало, как читают другие: «Бытия чтение… Вонмем!… Вначале сотвори Бог небо и землю. Земля же бе невидима и неустроена. "
Слушал, сидел. А на душе пусто. „И зачем это читают о творении мира? И даже не всего, а лишь трех первых дней?“ — думалось. Объяснитьто я умел, вероятно, и раньше. Но сидел пустой.
А вот как только сам сказал: „Бытия zmeuue“, иеромонах же ответил:. Воняем» (будем слушать внимательно), — а я?! Я же… не могу начать читать… Боюсь, если раскрою уста, вырвется громкий плач со слезами восторга.
Отчего?! Ах, у сердца свои законы! А рождаются мгновенно, быстрее молнии. И не знаешь, откуда! Дух) приходит, и куда уходит (Ин. 3, 8).
И мне трудно передать это ясно. Вероятно, покажется все недостаточным. Да признаюсь, что мне и не очень-то хочется это описывать… Преодолеваю себя и с трудом читаю. «Бог сотвори».
«Бог». Вот одного этого слова — Бог — достаточно было сказать и услышать душою, чтобы она задрожала от радостного трепета.
Бог «творит». Новый источник для торжества и трепета. И опять голос не повинуется. Молчу не одну-две секунды. Опять преодолеваю и едва-едва, боясь, как бы не оборваться совсем, «плетусь» по буквам и словам.
Но вот опять: «Да будет твердь».
«Да будет». О, всемогущие Божие! «Да будет». Из ничего — да будет! И стало! И опять не могу читать. Пересиливаю. Намеренно громко читаю. Да и торжество! А тут дочитал: «И виде Бог: яко добро».
Добро! Прекрасно! Дивно!
И все это прекрасное человек своим падением попортил.
Но какая красота — хотя бы в Небе — и сейчас еще! Какое величие! Все добро!
И опять — радость восторга.
И все это творит Слово, Которое ныне воплощается, умаляется. Лежит в вертепе. Холодная ночь. Солома яслей. Может быть, жалкий маленький светильничек.
И Это — Творец Вселенной! Пришел вос-создавать все…
Потом, овладев собою, стал уже более спокойно, но торжественно читать вторую паремию: предсказание Валаама о происхождении Спасителя, «Звезды от Иакова» из «благословеннаго народа» еврейского. «Благословляющий Тя (народ) благословенни, а проклинающие Тя прокляти.
Читалось (иначе нельзя было!) громогласно.
Далее третья паремия: о Вифлееме, пророчество святого Михея. A затем тропари с чудными припевами: «Жизнодавче, слава Teбe!», повторяемыми семь раз.
После я передал вторую троицу паремий читать другому.
И пожалел: совсем иначе я чувствовал себя, когда сам читал! Там я сам «действовал» и переживал, а здесь уже был между мною и праздником некто третий. Но и полученной радости было довольно, выше всякой ожидаемой меры. Да, я этого даже и не ожидал. И предположить не мог такого дара торжества! Не дерзнул бы и просить Господа о нем. И если бы дальше уже ничего бы более не было, и тогда я одарен — свыше всякой меры: не мерою дает Бог Духа (Ин. 3, 34). Слава Ему, Преславному!
После трапезы о.М., ласково глядя на меня, говорит: — А ныне владыка торжествовал! Был в восторге! — А как же? Ведь праздник! — ответил я.
Вольная заноза
Только вот на душе одна осталась заноза: охлаждение к тому брату, который был нетрезв. У святого отца в одной проповеди я прочитал: ныне «день радости; да не будет же никто виною (поводом) печали и скорби для другого». Это, пожалуй, более относится к нему, опечалившему меня. Но и он чувствует охлаждение к себе. «Это день, в который Бог пришел к грешникам: да устыдится же праведник превозноситься перед грешником». Это говорит преподобный Ефрем Сирин. А какой же я сам — то — «праведник»? Что же делать? Знаю, что нужно бы смириться и оказать любовь, но нет ни сил, ни охоты делать это!
Возвращение благодати
Итак, рай открыт… А рай не иное что обозначает, как блаженное общение с Богом. Теперь уже путь не затворен к сему: Архангел ушел от врат райских, оставив их свободными.Но чтобы войти через них, нужно было иметь еще соответствующую одежду. А по притче Господней (см.: Мф. 22) сия одежда на браке не своя приносится (ибо что хорошего «своего» мог принести нищий, бродяга из переулков, кроме отрепьев греха и нечистоты?), а дается Царем: это благодать Божия. Сию благодать, как некую действительную силу или (по слову Святых Отцов, от святого Григория Паламы) «энергию», и возвратил Христос Спаситель Своим Воплощением: кончились «гадания (догадки, знамения, прообразы) сеновная (тень Ветхого Завета), Едемова отверзеся дверь,… благодать процветает» (21 декабря, стихира на Хвалитех). И причем благодать большая даже, чем Адамова: «Приобщаешися человеческия Христе плоти и благодать вместо (то есть „над“; сравните пасхальное Евангелие от Иоанна, 1, 16: благодать возблагодать; по-русски благодать на благодать) благодати грядеши подаmu» (22 декабря, тропарь четвертой песни канона повечерия).
Как же так: и еще «идешь подать», и уже «процвела» благодать? Все сливается в цельное единое событие: как если потянут за конец чего-либо, то тянется и вся вещь; так и здесь: хотя фактически благодать дана еще будет после, в день Пятидесятницы, но самая возможность этого дарования открылась с рождением Того, Кто в свое время пошлет «обетование Святаго Духа». Будущее мыслится уже совершившимся, как несомненное. Путь к благодати, или древу райскому, уже открыт. Но «питать… тварь всю… благодатию Господь будет после («хотящаго питати благодатию»; 21 декабря, стихира на «Господи воззвах»). Эта же мысль выражается и другим словом — «священие» (21 декабря, тропарь четвертой песни канона утрени).
И поскольку «благодать» не человеческого происхождения и существа, а Божественного, то ее сам человек не может ни достать самовольно, ни восхитить насильно: она отвне в него посылается от Бога и притом, как ни с чем не равнозначная, дается в конце концов «даром», выше «заслуг». Благодать есть благодать, то есть благой дар.
