Семья сильнее, чем среда

— Какие воспоминания остались у Вас от детства? — спрашиваю отца Димитрия.

— Самые светлые, связаны с моей семьей. А окружающий мир, отношения со сверстниками, их родителями- это для меня как сплошной кошмар. Мы жили, если так можно сказать, в раскрытой ситуации. Очень многие знают, что такое коммунальная квартира. А у нас было еще хуже — барак. Сорок семей на двух этажах. Двадцать комнат внизу и двадцать наверху. Каждая площадью в 13 квадратных метров.

В этом людском муравейнике протекало мое детство. Мы прожили так 10 лет — родители и трое детей. Когда ложились спать, пройти по комнате было уже невозможно.

В нашем бараке была полутюремная ситуация: одни уходили в тюрьму, другие, отсидев, возвращались. Постоянно слышалась матерщина. Многие сильно пили. Каждый выходной — пьяные драки в общих коридорах, которые порой заканчивались поножовщиной, милицией, ранами и даже убийствами. Такой был криминальный район.

Когда я пошел в детский сад, наша мама устроилась туда работать. Атмосфера там тоже была тяжелая: много детей, отношения далеко не всегда дружеские, скорее наоборот. Но там поддерживался порядок, проводились разные мероприятия для детей.

— А в школе?

— Наша школа считалась самой плохой в районе. Дело даже не в двоечниках, а в той же полууголовной атмосфере, что была и в доме. Часто на уроках на задних партах полублатные ребята играли в карты на деньги. Кто-то из них потом отсидел в колонии. Процветало воровство. Идешь в школу с мелочью в кармане, а все подходы уже перекрыты. Тебя обязательно обчистят. Бывали серьезные драки.

— Разве учителя не могли это прекратить?

— Они ничего не могли сделать. Никто им и не жаловался, нам это и в голову не приходило. Я выдерживал все это, потому что был физически достаточно крепким.

— У вас в этой школе был хотя бы один верующий друг?

— Нет. Я дружил с одной девочкой — тоже из интеллигентной семьи, у нее папа доктор наук. Мы ходили друг к другу в гости. Она сейчас архитектор (я ее недавно встретил).

А вообще дружить было особо не с кем, поэтому я обычно выбирал в друзья мальчика, которого ребята притесняли, и защищал его, опекал.

Кстати, с этими блатными ребятами я умел находить общий язык. Мы вместе играли в дворовые игры — лапту, «чижика», салочки. Я научился вести себя с ними — когда простить, а когда и дать сдачи.

— Значит, вы росли в ужасных условиях.

— Несмотря на общий довольно тяжелый фон, в моей жизни было огромное количество счастливых дней и часов. Конечно, главное, что в нашей семье все любили друг друга, веровали в Бога, хотя не были по настоящему церковными людьми. Самой воцерковленной была бабушка, но она жила отдельно, поэтомупричащались мы всего несколько раз.

Часто приходили в гости папины друзья, которые вышли из лагерей после смерти Сталина. Они сидели не по уголовным статьям, а по 58-й — антисоветская агитация и пропаганда. Это были молодые еще люди, часто — с университетским образованием. Велись разговоры о литературе, искусстве, которые дети тоже с интересом слушали. У нас дома была библиотека примерно в 400 книг. Я очень любил читать и одолел ее всю.

Еще светлые моменты — когда мы ездили в гости к деду. Он был математиком, профессором, жил в отдельной квартире. Там мы гостили по дню-два. Помню, у него везде царил порядок, стояло множество книг. Я их читал.

Дедушка угощал нас яблоками, а ведь обычно яблоки и мандарины мы видели только на Новый год.

— Родители Вас в строгости держали?

— Нет, они воспитывали детей довольно свободно. Я даже воспитания как такового («это можно, это нельзя») вспомнить не могу.

Отец был физически сильным, но очень кротким, воздействовал на нас одним своим присутствием. Его все любили, я не знаю ни одного человека, кто бы плохо к нему относился. Он занимался ядерной физикой, любил музицировать, играл на фортепиано, сочинял музыку.

А мама была художественной натурой, приобщала нас к искусству. Она серьезно занималась нашим досугом: все время стремилась отдать нас в какие-то кружки, секции, чтобы мы занимались делом.

— Я знаю, что ваш прадедушка-священник причислен к лику святых новомучеников российских.

— Когда я заинтересовался судьбой прадеда, была еще жива его младшая дочь. Ей тогда перевалило за 80 лет, но у нее сохранился здравый ум. Я ездил ее причащать, расспрашивал о нем. И потом мой двоюродный дедушка тоже много всего помнил. Он дожил до 93 лет. Я в последние годы был его духовником, часто ездил к нему, имел возможность узнать о прадеде и не только о нем, а обо всей церковной ситуации 20 х — 40 х годов. Брат моей бабушки находился в курсе всех церковных событий. Он ездил и в Саровский монастырь — до его закрытия, и к отцу Алексию Мечеву, бывал у старца Алексия Зосимовой пустыни. Среди его знакомых были такие известные люди как философ Алексей Федорович Лосев, много творческой церковной интеллигенции.

Прадед 40 лет служил Церкви. Закончив семинарию, работал законоучителем в школе, был псаломщиком в храме, потом диаконом, священником и наконец настоятелем. Когда его храм закрыли, он перешел в другой, под Москвой, где прослужил очень недолго. Скоро прадеда арестовали и через две недели расстреляли. Ему было 68 лет.

— Как вы решили стать священником?

— С 15-ти лет я постоянно ходил в церковь и, естественно, как любой верующий молодой человек, хотел стать священником. В семинарию было очень не просто поступить, но я рискнул — и меня приняли.

— Как отнеслить к вашему выбору родители?

— Совершенно спокойно. Мама одобрила, папа сказал, что я возвращаюсь к семейным корням, почувствовал зов «предков».

— А жена?

— Мне тогда уже исполнилось 28 лет, и у нас с женой росла дочка. Моя жена тоже тянулась к вере, постепенно стала воцерковляться. Чем-то я старался ей помочь, но во многом мы обязаны одному знакомому, впоследствии иеромонаху, который проводил с ней беседы. У него был просто миссионерский талант — благодаря ему очень многие люди пришли к Богу, к Церкви.

Наша дочка тоже сама выбирала свой путь. Она закончила университет и стала лингвистом, занимается научной работой, преподает. Мы с женой ее всегда поддерживаем.

И жена, и дочка очень мне помогают. Я чувствую сильное влияние своей семьи. Когда прихожу из храма или приезжаю из поездки усталый, они заботятся обо мне.

— Надо ли с ребенком вести беседы на духовные темы?

— А зачем? Пусть он сам спрашивает, нужно просто ему отвечать. Детям же все интересно. Я в детстве задавал маме тысячи вопросов. Она объясняла, направляла меня, советовала, какие книги прочесть.

— Бывает, что подростки в школе начинают преследовать верующих ребят. Что делать?

— Ребенок может терпеть только по своим силам, а когда уже невыносимо, должны подключаться взрослые. Когда мою дочь обижал один мальчик в школе, я ходил разговаривать с ним и ясно дал ему понять, если он ее хоть раз тронет еще, у него будут большие проблемы. Он меня понял и отстал от нее.

А самому ребенку в одних случаях надо уметь промолчать, смириться, а в других — ответить так, чтоб неповадно было. Иногда можно и дать сдачи, не сильно, по-христиански (отец Димитрий улыбается). Это пойдет на пользу обидчику.

— Какие принципы воспитания вы перенесли из родительской семьи в свою собственную?

— Первый — изоляция от пороков окружающего мира, второй — любовь. Когда дети вырастают в христианской любви, они становятся настоящими людьми.

Беседовала Елена Меркулова

http://www.pravmir.ru/article_1382.html