 |
| Русская неделя | Геннадий Крамор | 13.11.2006 |
ГЕНА-ДУРАЧОК
Именно так называло его большинство горожан. Называло любя, хотя и не без доли страха, который возникает перед необъяснимым, неподвластным рассудку явлением. Тот же Денисов, работавший в Ишиме журналистом, отмечает: «Поскольку он единственный в Городке дурачок, а на Руси к убогим и тронутым умом еще не везде исчезло традиционно- сочувственное отношение, Гену жалели». Отмечает верно по сути, но неверно исторически. В Ишиме второй половины ХХ века были и другие «дурачки». Для небольшого города с размеренным ритмом жизни каждый из них был заметной фигурой.Например, в 50−60-е годы хорошо был известен Филя-дурачок. Любитель выпить, Филя пританцовывал с веником у городской бани и приветствовал выходивших: «С легким паром, дай копеечку!» Распаренные мужики, хлебнувшие пива, давали с удовольствием.
Рассказывают еще о Лене-дурачке, о Лене-дурочке и ее сестре Нине: Был еще Марк Николаевич Первышин, ходивший в шинели и с вещмешком, набитым истлевшими деньгами; в раннем детстве, во время бунта 1921 года на его глазах убили родителей: Но Гена выделялся из этой специфической компании.
В 50−60-е годы он ходил по улицам Ишима в нарочито парадной офицерской форме царских времен. Украшения — погоны, кокарды, ордена — он делал сам из жести и подручных материалов по образцам, которые срисовывал из старинных книг. Однако при всей тщательности отделки была существенная «неувязка»: Гена ходил босым. Это стало основой многих анекдотов, вроде того, что отражен в повести Денисова: «Вывернулся откуда-то дурачок Гена в сборной офицерской форме с погонами майора и босиком. Молоденький лейтенант потянулся к козырьку артиллерийской фуражки, но внезапно зарделся и сделал каменное лицо». В начале 70-х годов в «имидже» Гены произошли резкие изменения. Он стал носить потертый фартук с огромным карманом и повязанный поверх головы платочек. Таким он ходил до самой смерти, таким и запомнился большинству горожан.
Особенно любили пересказывать в подробностях историю о том, как Гена нарисовал фрагмент трехрублевой купюры, сложил ее так, чтобы было видно только нарисованное место, и попытался что-то купить. Купюру приняли. Гену якобы пожурили в милиции и отпустили с миром как психически ненормального. Сочетание «гений и помешательство» рождало разнообразные версии происхождения необыкновенного таланта. Согласно одной из них, Гена когда-то учился в Ленинградской Академии художеств, занимался с радением и тщанием, но однажды прочитал ночью страшные рассказы Эдгара По, и образы великого американского романтика оказались настолько впечатляющими, что рассудок Гены не выдержал.
ГЕНА-ХУДОЖНИК
Однако подлинный талант Гены-рисовальщика был известен не столь многим горожанам. Ему заказывали рисунки, объявления, стенгазеты, которые он исполнял, вопреки внешне непредсказуемому нраву, старательно и бескорыстно. В дар принимал только материалы для работы — карандаши, фломастеры, перья, кисти, краски, тушь, бумагу. У него была способность «схватывать» образ человека и впоследствии довольно точно воспроизводить его на бумаге. Гена раздаривал эти портреты изображенным на них людям.В архиве Геннадия осталось много зарисовок орнаментов из разных книг и даже подлинных иллюстраций, неведомо как попавших в его коллекцию. Судя по всему, он все же не имел специального художественного образования. Но по черновикам Гены видно, как росло его мастерство. Замечательна икона Богородицы, выполненная графитным карандашом на большом листе ватмана. Поражает не только проработка линий, проникновенность изображения, но и деталь, внесенная Геннадием — фигура странника, сокрушенно склонившего голову у колен младенца-Христа.
Он много работал для храмов. Рисовал обложки рукописных акафистов для Покровского собора в Тобольске, создавал украшенные орнаментом листы с текстами молитв для Никольской церкви в Ишиме. По его же эскизу изготовлены западные ворота и деревянные крыльца ишимской Покровской церкви.
Орнамент был любимым жанром Геннадия. Здесь он достиг поистине виртуозного совершенства. Его работы узнаваемы с первого взгляда, что говорит о сложившемся художественном стиле. Линии точны и ровны. Узоры абсолютно симметричны. Краски положены равномерно. Цветовое сочетание ярко, оригинально и в то же время безупречно. Парадокс, загадка Геннадия: известный своей энергичностью и порывистыми движениями, он преображался во время работы над рисунками. Его орнаменты поражают изощренным исполнением. Многократное повторение одних и тех же элементов требовало огромного терпения и усидчивости. И еще необходима максимальная сосредоточенность, поскольку без понимания структуры орнамента, без целостного образа этого головоломного переплетения линий не создать таких совершенных работ, какие выходили из-под руки самобытного художника.
На этом его дарования не кончались. Гена еще с 50-х годов начал петь в хоре Никольской церкви. Слух у него был безупречный. Мог исполнять разные партии, особенно удавалась партия тенора. Когда был в настроении, то сильным голосом заглушал всех клирошан. А еще Гена умел играть на гармошке и сам сочинял мелодии, посвящая их близким людям…
Образование Геннадия — темное место в его биографии. Впрочем, как и сама биография — для того большинства горожан, которые из уст в уста передавали легенды о Гене-дурачке и Гене-художнике. И даже — как само имя. О том, что нашего героя звали Геннадий Николаевич Чернятьев, знал очень узкий круг лиц. Родился он 20 сентября 1929 года, то есть накануне двунадесятого праздника Рождества Пресвятой Богородицы, в городе Таре Омской области. Его родители — Николай Федорович Чернятьев и Анна Тимофеевна Назимова (Назьмова). Сам Гена рассказывал, что отец был белогвардейским офицером, но перешел на сторону красных. И потому представлялся по отчиму — Сенниковым.
В Ишим Сенниковы переехали в 1949 году. Отношения в семье были хорошие. Геннадий никогда не сидел без дела. Все домашние работы — копку грядок, полив огорода, уборку снега, колку дров — он исполнял с охотой. И количество сохранившихся художественных работ свидетельствует о необыкновенном трудолюбии.
Когда Гену официально признали «психически ненормальным», точно неизвестно. Из Ишима его возили в 50-е годы на обследование в областную психиатрическую лечебницу. Пребывание там Гена переносил очень тяжко, после признавался близким людям: «Как трудно быть нормальному человеку среди дураков!» В итоге его признали инвалидом, поставили на учет и больше не беспокоили. Чтобы разобраться в вопросе о сумасшествии Геннадия, следует непредвзято подойти к вопросу о природе ненормальности. Вопрос этот, как говорят обыватели, философский. Ведь для того, чтобы определить «ненормальность», нужно знать, что есть «норма». Ведь всякий талант — уже ненормальность. Норма — поступать «как все», согласно «общественному мнению», мнению мира-общества, главная ценность которого — сытое благополучие, душевная успокоенность. Но ведь «не от мира сего» был и Христос, призывавший оставить «мертвым погребать своих мертвецов». И Церковь Христова существует на земле как гостья, время от времени то гонимая, то терпимая властями мира сего…
ГЕНА-ЮРОДИВЫЙ
Небольшой уездный город Тара был в прошлом славен торговлей, и в наследство от благочестивых купцов ему досталось ожерелье из шести величественных белокаменных храмов. В середине 1930-х годов их осталось уже пять, из них действующих только два — Спасская церковь и Николаевский собор, который стоял ближе к Подгорной улице, где жили Сенниковы.Из архивных документов известно, что Никольский собор занимала община «тихоновцев», последователей патриарха Тихона, не признавших обновленческого раскола, поддержанного советской властью. Поэтому стремление уничтожить его было особенно горячим. Официальное закрытие состоялось 13 марта 1938 года. В один из теплых дней стали снимать колокола. Вечером восьмилетний Гена исчез. Двое суток его не могли найти, пока мальчишки не подсказали Сенниковым: «Ваш Гена сидит на колокольне, мы ему таскали хлеба и воды».
Как говорили родные, после исчезновения на колокольню и начались странности в его поведении. Мальчик переносил в огород кирпичи от разрушенного храма, ставил поверх чугунок и устраивал крест из палочек. Над ним смеялись, ломали детское сооружение, но Гена упорно восстанавливал свой маленький храм. Всю жизнь он хранил в особой коробочке кусочки парчи от церковного облачения и обломки разбитого иконостаса из Никольского храма. А потом, уже в 90-х годах, говорил: «Вот видите, я наворожил: когда все храмы разрушали, я их восстанавливал! Никто не знал, что их будут восстанавливать — а я это делал…»
Люди, воспитанные в советское время в духе материализма и атеизма, знающие историю культуры своей страны только в усеченно-классовом ракурсе, естественно, не могли понять сути Гениного «помешательства». Между тем его поведение — классический образец явления, известного в православной традиции как юродство во Христе. Особенно прославились в народе святые блаженные Василий, похороненный у собора Покрова-на-рву в Москве (который часто и называют его именем) и блаженная Ксения Петербургская. За такой подвиг Господь наделил их дарами прозорливости и целительства. Исследователи явления юродства Христа ради отмечают, что с XVIII века число «настоящих» юродивых стремительно уменьшалось. Все больше появлялось тех, кто просто наживался на любви русского народа к блаженным. Богоборческая волна большевизма смыла этот слой «профессиональных нищих», которые переквалифицировались в «детей лейтенанта Шмидта». А Церковь Христова очищалась в горниле испытаний от всего наносного и суеверного, что связывалось с ее именем. Кровью новомучеников за веру смывались с нее отступления, допущенные в синодальный период. Трудно было в советскую эпоху стать на путь юродства Христа ради. Теперь это не могло принести никаких выгод — только опасности и лишения. Тем ярче стал этот подвиг, тем громче прозвучали имена подвижников — блаженных земли Русской. Людей, подобных блаженному Геннадию, не было на всей обширной территории Омско-Тюменской епархии. Недаром Гену любил и ценил епископ Максим (Кроха), который часто брал его с собою в Тару и в Тобольск, на празднование памяти святителя Иоанна.
На юродство не идут без благословения. Гена как-то обмолвился, что его духовным отцом был иеромонах Силуан, который тайно жил в землянке на берегу Иртыша. «Гена был для мира безумным, а для духовной жизни это был мудрый человек», — таково мнение близко знавших его людей из церковной среды.
Юродство о Христе — буквальное исполнение слов апостола Павла: «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым» (1 Кор. 3:18). Многие святые отцы ставили подвиг юродства по духовной трудности выше монашества — высшей степени самоотречения. Монах «отгораживается» от мира монастырскими стенами и особой одеждой. Юродивый живет в миру, где и одеждой, и поведением вызывает в свой адрес постоянные насмешки, молясь при этом за уничижающих, дабы Господь не вменил им это во грех.
Юродство — зеркало человеческих страстей. Юродивые показывают своим поведением подлинные мотивы многих наших поступков, выворачивая наизнанку наше лицемерие. Вся жизнь юродивого — воплощение принципа зеркальности, и даже — двойной зеркальности, отрицание отрицания. В ответ на безбожную советскую действительность Гена не скрывал своих воззрений безразличием, а страстно выражал любовь к дореволюционной, царской Руси, повсюду собирая ее осколки и обрывки (в его архиве — множество портретов императора и членов царской семьи). Тайные плотские вожделения он обличал не благообразной критикой, а показным, публичным их исполнением (отсюда рассказы о нем, как о «любителе полных ножек»). На наше желание приукрасить себя он отвечал не суровым пренебрежением внешностью, а, напротив, чрезмерным к ней вниманием (старательно умывался, красил губы, натирал свеклой щеки, омолаживал кожу). На щегольство в одежде реагировал хождением зимой налегке и в одежде, засаленной настолько, что она становилась глянцевитой, как кожа. Даже дерзание человека
Однако это отрицание отрицания не носило нигилистический — а, напротив, утвердительный характер. Гена благоговел перед святынями, и святость Церкви никогда не подвергал сомнению. Хотя многие его поступки необъяснимы. Возможно, их таинственный характер откроется для нас позже, а может, и никогда. Главное же — мнимое безумие Геннадия было залогом его внутренней свободы, позволявшей видеть подлинный смысл происходящего и душевную сущность людей. Гена благоговел перед всем дореволюционным, сердцем чувствуя, что Русь потеряла святость с потерей монарха — помазанника Божия. В свои орнаменты он часто вплетал изображение двуглавого орла или трехцветной бело-синекрасной ленточки. Геннадий очень любил колокольный звон: видимо, память о тарских колоколах постоянно жила в его сердце. Однако советская власть разрушила не только тарские колокольни. Звон в то время был величайшей редкостью. И Гена извлекал его из самых неожиданных предметов. Так, за трапезой в гостях он никогда не пил водку, называя ее «бесовской кровью», зато мог выпить бокал вина, требуя, чтобы все обязательно чокнулись. Хрустальный звон приводил его в умиление. Геннадий часто ездил в Тобольск, на праздник святителя Иоанна Тобольского. И вот однажды перед литургией собравшиеся в Покровском соборе с удивлением услышали колокольный звон. Даже настоятель вышел из алтаря, чтобы узнать, откуда он. А это Гена собрал изо всех окрестностей металлические урны и еще какие-то предметы и давай по ним звонить. Получился почти настоящий колокольный звон. После службы настоятель во всеуслышание поблагодарил Гену за подаренную духовную радость… Смерть Геннадия обросла не меньшим количеством слухов, чем его жизнь. Однако близкие люди свидетельствуют: умер он дома, своей смертью — от сердечного приступа. В морге, куда увезли тело, не работал холодильник. И не было судмедэксперта, который появился только на четвертый день. Но признаков разложения не наблюдалось, более того, чувствовался тонкий аромат, исходивший от тела. 10 мая 1995 года стало официальной датой кончины Геннадия. Свидетельство о смерти венчает любимый им двуглавый орел. Похоронили Гену с крестным ходом и колокольным звоном. Над его могилой в светлой березовой роще — простой деревянный крест…
